***
Оота сидела в классе, скромно жевала приготовленное бабушкой бенто и мечтательно рисовала в ежедневнике. Было утро. В помещении, освещённым ярким солнцем, летали песчинки пыли. Она заворожённо наблюдала за этим волшебным танцем, переводя взгляд в окно. Бенто было отложено в сторону, а ручка сама по себе гуляла на бумаге. Оота опешила, когда почувствовала копошение снизу. — Не разрешишь посмотреть нам, то что ты тут рисуешь? Четверо одноклассников встали у её парты, а предводитель сей банды располагался посредине, брезгливо тряся блокнот Ооты словно в руках находился мешок с отходами. — П-прошу… — Почему ты говоришь так странно! — оскалил зубы парень справа, указывая пальцем на неё. — Эй, Хару, давай посмотрим чё там, — подхватил другой справа, жестом указывая на блокнот. — Эта заика щас обделается со страху, такое глупое лицо. Что ты там прячешь, что другим показать не хочешь?.. В классе воцарилась тишина. Оота сжалась в стуле, краснея от стыда. Все остальные устремили взгляд к ней, заставляя съёживаться ещё больше. Хару бросив высокомерный взгляд, потянулся листать страницы. Оота не смогла выдержать этого позора, и быстро схватила за руку Хару. — П-пожалуйста!.. Э-это личные вещи, п-почему вы трогаете их… Его глаза расширились, а губы дрогнули. — Не трогай меня, деревенщина! Треск. Оглушительная пощёчина резанула гробовую тишину класса. Она свалилась от удара на бок, склонив голову к самому полу. Волосы закрыли лицо, так что было не видно, плачет она или нет. Все ахнули, кто-то закрыл рот ладонью от шока. Ведь Хару ударил Ооту. Деревенскую заику. Хафу с грязной кровью. Все дразнили её. Ставили подножки, но никогда не трогали Ооту. — Эй, Оота. Поднимайся, и не создавай лишнего шума. Разве ты не заслужила этого? Трогать человека, руками которыми убирается навоз, мерзко, — презрительно выплюнул парень, искусственно отряхивая рукав своей блузки. Парни сбоку хохотали, бойко толкая Хару в знак одобрения. — Эй, дефективная. Ответа не последовало. Он раздражённо цокнул, опустил взгляд к ежедневнику и замер. Что-то привлекло его внимание, и пользуясь тем, что все отвлеклись, вырвал лист и брезгливо бросил тетрадь к ногам девушки. — Забирай свои записки сумасшедшего. Сомневаюсь, что в здравом уме кто-то станет рисовать такую чушь, — Хару скривил лицо от её молчания. Оно выводило из себя и бесило его. Он подошёл ближе, опустился на одно колено и злобно зашипел, стараясь вложить в свой голос как можно больше презрения: — Знаешь, что бывает с птенцами, которые так и не смогли научится летать? Они разбиваются, Оота-чан. Разбиваются, потому что они, как и ты, жалкие и слабые. Ждёшь пока тебя спасут? Оота-чан, разве не стоит браться за нож, когда хватают за горло? Не борешься, значит сдохни. Сдохни Оота-чан, и не загрязняй воздух своим отчаянием. Каждое слово он произносил с такой убийственной интонацией, словно Оота была преступником или даже кем-то похуже. Разве было преступлением, родиться от родителя иной нации? Каштановые волнистые волосы на свету переливались тёплым мёдом, а россыпь нежных веснушек на носике напоминала звёздную золотую пыль. С годами Оота начинала свыкаться с мыслью, что её происхождение — это проклятие, а не украшение. Ни внешность, ни её запинающаяся речь не могли вызвать у кого-то чувство сострадания или глубокой привязанности кроме её бабушки с дедушкой. Но даже её дрожащие родственники не знали, как всё время ей было тяжко. Оота знала, как хрупко здоровье Шизуки и Тэкумы. На их не молодые плечи взвалилось бремя воспитания совсем маленького ребёнка. — Что здесь происходит? — строгий голос сенсея раздался на весь класс. Всё разошлись по своим местам, и даже Хару, бросив последний взгляд на Ооту, отошёл к своей парте. Сенсей подошёл к Ооте и опустился перед ней на корточки. — Миура, над тобой издевались? Оота вздрогнула, скинула волосы с лица и посмотрела на мужчину. Несколько десятков глаз взметнулись к ней. Шёпот в классе усилился. — Н-нет. П-прошу простить з-за б-беспокойство, с-сенсей, — нервно произнесла Оота, медленно поднимаясь на ноги. Девушка глубоко поклонилась, и молитвенно сложила руки вместе. — Я-я… споткнулась об стул, и не заме… — Это я! Я её ударил!.. Внезапно прозвучал чей-то громкий голос. Хару вышел вперёд, заслонив Ооту от сенсея, гневно раздувая ноздри. Воздух нагревался до предела. Оота тупо моргнув, не могла поверить своим глазам. Что за спектакль на этот раз устраивает её мучитель? Но это был последний раз, когда они встречались. Сенсей отвёл Хару к директору, а её одноклассницы внезапно вспомнили об издевательствах над Оотой. И вскоре, история с бедной Хафу распространилась по всей школе, вызывая страстное желание прыгнуть со скалы, нежели каждый день ловить взгляды полного сострадания. С ней никого не было, когда Оота была одинока. Никто не заступался, когда её ноги спотыкались об очередную подножку. Никто не ловил те камни, что летели ей в спину в школьном дворе. И сейчас, ей никто не нужен. Она пообещала самой себе, что более не посмеет возжелать любви.***
В тесной ванне сыро и темно. Тусклый свет отбрасывает голубые блики и тени от наполненной ванны, а в комнате холодно и влажно. Санузел старый и изношенный, видавший лучшие дни, с протекающим краном и выщербленным кафельным полом. Стены покрыты пятнами и шелушащейся плесенью. Находиться в этом месте неприятно. В воздухе тяжело висит запах ржавчины и затхлой воды, а единственный источник освещения — одинокая тусклая лампочка, висящая на тоненьком жёлтом проводе. Ванная комната являла в себе свидетелем упадка и запущенности, и ясно, что это не та комната, которой регулярно пользуется, и тем более ухаживают. Во всём хаосе, была видна девушка, стоявшая у заляпанного грязью зеркала. В одной руке она держит ножницы и смотрит на своё отражение, раздумывая, не отрезать ли волосы до корней. Однако у неё есть сомнения относительно того, действительно ли это хорошая идея или нет. Оота не хотела торопиться с этим, чтобы не причинить непоправимый вред. Она делает глубокий вздох, собираясь с духом и пытаясь прийти к верному решению. Наконец, она делает шаг вперёд к зеркалу, всё ещё держа ножницы, готовая сделать решительный шаг. Её густые каштановые кудри падают на пол к ногам. Её глаза дрожат, но она не плачет. Девушка подстригает волосы, всё время разглядывая себя в зеркале. Отрезав всё до корней, Оота снимает футболку, серый бюстгальтер и тщательно обматывает грудь связкой эластичных бинтов. Она туго захватывает ими своё тело, чтобы скрыть грудь. Оота заканчивает перевязывать себя, затем в последний раз смотрит зеркало, дабы убедиться, что выглядит достаточно мужественно, чтобы сойти за мальчика. Она кивает сама себе, и выходит из ванны, полностью изменив свою внешность. Старые половицы стонали под ногами, когда Оота шла от коридора до комнаты. Зайдя, девушка в нетерпении скинула с себя всю одежду, завернула её в мусорный пакет, и с пренебрежением швырнула в урну. Пути назад нет. Оставшись в бинтах и трусах, Оота села за стол у маленького потёртого зеркальца и неуверенно потянулась к косметике, удивлённо придя к выводу, что это в первый раз за двадцать лет, когда ей придётся воспользоваться ей. Легко проведя пышной кистью по палетке с тёмными румянами, её рука стала придавать женственному лицу андрогинный вид. На лбу появились морщинки, под глазами залегли тени, а скулы приобретали резкие очертания. Брови стали гуще и темнее, и теперь её новое воплощение больше было похоже на ворчливого японского самурая. Уставшая девушка накинула мешковатую одежду на худощавое тело, и была готова к выходу: — Т-ты… теперь Отохико. Закинув потёртую от изношенности тканевую сумку, Оота вышла за дверь. Её первый стажировочный день в Токийском полицейском участке должен пройти как по маслу.***
Шёл сильный ливень. В вагоне поезда шумно и битком набито людьми, но ей удаётся найти место и устроиться. Звук колёс поезда движущихся по рельсам, и стук дождя по окнам успокаивали её тревожные мысли. Она смотрит в окно, наслаждаясь шумом дождя и наблюдает за проплывающим мимо городом. В этот момент Оота чувствует себя умиротворённой и расслабленной, ведь у неё есть время для размышлений, даже в разгар напряжённой душевной обстановки. Девушка закрывает глаза и делает глубокий вдох.***
Здание было больше, чем она себе представляла. Не колеблясь ни минуты, Оота вошла и оглянулась по сторонам. Это было большое пространство со множеством отделов внутри. Оказавшись в главном вестибюле, её встретила стойка регистрации за которой восседал мужчина в форме. Тот, бросив на неё внимательный взгляд, придирчиво осмотрел одежду, в которую она была одета. — Стажёр должно быть. Держи и поскорее скинь этот мешок, иначе руководство отмордасит меня по полной, — брезгливо бросил свёрток опешившей Ооте, сотрудник придвинул документы, устало потирая лоб. — Эй, чего уставился как баран на новые ворота? — М-мне н-нужно подписать это?.. Мужчина расхохотался. — О, нет! Я ведь документы подвинул, чтобы ты полюбовался ими! Сжав крепко губы, она сдерживала кричащее желание развернуться и дать маху из здания. Чёрт. Бегло пробежав глазами по соглашению, Оота незамедлительно подписала пункты под насмешливым взглядом. Закончив, девушка сжала пакет с одеждой судорожно молясь чтобы здесь был туалет, где можно было переодеться. Отойдя от стойки, она не знала куда себя деть. Может уйти? Уйти пока не поздно! Спрятаться и просто уехать в деревню. Сеять поля и ходить с коровой на лугу, как дед. Продавать кур, и потом купить свинью. Испытав смесь неуверенности, девушка, стоящая посреди холла, не заметила, как её окликнули. — Х-э-эй! Новичок! Это был молодой парень в строгом костюме, вприпрыжку с документами идущий к ней навстречу. — Ты уже подписал соглашение о безопасности? — живо спросил парень, неловко почёсывая затылок. — Я-я… — А, совсем забыл представиться, — его лицо посветлело, а глаза уверенно заблестели, когда он аккуратно склонил голову. — Я Тода Мацуда, и с этого дня являюсь Вашим наставником, — весело подняв большой палец на себя, Мацуда гордо продолжил: — Добро пожаловать в Токийскую полицию! Я здесь, чтобы Вы были готовы к предстоящим испытаниям. Перед Вами стоит трудная задача, но я здесь, чтобы помочь Вам справиться с ней, — воскликнул он с восторгом, широко улыбаясь. У Ооты перехватило дыхание. Впервые, она видела человека, чьё счастье имело способность сиять ярче, чем утреннее солнце. Тёплая улыбка, и смеющийся глаза…всё остальное меркло рядом с ним, а он затмевал всю безликость серых безрадостных будней. Как яркий факел, освещая и прокладывая путь заплутавшемуся путнику. Он действительно любит свою работу… Сложив руки, и опустив голову в знак почтения, Оота попыталась придать голосу мужественности: — П-приятно п-познакомиться, Мацуда-сама, — произнесла она, не замечая удивления на раскрасневшемся лице Мацуды. — Меня з-зовут Миура Отохико. Пожалуйста, п-позаботьтесь обо мне! — Что Вы! — вскричал он, взмахивая руками. — Миура-сан, я не на много старше Вас! Э-э-э… так что, давайте обойдёмся без всех этих формальностей, хех, — неловко поправляя волосы, попросил Мацуда. — Мацуда! Долго ты собираешься языком чесать?! Грозный голос, раздавшийся в коридоре, заставил Ооту вздрогнуть, а Мацуду подскочить на месте, словно в его зад вонзили раскалённое копьё. — Аидзава, — виновато натянув улыбку, он словно прижал уши как нашкодившый пёс. Оота молча наблюдала, как чёрная тучка надвигалась к ним. — Ты больше болтаешь языком, чем работаешь, и меня от этого тошнит! Принимайтесь за работу, иначе у вас возникнут серьёзные проблемы! Это было реакцией разгневанного полицейского. Его раздутые ноздри, как у пышущего дракона, трепетали, а глаза словно кричали: «Это не серьёзно, чёрт тебя подери!» — Господин, пожалуйста не гневайтесь. Мацуда-сама лишь давал мне ценные указания, поэтому, мы слегка задержались. — Мацуда-сама?.. — опешил мужчина, переводя взгляд на побледневшего молодого полицейского. Остыв от недавнего гнева, его губы дрогнули. — Да, Мацуда-сама… — А-а-а-а! Нам пора! — закричал Мацуда, схватывая Ооту за рукав и силой заставляя поклониться перед полицейским. — Хе-хе, работы много, и мы пойдём её делать! Оставив Аидзаву с невыразительным лицом, Мацуда вбежал в следующий коридор и отдышался. Его лицо и уши раскраснелись. Оота недоуменно моргнула, не понимая, что же вызвало такую реакцию. Наставник неловко откашлялся, и стал вводить стажёра в «кухню» Токийской полиции. Он начал экскурсию по рабочим местам, и первым местом выпала раздевалка. Она представляла себе большое помещение с рядами шкафчиков, зонами для переодевания униформы и душевыми. Окинув неспокойным взглядом кабинки, Оота с содроганием пыталась стереть в воображении моющихся мускулистых мужчин после тяжёлой смены. А Мацуда заметивший покрасневшие щёки в ходе инструктажа, подумал, что в помещении душно. — Думаю, это всё. Тебе лучше переодеться, и твой шкафчик будет тут. Кстати, а мой то совсем рядом! — шутливо произнёс Мацуда, указывая на свой значок через три шкафчика от неё. — Б-большое спасибо, Мацуда-сама. — Ох, Миура… единственное, о чём я бы хотел тебя попросить, — Мацуда отвёл глаза. — Не добавляй приставку «сама» к моему имени. — Тогда з-звать В-вас сенсей? — как ни в чём не бывало, спросила она. Мацуда взялся за голову и смутился. Он не знал, чего стыдился больше: своей никчёмности или неудобной правды. А Оота совсем не понимала, в чём проблема, когда к тебе относятся с почтением. Тем более, он был первым кто проявил доброту, не спрашивая о её происхождении. — Дело в том, что я не столь компетентен, чтобы быть уважаемым работником в отделе. Да и, что говорить, иногда всё что я могу сделать — это приносить кофе, и подавать документы. Эту работу может делать секретарь, но почему-то волокиту вечно спихивают на меня, — доверительно сказал он, подняв грустные глаза: — Поэтому, «сама», «сенсей» или ещё кто-то не совсем про меня. Я не понимаю его, и почему он. — Что В-вы!.. Оота оживилась, задрав голову так, что серая кепка слетела на пол. — Говорите т-такие плохие вещи п-про себя с улыбкой. Разве не Вы так д-доходчиво и доступно о-объясняете всё?.. — изумилась Оота, искренне взглянув в глаза Мацуде. В глазах наставника что-то блеснуло, и его тёмные зрачки расширились. — Миура, я просто выполняю свою работу. — Д-да… но. Оота, остановись. Ты перегибаешь палку. До смешного нелепо продолжать, ведь он действительно выполняет свою работу. Открыв рот, Оота тут же захлопнула его, проглатывая всё, что она хотела сказать. Ей внезапно стало стыдно из-за своих слов. Зачем она пыталась делать вид, что знает его словно тысячу лет? — Хорошо, наставник. За сим откланяюсь, — Оота почтено склонилась, подняла кепку и произнесла: — Работа не ждёт, и думаю господин Аидзава снимет с нас три шкуры, если мы не появимся, верно? Мацуда улыбнулся и помахал рукой перед выходом: — Верно, Миура. Жду в отделе! С этими словами, железная дверь захлопнулась, оглушив просторное помещение эхом. Издав вздох облегчения, Оота рухнула на скамейку. Пронесло. Девушка развернула уже совсем измятый свёрток одежды, развернула и радостно ахнула. Тёмно-синяя униформа с чёрными вставками и логотипом департамента на плече, и в области груди. Она провела взмокшими пальцами по жёсткой ткани и прочным светоотражающим элементам. Форма также имела множество карманов для переноски оборудования и материалов, а пояс был оснащён кобурой для стандартного огнестрельного оружия и рацией для связи с бэк-офисом. Раскрыв шкафчик, Оота оглянулась по сторонам и начала стягивать с себя серую одежду, но внезапно, её что-то отвлекло. Шорох раздавшийся в конце коридора, заставил резко развернуться. — Эй, кто тут? Тишина. Спина покрылась мурашками, а руки мгновенно стали ледяными. Ей просто показалось, и вообще, скорее это крысы в трубах шерудят. Никто сюда не входил пока Оота и Мацуда разговаривали, так что, нужно просто продолжать заниматься тем, чем занималась. Отвернувшись, девушка крепче сжала бинты и принялась облачать тело плотной униформой. Одетая Оота встала у зеркала, и довольно разглядывала свой внешний вид. Ей было настолько приятно носить форму, словно это то, чего ей так долго не хватало. Теперь она что-то значит. Приятно улыбнувшись, девушка аккуратно разложила свои вещи в шкафчике, закрыла ключом и вышла из раздевалки. День обещал быть хорошим для неё. Но не для Мацуды, который тут же зайдя в отдел получил «тёплый» приём. — Мацуда-сама, не соизвольте принести нам кофе? Весь отдел надрывался со смеху. Тода сгорал от стыда, не зная куда деть глаза. Он просто шёл к своему месту. — Мацуда-сам-а-а-а… — валялся со смеху другой сотрудник, держась руками за живот. Миура…***
Тёмный конец коридора — зловещее место с ощущением предостережения и опасности. Это пространство, наполненное тенями и тишиной, наполненное ощущением тайны и угрозы, которое побуждает чувство страха и неловкости. В темноте стоит фигура, одетая в тёмное. Лицо скрыто тенью, из-за чего невозможно разглядеть какое-либо выражение лица или эмоцию. Силуэт стоит неподвижно, наблюдая и выжидая, казалось бы, готовясь ко всему, излучая ауру таинственности и беды. В руке он держит скомканный лист бумаги, на который время от времени он поглядывает, словно погружённый в свои мысли. Фигура в темноте думает о женщине, за которой он наблюдает. У него есть план как разрушить её жизнь и выйти сухим из воды. Фигура — злой и безжалостный человек, готовый пойти на что угодно, чтобы осуществить свой план и получить то, чего он так сильно желает. Фигура склоняется к бумаге, и молитвенно шепчет, словно заблудший в искуплении: — Оота…