***
Приветливый денёк встречает учеников UA, насыщая кислородом и дофамином. Но что-то не так, а с кем? Ну… С взрывным парнем и парнем с лицом-кирпичом. Да. Вы всё правильно поняли. Речь о Кацуки Бакуго и Тодороки Шото. И о взглядах. О взглядах Тодороки. И речь не его мнении по поводу вспыльчивого и дерзкого характера Бакуго… Речь о особенных, влюблённых взглядах… Да, о тех самых взглядах, от которых любые девчонки падают в обморок, а парни по типу Мидории краснеют словно помидор. Но Кацуки далеко не девчонка и уж точно, не проклятый и грёбанный Деку…***
— Хватит на меня пялиться! — вскрикивает Бакуго, за что получает насмешки Нейто и замечание Ииды, ибо: «Бакуго-кун, сейчас обед, это не очень-то вежливо с нашей стороны». Нет, ну а что? Кендо рядом всё равно нет, а хотелось бы, чтобы она была, и дала язвительному и самовлюблённому блондинчику нехилого подзатыльника. Да и второму блондину бы не помешало, от Айзавы-сенсея. — А, что? — быть умным — значит вовремя притвориться тупым, вот чем руководствуется Тодороки, тем более рядом с Кацуки. — Баку-бро, не стоит, успокойся — Киришима уверенно, но с неловкой улыбкой, придерживает друга за плечи. Как обычно, зная, что Киришима в любой момент успокоит красноглазого, Тодороки позволяет себе такие взгляды, интересно, не так ли? И даже на уроке, он глядит прямо в спину Бакуго, пристально изучая все мышцы. Мидория трясёт друга, говоря, насколько это плохая и небезопасная идея. — Тодороки-кун, не надо. Я знаю Каччана, когда на него смотрят, он приходит в невообразимое состояние. Если ты продолжишь, то будет плохо всем. — оттягивая плечи друга, говорит зелёноволосый, он искренне беспокоится за него. Но Тодороки не слушает, все его опаски, предостережения глушит и убивает эта милая, невесомая любовь, словно вода, что сочится из каждой щели, и в определённый момент принимает форму безумного водопада. И вот, он идёт, идёт к нему, как ни в чём не бывало. Он касается его плеча, Бакуго вздрагивает, оборачивается и вот Тодороки откинуло взрывной волной. На него смотрели красные, жаждущие явной драки глаза. Лицо подрывника было красное от злости. Только краснота была, какой-то, неестественной? Эта была даже не совсем краснота, на минуту Тодороки показалось что это… Румянец? Но Тодороки окончательно впихнул себе в сознание, что ему просто напросто показалось. Бакуго хорошенько на него прокричал и уйдя с тренировочной площадки, скрылся за углом академии. Там, где был один из самых коротких путей к Исцеляющей девочке. В принципе, то, что стоило ожидать… Да. Ну не может неуправляемый, дерзкий и амбициозный блондин полюбить. Тем более, сынка Старателя, а может… Вот, наступил вечер, Тодороки устало наблюдает за закатом на огромнейшей площадке, или же на крыше UA. Закат переливался из красного, что так напоминало об одном человеке, в синий, хотя нет, в тёмный аквамарин. Да, пожалуй так. — Хэй, Двумордый — на самом деле, несмотря на полное безразличие и хладнокровие, Шото бы, не стесняясь послал и недовольно взглянул на человека, что позволил себе такую наглость (и это далеко не из-за того что он сын Старателя, он не столь горд). Но это был Бакуго Кацуки, ему можно, он любовь всей жизни, от него дрожь по всему телу. От него сердце колотиться и пылает ярким огнём, что почти не уступает огню Старателя. Сердце пылает, вот-вот сгорит, но то ли ледяные цепи Шото, которыми он старается замотать своё сердце, но это опять же не очень уж хорошо получается, то ли неприязнь Бакуго не позволяют ему сгореть словно щепка. — Да? — вопрошает тот, кому адресовано столь неопрятное и дурацкое прозвище. — Какого хрена ты здесь делаешь? Я тебя везде обыскался, урод. Дело есть. Шото изогнул бровь, потом вскинул их, удивлённо распахнув гетерохромные глаза. — Харе земки пялить, и-идём — на последнем слове, стойкий и всегда уверенный голос с нотками насмешки дрогнул. Причём голову он повернул в бок, но всё же, осекаясь и одёргиваясь, Бакуго протянул этому ублюдку (как привык называть его у себя в голове) руку. Сердце Тодороки пробило лишь один удар, вместо частых и трепетных трезвонов, что привыкло делать его пылающее сердце, когда этот человек находился в 3 метрах от него. Тодороки неуверенно протянул руку вперёд, было чувство, что он приглашает его на драку, скрывая это за «любезностью», если смотреть по меркам Бакуго, конечно. Бакуго посмотрев на раскрытую ладонь, быстро подошёл на шаг ближе и взял руку. Он повёл его куда-то вниз по лестнице, метаясь и не зная, куда себя деть. Тодороки же оглядывался по сторонам и не понимал, куда они направляются, зачем и главное, что из этого балагана выйдет. Вот они далеко за пределами UA, уже стемнело (но лучи словно преследуют наших героев), некоторые, недалеко живущие ученики разобрелись по домам, выходной, как-никак. Но Тодороки не спешил домой, а что? Никто не ждёт, сестра за отчётами допоздна, у отца (хотя, его как раз Шото хотел видеть меньше всего в их доме, и неважно, ждёт ли его Энджи или нет) ночная смена, вернётся только к 7 утрам, брат… А брату экзамены сдавать, ему не до Шото (хотя, он искренне бы хотел проводить с семьей больше времени, особенно, если под словом семья имеется ввиду: Шото, Фуюми и желательно, Рей). А Бакуго, у него нет просто желания возвращаться домой. Он постоянно отказывается от предложения матери, мол, денег нет, рейсов ближайших нет, к экзаменам надо подготовиться (хотя, он прекрасно к ним готов), ко всякой всячине ещё готовиться, ещё праздники, типо, одноклассники такие неумёхи,лук порезать не могут нормально. Старуха лишь закатывает глаза, орёт в трубку о том, какая он бестолочь и грёбанный нарцисс. И в этом счёту у неё сыном всё взаимно. Он также орёт о том, какая она хреновая мать и ненормальная женщина в принципе. Вот такой цирк между ними. А с отцом у него всё как-то нейтрально, Кацуки порой жаль своего старика, ибо, с какой же бесячей сукой ему приходится жить и ещё терпеть эту ругань. Мда уж… И вот, под догорающими, изжившими из себя всё лучами солнца, словно сердце Тодороки, и видно, не только его сердце, Кацуки неспешно начинает свой диалог… — Слушай, придурок, если ты не уяснил, или же предпочёл проигнорировать слова Деку, который в кои-то веке говорит нужные вещи, то говорю лично. Ты, блять, понимаешь, что я не слепой как крот, и не умственно отсталый, как некоторые из нашего класса. Я вижу твои зырканья на меня. Говори напрямую, что здесь замешано?! — голос прозвучал агрессивно, зло, и за этой пеленой злости и гнева, он скрыл. Скрыл то, что всё это он прекрасно знает… — Ну, эм, понимаешь… — начал уже второй раз оскорблённый гетерохром. — Ты что, со мной общаешься, будто я умственно отсталый, а? — как заведённый начал Бакуго, искренне намереваясь дать по роже за такие вот словечки. Но продолжил: –Ты вроде сам говорил, что любишь прямоту. Я помню тот спортивный фестиваль, когда ты зажал этого бесполезного Деку и сказал об этом, когда тот начал заикаться — удивительно, по тексту, можно подумать, что Бакуго заступается, но он умеет показать, что нихрена он не заступается. Тодороки виновато опустил голову, собираясь и мучаясь со своими мыслями и уже, казалось бы, сгорающем сердцем. «Я люблю тебя» — три простых для наших уст слова, но в такой обстановке и с такой компанией, ввиде объекта воздыхания, который как ни крути, а был агрессивен и мог уебать так, что мама не горюй. — Я люблю тебя — опустившись на колени и глядя вниз… Это конец. Такой лёгкий и в своей манере идеально ожидаемый конец. Так думал Тодороки. На своё признание он услышал лишь хмыканье. Не насмешливое, не недовольное. А просто хмыканье, не то что весёлое, такое, нейтральное. — Придурок, вставай уже — уже чуть язвительней сказал он, смотря на него, как на… равного? Но равным он считал только Киришиму, не более, но с другой стороны, это был другой взгляд. Он не верил. Тодороки оглох? Такого быть не может… Он ожидал, что его опустят лицом в грязь, унизят, ибо какого чёрта всё это надо было устраивать. Разве не для пустых насмешек и издёвок? — Что? — Что, что? Не понимаешь? — продразнил его Бакуго, с похабностью ответил он. — Что здесь происходит? Что ты хочешь этим сказать? — с недоверием подняв глаза, он пытался понять, самостоятельно отыскать ответы… — Чёт ты это, слишком любопытный, тебе так не кажется, а? — посмотрев на него, как на полнейшего идиота. Да уж. Для Кацуки, видно, всё было в разы ясней и отчётливей в этой ситуации… — А ты вообще точно, Бакуго Кацуки? –наконец встав и прижавшись вплотную к блондину. У Тодороки, видно, поехала крыша, ибо по-другому это не объяснишь. Он просто не верил, что человек перед ним, никто иной, как Бакуго Кацуки, его любовь… — Бля, я люблю тебя, идиот — окончательно произносит Кацуки, на удивление, его уверенность не исчезает, пусть и довольно неоднозначное действие Двумордого выбило последний воздух, чёрт, словно бетонной плитой придавило. — Повтори. — Я те-бя лю-блю. — отчеканил он. Подрывник до последнего сдерживался, чтобы не дать этому тупоголовому по роже. Тодороки в неведении. Все его мысли, вопросы разрывают его сознание на мелкие кусочки и плавятся, словно его лёд. А Кацуки лишь закатил глаза и похлопал по плечу, мол, чё? Не ожидал, ха. Сегодня они слишком многого не ожидали… Точнее, Тодороки не ожидал, Кацуки же примерно всё знал. Но Тодороки тоже должен удивлять возлюбленного, он медленно, осторожно коснулся его губ, сладко сминая их, и отстранившись, улыбнулся. Бакуго был весь красный и Тодороки уже знал, что это румянец… — Эй, какого хера ты посмел проявить инициативу первым, а? Ты окончательно охренел? Но да ладно, что там, им же предстоит огрести сейчас нехилых люлей от Айзавы-сенсея… Но тем не менее, два пылающих сердца образовали пожар любви и страсти. Вот, во что переросла влюблённость…