Осторожная жестокость

Вы когда-нибудь складывали баночку из-под йогурта в раковину, а ложку выбрасывали в мусор вместо пустой упаковки? Согласитесь, глупо. Но наверняка с каждым хоть раз бывало. Когда мысли о другом, очень легко запутаться в таких, казалось бы, простых и очевидных вещах. Просто-напросто перепутать местами. Хисока даже не сразу понял, что сделал не так. Вроде бы сначала всё было здорово: они с Иллуми сражались против каких-то внезапно ворвавшихся в особняк бунтарей, решивших испортить его родителям праздник. Неясно, как они проникли на территорию, но, видимо, эти глупцы были заодно с теми, что напали на них в поезде по пути в поместье день назад. Старшее поколение смогло вытеснить бо́льшую часть врагов на улицу и сражалось с ними там, Киллуа сразу подхватил сестру и помчался в подвал, а остальные его братья, кроме Иллуми, оставшегося с фокусником в зале, оборонялись на верхних этажах. Хоть и мало кого из гостей удалось спасти, было даже весело снова драться с ассасином бок о бок. Они уже давно не ходили на общие боевые миссии, так что было здорово вспомнить молодость. Особенно много таких совместных заданий Золдик подкидывал ему после своего двадцатилетия, и теперь понятно почему. Так приятно осознавать, что симпатия взаимна и человек, который тебе нравится, хочет проводить побольше времени с тобой вместе. Но в какой-то момент ставший таким родным голос вдруг зачем-то позвал Моро из-за спины, когда тот уже притянул последнего едва дышащего выжившего к себе «жвачкой», чтобы нанести ему решающий удар и покончить с этим балаганом. Фокусник, выплывая из своей задумчивости, обернулся на оклик, встречаясь с чёрными глазами своими. И случайно выкинул ложку в мусорное ведро. Золдик первые мгновения смотрел на него слегка удивлённо, будто не понимал, что произошло и почему вдруг стало больно, а Хисока чуть изогнул бровь странному ощущению тёплой влаги на руке. Брюнет почему-то вопросительно нахмурился и медленно опустил взгляд, чтобы выяснить причину того, что мешает сделать вдох, и Моро, чувствуя холодок осознания, поднимающий волосы на затылке, нерешительно взглянул туда же, мгновенно распахивая веки и тихо выдавливая из себя полувздох в ужасе. Иллуми слишком рано снял тэн после боя. Рука прошла под солнечным сплетением почти насквозь по самое запястье. Хисока мог ощутить кожей гладкую поверхность разорванных внутренних органов и приступами сокращающуюся в попытке сделать вдох диафрагму, пока кровь неумолимо стекала на пол из открытой раны. Какая глупость. Нелепая случайность. Запал битвы слишком увлёк его. Он просто перепутал. Ударил не того. — Нет… — сбивчиво выдохнул фокусник через несколько вечных секунд, когда ноги Иллуми вдруг подкосились и тот всё с тем же немым вопросом в глазах схватился пальцами за плечо любовника, чтобы не рухнуть. Моро резко выдернул свою руку, как будто это могло бы сейчас как-то помочь или исправить ситуацию, но не сдерживаемая теперь ничем кровь лишь хлынула с ещё большей силой. Золдик, хрипло застонав, но продолжая отчаянно цепляться уже двумя руками за Хисоку, начал медленно оседать на пол, заглядывая в янтарные радужки неверяще, словно до сих пор не мог понять, что происходит. — Нет-нет-нет, Иллу, нет, — наконец пришёл в себя Моро, тут же подхватывая партнёра, и сам приземлился в лужу крови на согнутые ноги, бережно укладывая раненого на себя. — Стой. Сейчас. Нужно просто… Просто найти… Я позову кого-нибудь. Держись. Тише. Всё… Всё нормально. Сейчас, подожди, я… Хисока запинался как умалишённый, не мог собрать мозги в кучу и составить хоть одно связное предложение. Чересчур сильно трясущейся рукой он пытался всячески закрыть огромную рану в брюшной полости, перепуганным взглядом наблюдая за стремительно бледнеющим лицом Иллуми, но кровь продолжала струиться сквозь пальцы, сливаясь с глубоким цветом острых ногтей. — Зено! Сильва! — истошно закричал он со всех сил, срывая голос. — Сюда! Помогите кто-нибудь! Моро кое-как стянул края раны «жвачкой», чтобы брюнет по крайней мере не терял кровь так быстро. Ну где носит этих родственников, когда они так нужны? — Иллу, подожди, я… Я схожу за помощью. Я быстро. Фокусник, проглатывая панику, попытался аккуратно уложить любовника на пол, но тот, замычав, схватился за тонкую ткань рубашки на его плече, не давая отстраниться. Золдик слабо мотнул головой в протесте, укладывая ладонь на щёку до смерти напуганного Хисоки и перебираясь пальцами на его затылок. Он с мольбой в глазах попытался из последних сил притянуть его к себе, но Моро воспротивился, начиная паниковать ещё сильнее. — Нет. Нет, мы не прощаемся. Нет, Иллу, — попытался он собраться и убедить сам себя. — Пожалуйста… — прохрипел брюнет едва слышно побелевшими губами, но более сказать ничего не успел: скопившаяся в ротовой полости кровь запузырилась от стремления закончить просьбу и стала в переизбытке стекать с уголков губ, подчёркивая собой выраженный контраст с болезненной бледностью кожи лица. Дыхание сбилось окончательно. В альвеолах словно образовалась жидкость, не давая набрать воздуха в лёгкие. Хисока беспомощно смотрел на теряющие ясность любимые чёрные глаза и дрожащие ресницы, чувствовал, как чужие пальцы на затылке, начиная слабеть, трясутся, и не мог двинуться или даже моргнуть. Он не верил. Так не могло быть. Да это же смешно! Чтобы такой сильный и талантливый воин, как Иллуми, умер от такого идиотского недоразумения? Не во время какой-то невыполнимой миссии, не из-за особо сильной и неконтролируемой жажды крови Хисоки, да вообще не в бою! Просто от того, что окликнул фокусника в неподходящий момент? Невозможно. Это ведь даже звучит бредово. Золдик, вновь вымученно простонав, приложил последние усилия, ещё раз подталкивая к себе застывшего в ступоре любовника, и тот наконец нерешительно поддался, наклоняясь и мягко целуя алые от крови губы. Моро, с болью проглатывая горький привкус железа, приподнял брюнета в ласковых объятиях, прижимая к себе как можно крепче, и почувствовал, как прохладная ладонь нежно огладила его щёку, а большой палец невесомо очертил ушную раковину. В этом незамысловатом жесте было так много непроизнесённых слов, что Хисока ощутил, как глаза начало невыносимо щипать, а в горле будто что-то застряло. Это было прощение. Родные пальцы безвольно соскользнули вниз, и последний слабый выдох обжёг губы фокусника, но он продолжал настойчиво целовать любовника, легонько тормоша его, чтобы тот снова начал двигаться. Моро отстранился лишь спустя минуту, когда так и не смог добиться ни одного нового вздоха. Он, побелевший от ужаса, ошарашенно взглянул на умиротворённое лицо будто бы спящего Иллуми, начиная крупно трястись всем телом и размашисто гонять по лёгким воздух. — Иллу, это не смешно. Открой глаза, — дрожащим голосом произнёс Хисока, ласково укладывая ладонь на щёку брюнета, но тот не шелохнулся. — Ну же, очнись. Истерика накатывала, походя на термоядерную реакцию в груди. Золдик не шевелится, не моргал, не дышал. Его кровь остановилась вместе с пульсом и перестала образовывать багровое озеро на полу под ними. Только гробовая тишина, вызывающая назойливый звон в ушах, осталась с Моро. — Луми, что у тебя за шутки такие? Хисока, пару раз истерично усмехнувшись, уставился на огромную уродливую дыру в драгоценном теле, наконец начиная с первобытным испугом полностью осознавать произошедшее. Он медленно стёр с себя кривую улыбку, чувствуя, как часто сердце бьёт по рёбрам, будто пытаясь выломать их. Фокусник, чуть было не заскулив от бессилия, вплёлся окровавленными пальцами в смоляные шёлковые волосы, аккуратно перебирая пряди на затылке, и наклонился, мелко целуя чуть приоткрытые губы снова и снова, как почти каждое утро прежде. — Иллу, малыш, просыпайся, — прошептал он тихонько, покрывая поцелуями скулы, подбородок, кончик носа и закрытые веки. — Открывай глазки. Я же знаю, что ты не спишь. Внезапно застрявший в горле ком вырвался из груди в неожиданный всхлип от этих его же слов, а плечи нещадно задрожали. Хисока болезненно скривился, обнимая крепче остывающее тело, и уткнулся носом в мягкие волосы. — Я знаю, что ты не спишь. Господи Боже, ты не спишь… — взревел он, заживо сгорая в пламени своей невыносимой скорби и обливаясь ядовитыми по ощущениям слезами. — Ты не спишь, Боже, нет, Иллу, ты не спишь… Не чувствуя в себе больше ни грамма алкоголя, Рицета зажала рот рукой и всем сердцем возненавидела и себя, и свою способность. — Малыш, милый, прошу тебя, родной мой, — содрогаясь в рыданиях взмолился Хисока, прижимаясь щекой к виску Золдика и отчаянно нежно стискивая в пальцах его атласные чёрные пряди. Сильва прикрыл глаза сочувственно, тяжело вздыхая и отворачиваясь от изображения, на котором слишком правдоподобно был изображён труп его сына. Сопереживание в широком смысле этого слова было Золдикам чуждо, но когда речь шла о членах семьи, в той или иной ситуации волей-неволей разум сам ставил себя на место другого. — Мой любимый… — Моро бессильно рухнул на пол в лужу крови, не унимаясь и продолжая бережно прижимать к себе труп. — Господи, нет, нет, не может быть, нет… Даже Кикио печально опустила голову, сжимая губы в узкую полоску. Ей действительно понравился фокусник, чем-то был он похож на одного её давнего друга из Метеора, с которым ей больше не позволяла общаться её жизнь здесь. — Не оставляй меня, Луми, пожалуйста, — задыхаясь, едва слышно выдавил из себя Хисока, чувствуя физически, как душа скукоживается от горя и распадается на части. — Я так люблю тебя, малыш, вернись. Пожалуйста, вернись ко мне, умоляю, Иллу… Иллуми, упираясь локтями в колени и держа сцепленные в замок ладони перед собой, громко молчал, впитывая в себя каждое услышанное из проекции слово. Каждый взгляд в комнате был обращён к нему, но он лишь скорбно сидел на постели рядом с лежащим без сознания любовником, периодически вздрагивающим в конвульсиях и крепко сжимающим в зубах ремень. — Сколько ещё это будет продолжаться? — послышался наконец металлический голос брюнета. Казалось, этот тон мог в самом деле резать собой воздух. — Сколько ещё ему нужно рыдать над моим мёртвым телом? — Кошмар может длиться часами, — ответила тихо старушка, вытирая с глаз слёзы. — Он может повторяться раз за разом или обретать ещё более худший поворот до тех пор, пока полностью не уничтожит человека изнутри. — Хватит. Я вытаскиваю его, — ассасин выпрямился, убирая руки от лица, и с отсутствующим взглядом вновь достал иглу. — Сынок, нет, — Кикио попыталась взять сына за руку, но тот грубо оттолкнул её от себя, вновь забираясь на постель, и аккуратно приподнял голову Моро. — Ты предлагала помочь. Если передумала, то хотя бы не мешайся. — Иллуми, шансы очень малы даже с моей помощью. Остановись, ты его погубишь, — мать была настойчива и пересела так, чтобы закрыть ладонью затылок Хисоки. — Он справится, дай ему это пережить. — Убери руку, или я воткну иглу через неё, — холодно отозвался брюнет. — Довольно, Иллуми, — Сильва резко подхватил сына с кровати одной рукой, а Кикио осторожно уложила голову фокусника обратно. — Нет! — вскрикнул парень, пытаясь выпутаться, но отец быстро скрутил ему руки так, что вырваться можно было бы, только лишившись верхних конечностей. — Пусти меня сейчас же, — заговорил он вдруг грозно и низко, будто вообще забыл, к кому обращается, вспыхивая враждебной аурой и оборачиваясь через плечо. — Убери рэн, тебе не шесть лет, — понимающе вздохнул Сильва. — Ты неуравновешен, я тебя не пущу. Запрет на убийство членов семьи действует и на Хисоку. Если твоё эмоциональное состояние угрожает ему смертью, то я не дам тебе применить на нём иглы. — Отпусти, — почти зарычал брюнет и с силой рванул вперёд, продавливая ногами вмятины в полу и чувствуя, как плечевые суставы опасно натягиваются, а его отцу пришлось приложить на удивление огромные усилия, чтобы удержать Иллуми и при этом самому остаться на месте: когда они сражались в спарринге последний раз, сын был значительно слабее. Или же не был должным образом мотивирован. — Дайте мне его разбудить! Пусти меня! Хисока! — продолжая брыкаться, запаниковал парень, ощущая, как сильно колотится сердце от слышащихся из «экрана» жалобных всхлипов. — Вытащи его, бабушка, умоляю! Сделайте же что-нибудь! Остановите это! — Иллуми, уймись, — заговорил обеспокоенно отец, понимая, что от своего упорства его сын скоро просто-напросто вывихнет себе конечности, а то и совсем оторвёт. — Я тебя не отпущу, а без рук ты всё равно не сможешь использовать иглы на нём. Твоё упрямство бессмысленно. Брюнет, бестолково скользя ногами по кривому и потрескавшемуся паркету, под гнётом навязанной рациональности стал постепенно ослаблять рвение, с самым искренним сожалением глядя на пронизанное болью лицо Моро, на его слёзы, стекающие бесконечными ручьями на подушку, и в конце концов рухнул на колени, безвольно оседая на пол. — Вы ужасные родители, — выдохнул он вдруг, устало опустив голову. Ему неожиданно захотелось наконец высказать всю скопившуюся за долгие годы обиду, что даже стало слишком безразлично то, какие последствия за собой могут повлечь эти слова. — Были и остаётесь ими до сих пор. — Мы знаем, — чересчур спокойно принял эту «пощёчину» от сына Сильва и с едва уловимой тоской оглядел сломленного парня перед собой. — Прости, сын, но так нужно. Ты не сможешь помочь Хисоке сейчас. Иллуми безысходно закрыл глаза, и густая, вязкая тишина заполнила комнату, отравляя воздух. Кикио, наблюдая за страданиями фокусника и почти физической неспособностью Иллуми смотреть на них и терпеть, наверное, впервые в жизни внезапно почувствовала вину и про себя согласилась с последними ранящими словами сына. Она лицезрела такую живую, щемящую душу любовь этих двоих, похожую на ту, что однажды вспыхнула так же ярко у неё с Сильвой, когда тот забрёл в Метеор, и почему-то только сейчас в ней вдруг проснулась искренняя, так усердно подавляемая годами эмпатия. Только сейчас её поразило осознание очевиднейшей вещи: это ведь её родной сын, её плоть и кровь, её первенец от любимого мужчины. Она отвернулась от всех к окну, поднимая взгляд вверх и быстро хлопая ресницами, чтобы сморгнуть подступившие колючие слёзы, вызванные воспоминаниями о том, как маленький мальчик, отравленный мышьяком, хрипло звал на помощь маму, содрогаясь в конвульсиях и задыхаясь в собственной рвоте. Почему она тогда ничего не сделала? Почему смеялась как идиотка, пока перепуганный Сильва, когда понял, что так быть не должно, не привёл на помощь своего отца? Почему, чтобы утешить, не обнимала потом своего сына так же крепко и бережно, как Хисока обнимает его в своём кошмаре? Моро со временем успокоился. Просто замер с застывшими следами соли на лице, продолжая лежать и прижимать к груди уже давно не дышащего Золдика. Осторожно гладил его по волосам и смотрел перед собой пустым взглядом покрасневших глаз. Он думал, что всю жизнь был один, сам по себе. Взращивал в себе ненависть ко всему живому, не забывая поливать её удобрениями. Когда сбежал из поселения, бессмысленно бродил по миру, находил каких-то людишек, по большей части бесполезных. Ему никто не был нужен. Только Моритонио оказался полезен: научил использовать нэн. Хотя всё равно полезным он был недолго. Иногда встречались интересные, интригующие личности, но когда проигрывали в битве — мгновенно становились ничем. Куском мяса. Так он видел людей. Кусками мяса. Более аппетитными и менее аппетитными, а то и вовсе ошмётками, не заслуживающими внимания к себе. Он видел их кабанами, которых Хисока, прыгая с деревьев, убивал в лесу годы назад, чтобы набить руку. Они были его едой, временно тушили неиссякаемый голод, постепенно пожирающий его самого изнутри. А в шестнадцать лет ему встретился Иллуми. Его милый маленький Луми с такой красивой, грациозной аурой, каких, как Хисока полагал, в природе не бывает. Самый особенный мальчик в мире. Фокусник думал, что всю жизнь был один, но в ту их встречу он перестал быть одиноким. У него всегда был Иллуми, хоть они и виделись три раза в год. Зато когда это происходило, Моро хотя бы в эти мимолётные дни не чувствовал того голода: брюнет заливал его собой сполна как самый сладкий мёд. Хисока даже не заметил, как стал зависеть от их редких встреч. С нетерпением ждал каждого нового сообщения от контакта «Золдик-девственник» с предложением взяться за какое-нибудь новое задание, с которым Иллуми на самом деле мог бы запросто справиться и сам. Безустанно ждал ответа на свои сообщения, который обычно приходил почти сразу, хоть и редко содержал в себе больше одного-двух слов. Ждал, когда снова сможет несмешно с ним пошутить, а тот смешно огрызнётся. Ждал предложить ему какую-нибудь сладость, которая затем окажется выброшенной в мусор, чтобы однажды брюнет всё-таки согласился её попробовать. Ждал любой возможности побыть ещё немного, ещё хоть мгновение рядом с этой нежной и опасной аурой. Такой же одинокой и по-своему больной, как у него самого. Единственной во всём мире родственной ему. Когда Иллуми исполнилось двадцать, и Хисока увидел его с отросшими волосами, наверное, тогда он впервые почувствовал то странное, но приятное покалывание под рёбрами, ещё не понимая, что это. Возможно, именно из-за этого чувства фокусник так легко позволил себе наглость вытереть своим пальцем след от мороженого со слегка розоватых влажных губ, как будто так быть и должно, будто это было правильно. Сердце у него тогда чуть из груди не выпрыгнуло от трепета, когда он вдруг понял, что сделал. Захотелось касаться этих губ так долго, как будет позволено, испачкать их в мороженом вновь, чтобы слизать всю сладость до капли и попробовать на вкус эту невероятно мягкую кожу. Неожиданно не только его аура, но и сам Иллуми стал таким красивым созданием в глазах Хисоки, что тот было решил, будто брюнета выточили из камня сами ангелы по образу и подобию своего Господа. И, вероятно, именно с того момента Золдик, ощутив какое-то новое для себя, нераспознанное, но до одури приятное чувство от нежного прикосновения тёплых пальцев к своим губам, стал украдкой ото всех, даже от самого себя, оценивать Моро как потенциального романтического партнёра. Целых шесть лет. Пока наконец абсолютно случайным образом не оказался с ним голым в одной кровати отеля, притом совершенно не смущаясь и чувствуя себя так естественно, словно уже давно себе это представлял. И когда этот недотрога позволил фокуснику коснуться себя так, как прежде не позволял никому, разрешил ему стянуть тонкое одеяло, оглядеть всего себя, полностью обнажённого душой и телом, Хисока был готов ему молиться. Безвозмездно отдать себя ему во служение до конца жизни, как отдают себя монахи, приходя в монастырь. Он больше не был одинок спустя столько мучительно долгих лет бессмысленного существования и ни за что не захотел бы возвращаться к обгладывающему кости одиночеству. Моро был впервые искренне счастлив просто жить. Не так давно даже подумал, что, возможно, когда-нибудь смог бы всё-таки стать нормальным, самым обычным человеком. Может быть, однажды у него бы это получилось. Хисока наконец пришёл к тому, к чему так усердно бежал, не зная цели, вернул себе то, что у него отобрали давным-давно. Именно в лице этого беспощадного убийцы с двумя утягивающими в себя колодцами вместо глаз и айсбергом вместо сердца Моро наконец обрёл семью, по которой так сильно скучал. О которой так долго мечтал. И которой в очередной раз теперь лишился. — Я купил нам кольца, — хрипло прошептал Хисока, касаясь губами уже совсем похолодевшей ушной раковины. — Ещё когда ты был в командировке, месяц назад. На нашу годовщину. Иллуми вздрогнул и поднял голову поражённо, пока остальные присутствующие начали недоуменно переглядываться, не понимая, о каких кольцах речь. — Всё никак не решался их подарить, ждал подходящего момента. Может, ты бы согласился, если б я сделал тебе предложение с ними? Думаю, тебе бы понравились, — Моро грустно улыбнулся, продолжая деликатно перебирать в пальцах тёмные локоны на затылке любимого. — Знаю, что ты бы захотел что-нибудь простое, не бросающееся в глаза, но я позволил себе вставить в них крохотные камни. Совсем маленькие, не больше пары миллиметров в диаметре, почти незаметные. У тебя изумруд, а у меня рубин. Надеюсь, я угадал с размером, — фокусник тихо усмехнулся сам себе, но почти сразу вновь горько зажмурился, крепче сжимая бездыханное тело в объятиях. — Хотя какая уже разница… Сердце брюнета словно провалилось куда-то в брюшную полость к остальным органам, а в груди всё замерло, не давая вздохнуть от такого объёма нахлынувших эмоций. Хисока всё для себя решил ещё месяц назад, ещё тогда он был готов. А Иллуми об их годовщине даже не вспомнил, только сейчас понимая, к чему было то, как ему тогда показалось, странное сообщение от любовника: Хисока: Я безгранично рад, что ты у меня есть, мой милый Иллуми ⭐^_^💧 Жаль, что сегодня ты не рядом Брюнет даже не потрудился сопоставить в голове, с чем могли быть связаны эти слова, а теперь истинно себя ненавидел за столь небрежный ответ, который соизволил прислать:       Вы:       Я не рядом уже три месяца. Ты       только сейчас заметил? — Я хотел отвезти тебя в лагуну Монтекор, если бы мы поехали в свадебное путешествие, — продолжил Хисока опустошённо, целуя тёмную макушку со всей своей изломанной любовью. — Знаешь, там самая чистая вода среди всех природных водоёмов в мире. Даже на глубине четырёх метров дно видно в мельчайших деталях, каждую ракушку. Уверен, ты бы обрадовался. Ты же любишь… — запнувшись, Моро против воли вновь затрясся, проводя носом бережно и любяще по мягким чёрным волосам. Его губы задрожали, а голос снова сорвался. — Ты же так любил купаться, лягушонок. Иллуми рвано выдохнул, едва сдерживая саднящую боль внутри, ломающую рёбра, с которой ни в какое сравнение не шёл лёгкий дискомфорт от заломанных за спину рук. Брюнет хмуро прикрыл глаза и попытался собрать в себе всё оставшееся где-то на донышке хладнокровие. Избавься от эмоций, ты это умеешь. Ты делал это всю жизнь. Эмоции — помеха. Они ничем не помогут. Соберись. — Ты уже можешь меня отпустить, отец. Я спокоен. Сильва скептично окинул пристальным взором сына, но всё же разжал пальцы, готовый чуть что сразу же схватить его снова. Иллуми медленно поднялся с колен и вновь раскрыл глаза, что выглядели теперь поистине бездушными и настолько ледяными, что, казалось, понижали температуру комнаты. Он демонстративно поднял руки, говоря этим, что игл не прячет, и подошёл к кровати, сразу взбираясь на неё под напряжённые взгляды окружающих. Брюнет, подминая под себя ноги, с равнодушным видом сел рядом с Хисокой, вытащил ремень у него изо рта, аккуратно вытирая с его щёк слёзы, и внезапно преобразовал одну свою руку, резко приставляя бритвенно острые когти к горлу любовника. — Сынок! — воскликнула мать шокированно, почти испуганно. — Иллуми, что ты делаешь? — не менее ошарашенный таким неожиданным поведением сына Сильва двинулся было к кровати, чтобы остановить парня, но тот надавил на беззащитную шею сильнее, отчего на молочной коже собрались первые капельки крови в местах соприкосновения с ней ногтей, и спокойно обернулся на отца. — Чтобы схватить меня, у тебя уйдёт три сотых секунды. Чтобы успеть среагировать на это и перерезать ему глотку, у меня уйдет одна сотая, — непоколебимо спокойно произнёс брюнет. — Ты с ума сошёл? — вклинилась вдруг Рицета, наконец отвлекаясь от просмотра своего хатсу. — Ты его мужем своим назвал! Зачем же?.. — Ты хоть понимаешь, сколько правил нарушаешь своими действиями? — Сильва смирно застыл на месте. Он, в отличие от сына, не хотел идти против устава. — Вы не оставили мне выбора. Его необходимо разбудить, — твёрдо заявил Иллуми, не меняясь в лице. — Вы не понимаете этого на уровне эмоций, и не мне вас за это винить: у нас у всех проблемы с эмпатией. Поэтому я вам объясню ситуацию на понятном всем уровне логики. Вы правы в том, что он сможет справиться с этим кошмаром, но вот только вы не знаете, каким способом. А я знаю. Любой другой человек на его месте переживал бы горе утраты болезненно на протяжении долгого времени и однажды бы свыкся, но Хисока терял уже слишком много и снова с этим мириться не собирается. Чтобы продолжать жить дальше без тягот, он намеренно вызовет у себя психоз и разрушит свою психику, которую с таким трудом частично смог восстановить за последний год. На этот раз необратимо. — В каком смысле «на этот раз»? — отец резко помрачнел, отчего Иллуми ощутил неприятное покалывание от напряжения по всему телу. Не хотел он об этом рассказывать, но, видимо, выбора особо нет. — Он уже делал подобное однажды, когда был ребёнком, — брюнет ласково погладил до сих пор дрожащего Моро по щеке, словно пытался утешить, однако другую свою руку от его горла не убирал. — Но теперь даже я не могу представить, каким человеком он очнётся, если снова сотворит с собой это. Скорее всего, последствия будут настолько пагубны, что, если вы не разрешите мне применить иглы, гораздо милосерднее тогда уж убить его сейчас. Он станет слишком невменяемым, не думаю, что он вообще хоть кого-то из нас будет узнавать, а может, и имя своё не вспомнит. Этого нельзя допустить: Хисока, окончательно лишившийся рассудка, будет слишком серьёзной угрозой, убить его кому-то из нас так или иначе всё равно придётся, — парень медленно достал свободной рукой иглу и показательно зажал её между пальцами. — Так что решайте: либо я убью его сейчас просто так, либо хотя бы попытаюсь вытащить его из кошмара. — То есть Хисока нестабилен, и ты молчал? — мужчина осуждающе сложил руки на груди. — В моей жизни нет ничего более стабильного, чем он, — раздражённо сдвинул брови Иллуми. Ему не нравилось, когда Хисоку считали сумасшедшим. — Ты понял, о чём я. Проверка на психические расстройства — это один из пунктов, по которым мы принимаем решение, вступать ли с кем-то в отношения. Как ты, зная это, мог начать встречаться с Хисокой, если у него ментальные нарушения? — Так говоришь, будто в нашей семье все абсолютно здоровы, — слегка сощурился Иллуми в упрёке, на что Сильва даже не смог ничего ответить, теряясь. — Ты сам прекрасно знаешь, что Хисока полностью в своём уме и не представляет угрозы для семьи, у него просто несколько психотравм из детства, это нельзя назвать расстройством, — брюнет отвёл безучастный взгляд, не считая нужным рассказывать о том, как Моро пытался его убить пару дней назад. — У нас не так много времени, чтобы бессмысленно трепаться. Если у тебя вопросы по поводу ментального здоровья Хисоки, хотя он и не давал тебе поводов в нём сомневаться, мы поговорим об этом, как только разберёмся с его кошмаром. Или же ты всё-таки предпочтёшь, чтобы я убил члена нашей семьи в фамильном особняке на вашем с матерью празднике тридцатилетия брака? Пусть мои с ним отношения — единственная причина считать его одним из нас, но я с ним не расставался, так что, псих Хисока или нет, он всё ещё член семьи. За его убийство при таких обстоятельствах меня должны будут казнить, верно? — Ты этого не сделаешь. Ты его любишь, — Сильва неуверенно повёл плечом. — Очень. Возможно, больше, чем должен бы был. И именно поэтому я это сделаю. Хисока мой, он принадлежит мне от ногтей до кончиков волос, так что я не позволю ему умереть ни от чего другого, кроме как от моей руки, — Иллуми, и глазом не моргнув, без тени хоть какой-либо эмоции вонзил когти глубже, и по шее Моро побежали тоненькие ручейки крови. — Ты прекрасно знаешь, что я пойду на всё, чтобы добиться своей цели. Если ты не дашь мне попытаться разбудить его, то будешь в равной со мной степени виновен в его смерти. И в той же степени нарушишь этим устав. — Если попытаешься, твоя малейшая ошибка его убьёт, — мужчина в мельчайших деталях пытался разглядеть хоть что-нибудь в лице парня, чтобы уловить блефует ли он, однако тот не был напряжён ни одной мимической мышцей, не давая определить свои истинные намерения. — В таком случае в его смерти буду виноват лишь я, это ведь будет моя ошибка. Отец с сыном холодно переглядывались друг с другом, и каждый по-своему надеялся, что эта ситуация не перерастёт в глобальную внутреннюю миссию, если уже ей не являлась. — Ч-что? — к лежащему на полу фокуснику подошёл Киллуа, покинувший укрытие, когда звуки сражений стихли, и шокированно оглядел труп старшего брата в его руках. — Это… Он же не?.. Хисока медленно перевёл опустошённый взгляд на застывшего мальчика и несколько долгих секунд просто молчал, не находя в себе сил произнести хоть слово, пока из-за спины блондина не выглянула перепуганная девочка. — Братец Иллуми… — тихо прошептала она, всхлипнув, и её чистые голубые глаза заблестели от влаги. — Аллука… — вяло произнёс Моро словно в каком-то пространном сне, разглядывая, как по щёчкам дочери Золдиков стекают первые слёзы. — Аллука! — вскинулся вдруг он с обезумевшим видом и приподнялся, во все глаза уставившись на девочку. — Верни его к жизни. Я знаю, что ты можешь. Давай! — Хисока резко дёрнулся к Аллуке, грубо хватая её за руку, и притянул её миниатюрные пальчики к раскуроченной брюшной полости брюнета, вынуждая упасть на колени рядом с трупом в лужу крови. Истерика девочки разошлась лишь сильнее, и та, помотав головой, заплакала навзрыд, ощущая кожей ладони торчащие наружу органы. — Хисока! Какого чёрта ты творишь?! — прикрикнул Киллуа, закрывая одной ладонью утонувшие в ужасе глаза сестры, а второй пытаясь вырвать её ручку из хватки фокусника. — Отпусти! Не заставляй её трогать кишки мёртвого брата! Она не вылечит его! — Я выполню все выпрашивания, — Хисока заглянул широко распахнутыми дикими золотыми глазами в синие мальчишеские. — Я отдам свой позвоночник или почки, если попросит. Сделаю что угодно, плевать. Пусть вернёт мне его. — Да не нужны ей твои почки! Она не Наника сейчас, ты забыл что ли? Первое выпрашивание выполнил Гон, — блондин в панике активировал хатсу и схватил Моро за запястье, прожигая его кожу сквозь костюм электрическим зарядом, но тот будто и не заметил этого и лишь отрешённо опустил глаза, разглядывая осунувшееся лицо Иллуми. — Чтоб тебя, Хисока, отпусти её! Наконец хватка ослабла, и Киллуа, подхватывая на руки до смерти перепуганную девочку и прижимая её к груди успокаивающе, отошёл на пару метров, настороженно следя за фокусником. Неподъёмное густое молчание вперемешку с неутихающими всхлипами Аллуки пропитало пространство едким дымом. Тоскливо и вымученно улыбнувшись, Хисока вновь осторожно притянул ассасина, укладывая к себе на колени, и провёл подушечками пальцев по нескольким неаккуратно разбросанным и испачканным в крови прядям. Снова это чувство, этот безграничный голод, пожирающий плоть изнутри. Снова одиночество. — В этот раз будет сложнее… — вздохнул он устало и наклонился, чтобы оставить нежный, целомудренный поцелуй на холодном лбу. — Я люблю тебя, мой дорогой Иллуми. Прости за то, что собираюсь сделать. Сильва был непреклонен. Иллуми ощущал всей своей сущностью, что стоит только убрать руку от горла Моро, отец моментально схватит его и утащит в пыточную по меньшей мере на неделю. Брюнет задумчиво опустил глаза на вновь слегка успокоившегося на вид фокусника, смочил слюной большой палец свободной руки и стал осторожно вытирать с его лица потёкший от слёз макияж. Стало вдруг непередаваемо тяжело от навалившейся усталости. Захотелось проклясть это поместье и всех его жителей. Появилась жизненно важная нужда просто лечь рядом с Хисокой, привычным образом уткнуться носом в изгиб его тёплой шеи, чтобы тот обнял его, как обнимает всегда. Почему же всё случилось вот так? Надо было просто уехать утром вместе, как Хисока и предлагал. — За эти пятнадцать лет он спасал меня на общих миссиях девять раз, — заговорил он вдруг снова, продолжая увлечённо стирать тушь с щёк Моро. — Я намеренно подставлялся по большей части, чтобы просто проверить его. Старался сделать каждую последующую ситуацию всё опаснее и выяснить, насколько далеко он готов зайти, чтобы не дать мне умереть. По моей вине он дважды лишался руки. Один раз ноги. Однажды его серьёзно ранили в живот, когда он закрыл меня собой, а я тогда просто уехал домой, даже не убедившись, сможет ли он хотя бы добраться до больницы. Отец продолжал смотреть строго с лёгким недоумением, не понимая, зачем парень так внезапно сменил тему и теперь рассказывает это, а Кикио с Рицетой печально переглянулись, будто бы поняли вообще всё. — Год назад, как вы знаете, он заключил со своим нэн «условие и клятву», добровольно обрекая себя на смерть, чтобы в очередной раз меня спасти. И я до сих пор так и не сказал ему за это банальное спасибо, — продолжил брюнет отчитывать сам себя, проглатывая гордыню и самолюбие. — Недавно он рассказал мне о своём детстве, слишком тяжёлом даже по моим меркам. Хисока никогда и никому о нём прежде не говорил, а я даже не посочувствовал ему, не сказал о том, как мне жаль, как будто просто послушал увлекательную, но ничем не примечательную историю. Я знаю, что жалость ему не нужна, он на неё и не рассчитывал, но я всё равно должен был хотя бы его обнять. Однако не сделал даже этого. — Сын, я не понимаю… — хотел было перебить его Сильва. — Сегодня утром он сказал, что хотел бы завести со мной ребёнка, если бы был способ, — не давая вклинить и слово, Иллуми настойчиво продолжал выставлять себя в худшем свете, разглядывая рыжеватые ресницы, с которых смылась тушь солёной влагой. — А я ему нагрубил, обозвал идиотом и сказал, что этого никогда не произойдёт. А пару часов назад он сделал мне предложение, на которое я не смог дать ответ и даже не успел объяснить почему, так что он, вероятно, теперь думает, что не так уж сильно мне и нужен. Рицета покачала скорбно головой, мысленно обвиняя себя вдобавок ко всему за то, что своим пьяным бредом напускала на Моро ещё худший настрой после отвергнутого её внуком предложения. — Я напыщенный эгоист. Ужасный и неблагодарный партнёр. Всё, что Хисока для меня делает, я принимаю как должное, не особо задумываясь о том, какой ценой ему это даётся. Я постоянно его оскорбляю, грублю ему, но он никогда не отвечал мне тем же. Я ничем не заслуживаю такого человека рядом с собой. Но всё равно, несмотря на то, насколько я объективно плох в наших отношениях, он продолжает любить меня таким, а его худшим кошмаром является моя смерть, — брюнет упёрся измученным взглядом в отца, и тот вдруг слегка оттаял, впервые в жизни наблюдая в беспросветных чёрных глазах столько сожаления. — Если и считать Хисоку безумцем, то только потому, что он встречается со мной. — Очень самокритично… — Сильва глубоко вздохнул и помассировал переносицу. В настолько запутанной ситуации он ещё не бывал. Уже и не особо хотелось спорить с сыном, его действительно можно было понять, но просто проигнорировать заведённые века назад правила было нельзя. — Я знаю, что в тебе играет желание защитить его, но твоя речь, сколько бы морали в ней ни было, не доказывает его вменяемость. — Доказывает, потому что любой психически неуравновешенный человек свихнулся бы окончательно за пятнадцать лет общения с таким, как я, а если б я сам тебе не рассказал об этом, ты никогда и не узнал бы, что у Хисоки проблемы с головой. Вообще-то, у нас у всех серьёзные проблемы с головой, что даже слепой заметит, но это не делает нас сумасшедшими, — Иллуми деликатно провёл кончиком иглы по лбу Моро, слегка покалывая кожу. — Я знаю его пятнадцать лет, из которых шесть лет проверял. Это на шесть лет дольше, чем вы с мамой были знакомы, прежде чем поженились. Я ручаюсь за его психическую стабильность, так что дай мне его спасти. Прошла минута. Две. Отец с сыном молча играли взглядами в баталии, насыщая напряжением и без того тяжёлый воздух, ощущающийся теперь таким плотным, что, казалось, будто его можно бы было разрезать ножом. — Да чтоб тебя, Сильва! — вскрикнула вдруг Кикио на эмоциях, подскакивая с кровати. — Наш сын просит тебя помочь, как ты можешь стоять столбом? Я вообще хотела убить тебя в нашу первую встречу, и в итоге ты женился на мне, а ещё рассказываешь что-то про неадекватность Хисоки. Неужели ты не видишь всего того, что видим мы? Посмотри, как он любит нашего сына. Смотри! — заплакала неожиданно женщина, несмотря на все тщетные попытки сдержаться, настойчиво указывая пальцем в изображение из нэн Рицеты, что сидела молчком, боясь вообще лишний раз пикнуть в столь накалённой обстановке. — Чем ты лучше Иллуми? Почему тебе было позволено выбрать невменяемого партнёра, а ему нет? Захлопнись, наконец, с этими своими идиотскими правилами и будь хоть один раз хорошим отцом. Иллуми, бери иглу, я помогу тебе. Глава семьи от такого обрушившегося на него потока стушевался в немом шоке: Кикио с момента свадьбы ещё никогда не смела ему и слова поперёк вставить. Даже брюнет слегка приоткрыл рот и вздёрнул брови, подвиснув с таким лицом на несколько секунд. У него не могло уложиться в голове, что его мать может командовать его отцом. Он вообще полагал, что отношения его родителей сводятся к тому, что Сильва держит подле себя сильного пользователя нэн в лице Кикио, которая в случае чего сможет позаботиться о семье без него, а Кикио просто дорожит своим положением, не желая возвращаться в Метеор, а потому сюсюкается с мужем и гиперопекает Киллуа как наследника. Но её неожиданно строгие по отношению к Сильве и трогательные по отношению к старшему сыну слова шли с этим предположением вразрез и даже опровергали его. — Хорошо, — скупо кинул глава семьи, поглядывая ещё слегка поражённо на взбудораженную супругу. — Но если у вас всё получится, я поговорю с Хисокой и сам его проверю. И ты, Иллуми, заслуживаешь по меньшей мере месяц пыток после того, что учинил. Иллуми, выпуская из лёгких скопившееся внутреннее напряжение, мгновенно отнял руку от горла любовника, бережно вытер дорожки крови с его кожи и, едва касаясь, поцеловал в щёку. Он, изогнув бровь, перевёл неловкий взгляд на Кикио, и та мягко улыбнулась ему с долей извинения в глазах. Женщина вновь присела на край кровати, вытирая со своего лица следы слёз, и посмотрела на сына с непередаваемой гордостью. — Ты стал прекрасным манипулятором, сынок. Брюнет опешил, не зная, как реагировать на первую в жизни похвалу от родителя, и неловко забегал глазами. Его никогда не хвалили: все его заслуги и хорошо выполненные задания были само собой разумеющимися. Он просто был обязан всегда всё делать идеально и не ждать за это наград. Поэтому сейчас похвала ощущалась странно и даже приносила дискомфорт. — Я знаю, — кивнул он наконец. Брюнет забрался Моро на бёдра, чтобы подобрать более комфортное положение: любая мелочь была важна, нельзя было допустить, чтобы рука дрогнула из-за какого-то неудобства. Он приподнял любовника, прижимая его к своей груди, сложил взлохмаченную цветастую голову себе на плечо и прошёлся пальцами вверх по красным волосам на загривке, чтобы пригладить мешающие выбившиеся из шевелюры пряди. Кикио владела даром убеждения и называла свою способность одноимённо. Иглы Иллуми могли полностью подчинять человека его воле, но не могли заставить думать так, как хозяин хочет. А вот хатсу Кикио мог в идеале точно вбить в голову человеку факты, которые не происходили с ним никогда: что он может летать, что бессмертен или что он слепой, хотя мог всё видеть. На своё усмотрение она могла делать своё влияние временным, но также была способна оставить эффект навсегда. — Скажи мне, что я уже делал это и результат был всегда удачным. Остальные: не отвлекайте меня, не трогайте, не издавайте никаких звуков. А ещё лучше — выйдете, — отчеканил брюнет, приставляя иглу к затылку Хисоки, и Кикио уложила ладонь на плечо сына — ей было необходимо дотронуться до человека, чтобы воспользоваться способностью. Сильва с Рицетой послушно направились к двери, однако, стоило им только её открыть, как из проекции донёсся абсолютно безумный, истеричный смех вперемешку с омерзительными влажными ударами и хрустом. Моро был готов умереть на месте. Это было ужаснее всего, что он прежде когда-либо переживал. Но он продолжал смеяться, обливаясь слезами и уничтожая собственными руками такое любимое и дорогое тело под шокированный взгляд Киллуа, прячущего глаза сестры рукой. Кости под ударами фокусника трескались так легко, что даже не верилось, что они принадлежат одному из сильнейших людей на планете. Череп получилось раздавить всего одной ладонью, и кусочки мозга в отвратительной мозаике раскинулись по чёрным, таким красивым волосам. — Ты какого хера творишь?! — наконец закричал блондин, отпуская сестру, и кинулся на Хисоку в попытке остановить, однако тот лёгким движением отбросил его в стену, даже не взглянув. Было так непередаваемо больно разрывать пальцами грудную клетку, которую совсем недавно Моро с трепетом целовал. Было невыносимо выдирать органы из тела, которое Хисока боготворил. Но он смеялся, захлёбываясь в боли и слезах, задыхаясь в этом маниакальном смехе и постепенно умирая. Игла медленно проникала под кожу. Металл углублялся плавно, миллиметр за миллиметром, будто бы пытался спрятаться от ужаса, застывшего на лицах окружающих. Иллуми был спокоен. Он не слышал смеха и жестоких ударов: хатсу Кикио убедил его не слышать их. Брюнет был аккуратен, не торопился, держал Хисоку за голову уверенно, не давая ему трястись в истерике. Всё хорошо. Ему просто нужно помочь проснуться. Иллуми делал это много раз. Всё получится. — Не получается… — выдохнул Моро загнанно, разглядывая кровавое месиво на полу под собой. — Почему не получается?.. Он снова засмеялся, теперь уже тише, проводя по лицу окровавленными ладонями и сваливаясь рядом с трупом. Фокусник вдруг посмотрел на свои руки удивлённо, словно не мог понять, почему они в крови, а затем вновь перевёл взгляд на изуродованное тело. — Ох, что же это я?.. — Хисока усмехнулся и приподнялся, начиная осторожно собирать разбросанные куски мяса вместе. — Прости, Иллу. Так некрасиво с моей стороны. Я такой неаккуратный. Сейчас всё поправим. Со стеклянными глазами Моро бережно водил руками по полу, собирая в ладони кровь и вливая её обратно в раскуроченное брюхо. Он постарался вправить сломанные кости, где это было возможно, и поправил вырванные внутренние органы, возвращая их на место. — Прости, прости. Ты не заслужил такого. И чем я думал? Ты же простишь меня? Ты ведь ещё любишь меня, да? Хисока уставился с кривой улыбкой в размозжённый череп, ожидая ответа, но так и не получил его. — Да брось, Иллу. Я знаю, что ты любишь меня. Скажи это. Я хочу это услышать, — фокусник слегка наклонился, будто пытался разобрать тихий шёпот, но ответом ему продолжала служить тишина. — Ох, ты имеешь право злиться, я действительно переборщил. Идём домой? Моро подхватил тело на руки и поднялся, глядя перед собой отстранённо с ненормальной улыбкой на губах. Он медленно зашагал к выходу, проходя мимо лежащего на полу без сознания Киллуа и сидящей рядом с ним Аллуки, побелевшей от страха, но вдруг один из органов вывалился, влажно шлёпнувшись о пол. Хисока, останавливаясь, опустил взгляд и вновь усмехнулся. — Иллу, ты потерял селезёнку, такой растяпа, — фокусник опустился, снова укладывая брюнета на пол, и подобрал орган, старательно пытаясь запихнуть его назад. Тишина давила со всех сторон, но он слышал не только её. Он слышал треск. Это натянутые до предела нервы рвались в его голове. Очнись. Моро неожиданно замер. Ощущение знакомой ауры внезапно окутало его, а в затылке разлилась слабая покалывающая боль. — Иллу?.. — неверяще прошептал он, чувствуя, как сотрясается пространство пульсациями от чужого нэн. Очнись, — вновь раздалось в ушах оглушительно громко, и всё тело будто пронзило тысячами игл. Хисоку чуть не подбросило. Он, широко распахнув глаза, начал гонять лёгкими воздух, пытаясь прийти в себя, и лишь спустя пару секунд осознал, что находится в чьих-то объятиях. Иллуми отстранился, аккуратно вытаскивая иглу из затылка любовника, и обеспокоенно заглянул в золотые радужки. — Я жив. Это был кошмар. Моро ошарашенно молчал, вглядываясь в абсолютно целое, невредимое, живое лицо напротив. — Что? — хрипло переспросил он наконец через пару минут, приходя в чувства и начиная осознавать происходящее. — Это был хатсу моей бабушки, — Иллуми погладил фокусника по щеке в попытке утешить. — Всё, что ты видел, было нереально. Мне жаль, что ты это пережил. Ты в норме? Хисока не мог подобрать слов и лишь продолжал разглядывать чёрные ресницы. Он молчал ещё несколько минут, не двигаясь и почти не дыша, и никто не осмеливался перебивать его молчание. Однако в конце концов Моро вдруг тихо засмеялся, прикрывая глаза ладонью. — Что это вообще значит? — прохрипел он, трясясь всем телом. — В норме? Ты спросил, в норме ли я? В какой, чёрт возьми, норме я должен быть? — Прости, я… Я неправильно выразился, наверное, — брюнет опустил задумчивый взгляд. — Иллуми, ты умер у меня на руках, — продолжая несдержанно смеяться, Хисока убрал руку от своего лица, и сердце Иллуми пропустило удар при виде наполнившихся влагой глаз. — Я держал тебя, пока ты остывал, чувствовал твою кровь на вкус, когда целовал тебя мёртвого. Я видел это так же ясно, как вижу тебя сейчас. И ты спрашиваешь, в норме ли я? Нет, дорогой Иллуми, я не в норме. Я, бл*ть, не в норме! — закричал вдруг Моро в истерике, что брюнет от неожиданности вздрогнул. Он ни разу не слышал от любовника ни одного мата за всё время их общения. — Оставьте нас, — ассасин повернул голову к своим предкам, застывшим в оцепенении в стороне. Золдики неуверенно переглянулись, опасаясь оставлять брюнета одного с тем, кто только что разрывал его на части в своём сне, но всё-таки покинули комнату один за другим, и Иллуми вернулся взглядом к тяжело дышащему Хисоке. Он резко обнял его, утыкаясь носом в яркую шевелюру, и облегчённо выдохнул, когда руки фокусника осторожно легли на его спину, прижимая крепче. — Всё закончилось. Я рядом.