Личное дело

Томас громко хлопает входной дверью, когда ор отца несётся вслед. Джон Райт выпил за ужином бутылку виски, а перед ним — кажется ещё одну, но кто считает? Легче вести счет синякам на теле Томаса, которые отец оставляет время от времени. Последние ещё даже не пожелтели, и Томас не жаждет добавки. Уйти из дома — лучшее решение, пока пьяный в хлам пятидесятилетний сантехник хочет доказать миру, что никакой он не неудачник. Вот только «миру» на него плевать, единственные зрители концерта Джона Райта — его семья. «Почему мама его терпит?» — этот вопрос Томас задавал себе и ей не единожды. Мама поджимала виновато губы и заверяла, что они семья. «Семья» — хмыкал Томас. Это явно не про них. Давно нет. После того, как десять лет назад фирма, в которой отец работал, прогорела, тот и не пытался снова встать на ноги. Он перебивался частным ремонтом, и если бы не работа мамы в прачечной, они давно бы умерли от голода. Тяжело наблюдать, как шесть дней в неделю мама возвращается домой в семь вечера и встаёт у плиты, чтобы приготовить еду не только на ужин, но и на весь следующий день. Томас старается ей помогать, но повар из него никудышный, а когда за готовкой его впервые застал отец, парень стал объектом новых оскорблений. По мнению Джона, все мужчины-повара — «пидоры». — Ты хочешь быть пидором? Ха, хотя ты и так скоро станешь на них похож — отстриги эти сраные патлы, — бросил Джон, смотря на единственного сына мутным взглядом, а затем махнул рукой и направился в гостиную, где его неизменно ждало кресло, бутылка алкоголя и какое-то глупое ток-шоу. Хоть где-то Джон Райт не промахнулся — Томас гей, но сильно отросшие волосы здесь совсем ни при чём. Парень поправляет лямку рюкзака на плече и ёжится от вечерней прохлады. Изрядно поношенная толстовка не спасает от осенних температур, но возвращаться домой за курткой Томас не рискует. Ему бы продержаться пару часов до тех пор, пока отец не вылакает снотворную дозу алкоголя и не заснёт прямо в гостиной. Тогда можно будет прошмыгнуть мимо него в свою комнату и забыть обо всём до утра. На первый взгляд с наступлением ночи улочки Верхнего Истсайда пусты и безжизненны, редко когда по дороге проедет автомобиль или повстречается бездомный. Но это лишь на первый взгляд. В тёмных уголках улиц скрывается немало опасностей, особенно для подростка. Но Томас вырос здесь и знает какие закутки и дома лучше обходить стороной, чтобы не нарваться на наркодилеров или местные бандитские группировки. Впрочем, сегодня он не планирует уходить от дома далеко. Он уверенно направляется вниз по улице, сворачивает направо, ныряет за заброшенное здание магазина автозапчастей и оказывается в узком переулке между двух высоток. На удивление здесь довольно светло, потому что из окон новостроек льётся тёплый приятный свет. Это место словно граница двух миров — стык между неблагополучным районом и районом для цивилов. Томас бросает короткий взгляд на виднеющийся участок дороги и, удостоверясь что поблизости никого нет, тянется к рюкзаку. В нём лежит всё, что парню сейчас нужно, а запросы его невелики — несколько баллончиков с краской и неполная пачка сигарет. Пока Томас прикуривает и делает пару глубоких затяжек, его взгляд не отрывается от серой кирпичной стены бывшего магазина. Она словно чистый холст манит его своей безупречностью и одновременно своим несовершенством. Он нашёл это место два дня назад, удивительно, что никто сюда ещё не добрался. Что ж, тем лучше. Томас берёт баллончик с белой краской и, встряхнув несколько раз, намечает контуры граффити. Краска ложится ровно, не растекается. Знакомый запах будоражит нос. Следом идёт чёрный. Томас меняет силу нажима и расстояние руки от стены, когда это нужно. Он проделывал это не раз, поэтому почти не задумывается, увлечённо наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше уловить перспективу. Он так захвачен своим занятием, что слышит проезжающую мимо машину лишь тогда, когда водитель вдруг даёт задний ход. Всё тело Томаса в момент напрягается — его заметили. И кто? Копы! Полицейский юнит останавливается прямо в просвете между высотками, и водитель явно смотрит туда где Томас стоит. Есть шанс убежать, но ноги не двигаются. Томас словно прирос к асфальту, а рука с баллончиком всё ещё висит в воздухе, выдавая его с поличным. Дверь с водительской стороны открывается, и через пару секунд прямо напротив Томаса возникает рослый силуэт. В нём и в походке улавливается что-то знакомое, и сердце парня сбивается с ритма. Он ждёт когда офицер уверенной поступью войдёт в луч света из окна на втором этаже. Сомнений почти нет, кто окажется перед ним, ведь Томасу даже не приказали не двигаться. — Снова портишь городскую собственность, малыш Том? — голос Тони Льюиса глубокий и чувственный. Он звучит за мгновение раньше, чем Томас, наконец, может видеть его лицо. Прищур зелёных глаз и лёгкая щетина на щеках губительны для парня. Он окидывает сержанта внимательным взглядом, докуривая вторую за вечер сигарету, и даже не пытается скрыть свою заинтересованность в нём. Льюис как будто этого не замечает, складывает руки на широкой груди и смотрит на Райта с усмешкой. Они уже не раз это проходили, сейчас сержант повезёт его в участок или возвращать родителям. Лучше уж первое, впрочем провести ночь в обезьяннике Томасу никто не позволит. Льюис в курсе обстановки в доме Райтов. Он знаком с матерью Тома, имел дело с его отцом. Томасу было неловко, когда сержант пришёл к ним впервые. Старые ремонт и пошарпанная мебель смотрелись ещё более убогими в присутствии копа. Потому что сразу видно, Льюис из цивилов, и такое захолустье, как Верхний Истсайд, явно не для него. — Собирай, — кивает он на валяющиеся на асфальте рюкзак и баллончики. От приказного тона по коже Тома ползут мурашки. Он и не думает оказывать сопротивление, хотя проявление силы сержантом означает тактильный контакт, а от этого бы Томас не отказался. Райт следует за ним до машины. В темноте между домами вновь виден лишь силуэт. Это настоящая досада — упустить возможность попялиться на тыл Льюиса. В полицейской форме он выглядит охренительно горячо, впрочем ни в чём другом Томас его и не видел. Райт на мгновение замирает, когда сержант открывает ему пассажирскую дверь, предлагая сесть на место напарника. Такое происходит впервые, и Томас сдерживает усмешку, представляя реакцию Брукса, если завтра Льюис ему об этом расскажет. Вот кто настоящий мудила в их коповском дуэте. — Так понимаю, Джон снова взялся за своё? — интересуется Льюис, как только юнит трогается с места. — А он когда-то переставал? — усмехается Томас. Отец — это последнее о чём парень хочет разговаривать, поэтому сразу же меняет тему: — А где Брукс? Заболел? — Наша смена закончилась, наверное он уже дома. — Значит, я — твоя сверхурочная работа? — ухмыляется Томас, развалившись на сидении. — Идёте на повышение, сержант. Льюис отвечает ему затяжным молчанием. Обиделся что ли? — Как прошёл день? — снова пытается завести разговор Райт, до его дома осталось совсем ничего. Льюис — как глоток воздуха перед прыжком в воду. — Было что-то интересное? Льюис медлит, ведёт плечами, но всё же отвечает: — Авария на Дарвин-стрит. Все остались живы, но один водитель сцепился с другим. — Ску-у-учно, — тянет Томас, отчего на лице сержанта появляется слабая улыбка. — А тебе бы погони и убийства подавай? Дома экшна мало? Райт понятия не имеет, что за эмоции отражаются у него на лице, но Льюис вдруг извиняется. Автомобиль тормозит на перекрёстке, попав под красный сигнал светофора. Томас фыркает — дорога пуста, а коп строит из себя праведника. Большой палец его правой руки в нетерпении стучит по рулю. Томас пытается занять в кресле положение поудобнее, но тут же морщится от боли в ребрах. Его сдавленный тихий стон не остаётся без внимания. Рука Льюиса стремительно приближается к парню и задирает толстовку и футболку разом. Огромный синяк на боку видно даже в полумраке салона. — Блядь! — ругается Льюис впервые на памяти Томаса. А затем машина вдруг срывается с места и сворачивает направо, вместо того, чтобы ехать прямо, где находится дом Райтов. — Едем в участок? — спрашивает парень в момент подобравшись. — Нет, переночуешь у меня, — сквозь зубы цедит коп. Томас даже не знает как на это реагировать — сидит и ошарашено пялится на напряжённый профиль. Квартира сержанта оказывается в старом спальном районе. Это, конечно, не лучшее место для жилья в их городе, но явно получше того, где живёт Райт. — У тебя не будет из-за меня проблем? — спохватывается Томас, когда они уже подходят к дверям квартиры. — Ты живёшь не один? — Только я и Леди Гага, — выдаёт Льюис на полном серьёзе, чем ещё больше заставляет Райта нервничать. Леди Гагой оказывается белоснежная кошка с рыжим пятном вокруг левого глаза. Она без стеснения запрыгивает на колени Томаса, стоит ему сесть на диван в небольшой гостиной. Льюис просит «чувствовать себя как дома», а после уходит принимать душ и переодеться. «Как дома» — хмыкает Томас про себя и понимает — так спокойно и комфортно дома у него не было никогда. Пока хозяина нет, он рассматривает книги на полках, фотографии на стене, но ничего не касается, словно боясь испачкать. Холостяцкая берлога сержанта уютная и чистая, а Томас не может отделаться от мысли о силе доверия Льюиса, который не побоялся оставить у себя на ночь отброса. Райт, конечно, не вор и не убийца, а ещё не такой тупой, чтобы отвечать злом на добро, но всё-таки в полной вменяемости сержанта можно усомниться. Через некоторое время коп находит Томаса курящим на кухне. Тот при виде Льюиса в спортивном трико и футболке, вдыхает дым слишком глубоко и тут же закашливается. Крепкие мужские руки выхватывают из пальцев парня сигарету и суют стакан воды. — У меня не курят, — говорит Льюис, но прежде чем выкинуть окурок, сам делает одну затяжку. Сколько Томас его знает, Льюис всегда старается следовать правилам и при этом ведёт какую-то внутреннюю борьбу. Он хочет казаться правильным, но Райт видит его насквозь. Впрочем, как они давно выяснили, это взаимно. Томасу хочется попросить сержанта одеться, накинуть на себя что-нибудь, что скрыло бы безупречный рельеф подкаченных рук. И в тоже время Томас готов залипать на них часами, вот только скрывать стояк в штанах так долго не выйдет. После его кормят, пусть просто заказанной пиццей, но даже она в компании Льюиса кажется вкуснее. — В этом году ты выпускаешься? — это даже не вопрос, а констатация. В ответ Райт только кивает, потому что рот под завязку набит едой. — Что дальше? На этот раз Томас пожимает плечами. — Школа искусств? — У меня нет столько денег, — наконец говорит Том. — И какие же у тебя планы? — звучит так, как будто это не праздный интерес. — Найду работу… — И закончишь, как твой отец. Слова звучат колко, но Томас понимает, что тот прав. Зелёный взгляд задерживается на его лице как никогда долго. — Нужно образование, чтобы вырваться из этого дерьма. Ты отлично рисуешь, у тебя талант, но это не прокормит, нужно что-то посерьёзнее. Томас всё это знает, но с трудом верит, что у него получится. А ещё он не понимает, почему в него верит Льюис. Они друг другу никто, но этот коп с первой их встречи ведёт себя так, как будто ему не плевать. Ему единственному не плевать. — Почему ты мне помогаешь? — спрашивает Томас. — Ты мне кое-кого напоминаешь. — Кого? Они никогда не разговаривали о жизни сержанта. Томас по сути ничего о нём не знает. Тот будто намерено держит дистанцию, но сегодня, похоже, — ночь откровений. — Меня, — поводит он плечами, кажется сам неуверенный в том, что говорит. — Я хочу для тебя лучшей жизни, Том. И снова эти стены между ними. Льюис не пускает Райта дальше, прячась за броню. Он носит ее прямо под полицейской формой, не снимая. Коп встаёт из-за стола, а рука Тома сама вцепляется в его запястье. Райт не даёт себе и секунды передумать, целует сержанта прямо в губы, несмотря на оказавшийся между ними стол. Льюис не отвечает, но Том не бросает попыток его соблазнить. Он хочет показать — ему можно верить. А ещё он хочет сказать «спасибо за всё», но действует неумело, и ладони копа мягко, но уверенно упираются в его грудь, отстраняя. — Тебе семнадцать, — всё, что говорит Льюис, смотря прямо Тому в глаза. А затем просто уходит, сообщив, что постелил ему на диване. Щёки Райта пылают, а губы покалывает. В груди скребёт когтями обида — его отшили. Хотя чего он ждал? Кто он, а кто Льюис. Как есть, в одежде, он заваливается на диван и натягивает на себя одеяло, прячась в него с головой. Скрывая свой стыд, обиду, и жалость. Хочется плакать, но благодаря отцу слёз в Томасе, похоже не осталось. Дождаться бы утра, и больше никогда не видеть Тони Льюиса. Он сам не понимает когда проваливается в сон. Поэтому не сразу осознает, что то, что чувствует — реальность. Кто-то, едва касаясь, гладит его по волосам. Робко и осторожно, словно сам боится происходящего. — Ты — не работа, глупый, ты — моё личное дело. Шёпот в тишине комнаты звучит ясно, и сердце Томаса пропускает удар, а после бьется о грудную клетку так сильно, словно хочет выскочить. Он делает вид, что всё ещё спит — ему не хочется вновь всё испортить. Он просто позволяет Льюису выбирать, и даже отпустит, если после тот захочет сбежать. Этот коп — большая загадка, и отныне Том сделает всё, чтобы её разгадать.