Это (не) было игрой

— Ты любила когда-нибудь? — Какие глупые вопросы, Энид. Уэнсдей стоит, облокотившись на перила. Глядит в густые, прохладные сумерки. — И всё-таки. Энид шагает чуть ближе. Тянется рукой к чужой руке. И в последний момент не решается, за спиной прячет ладони и, перекатываясь с мыска на пятку, нервно кусает губу. — И всё-таки я придерживаюсь мнения, что доверять сплетнице — моветон. Уэнсдей нехотя поворачивает голову. Смотрит равнодушно, колюче. Длинные ресницы бросают на белые щёки неясные тени. И Энид остаётся в одиночестве: Уэнсдей, не оборачиваясь, уходит. Сквозняк противно скрежещет под потолком. *** — Может, пройдёшься со мной? — Снова бессмысленный шоппинг и дешёвая бижутерия? Уэнсдей натягивает рукава тонкой кофты по самые пальцы, ведёт плечами и по привычке смотрит в упор. Энид скрывает странно-неловкую дрожь. — Мы не привязаны к одному месту, Уэнсдей. Скажи, куда ты хочешь пойти, и мы пойдём. Обязательно. — В лес. И не корми меня этими обязательствами, Энид. Они ни к чему не приводят. *** — Правда или действие? — В вопросах с тобой — всегда действие. Уэнсдей со скучающим видом бросает в фонтан шершавые камни. Вода разверзается, поглощая их. — Например, я предпочту скормить тебя Хайду, нежели скажу, что ты, являясь простой безделушкой, в действительности дороже рузвельтской двустволки. Энид хлопает ресницами. Уэнсдей считает, что на гору двусмысленных, невыносимых, полоумных вопросов она ответила весьма завуалированно. — Сейчас, Уэнсдей, это явно была правда. *** — Не хочешь потанцевать? — Энид, ты утомляешь. Уэнсдей больно проходится глазами по розовато-румяному лицу. Энид возмутительно пьяна. Но на ногах пока держится, это радует. — И по какому случаю у тебя праздник? — Не знаю, Уэнсдей. Просто так. — Просто так и спиться можно. Ножки стула бороздят пол, противно скрипят. Уэнсдей отодвигается от стола, оставляя недописанной страницу новой повести. Сосредоточиться теперь вряд ли удастся. — Иди сюда. Ты знатно переборщила. Энид выглядит совершенно несчастной. Уэнсдей ловит её за запястья, усаживает на кровать и, чуть склонив голову вбок, наблюдает. Касаясь спиной высокого изголовья, тянет на себя. И Энид послушно кладёт голову на подставленное острое плечо. — Спи. Энид закрывает глаза. Завтра она всё равно ничего не вспомнит. *** — Почему ты одна? — Это избавляет от ненужных забот. Уэнсдей снуёт по теплице: смешивает удобрения, сортирует семена и проверяет скорость действия ядов на аглаонеме. — Правда или действие, Энид? — Правда. — Зачем ты напилась тогда? Уэнсдей склоняется над растением, срезая повреждённые листья. Косо, из-под ресниц, временами глядит в сторону Энид. И Энид краснеет. — Я хотела станцевать с тобой. Но на трезвую голову было бы сложно принять отказ. А ты бы обязательно мне отказала. — Ты так уверена в этом? Уэнсдей забавно и грустно одновременно. Она впервые осторожничает, зондируя почву сантиметр за сантиметром. Не хочет спугнуть, не хочет обидеть, не хочет ранить. — Уэнсдей, я… я не знаю. *** — Ты всё-таки выбрала Ксавьера? — Брось ревновать, Энид. Он просто донёс книги. — Я не ревную. Уэнсдей опускается на кровать, вздыхает глубоко и свободно, сбрасывает с плеч тоненький свитер, расплетает косы. — Какая ты предсказуемая. — Уэнсдей, хватит зубоскалить. Энид беззлобно огрызается, заправляет за ухо надоедливо-волнистую прядь, с усилием отводит глаза от чужих выдающихся ключиц. — Ты не расскажешь всю правду? Знаешь, Энид, мне надоело играть. — Вся правда лишь в том, что я люблю тебя. Энид качает головой, обнимая себя руками. Она кажется потерянно-одинокой, и сердце Уэнсдей заходится в неистовом бое. — Я чувствую между нами бездну, Уэнсдей. Я наблюдаю, скучаю, жду… но всё это бессмысленно, ведь ты не нуждаешься во мне так же сильно, как я нуждаюсь в тебе. Уэнсдей цепенеет. Вот она, правда. Такая простая и очевидная. Которую Уэнсдей давно поняла, согрела и оставила тлеть где-то на дне своего подсознания. Один. Два. Три. Ещё никогда не было так сложно. — Я понимаю, Уэнсдей, это некстати. Всё это абсолютно некстати, когда вокруг тебя — Ксав… — Энид. Вокруг меня — только Энид. Для Уэнсдей говорить нежности — огромная редкость, и Уэнсдей поражается собственным словам, собственным чувствам — нахлынувшим стремительно, без предупреждения. Энид целует полуробко-полуотчаянно. Обнимает крепко, ласково. И дышит в висок чем-то весенним и свежим. — Это точно вся правда? — Вся, Уэнсдей. Дальше — действия.