Это (не) было игрой

— Поцелуй меня. Уэнсдей возникает из ниоткуда, из чёрной бездны глубоких сомнений. Смотрит серьёзно, внимательно. Глаза — сияющий обсидиан. Мортиша в изумлении склоняет голову. — Не заставляй меня просить дважды. Уэнсдей своими словами обжигает, режет, бьёт. Мортишу — особенно сильно и так, чтобы до постыдных тяжёлых слёз. Голос Уэнсдей твёрд и безэмоционален. И только где-то внутри, — Мортиша чувствует, — клокочет нечто нервное, жаждущее. Губы касаются лба. Уэнсдей невольно вздрагивает. Шагает назад. Отстраняется. Дёргается. Молчит. Мортиша смотрит ей вслед и невероятно желает окликнуть, позвать, произнести ещё раз это непослушно-гордое имя. *** — Ты просто хочешь избавить себя от меня. — Ты допускаешь подобные теории, Уэнсдей? — Вполне. Они — чуть поодаль друг от друга. Мортиша дёргает подбородок вверх, кривит губы, скрывая обиду — сухую, едкую горечь прямо в глотке. Уэнсдей пристально смотрит. Чувствует сквозь досаду неистребимое желание сказать что-нибудь в духе: «Я не права. Прости». — Ладно. Забудь. Вместо извинений Уэнсдей бросает что-то искусственно пренебрежительное, холодное. Мортиша смаргивает очередные неловкие слёзы. И Уэнсдей внезапно тянется к ней, вынимая батистовый платок из нагрудного кармашка. Проходится тканью по влажным щекам бережно, мягко. *** — Ты красивая. Уэнсдей стоит, облокотившись на подоконник, в нарочито непринуждённой, изящной позе. И говорит это громко, уверенно. Наблюдает за реакцией, движениями, мимикой. Наматывает кончики кос на указательный палец и прикусывает край нижней губы. И сама она вся волнующая, пленительная, вылепленная из тонкой, ледяной манкости. Мортиша чувствует, как горит её собственная кожа под лёгкой материей платья, как мысли превращаются в сизое марево, как диван под ней будто проваливается, расплавляясь и расплавляя её. — О, Уэнсдей… И Уэнсдей, слыша своё имя почти по слогам, удовлетворённо вздыхает. Подходит. Склоняется. Глядит торжествующе, сосредоточенно. Руками упирается в диванную спинку, по обе стороны от чужой и забывшей как думать головы. Мортиша ощущает себя беспомощной. Настолько, что не может пресечь попытки Уэнсдей поиграть с ней в кошки-мышки. Уэнсдей нащупывает губами висок. Скользит поцелуем вдоль линии скул. И уходит стремительно, растворяясь в вечернем полумраке. *** — Ты избегаешь меня. Уэнсдей рубит словами воздух, кружит голодным волком поблизости и заполняет своим эхом все тактически выверенные ходы. — С чего такие выводы, Уэнсдей? Мортиша глядит на неё через плечо, из-под ресниц, улыбается спокойно. И от этой фальшивой невозмутимости становится тошно, душно, жарко. Их отношения настолько странны и нездоровы, что Уэнсдей утопает в этой неправильности, теряется в витиеватой игривости, путается в накалившемся напряжении. Флирт. Бессмысленный, непонятный флирт. И сплошное попятное движение. Раздражает. Уэнсдей преследует, почти касается. Мортиша уворачивается, лавирует, путает. Но, если кошка не в силах угнаться за мышкой, какая она после этого кошка? *** — Ты невыносима. — Считаешь своим долгом напоминать мне об этом? Мортиша цокает языком. Закатывает глаза. И, закусив губы, смотрит, как Уэнсдей склоняется над ванной. Синяя ледяная вода. — Мне уйти, Уэнсдей? — Можешь остаться. Особой разницы нет. Кошка меняет тактику. Уэнсдей сбрасывает с плеч платье. Босыми стопами греет блестящий кафель. Длинные чёрные волосы бегут волнами вдоль белоснежного тела. Задерживает дыхание. Исчезает под водой на пару минут. И сердце Мортиши ломается, крошится. Мортиша стоит, прислонившись к стене, ощущая себя загнанной в тупик. Холодные брызги летят в стороны: Уэнсдей выныривает. Прогибается в спине, запрокинув голову. Сканирует глазами пространство вокруг. Периферическим зрением скользит по Мортише. Кошка играет с мышкой. Привлекает, манит, влюбляет. Соски — упругие, возбужденные. Тело — в морозной воде, волнующе-напряжённое. И волосы мокрой паутиной облепляют позвоночник. Мортиша отводит взгляд. Выдыхает. Закрывает за собой дверь. *** — Ты устроила на меня охоту? — Пожалуй. Уэнсдей бесшумно ступает. Приближается. Крадётся к намеченной цели в ночных остывающих сумерках. Кошка поймает мышку. Минутой позже или минутой раньше — незначительный факт. Кровать почти не скрипит. Уэнсдей сбрасывает одеяло на пол. — Чт… — Тише. Поцелуи лениво оседают на лице, ключицах, руках и под сонной артерией. Зигзагами беспорядочно ложатся на плечи, грудь, рёбра. Сползают на бёдра, колени. Мортиша комкает простыни. Скрывает подушкой горящие щёки. — Отдай. Уэнсдей швыряет подушку в угол. Мортиша стонет ей прямо в губы — непроизвольно, блаженно, хрипло. Подаётся навстречу уверенным пальцам. — Итак, я могу взять тебя прямо сейчас. Всю. Мортиша всхлипывает — судорожно, почти умоляюще. И Уэнсдей в полной мере чувствует испепеляющее желание и свою абсолютную власть. *** — Теперь твоя очередь бегать, Уэнсдей? — Не имею такой привычки. Мортиша цепляет Уэнсдей за руку. Заставляет повернуться лицом к себе. Поддевает указательным пальцем подбородок. И видит в глазах пустоту. — Завтра я уеду в Невермор. Где твоя счастливая улыбка? — Уэнсдей… — Просто постой со мной ещё немного. И ты сможешь отбиться от меня. Уэнсдей почему-то грустит. И выдыхает облачко пара в январскую даль...