Вина

Зять смотрит на Филиппа как-то странно. Его это раздражает. Филипп презирал его болезнь, ничего в ней не понимая. По его скромному мнению тот жил по каким-то древним суевериям, которых ему не постичь. Заставляет Клэр оставлять для него обувь, одежду и еду, а сам куда-то пропадает месяцами. Не болезнь, а мечта любого женатого мужчины, чтобы хоть ненадолго отдохнуть от семьи. И все же этот взгляд. Загнанный, испуганный. Как-то неживой. Такой, словно еще чуть-чуть и сорвется с места, несмотря на атрофию конечностей. Филипп не раз пытался переговорить с Генри, но тот уползал от него на своем кресле-каталке куда подальше, стараясь как можно больше проводить времени с Клэр и Альбой. Филипп в доме своей дочери не так долго, но уже устал дерганности ее супруга. Сам он не может начать разговор, ждет, когда Генри сам созреет для него. Он опрокидывает в себя малый стакан виски и ощущает физически напряжение в доме. — Я говорил тебе, как я умру? — вдруг слышит Филипп рядом с собой тихий голос Генри. На часах за полночь, все спят. — А ты что, знаешь? — усмехается невесело Филипп, оборачиваясь. И его словно окатывают холодной водой — Генри бледен, серьезен и ничуть не расположен к веселью. Филипп по-прежнему ничего не понимает, но в памяти всплывает одна зимняя ночь, такая же, как сейчас, когда они охотились. Генри тогда вернулся с нее таким же. Филипп нехотя соединяет два и два, а потом чувствует, как из ослабевших пальцев выскальзывает стакан. — Я просто хочу, чтобы ты не винил себя… — Так это скоро произойдет? — с ужасом спрашивает Филипп. — Да, Альба не ошибается, — со вселенским спокойствием произносит Генри. Филиппа это злит, он вспыхивает как свечка, начиная громко возмущаться тому, что тот ждет со смирением, ничего не делая. Он кричит и кричит, пока из его глаз не начинают литься слезы. Проклятая охота… — Я не виню тебя, Филипп. Позаботься о внучке и своей дочери, — подъезжая ближе и протягивая руку для пожатия, произносит Генри. Филипп смахивает слезы, злясь еще на то, что, кажется, зря выпил. Алкоголя в один момент стало слишком много для этого момента. Смотрит на руку. А потом, наклоняясь, обнимает зятя молча, ничего не в силах произнести. Даже охотник-любитель должен верить в судьбу. Все же только она помогает ему подстрелить как можно больше дичи. Филипп Эбшир ненавидит судьбу всеми фибрами души.