Здесь покоится Сэмюэль Джонс.
Безвинная жертва равнодушия и жестокости.
Мальчик, которого мы должны помнить.
13.07.1986 — 15.11.1997гг.
Бруствер предпочел все замять. Спрятать, похоронить, скрыть ватным одеялом секретов. Слишком большой скандал, слишком непредсказуемые последствия. Рите Скитер стерли память. Все концы подчистили. Смерть Гранта списали на несчастный случай, смерть Фэйрфакса — на обычное уличное нападение. А те, кто были там, в ванной старост… Им рассказали о содеянном. Вот только зелья Снейпа были слишком хороши — никто из них так и не вспомнил. Ничего. Никого... Гермиона скользила взглядом по их лицам в поисках чего-то, что могло дать ей хотя бы тень удовлетворения. Утешения. Но видела только страх, неверие, отрицание. Ни раскаяния. Ни вины. Возможно, они придут потом. Придут ли?.. Он знал, что так будет. Все это случилось потому, что он не смог вынести того, что так будет. Она не могла заставить себя поднять голову и посмотреть в глаза брату и родителям Джастина. Не могла выдавить ни слова, тем более — лжи. Слишком много горькой, как хина, вины. Слишком тяжел груз бессмысленных сожалений. Гарри взял это на себя. Так же, как завершение расследования. Общение с прессой. Организацию реабилитации Ская. Доскональное выяснение обстоятельств произошедшего. Попытки убедить Кингсли наказать виновных, наплевав на скандал. Он взвалил на себя все, что только мог — и каждую секунду чувствовал, знал, что этого недостаточно. Слишком много вины. Слишком много ошибок. Она не вернулась в ту квартиру. Не смогла, хотя знала, что должна. Должна ему хотя бы это. Но — осталась на Гриммо. Огромный особняк и два выжженных, разбитых вдребезги человека. Никакие не герои. Слепцы, чья слепота и глухота не позволила им заметить, что совсем рядом тонет, захлебывается во мраке близкий им обоим человек. Слишком много ошибок. Ничего не исправить. Первой в их выгоревший дотла мир пришла Луна. Еще не солнце, но луч надежды в кромешной тьме. Она просто пришла — и с ней вернулась возможность дышать. Через боль, через хрип. Ничего не исправить. За ней — Рон. Большой, теплый, живой. Надежный. Вместе. По-прежнему вместе. Несмотря ни на что. Тот, кто научил их прощать. Когда-то — его. Когда-нибудь — самих себя. Она знала, что со временем вернется и Джинни. Пустые стены наполнятся запахами, звуками, разговорами и детским смехом. Жизнью. Гермионе не будет здесь места. Но... все это будет потом. У Гарри еще был шанс починить то, что он разрушил. У неё не осталось даже обломков. Она опустила взгляд на букет белых калл в руках. Таких же, какие он дарил ей когда-то. Все, что она могла принести ему. Все, что могла сделать для самой себя. Его последним желанием было, чтобы она поняла его — и она поняла. Горе, отчаяние и боль, которые сводили его с ума долгие годы — и, может быть, даже свели. Был ли он прав?.. Она не знала. Мог ли поступить иначе?.. Она не знала. Бумаги Гранта, которые она когда-то давно — целую вечность назад — забрала с его стола, по-прежнему лежали в её бездонной сумке. И она все еще не решила, как с ними поступить. Да, он был убийцей. Да, он отнял две невинные жизни и едва не разрушил еще две. При мысли о том, через что он заставил пройти Ская, в её обгоревшей душе вспыхивала ненависть — яркая, жгучая, такая… живая. И он знал, что так будет. Он хотел, чтобы так было. Вот только он хотел утолить эту жажду собой. Хотел, чтобы она выпустила её наружу и вылила на него — снова, и снова, и снова, пока огонь не превратился бы в пепел. Он был готов заплатить. Он хотел заплатить. Вот только она не могла согласиться на такую цену. Он ушел сам. Она знала, почему, и не могла его винить. Вот только что теперь делать ей?.. С тем, что она четыре года была рядом — и ничего не видела, не замечала? С тем, что со всей своей жаждой помогать и спасать — никому не смогла ни помочь, ни спасти?.. С этой пылающей внутри её ненавистью — и стылым, ледяным одиночеством снаружи?.. Она сидела там до тех пор, пока последние слова священника не растаяли в воздухе. Сжала рукой, затянутой в черную перчатку, толстые зеленые стебли. Он хотел бы, чтобы все было так, как полагается. Как должно. Поэтому никто из его семьи никогда ни о чем не узнает. Поэтому она купила подобающий случаю и совершенно ненужный черный костюм — вплоть до шляпки и перчаток. Зачем ей костюм, если черное, беспросветное горе и так пропитало её насквозь?.. Но он бы хотел, чтобы все было правильно. Поэтому она здесь. Они ненавидели её — Гермиона знала. Его брат, его родители, его друзья… Её как символ, представителя того чуждого, непонятного мира, который забрал их друга, брата и сына. Её-Гермиону за то, что она не смогла его уберечь. И она должна была вынести это до конца — чего бы это ни стоило. Белые цветы легли на красно-коричневую полированную крышку гроба. Как прощание. Не прощение. Она знала, что сможет его простить. Пусть не сегодня, но… когда-нибудь. Себя? Это другой вопрос. Высокая фигура в черном пальто отделилась от ствола ближайшего дерева, когда она вышла из ворот кладбища. Его волосы вновь были платиновыми — она и забыла, какими они были когда-то. Она не ждала его здесь. И все же он пришел. Не к нему. К ней. Они не обменялись ни приветствиями, ни взглядами. Просто встретились — и пошли рядом по одной дорожке. Холодная, промозглая сырость забиралась под воротник, жалила пальцы, морозила щеки — но почему-то ей стало теплее. Немного. Совсем чуть-чуть. — Как Скай?.. Голос был совсем чужим — шелестом ветра, шумом дождя. — Уже гораздо лучше. С ним работают целители разума… Он еще не в порядке, но будет... будет в порядке. Мы нашли специалиста во Франции... На реабилитацию уйдет несколько месяцев, но он обещает, что останется самое большее страх высоты. Мы уезжаем сегодня вечером. Кто сказал, что кислород необходим для дыхания?.. Это окислитель, чертов окислитель, который разъедает железо в ржавчину, а легкие — в гниющее месиво. Франция?.. — Знаешь, ко мне приходила Нарцисса... — Да, знаю, — он кивнул, и уголки губ приподнялись вверх. — Она рассказала мне, что пыталась что-то узнать о нас... Все эти годы пыталась. Мы поговорили, знаешь. Они с отцом... очень сожалеют. — Она хотела признаться в убийствах вместо тебя. Чтобы вас... оставили в покое. Гермиона не была уверена, что стоит рассказывать все. В конце концов, это не её дело. Он замер. Потом усмехнулся. — От неё можно было ожидать чего-то подобного. Повисло неловкое молчание. Она знала, о чем хотела спросить. Но что делать с ответами?.. Его холодная рука легла поверх её. — Ты винишь себя. Я знаю, что ты винишь. И я знаю, что бесполезно говорить о том, что ты не должна. Скай — моя ответственность, и я не должен был оставлять его даже ради тебя. И это была ты — та, кто смог сбросить Империус и изменить ход событий. Но ни ты, ни я не делали этого с ним. Как бы ни была велика наша с тобой вина — причина не в нас. — Почему ты промолчал? — перебила Гермиона. Она знала, что Драко хотел сказать — и не могла ему этого позволить. Слишком больно. Слишком страшно. — Почему позволил Министерству все замять? Он не ответил. Прикусил губу, бросил на неё взгляд исподлобья. Этого оказалось достаточно; она поняла. Ради неё. Ради чертовой Гермионы Грейнджер. Позволил ей сохранить остатки хоть какой-то гордости — хотя она не просила. Потому что… потому что его уже нет. А она осталась. — Не нужно было… — Нет. Нужно. Это то немногое, что я еще могу... сделать для тебя. В его голосе было столько уверенности, столько решимости, что горло перехватило. Глаза защипало — Мерлин, а она-то, дурочка, думала, что ничего не осталось!.. — Зачем ты пришел… сюда? Драко остановился и коротким рывком потянул её на себя, заставляя встать напротив. — Он просил тебя быть счастливой. И я пришел, чтобы попросить о том же. Осознание прошло по телу ледяной, удушливой волной. Он не останется. Конечно, не останется. После всего, что произошло по её вине… — Послушай, — Драко опустил руки ей на плечи. Так же, как она совсем недавно — но, по крайней мере, его руки не были в крови. — Я знаю, что ты помнишь все. И я не откажусь ни от единого слова. Пусть я трус, который боялся сказать тебе, пока не стало слишком поздно — но я трус, который любит тебя. Беззаветно и безнадежно. И я хочу, чтобы ты была счастлива. Не сейчас. Но когда-нибудь — обязательно. И я хочу, чтобы ты пообещала мне, что постараешься. Что ты сможешь. Гермиона подняла на него затуманенные слезами глаза. Может быть больнее?.. Она и не знала. Вуаль скрывала её лицо — но он видел все. Он — видел. — Тебе нужен кто-то... Кто-то, кто сможет… просто быть рядом. Я… не смогу. Я нужен своему сыну. Она понимала. Будь проклято это серое черствое небо, она все понимала!.. И он был прав. Тысячу, миллионы раз прав. Но кто считает?.. — Может быть… когда-нибудь потом?.. Самая страшная пытка — пытка надеждой. Когда она разбивается — это не пытка. Это маленькая — или большая?.. кто мерил?.. — смерть. — Нет, — выдохнул он одними губами. — Нет. — Но почему?.. Его лицо исказилось от боли. Её слова — ножи, и каждое пробивает в нем очередную дыру, но Гермиона не могла остановиться. Только сейчас она заметила, сколько новых морщинок появилось за последние дни на его усталом лице. Только сейчас увидела потухшие глаза. Горькую складку у губ. И его волосы… сколько седины в них было на самом деле?.. — Потому что люблю тебя. Потому что никогда не смогу дать тебе того, что ты достойна. Гермиона поморщилась. Какую чушь он, черт возьми, несет? — Ты заслуживаешь того, кто будет рядом с тобой — в горе и в радости. Тот, для кого ты будешь Солнцем. Кто поставит тебя на первое место. У меня же... это всегда будет Скай. Это должен быть Скай. Один раз я... Его голос сорвался, но не было нужды продолжать. Она все понимала. — Он не должен расплачиваться за ошибки своего глупого отца. Больше никогда. И, кроме того, дети, Грейнджер. Семья. Это важно для тебя — и не ври мне, что нет. Я видел, в каком состоянии ты была тогда. И ты достойна этого, как никто другой. Достойна того, чтобы у тебя был кто-то, похожий на тебя как две капли воды. Кто-то, кому ты подаришь свою любовь, и кто беззаветно полюбит тебя в ответ. Кто-то кудрявый и кареглазый, как… как мама. Теперь ты знаешь, что причина была не в тебе. И… с кем-то другим… ты сможешь. Обязательно сможешь. Но это не буду я. Не могу быть я. — Почему?! Проклятие снимут, обязательно снимут!.. Если она так решит. Пусть она эгоистка, пусть. Плевать. — Дело не в проклятии, — он уронил руки, отвел взгляд. — Дело во мне. Ребенок… может оказаться волшебником. Я не хочу, чтобы Скай хоть на секунду допустил мысль, что он недостаточно хорош. Что его — недостаточно. Особенно после всего, что произошло… Я совершил огромную ошибку. Я должен был защищать, оберегать его. И не пускать в нашу жизнь никого, как бы мне ни хотелось иного. Те дни с тобой… это были самые счастливые дни за всю мою жизнь. Но, если выбор стоит между мной и им — я должен выбрать его. «Не тебя», — невысказанное повисло в воздухе. Задрожало, зазвенело, размылось. Растаяло. Она нашла в себе силы не сломаться прямо сейчас. Не рассыпаться ему под ноги грудой пепла и пыли. Растянула губы в слабой, но все-таки улыбке. — Я все понимаю, и… ты прав. Будь счастлив, Драко. Их взгляды встретились. И на мгновение в его глазах вновь сверкнуло то — серебристое, сияющее, волшебное. «Хочу запомнить тебя такой». Запомни меня той, Драко. Той. Не этой. — Будь счастлива, Гермиона. Он отступил на шаг, не сводя с неё странно блестевших глаз. Рвано выдохнул. Ледяной, колючий воздух встал между ними стеной. Непробиваемой. Непреодолимой. Он повернулся на месте — и исчез. Остался лишь воздух.