Декаданс

Тише, успокойся, мой дорогой мальчик Не сопротивляйся, так ты будешь только милее Уже поздно бежать, поздно включать свет Сегодня ты на ужин у паучка

***

Нас было трое. Я, моя мрачная муза и ее возлюбленный монстр. Я учился на факультете живописи, она обучалась писательскому мастерству, а он посещал курсы режиссуры. Все вместе мы встречались на занятиях по экспериментальному искусству. Ее я знал давно, с самого детства, и был влюблен в нее столько же. Его узнал только здесь, в стенах университета, и день нашего знакомства стал худшим в моей жизни. Меня зовут Ксавье, ее Уэнсдей, а его Тайлер. И это наша паршивая история. В ней нет ничего хорошего, ничего поучительного. Она отражает изнанку человеческой натуры и не несет в себе ничего, кроме мрака и разложения. Рассказывает о падении к самому черному дну. Но как бы там ни было, я стал ее неотъемлемой частью. Мне хочется думать, что я был втянут в это против воли. Возможно, все так и было. А может быть, я добровольно пришел в их руки. Уэнсдей однажды сказала, что я идеальная жертва. Позже Тайлер повторил ее слова. А следом уже я сам подумал об этом.

***

В ночь со вторника на среду я почти не спал. Меня мучили кошмары, которые напрочь стерлись из памяти с рассветом. Я сидел на первой паре, разбитый и вымотанный, будто всю ночь бесконтрольно пил на вечеринке, а потом трахался с какой-нибудь чрезмерно горячей девчонкой. Голова болела, как при похмелье. В это же время университет облетела ужасная новость: нашли обезображенное тело пропавшего неделю назад студента. — Тело было обезглавлено! — пронеслось по аудитории. — Внутренние органы частично удалены! — восклицал кто-то слева. — Говорят, ФБР возьмется за дело, ведь это уже четвертое убийство! — донеслось откуда-то снизу. Полукруглая аудитория, этот амфитеатр вместимостью в сотню человек, гудела, как древнеримский форум. Рассеянно слушая болтовню однокурсников, я водил карандашом по листку в скетчбуке. И вскоре хаотичные линии сложились в нечто понятное и пугающее. Я зарисовал то, о чем они говорили. Обезглавленное тело у реки, выпотрошенное, уродливо изувеченное. И деталь, которую я добавлял неизменно к этим картинам: неясная огромная фигура вдали и острые когти. Кажется, именно это я видел в своих кошмарах. Я резко захлопнул скетчбук и поспешно сунул его в портфель. В аудиторию вошел профессор, студенты тут же бросились задавать ему вопросы, он призывал всех сохранять спокойствие, а я просто уронил голову на сложенные на парте руки и закрыл глаза. В этой суматохе никто не обратил на меня внимания, и я проспал до конца лекции. В зыбком, беспокойном сне меня преследовало видение: плотный туман над поверхностью реки, кровь на гладких камнях и ужасные когти, рассекающие холодный воздух.

***

На улице было пасмурно. Я вышел во двор кампуса, рассчитывая прийти в себя под порывами промозглого осеннего ветра. В удаленной беседке, расположенной у пятнистого от опавших листьев пруда, я увидел ее. Уэнсдей держала на коленях раскрытый блокнот и что-то быстро записывала в него. Я зашел в беседку и сел напротив. Уэнсдей, конечно, не обратила на меня внимания. — Привет, — поздоровался я, сунув руки в карманы широкого пальто. Было зябко, но Уэнсдей никогда не боялась холода. Она говорила, что ее кровь и сердце холодны, как лед, а плохая погода придает ей сил. Я украдкой разглядывал ее. Мы были ровесниками, но она всегда выглядела младше. Новые преподаватели часто принимали ее за первокурсницу. Она носила только черно-белые винтажные вещи, старомодные платья, никогда не меняла прическу, предпочитая заплетать черные волосы в две косички, и слишком ярко красилась. Густо подводила огромные глаза черным карандашом и тенями, наносила на пухлые губы темную помаду. У темных цветов сотни оттенков. Я рисовал ее губы слишком часто, старательно смешивая краски, добиваясь необходимого тона. Сегодня они были темно-сливовыми. В другом месте ее могли принять за фрика, но только не в нашем университете, приютившем не одно поколение безнадежно творческих натур. Каждый выражал свой внутренний мир с нарочитой экспрессивностью. Чем ты страннее — тем талантливее, считали многие. Уэнсдей была далеко не самой странной из обитателей кампуса, но безусловно очень запоминающейся. Студенты сторонились ее. За Уэнсдей тянулся шлейф неприятных слухов. Ее обвиняли в поджогах, зоосадизме, пытках и покушении на убийство. Я знал о некоторых из этих вещей, но на большинство предпочитал закрывать глаза. Я не мог поверить, что каждый из этих слухов правдив. Семья Уэнсдей сумела замять дела и отправить дочь к лучшим специалистам. Я верил, что это помогает. Когда ты влюблен, то теряешь чувство самосохранения. — Ты пропустила первую пару, — продолжил говорить я, пытаясь привлечь ее внимание. Сегодня у нас была сдвоенная лекция, и я надеялся, что она придет, но она не появилась. И встретив ее сейчас, я был несказанно рад, несмотря на постоянную внутреннюю тоску, которая рождалась во мне всякий раз, когда мы оказывались рядом. Хуже и не придумаешь — любить такую, как она. Я обжигался об ее холод, кололся об острые шипы, тонул в водах ее равнодушия. И все равно любил. Но я свыкся с этим. Встречался с другими, спал с ними, даже планировал однажды жениться на достойной и умной девушке. Но любил только ее. « — Просто ты любишь страдать, — сказала как-то Бьянка, с которой мы то расставались, то сходились вновь. — Наверное, это твоя фишка, черпать вдохновение из горя. Сомневаюсь, что тебе нужна какая-то другая муза и другая жизнь.» Я тогда возмутился, и мы с Бьянкой поссорились. Но я знал, что в чем-то она права. Уэнсдей была моей жестокой музой, и в страданиях о неразделенной любви к ней я сотворил свои лучшие работы. — Я жду кое-кого, — все же ответила Уэнсдей и закрыла блокнот. — Да? И кто счастливчик? — словно бы равнодушно спросил я. Она убрала блокнот в маленький портфель, разгладила на острых коленках складки длинной юбки и посмотрела куда-та за мое плечо. Завидев что-то, выпрямилась, чтобы лучше разглядеть. Я обернулся и сразу же напрягся. Обойдя беседку по кругу, в нее вошел последний человек, которого бы я хотел здесь видеть. Ну, конечно, без него никуда. Я старался не замечать, что Уэнсдей слишком часто ошивается с этим типом. Но это становилось все сложнее. Тайлер Галпин. Ублюдок, каких поискать. Он тоже выделялся из общей массы студентов, потому что выглядел слишком просто. Обычные джинсы, футболка, клетчатая рубашка и темная куртка, накинутая на широкие плечи. Такой простой, добродушный парень. Словно вовсе не с нашего универа. Но он неплохо снимал. Одну из его короткометражек даже выдвигали на национальный конкурс, а потом крутили новеньким студентам, как образец чего-то стоящего. Я же находил его работы посредственными. Преподаватель по экспериментальному искусству как-то сказал, что наши работы — мои, Уэнсдей и Тайлера — в чем-то схожи и вызывают внутреннюю тревогу, обращаются к скрытым, глубинным страхам. Я тогда только хмыкнул. Мне совсем не понравилось это сравнение. Работы Тайлера могли вызывать что-то такое, потому что он долбанный психопат, который только прикидывался очаровательным парнем. У нас с ним не могло быть ничего общего. Тайлер замер напротив и поздоровался: — Привет, Уэнсдей. Он держал в руке массивный кейс, а на его плече висели чехлы с осветительными приборами. — Привет, Тайлер, — спокойно ответила ему Уэнсдей. Я перевел взгляд с него на нее. Сердце болезненно сжалось при одной только мысли, что она ждала его, и что они о чем-то договорились. — Привет, Ксавье, — обратился ко мне Тайлер, будто только заметил меня. — Классное пальто. — Могу дать поносить, если так нравится, — хмыкнул я и вытянул вперед ноги, скрестив их в районе щиколоток. — Не настолько, — он усмехнулся, окинув меня беглым взглядом, и повернулся к Уэнсдей. Она встала, закинула рюкзак на плечо и подошла к Тайлеру, придирчиво разглядывая кейс. — Уверяю, это отличная техника, — убедительно заговорил он. — Подойдет даже для съемок при плохом освещении. — Надеюсь, — задумчиво протянула она. Я понял, что они ничего не станут мне объяснять, и решил побыстрее свалить. Находиться рядом с ними и наблюдать за этой милой беседой было выше моих сил. Я поднялся, но мой чертов портфель зацепился за угол скамьи. Он накренился, и из него выпал скетчбук, раскрываясь на странице с моим последним рисунком. Я резко опустился на корточки, чтобы поднять его, но Уэнсдей оказалась быстрее. Она тоже опустилась рядом со мной, и ее раскрытая ладонь пригвоздила скетчбук к полу. Несколько секунд мы смотрели на изуродованное, обезглавленное тело, набросанное черным грифелем поверх белой страницы. Уэнсдей провела по рисунку тонкими пальцами, а потом посмотрела на меня. Я все же вытащил из-под ее руки скетчбук и бросил его в портфель. Тайлер в это время возился со своим кейсом и не смотрел в нашу сторону. — Когда ты нарисовал это? — спросила Уэнсдей, пристально глядя мне в глаза. — Сегодня, — буркнул я. Она кивнула, будто я ответил на какой-то очень важный вопрос, медленно поднялась, сложила на груди руки. Я поднялся следом, возвышаясь над ней. Любая девушка в университете, кроме нашей директрисы, была ниже меня, но Уэнсдей казалась совсем малышкой, особенно, когда надевала обувь на плоской подошве. — Мы делаем совместный проект, — поделилась она, качнув в сторону Тайлера головой. — Я написала сценарий и буду играть главную роль. Тайлер займется светом и съемкой. Но нам не хватает художника. Нужны декорации. Ты мог бы пригодиться. Сделаем проект по экспериментальному искусству втроем. Я удивленно вскинул брови. Я еще не решил, что буду делать для проекта, и это предложение в целом было мне полезным. Вот только компания для него была так себе. Точнее, половина этой компании. — Серьезно? Нужен художник? — с сомнением спросил Тайлер. — Я думал развалин хватит для декораций. — Не хватит, — твердо сказала Уэнсдей. — Нам нужен художник, — с нажимом повторила она. — Как скажешь, — Тайлер пожал плечами. — Не уверен, что это хорошая идея… — я не спешил принимать ее предложение, хоть мне и хотелось поработать вместе над проектом. Но только с ней одной. — Почему? — искренне удивилась Уэнсдей. Я посмотрел на Тайлера и сжал губы. « — Да потому, что твой приятель последняя мразь и ебаный психопат», — пронеслось у меня в голове. Можно подумать она не знает, как я отношусь к нему. Конечно, знает. Она прекрасно знала о том, что случилось два года назад, но, видимо, это не казалось ей достаточно веской причиной, чтобы я отказался. Я ненавидел Галпина, и это было взаимно. — Я думала, вы уже все решили, — нахмурилась Уэнсдей, поочередно глядя на нас двоих. — Да, Ксавье, — вторил ей Тайлер. — Все в прошлом. Ты же знаешь, что я исправился. Благодаря тебе. Спасибо. Он улыбнулся этой раздражающей, жизнерадостной улыбкой, и больше всего на свете я хотел разбить его смазливое лицо. Выбить из него всю фальшивую доброжелательность. Как же я его ненавидел. Это было настолько сильное, разрушающее меня чувство, что оно могло посоперничать разве что с моей любовью к Уэнсдей. Жаль Галпин не вылетел тогда из университета. Зря я принял его лживое раскаяние. Не думаю, что терапия и общественные работы исправили этого ублюдка. Я был уверен, что он только прикинулся нормальным. Внутри он остался все тем же неуравновешенным психом. Даже спустя два года у меня порой болели пальцы, которые он сломал мне. Конечно, это была фантомная боль. Переломы были не серьезными и достаточно быстро кости срослись. Но такое забыть невозможно. Тайлер потом так переживал, столько раз спрашивал, все ли в порядке с моей рукой, и не мешает ли полученная травма рисовать. Я не верил в его искренность. Иногда мне казалось, что он упивается разговорами об этом, и за его обеспокоенностью таится садистский интерес. Я бы хотел забыть тот день, но он навсегда врезался в мою память. Уже на первом курсе, когда мне казалось, что я попал в лучшее место на земле, я встретил его, и все изменилось. Это была ненависть с первого взгляда. Мы часто сцеплялись с ним по поводу и без. Он бесил меня так сильно, что я не мог удержаться от какого-нибудь едкого комментария в его сторону. А однажды наш спор о качестве его работы и целесообразности его пребывания в университете перерос в потасовку. Он сказал что-то грубое, я применил свои способности, и когти нарисованного мною ворона разодрали его щеку. Он толкнул меня, я его, все в одно мгновение перешло какой-то предел, в итоге он сжал мою руку с невероятной силой и сломал мне два пальца. Мизинец и безымянный. На моей правой руке, той руке, которой я рисовал. Я на месяц выпал из учебы, и мои родители подали на него в суд. Его бы исключили, если бы я не простил его. Его отец говорил, что Тайлер мечтал поступить в этот университет, что это вся его жизнь. Я дал слабину и не стал ломать этому уроду жизнь, несмотря на то, что он сломал мои пальцы. Уэнсдей ни разу не выразила по этому поводу каких-то эмоций. Она лишь сказала, что я сноб, чем сильно задела меня. Может я и сноб, но по крайней мере не законченный, неуравновешенный психопат. Я был не единственным, кто пострадал из-за Тайлера, просто за меня ему влетело, когда к разбирательству подключился мой отец. К тому же, со мной Тайлер перешел некую черту. Художник не может скрыть сломанные пальцы. Я жалею о том, что отозвал заявление каждый прожитый день. Все совершают ошибки, и моей главной ошибкой было простить Тайлера и позволить ему остаться здесь. Второй моей ошибкой стал сегодняшний день. Видимо, я просто необучаем. Или слишком сильно влюблен в человека, который этого не заслуживает. Уэнсдей Аддамс не заслуживала моей любви, как Тайлер Галпин не заслуживал моего прощения. Но я совершил в жизни две ошибки. Я согласился принять участие в их проекте.

***

— Надеюсь, вы не снафф снимать собрались? Я в таком точно не буду участвовать. Я сидел на заднем сидении в машине Тайлера и поверить не мог, что подписался на это. Рядом со мной лежал рюкзак с красками и баллончиками, здесь же был кейс с видеокамерой и чехлы с осветительными приборами. Я был завален этим хламом и чувствовал себя по-идиотски. Я бы мог отказаться, сделать проект в одиночку или найти себе напарника, но я не собирался оставлять Уэнсдей наедине с Тайлером. Он был опасен, а она постоянно переоценивала свои силы. Ее манили неприятности, как ночного мотылька притягивает свет лампы, и я всерьез беспокоился, что однажды это плохо закончится. Поэтому мы все оказались в одной машине. — Нет. Мы будем снимать короткометражку о следующем убийстве. Задокументируем одно из этих кровавых преступлений. Сделаем что-то вроде городской легенды, загадки, — рассказывала Уэнсдей по пути к месту съемок. — Это будет оживший кошмар на кинопленке. Основано на реальных событиях. — Почему следующее убийство? — рассеянно спросил я. — Если ты хочешь, чтобы это было основано на реальных событиях, то не лучше ли взять какое-нибудь из уже произошедших? — Нет, не лучше. Мне приснился сон о следующем убийстве. Пока мы все подготовим, оно как раз произойдет. Все это звучало ненормально, но я привык, что Уэнсдей создает вокруг себя иллюзорный мир, полный мрачных тайн и жестоких происшествий. Если она говорила об убийстве, то скорее всего сгорала от интереса, а не ужасалась трагизму этого события. Я же не видел в смерти ничего манящего. — Прекрасно. А может попытаться предотвратить его, раз тебе столько известно? — Нет. Ничего не выйдет. — Ладно, окей, — я забил на попытку предложить что-то разумное. — Видела сон, да? Снова видения? — Да. Все прояснилось. Теперь они стали понятны мне. — У тебя ведь тоже бывают видения? — влез в разговор Тайлер и посмотрел в зеркало заднего вида, поймав мое отражение. Наши глаза встретились, и я развернулся к окну. — Я плохо их запоминаю. — И все же бывают, — продолжил рассуждать он. — Не твое дело, — грубо ответил я. Мне совсем не хотелось, чтобы он знал обо мне хоть что-то.

***

Пока Тайлер настраивал камеру и подбирал ракурс для съемки, мы с Уэнсдей осматривали полуразрушенную стену. — Я бы хотела, чтобы здесь был нарисован монстр. Потом, с помощью света, мы создадим иллюзию движения. — Монстр? Мы же вроде про убийцу говорили. Уэнсдей посмотрела на меня вполоборота. — Убийца — монстр. Не метафорически. На самом деле. — Раньше у копов была версия про дикого зверя, — стал вспоминать я. — Потом вроде следствие пришло к выводу, что это человек. Уэнсдей приходила в восторг, если в обыденность наших размеренных жизней врывались обожаемые ею монстры, маньяки и прочая жесть. Она часто витала в своих мрачных фантазиях, особенно, когда забывала принять таблетки. Я почти не реагировал, делая вид, что верю. Уэнсдей кивнула. — Была такая версия. Но это не зверь. Это монстр. И одновременно человек. — Оборотень? — предположил я. — Не совсем. В твоем рисунке он есть. Я напрягся, почувствовав, как по спине поползли мурашки. Смутные воспоминания о снах вызывали в душе тревогу. — Это… просто из какого-то ужастика. — Нарисуй что-то похожее. Главное когти. Ты знаешь, о чем я говорю. Я сглотнул, в горле совсем пересохло. Когти я помнил хорошо. — Ладно. Попробую. Уэнсдей слегка улыбнулась, и это так сильно воодушевило меня, что я тут же приступил к наброскам. Пока Уэнсдей с Тайлером занимались предварительной съемкой местности, я разрисовывал стену. Как это часто бывало со мной, я впал в состояние, похожее на транс. Мои руки двигались быстро, мазки были резкими, я будто выплескивал из себя то, что чувствовал. А чувствовал я страх, когда создание, маячившее на каждом рисунке с жертвами, стало обретать более ясные формы. Анатомия существа вселяла ужас. Таких созданий не существует в нашем мире. Это было нечто темное, уродливо сгорбленное, с длинными руками и бугристыми мышцами. Но самое главное, как сказала Уэнсдей, были когти. Еще более длинные, чем пальцы существа, слегка согнутые, острые, как бритвы. Длинными тенями они легли на выбеленную поверхность стены, и казалось, что еще немного и они вырвутся из рамок обычного рисунка, в которую были закованы. Моя рука замерла над стеной. Я просто надеялся, что в этот раз моя картина не оживет. Это случалось не так часто, тем более без моего контроля. Но все же, иногда это происходило. Особенно в моменты сильного эмоционального всплеска, когда я оставлял в работе частицу своей души. Но изображение монстра было слишком большим, отчасти совершенно мне непонятным, и оставалось бездвижным. — Неплохо, — раздался голос позади меня. Я резко обернулся. Тайлер стоял неподалеку и с интересом рассматривал получившегося монстра. — Уэнсдей точно понравится, — улыбнулся он, а потом внимательно посмотрел на меня, прижал палец к своей щеке и постучал по ней. — У тебя краска на лице. Вот тут. Сказав это, он ушел обратно к видеокамере, а я вдруг отчетливо понял, что, рисуя монстра, я думал о Тайлере.

***

На следующей неделе мы проводили вечер в маленькой квартире Уэнсдей, пили вино и обсуждали наш фильм. Мы сидели по разные стороны лакированного стола, купленного Уэнсдей в лавке антиквариата: я с одной стороны, а она с Тайлером напротив меня. Они находились слишком близко друг к другу, их плечи соприкасались, и это действовало мне на нервы. Я не хотел даже думать о том, что между ними может быть что-то, но Уэнсдей в присутствии Тайлера вела себя иначе. Точнее, это все еще была она, вот только в ее личном пространстве оставалось все меньше места. Никогда прежде я не видел, чтобы кто-то постоянно так грубо нарушал его, а Уэнсдей не имела бы ничего против. Но я ничего не мог с этим поделать. Ревность сжигала меня, и выхода для нее не существовало. После обсуждений, Тайлер показал раскадровку, и я нахмурился. В целом неплохо, но как декоратор я видел ошибки. — Дай сюда, — сказал я, притягивая альбом к себе. Я стал исправлять линии, добавлять детали, чтобы максимально приблизить план к сценарию Уэнсдей. Я увлекся, а потом понял, как тихо стало на кухне. Тайлер и Уэнсдей больше не разговаривали, они пристально наблюдали за мной, и вскоре мне стало неуютно под их заползающими под кожу взглядами. Парой росчерков я закончил исправлять раскадровку и толкнул альбом по столу. Тайлер хлопнул по нему ладонью, останавливая. — Да, стало лучше, — кивнул он, а потом добавил, — не зря мы взяли его в команду. Я закатил глаза. Скрывать свое раздражение уже не выходило. — Я каждую секунду жалею, что ввязался в это. — Тебя никто не заставлял, — с усмешкой ответил Тайлер. — Ну да. Тогда бы ты завалил весь проект, над которым работает Уэнсдей. — А ты, конечно, спасешь его? — Как видишь, я уже исправляю твои косяки. Рука Тайлера сжалась в кулак, и я усмехнулся. Ну вот, еще немного и он покажет настоящего себя. Мне надоело изображать эту ненормальную идиллию. Я хотел видеть правду. — Ты знаешь, что такое командная работа, Торп? — процедил он, сверля меня взглядом из-под своей дурацкой кудрявой челки. — Конечно, знаю. Но командная работа может быть эффективна только тогда, когда все участники профессионалы. Тайлер засмеялся, а потом махнул в мою сторону рукой, словно я нечто незначительное. — О чем я вообще могу говорить с человеком, чья выставка была полностью проплачена отцом? Туда, наверное, только спонсоры и явились. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу. Этот мудак не просто намекал, он прямым текстом обвинял меня в том, что моя выставка была подставной. Но это неправда. Я сам искал спонсоров, сам занимался продвижением. И несколько изданий написали о ней без каких-либо взносов со стороны отца. — Моя выставка — полностью моя заслуга, — со злостью отчеканил я. — Легко все делать самому, когда поглазеть на твое творчество приходят фанаты отца, чтобы просто узнать, на что там способен отпрыск гениального Винсента Торпа, — беспечно и весело рассуждал Тайлер, прицельно ударяя по моим болевым точкам. Я окончательно вышел из себя и вскочил из-за стола, в ярости сжимая кулаки. Тайлер не двинулся с места. Он довольно улыбался, глядя на меня снизу вверх. Очаровательная улыбка, не подкопаешься. Но в его ярких глазах плескалась жестокость. Я отчетливо видел ее. Я часто рисовал чужие глаза и мог с легкостью распознать, что скрывается в них. В глазах Тайлера затаился ад. — Да помолчите вы, — тихим голосом оборвала нас Уэнсдей. — Вы не даете мне сосредоточиться. Ее голос привел меня в чувства. Я вмиг успокоился и посмотрел на нее. От одного взгляда на ее тонкую фигурку, мой гнев сменился нежностью. Она сосредоточенно писала, быстро водя ручкой по разлинованным листам бумаги. В этот вечер мы с Тайлером больше не разговаривали.

***

С каждым днем, точнее с каждой ночью, мои видения усиливались, приобретая совсем уж зловещие формы. Иногда мне казалось, что я вовсе не сплю, что брожу по ночному лесу в образе то ужасного монстра, то человека. Ищу кого-то, выслеживаю, наслаждаюсь смертью, сырым мясом и кровью. Я видел свои длинные когти и чувствовал, как расходится туша оленя, когда я распарываю ее ими. Когти скреблись о ребра, от вывернутых внутренностей валил пар. Я просыпался в холодном поту, со сбившимся дыханием. А потом долго не мог уснуть. Из-за бессонных ночей под моими глазами залегли плотные тени, я выглядел так, словно не спал сотню лет. — Я тоже плохо сплю. Тоже брожу в лесах, — поделилась Уэнсдей, сев рядом со мной на уроке экспериментального искусства. Тайлера сегодня не было. — Мне, наверное, нужно посетить врача, — сказал я, приложив пальцы ко лбу. — И тебе тоже. — Врач не поможет. Это происходит с нами, потому что монстр вот-вот совершит следующее убийство, — шепотом сказала она, прижавшись ко мне острым плечом. Такая маленькая, бледная и словно прозрачная. По телу пробежали мурашки от ее близости, а в груди потеплело от нежной привязанности. — Сегодня вечером я расскажу тебе правду, — совсем тихо прошелестели ее яркие губы. — Приходи ко мне в девять.

***

Мы вновь сидели за антикварным кухонным столом. Я курил, а Уэнсдей делала пометки в своем блокноте. — Ты готов узнать правду? — спросила она, отвлекшись от записей. — Э-э-э, ну, наверное, да, — промямлил я, вдавливая окурок в пепельницу. Честно, я понятия не имел, что она скажет. Но мое состояние становилось хуже день ото дня, и я уже ничего не соображал. Съемки нашего фильма продвигались вяло из-за общего недомогания. Тайлер и вовсе не пришел сегодня. — У Тайлера есть секрет. Но я давно его разгадала, — шепотом поделилась Уэнсдей. — Это он убивает студентов. Он хотел убить и меня, но передумал. Теперь он ищет новую жертву. А мы с тобой как-то связаны с ним, как и он с нами. Поэтому мы все встретились. Несколько секунд я молчал, переваривая услышанное, а потом искренне рассмеялся. — Потрясающе! Ты же выдумала это, да? Это было в ее стиле, придумать для себя мир, где ее друг оказался убийцей. Ее болезненные увлечения порой переходили границы разумного. Она любила эпатировать публику, любила видеть страх, застывший на лицах. Я решил, что она просто заигралась. Наверное, воображает сюжет своего нового романа. Но она не унималась. — Сначала я испугалась, а потом все поняла. Тайлер вдохновил меня. Я видела свой сценарий во снах. Переживала так ярко, словно сама была там. Одновременно жертвой и убийцей. Мы с ним оказались прочно связаны. — Ага, — хмыкнул я. — Неплохая основа для нового романа. Впечатляет. Ее разговоры о какой-то там связи с Тайлером нервировали. — Ты не веришь мне? — Нет. — Почему? — Это звучит безумно, Уэнсдей! Однажды она сказала, что у нас ничего не выйдет, потому что я скучный. «Скучный» в ее понимании значило «не верящий в каждую чушь и не бросающийся творить херню при любом подвернувшемся поводе». Уэнсдей явно не понравились мои слова. Она разозлилась, вскочила на ноги и вытащила из моего портфеля скетчбук. Проигнорировав свои портреты, стала искать рисунки с кровавыми убийствами, которые я рисовал в каком-то неясном, болезненном исступлении. — А ты! Посмотри, что нарисовал ты сам! Будто был там, видел тела. — Я лишь зарисовал то, о чем все болтают без умолку последние месяцы. — Так детально, — она слегка улыбнулась. Остановилась на последнем рисунке с обезглавленным телом у реки. — Я видела снимки копов. Тело лежало именно так. На том же месте, в той же позе, в этой же одежде. — Это бред, — я качнул головой и выхватил из ее рук скетчбук. — Просто совпадение. Она впилась в меня темнотой своих глаз, втягивая в водоворот кошмаров. — У тебя теперь две музы, не так ли? Я и убийца. — Только ты, — ухмыльнулся я, шагнув в ее сторону. Она не шелохнулась, когда я оказался совсем близко, нависая над ней, только вскинула голову выше. — А как же монстр, которого ты нарисовал на стене? — Ты попросила. — Но ты нарисовал его таким, какой он есть. Настоящим. Он и тебя впечатлил. Признай. Я психанул, резко отвернулся и стал мерить шагами комнату. — Никто меня не впечатлял! Я просто нарисовал то, что ты попросила для нашего гребаного проекта. Твою мать, я уже сотню раз пожалел, что пошел у тебя на поводу и спутался с вами! Мой гневный монолог прервал звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Открылась входная дверь, и на пороге появилась фигура, которую я без труда узнал. Тайлер перешагнул порог и улыбнулся. Открыто, дружелюбно. Лживо. Я сцепил зубы, сообразив, что он открыл дверь собственными ключами. От страшной обиды закололо в груди. Все понятно. Если у него есть ключи, значит они давно вместе. Замечательно просто! Какой же я жалкий кретин. Я почти возненавидел Уэнсдей за пустые слова, которыми она разбрасывалась так часто. О том, что ей никто не нужен, что любовь не для нее, что она выше этого и прочая ничего не значащая херня. Уэнсдей была такой же, как и все, только хотела быть особенной. А я купился на эти разговоры, смирился с тем, что она никогда не ответит мне взаимностью, но видеть ее с другим, особенно с этим ублюдком, было хуже любой пытки. Я не хотел больше иметь с ними ничего общего. — Привет, — поздоровался Тайлер и прошел вглубь квартиры. Поставил бумажный пакет с продуктами на стол и стал опустошать его. — Я купил все, что ты просила. Ксавье останется на ужин? Хорошо, что я взял больше, чем было в списке. У меня колотилось сердце, кулаки непроизвольно сжались. Я тяжело дышал, глядя на то, как Тайлер раскладывает продукты. Он еще и готовит сам, наверняка. Для них двоих. Какая дивная семейная идиллия. Она теперь с ним. С этой фальшивкой. С этим гребаным монстром. Черт возьми, как никогда прежде, я чувствовал, что с этим парнем что-то не так! Помимо мыслей о ненависти в голову стали просачиваться другие. Слова Уэнсдей уже не казались мне такими бредовыми, потому что я почувствовал это. Опасность, исходящую от Тайлера. Я всегда знал, что он не тот, за кого себя выдает, но именно сейчас ощутил это на каком-то ином уровне. Интуитивно что ли. Что, если Уэнсдей не фантазирует, и все эти убийства совершил Тайлер? Но разве это возможно? Я вспомнил хруст своих пальцев в его руке, вспомнил ту невыносимую боль и то, с каким удовольствием он проделал это. Возможно. Я вспомнил, как рисовал монстра, думая о Тайлере. Неужели? Я посмотрел на пол, на длинную тень, которую отбрасывало его тело. Это была обычная тень. Без когтей и всего прочего. Стоп. Я просто заразился безумием Уэнсдей. Этот чертов фильм и эта компания сведут меня с ума. Мне стало не по себе от собственной реакции, от вспышки ревности из-за которой я думал о самых ужасных и непоправимых вещах. Я не хочу этого, нет. Я хочу другой жизни. Но Уэнсдей так не считала. Она не отпускала меня, всю сознательную жизнь удерживая на коротком поводке. — Да, Ксавье останется, — донесся до меня ее бесцветный голосок. Но я решил, что с меня хватит. — Нет, — твердо оборвал я. — Знаете, я передумал. Делайте сами свой проект, мне это неинтересно. Я быстро дошел до двери, накинул на шею шарф, схватил с крючка пальто. Просовывая руки в рукава, я услышал взволнованный голос Уэнсдей: — Он должен остаться… Тайлер оказался рядом со мной в считанные секунды, и я отшатнулся. — Прости, Ксавье. Не могу ни в чем отказать Уэнсдей. Она хочет, чтобы ты остался. Я почувствовал его руку на своем затылке, а потом голову пронзила резкая боль. Удар об стену был такой сильный, что я почти сразу потерял сознание.

***

Когда я очнулся, то понял, что нахожусь не в квартире Уэнсдей. Я медленно обвел мутным взглядом темное помещение. Единственным источником света была лампа на столе. За ним сидела Уэнсдей. Совсем тоненькая, в длинном черном платье в мелкий белый цветочек. Пахло землей. Это что, подвал какой-то? Я сидел на полу, привалившись к стене спиной. С пола тянуло холодом, руки покрылись «гусиной кожей». Пальто и шарфа не было, но я точно помнил, что надевал их, когда хотел уйти. Выходит, кто-то снял их с меня, оставив в футболке и джинсах. В голове пульсировала боль. — Галпин, какой же ты мудак… — простонал я, вспоминая встречу своего лица со стеной. — Прости, но надо было тебя вырубить. Сам бы ты не пошел. Он тут же оказался рядом и приложил к моему лицу пакет со льдом, как заботливый медработник. Я нахмурился, сфокусировал на нем затуманенный взгляд. — Совсем ебнулся? — хриплым голосом спросил я. — Чем ты недоволен? — искренне удивился он. — Я пытаюсь быть заботливым. От холода отек будет меньше. Я мотнул головой, но она лишь сильнее разболелась. Подвал поплыл. — Делаешь себе только хуже, — вздохнул Тайлер и опять приложил к моему ноющему виску чертов лед. Я посмотрел на Уэнсдей. Зацепился за ее черно-белый силуэт, как за спасительную соломинку. Она не обращала на нас внимания. Сидя за маленьким столом, неистово колотила пальцами по клавишам печатной машинки. Этот стук показался мне оглушительным, и я поморщился. — Хочешь пить? — спросил Тайлер, заметив мое состояние. — Я хочу свалить отсюда, — бросил я. Но когда попытался встать, меня окатило ледяной волной ужаса. Я понял, что не уйду далеко. Моя лодыжка была охвачена тяжелым браслетом, а звенья цепи змеились по полу, заканчиваясь на вбитом в пол крюке. Я изо всех сил дернул цепь. Прочно. Бесполезно. Сознание прояснилось. — Уэнсдей, какого черта?! — заорал я в ярости. — Что это, мать твою, такое?! Она наконец отвлеклась от своей машинки. Медленно подняла голову от исписанного наполовину листа и также медленно развернулась в мою сторону. Бесстрастно посмотрела на мое лицо, а потом на цепь. — Вынужденная мера. Чтобы ты не сбежал раньше времени. — Ты в своем уме? Что здесь вообще происходит?! Вы меня вырубили! Приковали цепью! — Мне любопытно, почему ты рисуешь жертв Тайлера. — Любопытно? Тебе, блядь, любопытно?! Тайлер закатил глаза, словно я просто так орал здесь. Словно у меня не было ни одной причины, чтобы впасть в бешенство. — А ты вообще заткнись! — выпалил я, хоть он и слова не сказал. Я совсем позабыл о своем страхе перед ним. О том, что он возможный серийный убийца. Монстр. А я заперт с ним в одном подвале. Сейчас мной завладела испепеляющая ярость, и страх был полностью поглощен ею. Тайлер отбросил лед в сторону, сел передо мной на корточки и с силой сжал мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Перестань истерить, Торп. Мы же неплохо проводили время. Я едва не задохнулся от такого заявления. Я резко дернул головой, чтобы сбросить его чертову руку. Хвост, в который я стянул волосы, когда шел к Уэнсдей, растрепался и ослаб, выбившиеся пряди упали мне на лицо, и я смотрел на Тайлера сквозь них. — Когда это мы с тобой неплохо проводили время? — с плохо скрываемой ненавистью прошипел я. Он пожал плечами. — Да ладно, разное бывало. В последнее время нормально общались. Мне почти понравилось. Я прикрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Этот конченный ублюдок издевается надо мной. — А мне — нет. Отъебись от меня, — процедил я и бросил злой взгляд на Уэнсдей. — И ты, Аддамс, тоже. Просто, блядь, отъебитесь от меня оба. Психи. — Я дописала нашу историю, — заговорила Уэнсдей, словно не слышала ни слова из того, что я сказал. — В ней есть три главных героя: писательница, режиссер и художник. Один из них убийца. Двое других — соучастники. Все трое связаны таинственной силой и следующее убийство совершат уже вместе. — Я не собираюсь совершать убийство! Ты спятила совсем?! — Что тебе известно о судьбоносных встречах? — спросила она. — Чего? — Как ты думаешь, почему мы трое встретились и оказались заперты здесь? Почему не можем друг без друга? — Потому что вы, два ненормальных психа, вырубили меня и приковали к полу ебаной цепью! Ну надо же, какая судьбоносная встреча! Браво, Уэнсдей, ты раскрыла мне великую тайну мироздания! — Как ты столько лет терпела его бесконечное нытье? — обратился к ней Тайлер. Уэнсдей бросила на него короткий взгляд, а потом опять посмотрела на меня и вновь заговорила: — Можешь говорить, что угодно, но я видела это в одном из своих снов. Это от тебя не зависит. Ни от одного из нас. Видишь ли, Тайлер не просто серийный убийца, он — монстр. А мы с тобой связаны с его разумом. Все видим, все знаем. Возможно, действуем сообща. Все происходящее рождалось в нашем общем сознании. Ты же не станешь отрицать это. Так, понятно. Либо это жестокий розыгрыш, либо она сошла с ума, либо с ума сошел я. — Ладно, — я попытался успокоиться. — С чего ты вообще взяла, что он монстр? — Потому что он — монстр, — на полном серьезе ответила она. — Покажи ему, Тайлер. Холодок пробежал по моей спине, впиваясь колючками в затылок, когда я увидел движение его руки. Тайлер поднял ее на уровень своего лица, развернул ладонью. Кожа загрубела, стала серой, его пальцы удлинились, ногти начали заостряться, расти, превращаясь в смертоносные когти. Я смотрел на это, не в силах отвести взгляд. — Я обдолбался, да? — прошептал я пересохшими губами. — Это точно какой-то бэд-трип. — Почему ты отказываешься признавать это? — как через плотный слой ваты доносился до меня невозмутимый голос Уэнсдей. — У тебя тоже бывают видения, сны. Ты также, как и мы, бродишь по лесу, ищешь свою жертву. Ты рисуешь картины, которые оживают. А теперь рисуешь место преступления, словно был там сам. Ты стал это делать не так давно. Когда познакомился с Тайлером. А Тайлер стал монстром, когда познакомился с нами. Все взаимосвязано. Мы взаимосвязаны. — Это все не по-настоящему, — пробормотал я, отказываясь признавать реальность. — Я сплю, или меня машина сбила, и я в кому впал. Может, обдолбался кислотой. Не знаю, но это точно не на самом деле. — Уверен? — спросил Тайлер низким, глухим голосом, от которого у меня сжались внутренности. Он опустил когтистую руку на мою шею и, глядя мне в глаза, резко провел по коже когтями. Я вскрикнул от боли и крепко стиснул зубы. Он рассек мою шею, кажется, не так глубоко, чтобы повредить артерии, но достаточно, чтобы пустить кровь. Черт, это больно. Из порезов тут же побежала кровь, впитываясь в ткань футболки. Я прижал руку к располосованной шее, чувствуя теплую жидкость, бегущую по моим замерзшим пальцам, и в ужасе посмотрел на Тайлера. — Это, чтобы ты понял, что все по-настоящему. Пришел в себя, — объяснил он, словно в его поступке не было ничего страшного. Словно он встряхнул меня за плечи, чтобы привести в чувства, а не порезал своими отвратительными когтями монстра. Теперь он старался выглядеть безобидно, но я ему не верил, я решил, что он хочет убить меня. Я запаниковал. Нервы были натянуты, как струны, они словно звенели во мне. — Ты убьешь меня? — вырвалось из моего горла. Тайлер внимательно разглядывал мою окровавленную шею и руку. Ему точно нравилось это. Как ломать мои пальцы. Уебок. — Не убью, — с какой-то совсем уж наигранной нежностью улыбнулся он. — Не сегодня. Рука Тайлера вновь стала обычной. Он поднялся и подошел к Уэнсдей, опустил широкие ладони на ее хрупкие плечи. Она не шелохнулась, не вздрогнула, не оттолкнула его. Словно эти прикосновения были привычны ей, словно ей могло это нравиться. Наверняка, и нравилось. Черт, осознавать это было больнее, чем чувствовать когти, вонзившиеся в кожу. Руки Тайлера двигались по ее плечам, пальцы заползли на тонкую шею, он гладил ее кожу и читал то, что она написала. Я начинал проваливаться в какую-то пропасть, где не было дна, только падение, от которого перехватывало дыхание. Почему все так ненормально? Теперь я верил, что он убийца. Что он монстр. И при этом видел, насколько трепетно и нежно он относится к Уэнсдей. Как ласково гладит ее плечи, как делает все для нее. Какое бы безумие она не попросила. Включая мое похищение. И я отчетливо понял, что Тайлер тоже влюблен. Глубоко, отчаянно, как и я. Вот только его любовь не безнадежная. Ему Уэнсдей ответила взаимностью. Почему? Потому что он серийный убийца и жуткий монстр? — Ксавье ревнует, — буднично сказала Уэнсдей, будто прочитала мои мысли. Я отвернулся, перестав пялиться на них. Господи, какой бред. Какой ебаный бред. Я точно попал прямиком в ад. На что я вообще рассчитывал, когда пошел с ними? Теперь я вляпался по полной, оказавшись запертым в подвале с маньяком и выжившей из ума девчонкой, которая испытывает в отношении меня только одну страсть — наслаждение моей болью. Уэнсдей всегда была жестока ко мне, никогда не считалась с моими чувствами, но это был апогей. Я думал, что привык ко всему, вот только я ошибался. Она раз за разом топтала мое несчастное, измученное сердце. Находила для этого все более жестокие, извращенные способы. — Ну и пусть, — небрежно ответил Тайлер. Периферийным зрением я заметил, как он склонился и поцеловал Уэнсдей в макушку. Меня замутило. — Можешь с этим что-нибудь сделать? — попросила она. Я застыл, Тайлер тоже замер. — Что именно? — спросил он, слегка сжав ее плечи. — Сделать так, чтобы он не ревновал. — Перестать тебя трогать? — Можешь придумать что-нибудь поинтереснее. Она будто давала ему разрешение на что-то. Или даже подталкивала. Мне в голову закралась совсем нехорошая мысль о том, что Уэнсдей не только видела убийства в своих видениях, но и как-то участвовала в них. Слухи ведь не берутся из ниоткуда. Да и я сам всегда знал, кто она такая, но совсем ослеп от любви. Желудок будто скрутило в узел, когда я осмыслил ее слова. Она что, предлагает ему убить меня? Сердце забилось загнанным зайцем, пульс взлетел. Я точно не выйду отсюда живым. Наверное, я и есть следующая жертва. Какая ирония. Я помогал им, а теперь Тайлер убьет меня и снимет об этом фильм прямиком по сценарию Уэнсдей. А еще они воспользуются моими декорациями. Есть в мире кто-то более неудачливый, чем я? — Уэнсдей, — позвал я. — Я понимаю, что все зашло как-то слишком далеко, но ты же не предлагаешь ему убить меня? — Убить? — Уэнсдей нахмурилась и бросила в мою сторону нечитаемый взгляд. — Нет. Я не предлагаю ему убивать тебя. Я просто хочу, чтобы ты перестал ревновать. Я же пригласила тебя в наш проект. Он наш — общий. Ты должен стать частью целого. Она окончательно сошла с ума. Свихнулась, съехала. Это уже нихрена не мило. Это точно клиника. Я осознал это так четко, ясно, как никогда. Я влюблен в сумасшедшую. Просто прекрасно. Все мое вдохновение оказалось безумием. Может, я и сам безумен, раз попался в этот капкан? Почему именно она? Сколько я черпал из этой больной любви, сколько сотворил. А что я буду делать без нее, если откажусь? Мне станет легче? Я перестану страдать? Перестану творить? Судьбоносная встреча. Наверное, стоит об этом поразмышлять. Уэнсдей была моим источником вдохновения, а Тайлер — ее источником. Мы видели общие сны. Я видел лес глазами монстра, глазами Тайлера. Может, это как-то передалось мне от нее? По какой-то безумной цепочке снов и видений. Я ничего не понимал. Тайлер отступил от Уэнсдей и бросил на меня насмешливый взгляд. Я же смотрел на него так, словно хотел убить одним лишь взглядом. Я и хотел, жаль только не мог. — Знаешь, у меня есть одна идея, Уэнс, — задумчиво протянул он, приложив к губам палец. Мне совсем не понравилось веселье, окрасившее его голос. Я следил за каждым его движением и мечтал, чтобы он просто сдох здесь. Упал замертво. Но, конечно, он не собирался сдыхать. Тайлер подошел ко мне и присел напротив. Он оказался слишком близко, отчего я почувствовал напряжение в спине и плечах, вжимаясь в стену позади себя. Я мог пересчитать родинки на его лице. Я угодил в ловушку. Тайлер схватил мою окровавленную руку и силой заставил отнять ее от ран. Я безвольно уронил ее на пол. Он положил ладони мне на плечи, как минуту назад опускал их на плечи Уэнсдей. Пальцы его левой руки окрасились моей кровью. Тогда он поднял руку выше, двигаясь от плеча к шее, и положил ладонь на ноющие раны, которые сам же нанес мне. Я чувствовал пульсацию своих вен под его рукой. Раны пылали огнем, и от его горячей руки боль только усиливалась. Я чувствовал его прикосновения на голой коже шеи, на плече сквозь тонкую ткань футболки. Тело мелко дрожало от холода и страха. Тайлер вел себя ненормально, иначе. Я не знал, чего ожидать от него, но догадывался, что просто так он не отстанет. — Ты что делаешь? — спросил я, пытаясь осмыслить то, что происходит. Конечно, он ничего не ответил, склонился ко мне, и время будто застыло. Словно в замедленной съемке я видел, как его лицо приближается к моему. Он был все ближе и ближе, пока его сухие губы не коснулись моих. Я застыл, как парализованный, а потом так резко дернулся назад, словно хотел просочиться сквозь гребаную стену. Да лучше бы я голову себе пробил, чем чувствовал это! Губы Тайлера лишь плотнее прижались к моим. Он нихрена не отстранился, а только сильнее подался ко мне, вжимая меня в стену своим телом. Краем сознания я подумал о том, что здесь холодно, что я ужасно замерз, а он слишком горячий. Раскаленный, как печь. Я хотел оттолкнуть его, врезать ему так сильно, чтобы разбить его проклятые губы в кровь. Но он обхватил мою шею двумя руками, его пальцы удлинились, я чувствовал, как ее обхватывают острые когти, впивающиеся в кожу. Дернусь, и он разрежет мне горло. Может оторвет мне голову, как тому бедняге у реки. Я не мог поверить, что это происходит на самом деле. Я был готов провалиться сквозь землю. Блядь. Блядь. Блядь. Какого дьявола? Сломанные пальцы и распоротая шея теперь казались мне какой-то незначительной мелочью. Все померкло в сравнении с этим чертовым поцелуем. Я крепко зажмурился, когда его язык скользнул между моих губ, когда он прихватил мои губы своими, когда он слегка укусил меня. Я и раньше целовался с парнями, на вечеринках, ради развлечения. И это не было для меня совсем уж непривычной ситуацией. Но одно дело вечеринка и тупые приколы, и совсем другое это! Целоваться с гребаным Тайлером Галпином, который ко всему прочему оказался гребаным серийником и гребаным монстром. А я в это время прикован цепью в каком-то темном подвале. И на все это смотрит девушка, в которую я влюблен. Мой мозг просто не мог осознать это, принять происходящее. Мне казалось, что еще немного, и я просто чокнусь вместе с этими двумя. Тайлер наконец отстранился, и только тогда я заметил, что Уэнсдей уже сидит рядом с нами, с интересом разглядывая то, что тут происходит. На ее бесстрастном лице блуждала тень любопытства. Я оттолкнул от себя Тайлера и зло посмотрел на нее. — Мы же тебе и руки связать можем, — отстраненно проговорила она, впиваясь в мои глаза своими — черными и прожигающими. — Я вас ненавижу. Обоих, — с нескрываемой ненавистью прошипел я. Глаза Уэнсдей слегка расширились, и в них вспыхнул нехороший блеск. — Правда? — спросила она, придвигаясь ко мне, и Тайлер тоже придвинулся. Теперь я был зажат между ними, как в тисках. Тайлер был обжигающе горячим, а тело Уэнсдей веяло легкой прохладой. Я опять замолчал, чувствуя, как грудь Уэнсдей упирается в мое плечо, чувствуя ее дыхание на своей щеке. Я не мог больше произнести ни слова. И не мог двигаться. Мне казалось, что я провалился в какое-то безвременье, в пространство, где нет ничего, кроме обреченности. В подобие чувств меня привело плавное движение. Уэнсдей обхватила мое лицо маленькой ладошкой, развернула к себе и тоже поцеловала. Я мечтал об этом поцелуе много лет, но сейчас, когда это происходило наяву, я был в отчаянии. Моя нервная система работала на износ, но тело сразу отреагировало на ее прикосновение, на мягкость и прохладу ее губ, а еще на чертову руку Тайлера, который продолжал сжимать мою шею, словно удерживал на случай, если я вздумаю оттолкнуть Уэнсдей или причинить ей боль. Но я не собирался этого делать. Я просто сдался. Уэнсдей прервала поцелуй и перевела затуманенный взгляд на Тайлера. Он тут же притянул ее к себе и жадно поцеловал. Я наблюдал, как двигаются их губы, как скользят языки, и в тысячный раз задавался вопросом: как я оказался в подобной ситуации? Мои щеки пылали, дыхание участилось. Я ненавидел себя. Осталось только дождаться, когда у меня встанет на эту картину, чтобы, выйдя отсюда, если мне это удастся, конечно, первым делом вышибить себе мозги. Я устало откинулся к стене и закрыл глаза. Я не хотел больше видеть это, чувствовать это. Но они не собирались оставлять меня в покое. Я вновь ощутил поцелуй на своих губах и сразу понял, что это Тайлер. Его губы были не такими мягкими, как губы Уэнсдей. Они были тверже и горячее. Но на них был ее вкус. Ладонь Уэнсдей опустилась на мой напрягшийся живот, стала поглаживать его сквозь ткань футболки ласковыми движениями, о которых раньше я мог только мечтать. И когда язык Тайлера опять скользнул между моих губ, я ответил на его поцелуй, впуская его в свой рот. В голове шумела кровь, сердце выскакивало из груди, а по коже будто бежали маленькие электрические разряды. Губы Тайлера сменились губами Уэнсдей, и я полностью потерялся в ощущениях. Вскоре я уже не понимал, кого целую, но отвечал им обоим. Ласковая тьма поглотила меня. Любовь и ненависть, страх и желание стали едины, образуя какое-то новое для меня чувство, полное страданий и удовольствия. Это было наше общее безумие. Я вспомнил слова Уэнсдей о нашей связи, о наших общих снах и чувствах. И теперь я начинал верить в ее безумные рассуждения. Наверное, это лучше, чем смерть.

***

Тайлер сел недалеко от меня, также прижался спиной к стене. Уэнсдей медленно поднялась и протиснулась между нами. Тайлер тут же положил голову ей на плечо и закрыл глаза. Ее маленькая ладошка нырнула в его ладонь, их пальцы переплелись. Я искоса смотрел на них, испытывая ворох всевозможных эмоций. Я не мог разобраться в них, они смешались, как краски на палитре. — Тайлер не станет убивать нас, — шепотом произнесла Уэнсдей, ласково погладив его по щеке. — Потому что мы трое действительно связаны. И ты, Ксавье. Теперь ты один из нас. Она посмотрела на меня своим невозможно глубоким взглядом. Тайлер открыл глаза и тоже посмотрел на меня, не поднимая головы с плеча Уэнсдей. Ее ладонь опустилась на мое бедро, она слегка погладила меня, а потом взяла мою руку и также переплела наши пальцы. Мои со своими, как свои с пальцами Тайлера. И я подумал, что хочу нарисовать их глаза и их руки. И свои рядом с ними. — Ты это чувствуешь? — спросила Уэнсдей. По венам будто бежал ток. Я молчал и смотрел прямо перед собой. — Я знаю, что да, — она крепче сжала мою ладонь в замке своих тоненьких холодных пальцев. — Ты поможешь нам закончить фильм? Я медленно кивнул, и, подобно Тайлеру, опустил голову на ее плечо. И все могло бы быть прекрасно, если бы на моей ноге не было чертовой цепи, которая напоминала мне, что я здесь не по своей воли. Позже я понял, что эта цепь была сущей ерундой, пустышкой. Невидимая цепь, приковавшая меня к этим двоим, оказалась куда крепче.

***

Я знал их тайну и все равно был жив. И теперь я был соучастником. Я никому ничего не рассказал по сей день. Это тайна, которую я унесу с собой в могилу. Я лишь смею надеяться, что когда-нибудь это закончится, и нас поймают. Это будет справедливо, но… Но я больше не верю в справедливость. Мои лучшие друзья — психи и убийцы. А как гласит народная мудрость: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Так вот… Кто я?