СЛАБ.
Он уж и не вспомнит, сколько раз Чимин об этом ему говорил. Тысячу? Или всё-таки две? И если поначалу Юнги ещё твёрдо отнекивался, знал, что по всем критериям точно числится в списке сильных, то со временем стал терзаться сомнениями. Известный факт: если на протяжении долгих дней человеку говорить о том, что он совсем не человек, то к нему придёт абсолютная вера в этот бред. С Юнги сработала та же схема. Сам себе он в этом не признается, но тут невооружённым глазом заметен жуткий прессинг. Просто Чимину вдруг захотелось ещё крепче привязать у себя Юнги, посадить на ещё более толстую цепь. Ну, что сказать… Задумка удалась. Всё вышло настолько идеально, что теперь любое упоминание о слабости с языка Чимина выходит жёсткой дезориентацией и деперсонализацией у Юнги. Самое страшное, что с каждым разом оно лишь набирает обороты, агрессию и вместе с ней депрессию. Когда-нибудь всё станет настолько плохо, что контроль над ситуацией будет потерян. Тогда пёс начнёт кусать своего хозяина? Ну, поживём-увидим. Если, конечно, поживём. Потому что ближе к утру Юнги с тени выступа скалы видит, как к ним в воображаемое логово карабкается какой-то местный. Кто таков? Как понял, что в горе кто-то посторонний есть? Чуйка верующего? Или всё-таки здесь повсюду глаза самого Бога? Придётся их наживую вырезать тогда. Потому что свидетели Юнги не нужны. Он не собирается вновь показывать себя со слабой стороны. Хватит с него этого дерьма. Он всё-таки с самого начала значится в документах Системы как контрактор высокого уровня опасности. Придётся оправдывать такие звания. Оттого Юнги тихо рубит голову новоявленного гостя. Выходит без криков, но со специфическим хлюпаньем и хрустом. Но это уже дело привычное. Оно как заезженная пластинка — любимая песня — для ушей. Чимин от этой секундной бойни не просыпается. Он лишь переворачивается на другой бок и жмурится. Наверняка ловит отходняки после последнего бэд трипа. Юнги же тихонечко перетаскивает труп вглубь пещеры и заваливает его камнями, чтобы не так заметен был. За упокой души человеческой не молится. Пускай уходит тихо и без вот этих тайных бормотаний под нос. Не прерогатива контрактора — быть бесплатным священником, когда в собственных ладонях реки крови. А беда, как известно, не приходит одна. Она берёт с собой подруг и добивает. Юнги это хорошо знает, но, отвлёкшись на труп, не замечает, как над сопящим Чимином заносят нож. Это ты, местный, конечно, очень зря. За своего брата мстишь? Ну очень неумело. Не на того напал. За годы контракта с небом Юнги отточил свои движения и владение катаной, потому он без особого труда в несколько тихих и лёгких шагов добирается до незваного гостя и режет ему руку, из-за чего та отлетает в сторону. Кричать запрещено — Чимин спит, — и Юнги зажимает рот побледневшему человечку, пока тот в агонии пытается выбраться из этих чужих прикосновений. Для того, кого лишили конечности, он всё ещё достаточно сильный. Это божья благодать снизошла? Или ещё какие уловки присутствуют? В любом случае надо бы добивать, и Юнги пронзает мужчину насквозь, проходит лезвием катаны через грудную клетку, слегка прокручивает, занимательно слушает тошнотворные звуки. Он отвратителен в своих предпочтениях к убийству. Зато Чимину такие извращения — издёвки над смертником — нравятся. Наверное, потому Юнги к ним так пристрастился. (Эх, опять в тебе от себя самого ничего нет — одни послушание и лесть). Дальше происходит самое забавное. Пока Юнги был увлечён хлюпаньем чужих прокрученных органов, верующий в небеса — вероятно, выпросивший у них последний вздох — махнул оставшейся левой рукой и удивительно попал прямиком по чужому горлу. Получился хороший, глубокий разрез у сонной артерии, из которой сразу же мощно рванула кровь. Артерии в этом плане очень проблемные. Заживают долго, но самое неприятное — пачкают своими производными всё в округе. Чимин точно прибьёт Юнги за грязные рубашку и брюки. А ведь они только-только вещи нашли! На этой ноте Юнги падает рядышком с новоявленным трупом и зажимает рот, лишь бы его хрипов слышно не было. Умереть в этот раз всё-таки придётся. Ну так, одномоментно. Покровы обязательно восстановятся. Но взамен придётся терпеть адскую боль. Настолько ужасную, что перед глазами уже всё плывёт, конечности немеют, а по спине бежит горячий пот. Сколько раз уже это проходило, а тяжело как в первый. Да, бессмертие и вытекающая из него способность к регенерации — очень классные штуки, но вот уровень страданий при их использовании никто почему-то поумерить не решил. Юнги не знает, кто придумал всю эту чехарду с контракторами, но точно ему не благодарен. Даже будучи сильным и способным, он порой попадает впросак — всякое бывает, сами понимаете, — а после долго мучается, наблюдая, как ирреальным образом кожа на его теле нарастает новыми лоскутами. Не самый приятный вид, кстати. Но всё лучше, чем следить за тем, как в насквозь пробитой грудине вновь формируется сердечная мышца. Вот это уже зрелище не для слабонервных. Юнги первые разы ужасно воротило, его тошнило от какого-то хирургического стола на собственной грудной клетке. Теперь выработалась привычка, но вот боль тише нисколько не стала. Поэтому приходится терпеть до самого утра, до первого громкого звона колокола, что знаменует новое начало суток. Вместе с ним просыпается и Чимин. И представляете его выражение лица, когда он, открыв глаза и с хрустом потянувшись, сразу же натыкается на незнакомый труп и лежащего позади Юнги, на чьей шее остался еле заметный след от пореза. Конечно, Чимин в ахуе. Он ужасно зол и, подскочив с места, сразу же рванул к творителю хаоса, что сидел в луже забродившей крови. — Сука, ты испачкал весь шмот! — вот тебе и доброе утро. — Такой шанс был! — Чимин ещё недолго смотрит на Юнги и, скривив рот, принимается рассматривать трупы, что недвижимо лежат на земле. С безруким всё совсем плохо. Он весь грязный, с дырявой грудью, следами хоть и не жестокого, но всё-таки боя по всему телу. Мимо-мимо. Чимин подходит к другому, что валяется без головы. Вот с него ещё можно что-то взять (снять). С учётом того, что тело мужчины лежало под наклоном, вся кровяная масса стекла внутрь пещеры, а потому одежда осталась целёхонькой. Ну несколько красных капель на воротничке не в счёт. Это ещё можно из виду упустить. — Снимай с этого безголового одежду и переодевайся. Нам нужно скорее уходить отсюда, — командует Чимин, пока, не побрезговав, берёт в руки чужую отрезанную конечность и кидает за скопление камней — подальше от местных пристальных глаз. Когда же он принимается за тело, хочет перетащить его к ледяной руке, Чимина вдруг крепко цепляют за талию и тянут на себя. Благо получается удержать равновесие и не упасть в объятия ставшему позади Юнги. — Я знаю. Знаю, знаю! ЗНАЮ! — кричит Чимин, чувствуя, как по шее чужие губы принимаются оставлять кровавые поцелуи. Пришло время платить за способности. И с этой проблемой Юнги, конечно же, бежит к Чимину. Его глаза горят желанием и безумной ломкой, из-за которой кости трещат, а движения становятся более грубыми — обладающими. — Но я не намерен сейчас с тобой трахаться! — вылазит и цепких рук и, схватив Юнги за воротник рубахи, прибивает к стене с громким стуком черепушки. — Терпи, сука, терпи, — цедит сквозь стиснутые зубы, — если уж вновь показал свою слабину, то страдай.Слабину?
Юнги промаргивается и немного приходит в себя, хотя тягучесть платы за использование способностей совсем не проходит. Но Чимин приказал терпеть, а значит, так оно и будет. Потому что Юнги не имеет права на вольности. Он лишь кивает, самостоятельно, прибрав за собой новое кладбище, умывается в небольшом горном роднике и переодевается в практически чистую одежду. Конечно, оно уже не сравнится с новеньким комплектом до этого, но явно не вызовет у местных подозрений. Они же тут все одинаково пыльно-грязные. И вот, когда за собой неосторожным всё было убрано, вещи и катана спрятаны в тени, а на лица натянута фальшивка утренней сонливости, Юнги и Чимин спускаются с горы. Удача в том, что, кажется, их никто не замечает. Ну или шляться по горам здесь в привычку. Потому они спокойненько сворачивают на подобие главной улицы, полной бедных лавок с продуктами да вещами первой необходимости, и тихонечко двигаются вперёд, в сторону высокой готической церкви. Людей в городе уже толпы. Они, видимо, все одновременно поднимаются с постели после звона колокола и выметаются из дома, принимаясь за будничные дела. А какие вообще здесь, в Нижнем Городе, могут быть дела? Юнги и Чимин остаются без догадок. Они лишь краем глаза подмечают, как местные небольшими группками пешим шагом отправляются в южную сторону города, пока куча маленьких детей машет им руками, прыгает на месте и желает удачи. Чимин морщится. Что за показательные позывы семейности? Ещё и довольные все, счастливые. Неужели только наверху, в привычных всем городах и странах, ощущается на сердце глубокая печаль? Там люди редко улыбаются, а если и смеются, то тихо-тихо — не хотят будить горечь и зависть у других своим мимолётным счастьем. — А чего это они нам кланяются? — шепчет Чимин Юнги, натягивая уголки губ вверх. — Мы им тоже должны? — Не уверен, — Юнги ничего не знает о здешних обычаях, но, следуя логике, подмечает, что отличия между ними и теми, кто сейчас ходит по улицам, всё-таки есть. Потому лучше не рисковать и обойтись без ответных кивков. Перед огромным, длиннющим, величественным храмом их встречают железные ворота со штыками и латинской надписью на витиеватой калитке. Никто из парней языком не владеет, оттого не зацикливаются на этой детали и проходят дальше, во двор. Тут вновь встречаются целая улица типичных домишек-квадратов без окон и их хозяева, которые суетливо наводят порядок на территории. Кто-то дорожную пыль подметает (зачем только?), кто-то гоняет крыс, кто-то обновляет надписи на стенах построек — опять же на неизвестном языке, — кто-то протирает мозаику и витражи на церкви, неловко встречаясь взглядом с изображёнными на них ликами. Местных святых, вероятно. А ещё откуда-то слышится музыка. Странноватая. Смесь привычной всем классики и набожной литургии. На слух воспринимается тяжко. Будто бы глухая маленькая девочка решила наобум побрякать по клавишам пианино, а после к ней присоединился пастор со своей специфической церковной мелодией в попытке исправить ситуацию. Это ни черта не помогло, кстати. «Скоро здесь будет очень интересно», — думает Чимин про себя и чуть улыбается, когда поднимается по массивным ступеням ко входу в храм. С первого взгляда ясно, что жители Нижнего Города сосуществуют в мире и согласии. Всё у них очень мило, слажено и так по-семейному. Но бум! Большой такой бум в лице Пак Чимина — мальчика, который смог выбраться из-под обломков неба и возжелать стать тем, кто смог бы это небо во второй раз уронить. Теперь он ищет правду и ориентиры, а самое страшное, что никто не сможет его остановить. Чимин пообещал самому себе (и это имеет сильный вес) дойти до конца, отыскать нужные детальки и окончательно разобраться в системе — как с заглавной, так и со строчной буквы — нынешней жизни. Да, он уже повстречал кучу дерьма на своём пути и знает, что ещё столько же встретит, но оно нисколько не мешает Чимину делать новый шаг вперёд. В нынешней ситуации — шаг к подземному храму, который давит своей торжественностью, величавостью. Он почти победно дотрагивается до его мощных дверей, толкает от себя и собирается войти внутрь, погрузиться в новую главу своего рвения до небес, как вдруг позади слышится незнакомый, какой-то строго-насмешливый голос: — Ну как, справились с чужаками? Сука? Что за приколы с самого утра, с первых часов пребывания в дурном городе? Чимин не оборачивается, бросает взгляд на Юнги, который всё это время шёл рядышком, считывал информацию с местности и следил, чтобы никто ни в чём их парочку не заподозрил. Но сейчас и он слегка растерян. Морщится недовольно. Тупик. Такой момент, что любое слово или действие могут выйти боком, подломить всю задумку в корне. Но делать нечего. Если они так и будут молча говорить спинами, то лишь хуже сделают. Придётся пробовать себя в роли парламентёра. Юнги оборачивается, Чимин повторяет за ним, наблюдает. — Проще простого, — отвечает он. И, кажется, правильно. Местные кивают головой и заводят пластинку о нерадивых безбожниках, которых в Нижний Город тянет за новыми ощущениями и фоточками у себя в ленте. Юнги лишь им поддакивает, нелепо смеётся, думая про себя: «Пронесло». Видимо, местные не знают друг друга по лицам, а следовательно, только потому что увидели двух парней, возвращающихся из города, решили, что именно они ходили на поиски иностранцев. Странное население. Но да ладно, это только на руку. Всё же прошло хорошо, и теперь нужно потихоньку сматываться. Так наивно думает Юнги, пока перед его носом не возникает Чимин и не протыкает расслабленное ощущение острой иглой. — Опять какие-то туристы, знаешь? Блять. — Туристы? — желтозубый мужчина хмурится, мимолётно бросая кроткий взгляд смятения в сторону приятеля. — Ну да, фотоаппараты, флажки и шапочки от солнца, — перечисляет и смеётся. Один смеётся. Все остальные молчат и с огромнейшим подозрением смотрят на него. Нет, ну это самый жирный прокол Чимина за последние годы. Надо убираться отсюда поскорее. — Мы, пожалуй, пойдём, — Юнги кладёт руку на плечо Чимина и улыбается местным своей самой дежурной улыбкой. Он уже собирается обернуться и стартануть внутрь храма, утягивая за собой проблему-Пак Чимина, как вдруг серьёзный, с нотками сомнений голос заставляет их замереть: — А ну-ка стойте. Вот и приехали.