Фиксация

Душ был поистине местом силы. Пока многие люди искали гармонии среди деревьев могучих лесов, на безлюдных пляжах или среди подернутых туманом горных вершин, Маринетт было достаточно почувствовать стекающие по телу капли горячей воды, чтобы расслабиться и отпустить все тревожные мысли. Вода в ее случае обладала магическим эффектом: Маринетт забывалась, стоя под мощным напором, который сбивал с ее плеч лишний груз, позволяя ему навсегда потеряться в сливе канализации. Не стоило даже пытаться спрашивать у Маринетт, что она так долго делала в ванной: она не знала, как объяснить людям, что любила стоять под душем, так, чтобы вода полностью закрывала уши, изолируя ее от внешнего мира, стирая границы реальности и выпуская на волю все подсознательное, чтобы люди не посчитали, что у Маринетт серьезные проблемы с психикой. Может, у неё и были проблемы, но из душа она всегда выходила счастливым человеком, у которого забот становилось чуть меньше, чем было до этого. Так и сейчас, Маринетт вышла из душевой кабинки, обернулась большим полотенцем и, насвистывая мелодию из заставки какого-то сериала, встала перед зеркалом, чтобы нанести на лицо крем, пахнущий лавандой. У неё было прекрасное настроение. Ей понадобилось несколько тихих спокойных дней, чтобы ее жизнь вернулась в привычное русло. Она ходила на занятия, в конце учебного дня ее, как обычно, встречал Адриан, подвозил до небольшой квартирки, которую для неё снимали родители, чтобы она не тратила годы своей жизни на бесконечные утренние пробки, и весь вечер уходил на непримечательные мелочи: домашние задания, личные проекты, отдых за книгами и сериалами, короткие встречи с друзьями или родителями. За последнюю неделю она ни разу не встретилась с Феликсом, и это было лучшей пилюлей для исцеления ее душевного равновесия. Одним словом, у неё не было никаких причин считать, что в ее жизни что-то пошло не так. И хотя ещё неделю назад она была в полном ужасе и собиралась выбрать себе самое затерянное и обросшее крапивой место на кладбище, сегодня она с широкой улыбкой смотрела на своё отражение в зеркале и делала громче музыку на телефоне. Покачивая бёдрами и выкрикивая невпопад случайные слова из песни, Маринетт вышла в комнату. Кожа от холода сразу же покрылась предательскими мурашками, с волос в такт музыке падали крупные капли, оставляя на полу влажную дорожку следов. Она остановилась у зеркала и, стянув полотенце, довольно покрутилась. В такие дни, как сегодня, не хотелось искать в себе недостатков. Хотелось вспомнить, как забавно, на самом деле, было раскачиваться на качелях стоя, и, хотя падать и получать широкий шрам на бедре было не так забавно, это воспоминание больше не расстраивало. Хотелось завести какую-нибудь полезную привычку, вроде бега по утрам или воскресной йоги, чтобы держать себя тонусе. Хотелось подстричься, или покраситься, или убрать волосы в замысловатую косу. Хотелось достать короткую клетчатую юбку и вязаный джемпер, чтобы лишь тёплые колготки и длинное пальто укрывали от осенней непогоды. Сегодня хотелось достать красную помаду. Маринетт не спеша собиралась на встречу с Альей. Несмотря на то, что с тех пор, как судьба занесла их в разные университеты в двух противоположных окраинах Парижа, субботний обед оставался неприкосновенным. Если же непредвиденные обстоятельства били по их планам, субботний обед превращался в субботний видеозвонок, и тогда, в качестве наказания, им приходилось открывать вино, чтобы алкоголь скрасил отсутствие живого общения. Сегодня судьба ничего не имела против их планов. Полностью собравшись, Маринетт бросила последний взгляд на своё отражение в прихожей. Она не собиралась тешить своё самолюбие, но выглядела сегодня она на удивление хорошо. Она не часто тратила время на вынаряживание, предпочитая удобную одежду, и уж тем более совсем редко красилась, но в те дни, когда она все же за это бралась, она делала это со страстью будущего дизайнера и не выходила из дома, пока последний камушек ее подвески не будет удовлетворять ее внутренний вкус. И, даже потратив уйму времени на сборы, Маринетт умудрилась прийти в кафе раньше подруги. «Сегодня точно мой день, раз я в кои-то веки не то, что не опоздала, но и раньше пришла», — подумала Маринетт. Это было светлое лаконичное заведение в самом сердце Парижа, недалеко от коллежа, где они учились. Здесь было удобно обедать в перерыв, прогуливать уроки, вместе готовить домашнее задание, поэтому место быстро прижилось в качестве неизменного пункта встречи. Маринетт взглянула на часы. У неё было ещё достаточно времени, так что она, предусмотрительно заказав себе чашку чая, открыла небольшой блокнот, который в силу не самой крепкой памяти привыкла всегда носить с собой, и принялась выписывать из телефона контакты местных брендовых бутиков, чтобы скоротать время до прибытия Альи. Ей предстоял трудный день. Алья зашла в кафе за несколько минут до назначенного времени и, найдя взглядом подругу, встала напротив ее столика, сдерживая театральный вздох. — Я не могу поверить, что ты снова пришла раньше меня. Скажи честно, тебе пришлось ночевать здесь? — с широкой улыбкой бросила Алья, игнорируя нормы этикета, навязывающие ей приветствие. Она широко раскрыла руки, готовая принять лучшую подругу в своих крепких объятиях, но стоило Маринетт встать, как Алья поспешно сделала шаг назад. — Боже мой! Детка, ты выглядишь превосходно! Лучшее, что могла создать генетика в коллаборации с божественным замыслом. — Я тоже рада тебя видеть, Алья, — рассмеялась Маринетт, целуя застывшую девушку в щеку и усаживаясь обратно в кресло. Алья, не переставая рассыпаться в шуточных комплиментах, устроилась в кресле напротив. — Я не видела тебя всего неделю, а ты уже вовсю вошла в свою новую эру. От тебя так и веет этим вайбом молодости, Маринетт. Осталось надеяться, что он не слишком быстро перетечет в кризис среднего возраста. Алья подозвала официанта, и, пока девушка озвучивала их общий заказ, Маринетт быстро убрала со стола свой блокнот. — Нет никакой новой эры, Алья. У меня просто хорошее настроение, ладно? Только ты придаёшь такое большое значение восемнадцатилетию. — Я и закон. А это почти синонимы, — улыбка резко спала с лица Альи, она потянулась к руке подруги, — Маринетт, скажи мне честно, глядя в глаза, ты же не обижаешься на меня, да? Маринетт снисходительно вздохнула, прекрасно понимая, что Алья имела в виду. В конце концов, она уже целую неделю стабильно задавала ей этот вопрос. С ободряющей улыбкой Маринетт высвободила свою ладонь, чтобы накрыть ею неспокойные пальцы подруги. — Все в порядке, Алья. Я говорила это уже тысячу раз, и скажу ещё столько же. Я на тебя не злюсь. Все хорошо. Ничего страшного не произошло. — Я не могла быть в этом уверена, пока не увидела бы своими глазами. Ты же знаешь, что я люблю тебя и желаю тебе только счастья, верно? Я просто хотела, чтобы мы как следует повеселились! Но когда я выпью, моя подростковая душа трансформируется в мамочку, которая жаждет внуков или хотя бы для начала зятя. Не злись на меня, Мари, детка, прошу! Если хочешь, я готова вместе с тобой ждать паршивца Агреста, и тогда мы сыграем двойную свадьбу! Маринетт в ответ лишь рассмеялась. Она ни за что не могла злиться на Алью. Лишь потому, что знала ее, как облупленную, и так же хорошо знала, что в ее хитрой головке, полной идей по завоеванию мира, было слишком много искренней заботы о Маринетт, чтобы устраивать той подлянку. — Думаешь, Нино согласится столько ждать? Он ведь уже готов припасть перед тобой на одно колено. Не удивлюсь, если он и кольцо купил, — сказала Маринетт, отвлекаясь от Альи, чтобы принять от официанта их заказ. — Ну, если очень хочет, может делать мне предложение хоть сейчас, — Алья взмахнула ложкой для мороженого, — Статус невесты едва ли отличается от статуса девушки. Зато потом мы устроим такую свадьбу, что всякое время ожидания окупится. Сначала будет наша с Нино свадьба, потом ваша с Адрианом. Не смотри на меня так, все честно, дети не могут пожениться раньше родителей. Зато мы можем вместе поехать куда-нибудь на медовый месяц! Хотя я уверена, что мы будем видеться только на ужинах. А потом я и ты, скорее всего, забеременеем в одно время, потому что у нас и так синхронизированные циклы. Родим малышей-одногодок, которые будут расти лучшими друзьями, и если ваш Льюис не пойдёт в своего медлительного отца, то годам к 45 мы станем родственниками! Ты представляешь!? Маринетт слушала подругу с нескрываемым удовольствием. Она видела, что Алья и правда очень нервничала. Обычно ее разговоры были менее взбудораженными и более серьёзными, и сейчас, видимо, чувство вины побуждало ее всячески поднять Маринетт настроение. Но Маринетт не нужно было поднимать настроение. Она была счастлива, и сидящая напротив девушка была одной из немногих явлений, делающих ее счастливой. Даже после выходок вроде той, что была на дне рождении Маринетт. — Но ты сказала, что у нас будет двойная свадьба. Разве это не подразумевает свадьбу в один день? — поддразнила Маринетт. — Ничего личного, Маринетт, но моя свадьба – это моя свадьба. Ничего страшного не случится, если вы сыграете свадьбу на следующий день. И делать предложение на моей свадьбе тоже запрещено. Я серьезно. В наших пригласительных будет написано «Если ваш жених решит припасть на одно колено на нашей свадьбе, ему прострелят это колено во время свадебного салюта». Единственное условие, при котором мы можем сыграть свадьбу в один день, — это если мы с тобой решим пожениться. В противном случае, я не готова делиться своим праздником. Маринетт знала, что Алья говорит серьезно: они обсуждали свадьбу своей мечты сотни раз, на каждой ночевке с 13-ти лет, но Маринетт не могла не пошутить. — Ох, — нарочито грустно вздохнула она, — А я уже подумала, что тебе достаточно жаль по поводу своего поведения, чтобы разделить с лучшей подругой такой важный для тебя день. Под тихий смешок Маринетт Алья уронила голову на стол. Сидящие рядом посетители кафе бросали на них косые взгляды. — Не поступай так со мной! Я всего лишь напоила тебя в попытке свести с каким-нибудь горячим красавчиком, а ты собираешься разрушить мечту всей моей жизни? — Всего лишь? — театральное возмущение вырвалось изо рта Маринетт, — Да ты пыталась убить моего дорогого Льюиса! Несколько секунду Алья не поднимала головы, бормоча что-то про «женскую жестокость» и «долгие годы напрасной дружбы», но потом все же посмотрела на Маринетт. — Ладно, я готова пойти на компромисс, — она тяжело вздохнула и, опустив взгляд, сняла с пальца тонкое золотое кольцо с переплетающимися листьями, — Маринетт Дюпен-Чен, единственная луна моего ночного неба, моя путеводная звезда, мое божественное благословение, согласна ли ты стать моей женой? Алья протянула Маринетт кольцо, и, хотя выглядела она так серьезно, будто на самом деле неделями готовилась делать предложение, Маринетт видела скачущие в ее глазах искорки озорства. Маринетт взяла протянутое кольцо и нахмурилась. — Как я теперь могу быть уверена, что ты делаешь мне предложение, потому что любишь меня, а не потому, что хочешь загладить свою вину? — А я виновата так сильно, что ты теперь откажешься стать моей женой? Маринетт не смогла сдержать вырывающегося смешка. Она встала со своего места и, усевшись рядом с Альей на ее кресле, обняла подругу и опустила голову ей на плечо. — Ты ни в чем не виновата, Алья. Я безмерно благодарна тебе за все, что ты для меня делаешь. — Несколько дней после дня рождения ты ходила сама не своя. Я тебя знаю, там точно что-то произошло. Я думала, что ты злишься на меня. Если я сделала что-то не так, прости меня, пожалуйста. Меньше всего на свете я хотела испортить тебе день рождения, — выдохнула Алья ей в волосы, и Маринетт стало так уютно в объятиях девушки, под покровом ее тихого голоса, что она прикрыла глаза. — Я не могу на тебя злиться, потому что я тебя люблю, глупая. Ты не испортила мне день рождения, он просто был… необычный? Мне было весело, честно, — ответила Маринетт, надеясь, что ее слов будет достаточно, чтобы рассеять сомнения в душе подруги. Маринетт не врала. Это и правда был необычный день рождения. И ей правда было весело. Конечно, лишь до того момента, как захотелось плакать, но это уже были незначительные формальности. — То есть тебе понравилось напиваться и танцевать с высокими красавчиками? — хмыкнула Алья. Сердце Маринетт пропустило удар. Она не хотела, чтобы Алья начала развивать эту тему. Иначе она несомненно пришла бы к своим выводам, которые, в большинстве случаев, всегда оказывались правдивыми. — Зато мне не понравилось спать на паре по колористике, — ответила Маринетт, стараясь не выдать своего желания избежать дальнейшего расспроса. — Я уже знаю, как все исправить. Не твое занятие по колористике, конечно, а неудавшийся день рождения. В следующие выходные мы собираемся у Адриана. Никого лишнего, только мы вчетвером. И никакого алкоголя, обещаю. Что думаешь? Теперь мне обязательно нужно твое одобрение. Маринетт уже готова была согласиться, как внезапная мысль стрелой пронеслась в ее сознании, и она сразу же захлопнула рот. Она резко подняла голову, на мгновение испуг исказил ее черты, пока Маринетт не взяла себя в руки. — Почему у Адриана? Мы можем и у меня собраться. Да, мы давно не собирались у меня. Звучит как отличная идея! Решено, собираемся у меня в следующие выходные. Алья бросила на Маринетт непонимающий взгляд, на что Маринетт лишь криво улыбнулась. Меньше всего ей хотелось ворошить осиное гнездо: еще один укус мог стать для нее летальным. Девушки отвлеклись на подошедшего официанта: он забрал использованные приборы и принялся предлагать десерты. И пока Алья с интересом слушала его сезонные предложения, Маринетт пыталась вдохнуть хоть каплю воздуха через резко сжавшееся горло. Иногда осы выходили из ульев. Звуки на фоне померкли, свет стал тусклее, она смотрела сквозь официанта, в точку за его спиной, и периферическое зрение размылось, концентрируясь на конкретном объекте. Сейчас, сидя на месте Альи, она могла видеть, что все это время происходило за ее спиной. Но так ли ей нужно было это знание? Она подскочила с места, будто кто-то резко поднял температуру ее сидения, и вернулась на своё место, выхватывая из рук официанта меню, ставшее ее мантией-невидимкой. Она тяжело дышала, игнорируя вопросительные взгляды со стороны Альи. Маринетт пыталась взять себя в руки, но едва ли эти самые дрожащие руки, неспособные удержать даже меню, могли удержать контроль над ситуацией. За ее спиной, через два или три столика, напротив окна, под лестницей на второй этаж, сидел Феликс. Она хотела бы ошибиться, обознаться, выдать желаемое (или устрашающее) за действительность, но он сидел лицом к Алье, и эти хмурые брови и губы, смыкающиеся на вилке, она не могла не узнать. Как красный цвет на подсознательном уровне всех животных сигнализирует об опасности, так и лицо Феликса непреднамеренно стало для Маринетт условным рефлексом к бегству. Но сейчас мыслимых путей бегства просто не существовало. Потому что Феликс сидел прямо за ней. И сидел не один. Маринетт так быстро подскочила с диванчика Альи, что не разглядела ничего, кроме длинных густых каштановых волос, спадающих по спине девушки, сидящей напротив Феликса. И сейчас зуд в одном месте подначивал ее обернуться и досконально изучить всю картину. Маринетт не видела, как они зашли. Как давно они были здесь? Были ли они уже здесь, когда Маринетт пришла? Нет, маловероятно, ведь она была здесь уже достаточно давно. Значило ли это, что они прошли мимо неё, а она и не заметила? Возможно, пока она была занята своими записями в блокноте или увлечена Альей в захватывающий разговор. Заметил ли ее Феликс? И если да, то почему не поздоровался? А должен ли он вообще здороваться? Маринетт не знала, находятся ли они в тех отношениях, когда приветствие уместно. Может он ждёт, что она должна поздороваться с ним сама? Должна ли Маринетт встать и подойти к их столу? Она могла бы быстро поздороваться и вернуться к Алье, но тогда ей пришлось бы представляться перед его ... кем? Кем приходилась ему эта незнакомка? Девушкой? Тогда, получается, Маринетт собиралась поздороваться с девушкой, с чьим парнем ещё недавно делила жаркие поцелуи. Это выставляло Маринетт не в самом лучшем свете. От этой мысли становилось мерзко. До этого она не думала, что у Феликса уже могли быть с кем-то отношения. Или может они недавно познакомились? Или она была его коллегой? Подругой детства? Тогда Феликс вполне мог бы представить Маринетт сам. Хотя она не помнила, упоминала ли при нем своё имя. Кем тогда он ее представит? Подругой брата? Случайной знакомой? Случайной незнакомой? Также оставалась вероятность, что он просто сделает вид, что видит ее впервые, и с презрительным взглядом отвернётся. Так может Маринетт тоже стоило так поступить... Кто-то резко вырвал меню из ее рук, и Маринетт вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. — Ты меня вообще слушаешь? — недовольно спросила Алья. — П-прости, я просто задумалась над десертом, — Маринетт встряхнула головой, фокусируя мысли на еде, — Я буду профитроли с шоколадной глазурью. — Это, безусловно, отличный выбор, но официант давно ушёл. Маринетт тяжело вздохнула. Желание обернуться так и не исчезло. Зато появилось желание поскорее отсюда сбежать. — Пока ты игнорировала мое существование, я спросила у тебя, чем ты занималась, когда ждала меня, — Алью совсем не задела рассеянность девушки (та со времен школы любила парить в облаках, стоит заметить), — Я видела твой блокнот. Все еще ведешь личный дневник? Маринетт перевела взгляд на сумку, в которую убрала блокнот. Она была рада любой возможности отвлечься, ведь ничего из того, что осталось позади, не стоило ее внимания. — Я выписывала контакты местных бутиков. Скоро практика, и я хотела бы решить этот вопрос прежде, чем меня распределят в какой-нибудь завод по сбору китайских швейных машин. На самом деле, этот вопрос очень волновал Маринетт. И намного сильнее, чем обедающий в том же кафе Феликс. Она провела всю неделю, расспрашивая старшекурсников и обзванивая разные французские бренды в надежде найти свое место в низинах модной индустрии. Сегодня она собиралась посетить два магазинчика и попытать судьбу. Алья оторвалась от своего десерта. — Ты не собираешься проходить практику в «Агрест»? — с искренним недоумением спросила она. — Габриэль практически не берет практикантов. Это либо иностранцы, либо лучшие студенты среди выпускников. А первокурсников и подавно никто брать не хочет, — Маринетт не смогла сдержать разочарованного вздоха. — Я повторю свой вопрос. Ты не собираешься проходить практику в «Агрест»? — Я знаю, к чему ты клонишь, Алья. И раз уж на то пошло, то нет, я не собираюсь проходить практику в «Агрест». Нет, я не собираюсь просить об этом Адриана. И нет, мне не нужно, чтобы за меня спрашивала ты, спасибо. Алья лишь пожала плечами. — Ты от многого отказываешься. Маринетт раскрыла рот в попытке оправдаться, но замолкла. Она втянула голову в плечи, сжалась и уменьшилась в размерах, наблюдая, как Феликс, пройдя мимо, остановился у выхода, чтобы придержать спутнице дверь. Он вышел из кафе, не одарив ее ни единым взглядом. Все было наоборот: Маринетт, казалось, слишком многое себе в последнее время позволяла. Но Алье об этом знать было необязательно.

***

Возможно, она слишком поспешила с выводами, утверждая, что сегодня был ее день. Как оказалось, этот день ей не принадлежал. Все, что у нее было, это горстка неудач и легкий шлейф растворившегося хорошего настроения. Она не думала, что это окажется так сложно. Не думала об этом, когда малышкой наряжалась в мамины длинные платья и необъятные отцовские пиджаки и устраивала показы мод. Не думала об этом, когда на уроке рукоделия учительница привела в пример сшитую ею юбку. Не думала, когда в пятнадцать лет впервые вышла на улицу в платье, которое спроектировала и сшила сама, когда в семнадцать лет подавала документы в академию моды и поступила. И задумалась она лишь тогда, когда вторые двери подряд закрылись за ее спиной с не обнадеживающим «Мы подумаем и свяжемся с вами». И эти люди даже не пытались сделать вид, что на самом деле собираются думать над ее предложениями. Записали ли они вообще ее номер? Возможно, они играли в «три в ряд» вместо того, чтобы сделать это. Это был абсурд. На какой ответ они рассчитывали, спрашивая Маринетт о ее опыте работе? О выполненных проектах? Хотели ли они услышать о ее подработке в пекарне с тринадцати лет или ожидали, что ее наряды закрывали последний показ прошлогодней недели моды? Она только недавно перешагнула порог совершеннолетия, и вся прелесть полноценных трудовых отношений ждала ее впереди. Но эти выскочки из пыльных бутиков, чьи названия знают исключительно как «Ну, это, то самое на третьей улице» и чья выручка все еще держится исключительно на добром слове и божьей помощи, листали ее портфолио так, словно им предложили прочитать пользовательское соглашение перед скачиванием мобильного приложения. Наверно, Маринетт прервала их обед. В противном случае, она не могла понять, откуда на их лицах было столько осуждения. Это было несправедливо. Маринетт не ожидала ничего сверхъестественного от этой практики, но все же надеялась делать что-то полезнее, чем перебор тканей на складе. Вероятно, кто-то посчитал бы ее стремления наглыми и чересчур самонадеянными, но у Маринетт было столько идей и предложений, и она не могла ждать еще несколько лет для их реализации. Хотя, судя по всему, именно это ей и придется делать. Потому что два бутика отказали ей сегодня лично, еще два прислали электронные письма с сожалениями, а один даже сбросил звонок, стоило ей начать говорить. Маринетт 18:22 Если я отчислюсь, ты возьмёшь меня к себе в дом нянечкой для своих детей, работающей за еду? Адриан 18:23 Тут должна быть шутка, и я обязательно придумаю ее позже За рулём Маринетт 18:23 Поняла, прости Напиши как будешь свободен Адриан 18:26 Ты дома? Я могу заехать минут через 20 Перед тренировкой Маринетт 18:26 Я пока у парка напротив администрации Жду автобус Буду дома только минут через 40 :( Адриан 18:27 Я тебя довезу Жди Сейчас приеду Маринетт колебалась. По расписанию ее автобус должен был приехать через 4 минуты, и тогда она бы без проблем добралась до дома. Это был привычный маршрут, которым она пользовалась регулярно, и не было никакой необходимости дергать Адриана. Маринетт всегда было неудобно, когда Адриан порывался ее подвезти. Но она никогда не отказывалась. И дело было даже не в машине, а в эгоистично трепещущем под ребрами чувстве, которое вспыхивало каждый раз, когда Адриан выходил из машины, чтобы в роли истинного джентельмена, которым он и являлся, открыть для неё дверь, а потом, сев на водительское место, убедиться, что она пристегнулась, и отвезти ее в любое место планеты, куда бы она ни попросила. И дело было даже не в том, что она любила его. Ее любовь не была магнитом, тянущим ее к нему, а скорее маленьким собственным вечным двигателем, зажигающим ту лампочку, что освещает ей путь. Это была ее маленькая тайна, которая принадлежала только ей и была обречена навсегда остаться всего лишь источником светлой грусти. Нет, дело было не в этом. Ей просто нравилось проводить время с Адрианом. Без ярлыков, статусов и оправданий. Не как с возлюбленным, не как с другом, не как с братом, но как с человеком, чье одно лишь присутствие расставляло все по местам. Он не поднимал ей настроение. Когда Маринетт было грустно, он позволял ей грустить, помогал ей осилить тот путь, по которому вела ее жизнь, держал за руку, чтобы та не заблудилась в собственным чувствах, и просто был рядом, чтобы убедиться, что она не станет прятаться за железными оковами. Когда Маринетт была счастлива, он тихо радовался вместе с ней, напоминая, что быть счастливой — это ее безусловное право, которое она более чем заслужила и которое никто не в праве у нее отобрать. Адриан делал все, чтобы она была независимой, — как от себя самого, так и от всех остальных — и это заставляло Маринетт лишь сильнее ощущать свою необходимость в нем. Как порочный круг, каждое звено которого смыкалось на Адриане. Маринетт следила за тем, как уезжает ее автобус. И спустя несколько минут подъехала машина Адриана. И Адриан, как обычно, вышел из машины, чтобы открыть перед Маринетт дверь и запустить по-новой свой порочный круг. — Я бы не хотел, чтобы ты была няней моих детей, — начал Адриан, стоило машине тронуться, — Как образцовый отец, я не могу допустить, чтобы ты уронила кого-нибудь. Вдруг кто-нибудь из моих детей начнет говорить, растягивая слова, как Хлоя? Или решит пойти по стопам знаменитого деда? Прости, Маринетт, я тебя люблю, но ты слишком неуклюжая, а я забочусь о головах своих нерожденных детей. Оплеуха настигла Адриана незамедлительно. — Зато, я смотрю, о своей голове ты вообще не заботишься, — ответила Маринетт, по-доброму вздыхая, — Ты ужасен. Если над этой шуткой ты думал с тех пор, как написал мне сообщение, то я готова выйти из машины на полном ходу. Ты безнадежен. — Ты любишь мои шутки. Да, она любила, черт возьми. — Нет, — ответила она, — Это тебя, судя по всему, в детстве роняли, раз теперь у тебя такое чувство юмора. Адриан рассмеялся. — Ну, это еще один аргумент в мою пользу. Ты же не хочешь, чтобы у моих детей было такое же чувство юмора? Маринетт откинулась на спинку сидения, чувствуя, как расслабляются плечи и легкая улыбка расцветает на губах. — Может тебе тогда не заводить детей? — с вызовом спросила она. — Может тебе тогда стать их матерью? — Адриан принял вызов и, сам того не подозревая, выиграл, используя самый подлый прием. Маринетт застыла. Ее мозг остановился, все органы одновременно прекратили свою работу, каждая клетка замерла — тотальная ошибка подорвала ее систему, запуская аварийную перезагрузку. Адриан бросался словами легко и беззаботно, совершенно не думая о том, сколько ещё вонзившихся в её сердце ножей она сможет выдержать. Он говорил четко и громко, вкладывая в слова своё горячее сердце и смотря на неё так, будто на самом деле имел это в виду. Эти шутки почти заставляли ее плакать. Маринетт прикусила нижнюю губу и поспешно отвернулась к окну, уставившись на проносящиеся улочки города. — Ты не против, если мы сначала заедем ко мне за спортивной сумкой? — неуверенно спросил Адриан, почувствовав сменивший направление ветер. Маринетт в ответ непонятно хмыкнула, что, как Адриан выяснил из многолетнего опыта, означало ленивое согласие. — Ты расскажешь, что случилось? Почему ты резко захотела отчислиться? — спросил Адриан, поняв, что его попытка развеять обстановку едва ли не ухудшила ситуацию. Маринетт сделала тяжелый вздох, прежде чем заговорить. — Я искала место для практики, но почти все мне отказали, — тихо начала она, надеясь, что он не начнёт настаивать на работе в «Агрест». Это был вопрос принципа. «Агрест», как это было не парадоксально, в любое время мог открыть перед ней двери. Но это было не потому, что неприступная фирма по достоинству оценила ее выдающиеся способности, а потому, что лишь один конкретный Агрест считал ее достойной работы там. И это был не Габриэль. Это не было тем, к чему она стремилась. Ей не нужен был престиж, ее не интересовали пустые статусы — она искала опыта, любого, положительного или отрицательного, полезного для ее первых самостоятельных шагов. Так что, хоть «Агрест» и стал бы льстивым комплиментом, он не был ее главной целью. — Не рано ли ты начала? Практика только в следующем семестре, — ответил Адриан. — Моя практика начинается через две недели. — Что? Почему тогда моя практика в следующем семестре? — Потому что ты был достаточно умным, чтобы выбрать управление, а не моду. — Ну вот, пока ты будешь отдыхать на каникулах, я буду учиться, — с наигранной грустью выдохнул Адриан. Маринетт выпустила смешок. — Это не каникулы, Адриан, это практика. — Ну, я примерно так и сказал, — Адриан свернул на свою улицу, — А зачем ты вообще что-то ищешь? Разве не универ направляет студентов? — Все старшекурсники говорят, что если не подсуетиться и не выбить себе место самому, то тебя отправят перебирать бракованные иглы. Я собрала с их слов все места, в которые когда-нибудь принимали первокурсников, и добавила несколько пунктов сама из интернета, но, кажется, это бесполезно. Если мне суждено уколоться одной из игл и заснуть вечным сном, то я хотя бы высплюсь. — Или подцепишь что-нибудь, — под нос пробубнил Адриан и, протянув руку, в приободряющем жесте сжал её ладонь, — Не переживай, Мари, это не то, о чем нужно волноваться. Пришли мне свой список, я посмотрю, кого ещё туда можно добавить. У меня есть несколько вариантов в уме, кто мог бы взять первокурсника на практику. Мы обязательно что-нибудь найдём. Маринетт сжала его руку в ответ. Ей и правда стало легче. Адриан всегда выполнял свои обещания. Она внимательно следила за тем, как раскрываются перед ними тяжелые ворота, и машина останавливается напротив главного входа особняка. Быстрые мурашки пробежали по коже девушки. — Ты пойдёшь со мной или подождёшь меня здесь? — спросил Адриан, отстегивая ремень безопасности. Маринетт свой ремень отстегивать не стала. На территории этого дома не существовало лишних мер безопасности. — Все в порядке, я подожду, — ответила Маринетт. Адриан кивнул и вышел из машины. Маринетт съехала вниз по спинке сидения, пытаясь потеряться в складках салона. Если раньше этот дом пугал ее злобной физиономией Габриэля Агреста, то теперь хватало лишь одной мысли о его старшем сыне, чтобы пойти более длинным маршрутом, лишь бы не проходить мимо этой улицы. Хотя Феликс не казался таким страшным. У него не было грозного лица его отца, не было его раздутого высокомерия и пугающего стремления к тотальному контролю. Но он все ещё оставался слишком... неоднозначным. Скорость, с которой он разгонялся от равнодушия до заинтересованности, вполне могла бы стать лидирующей на любой гонке Формулы 1. Это была его собственная гонка, где он всегда возвращался к линии старта — равнодушию. Каким бы страстным он ни был, каким бы флиртующим или издевающимся не казался в эту секунду, он снова и снова возвращался к безразличию, будто все, что было до этого, ничего для него не значило. Хотя, что значит «будто»? Так казалось Маринетт, и, несмотря на то, что она терпеть не могла быть предосудительной, это мнение крепко закрепилось в её разуме, и она не горела желанием его опровергать. Тем более эмпирическим путём. Резкий звонок заставил Маринетт подскочить на месте. Она принялась судорожно рыться в сумочке в поисках телефона, дыхание сперло в надежде получить долгожданный положительный ответ от одного из бутиков. Но она достала телефон, и разочарование смешалось с недоумением. Её телефон молчал. Она огляделась и наткнулась на телефон Адриана в бардачке. На экране высветилось предостерегающее «Отец». Ладно, возможно, Феликсу ещё придётся конкретно подрасти, чтобы начать вызывать в Маринетт подобный ужас. Она схватила телефон Адриана и рванула в дом. Её совесть не простит ей смерть лучшего друга, погибшего из-за пропущенного по ее вине телефонного звонка. Маринетт перескакивала ступеньки, боясь не успеть. Но когда входная дверь сама распахнулась, и она влетела в высокую эффектную блондинку, Маринетт, казалось, перестала торопиться. Она в изумлении таращилась на девушку, которая с милой улыбкой пробубнила ей что-то вроде «Простите, я вас не заметила» и направилась к воротам. Телефон в ее руках перестал звонить, а она продолжала пялиться на удаляющийся силуэт. У неё были густые белокурые волосы, уложенные в длинный конский хвост, одежда отлично подчеркивала стройную фигуру, дружелюбная улыбка дополняла мягкие черты лица. Маринетт стряхнула с себя наваждение. Было так непривычно видеть выходящую из дома Габриэля Агреста незнакомую девушку, что Маринетт опешила. Потом вновь перевела взгляд на телефон в её руке и решила все же узнать подробности у Адриана. Она только поднялась на второй этаж, как дверь в конце коридора щелкнула, и из душевой вышел Феликс. Маринетт остановилась. Как и ее способность думать. Феликс вышел в одном полотенце, обёрнутом вокруг его бёдер, по выразительным мышцам груди стекали капли воды, очерчивая кубики пресса и теряясь в складках махровой ткани, мокрые пряди непослушных волос торчали во все стороны. Маринетт не могла заставить себя оторвать взгляд, это завораживающее зрелище приковало ее внимание. Феликс мимолётом взглянул на неё и, едва заметно кивнув, скрылся в своей комнате. Картинка встала на свои места, и обнаженный Феликс, к сожалению или к счастью, занимал весь передний фон этой картины. Не было смысла спрашивать у Адриана, что за девушка покинула их особняк. На этот вопрос мог ответить только другой Агрест. — Маринетт? — послышался рядом голос Адриана, — Почему ты не в машине? Маринетт безотрывно смотрела вперёд, туда, где ещё минуту назад стоял Феликс. Она вытянула руку, протягивая Адриану телефон. — Тебе... тебе звонил отец.