Ревность

      Рихард и Тилль вернулись домой, когда солнце давно село, а на смену дню пришёл холодный зимний вечер, окутывающий город тяжёлым бархатным покрывалом, сотканным из сумерек и снега. Этот бесконечно долгий день вымотал обоих основательно. Круспе, сняв лишь куртку и ботинки, рухнул на постель и блаженно вздохнул, потягиваясь всем телом. В голове стоял гул, виски сжимало, а усталость каталась по коже, противно покалывая.       — Господи, наконец-то ... — протяжно протянул гитарист. — Я уже и не надеялся, что этот день закончится. Я выжат, как ... Как лимон.       — Да? — скептически хмыкнул Линдеманн, тоже входя в комнату следом за любимым. — И что же тебя так утомило? Флирт с этой эстетик гёрл или подкаты старого маразматика?       —Я же не виноват, что такой красивый уродился, — усмехнулся Цвен, не открывая глаза. Он и так знал, что фронтмен смотрит на него, недовольно щурясь.       — Блять, как спокойно спать по ночам, зная, что каждая сука мечтает соблазнить моего мужа?       — Один старый хрен и ебанутая на голову девка вроде не должны быть поводом для паники, — ответил Рихард, открывая, наконец, глаза и глядя на мужчину.       Тот стоял возле окна, сложив руки на груди и угрюмо хмурясь, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень недовольства. В такие моменты Круспе еле сдерживался, чтобы чем-нибудь в него не запульнуть.       Ревнивая, блин, задница.       — Заметь, это всё произошло за один день, — отметил Тилль, всё ещё излучая волны гнева. — И ты бы видел со стороны своё довольное лицо, когда эта шлюха тебе глазки строила. Так и растёкся, так и поплыл.       — Только не говори, что ты всерьёз поверил в то, что я купился на этот цирк. Я просто пытался сбить её с толку и заставить расслабиться, чтобы она поверила, будто я на неё запал. Ничего большего.       — Доиграешься ты у меня, — пригрозил вокалист, укоризненно покачав головой. — Посажу тебя дома под замок, чтоб никто не уволок.       — Ты же знаешь – это не поможет, — развеселился гитарист. Ему бы очень хотелось, чтобы Линдеманн выполнил свою угрозу: ролевых игр в их интимной жизни ещё не случалось. — Я ведь всё равно от него избавлюсь.       — И что мне с тобой таким красивым и соблазнительным делать? Я глазом моргнуть не успеваю – тебя уже кто-то пытается клеить.       — Что со мной делать? — Цвен наигранно задумался. — Хм-м, даже не знаю ... Для начала можешь просто меня поцеловать.       — Просто поцеловать, говоришь … — оторвавшись, наконец, от подоконника, Тилль навис над Рихардом, точно коршун над добычей. — С тобой с ума сойти можно … — произнес он, лаская лицо мужа жадным взглядом.       — Можно, но не нужно. Мне нет дела до разных, там, девиц, будь они хоть королевами красоты, хоть жрицами любви.       — А до парней?       — Пусть они все идут на хуй, у меня муж есть, — ответил Круспе, тяжело дыша и ощущая острое возбуждение в паху. Живот скрутило сладким предвкушением, тело задрожало от нетерпения. Потянувшись губами, он легко мазнул ими по щетинистой скуле фронтмена. — Самый лучший, хоть и безумно ревнивый.       — Да как тут не ревновать, если все, кому не лень, пытаются кадрить тебя у меня на глазах, — Линдеманн терял остатки самообладания, держась из последних сил. Желание раскалённой лавой сочилось по венам, скапливаясь где-то внизу живота. Мужская плоть налилась кровью, и ткань боксеров причиняла неудобство и боль. — Я ещё более-менее нормально держался. Ладно старикан – у него, походу, реально маразм, но эта бич гёрл явно не наивная и застенчивая. Я вообще в шоке, что она тебе свой номерок не сунула тайком.       — Прикинь, она сунула, — поиграв бровями и расплывшись в улыбке, признался гитарист, наблюдая за реакцией вокалиста.       — Когда?!       — Когда ты отошёл по телефону поговорить, она сказала, что если у меня будет желание, — он нарочно выделил последнее это слово, — то я могу навестить её каким-нибудь вечерком и скрасить унылые зимние будни, и всунула мне в руку листок с номером.       — А ты?       — А что я, Тилль? — невинно моргнул Рихард и сексуально прикусил нижнюю губу, поймав ошалевший, безумный, полный неистовой страсти взгляд любимого. — Я выкинул его в урну, как только она ушла.       — То есть ты сначала взял её номер? — прошипел разгневанный мужчина, всё так же пристально глядя в глаза Цвена, желая прочитать в них ответы на свои вопросы и всё так же мучаясь каменным стояком.       — Дурак ты, Тилльхен, — он цыкнул, любуясь разгневанным лицом своего мужа. Он понял, что перегнул палку и эта глупая игра приняла идиотский поворот. Пора прекращать. — Ты же прекрасно знаешь, что мне никто кроме тебя не нужен.       — Да, знаю, — смягчился вокалист, погладив Круспе по волосам. — Но смотреть на эти жадные, похотливые взгляды очень неприятно. А взгляды этой Дамы из Амстердама были весьма красноречивы. Она прямо-таки жаждала стянуть с тебя одежду …       — В данный момент я хочу, чтобы это сделал ты. Я хочу, чтобы ты стянул с меня эту чёртову одежду и разделся сам.       — Какой ты нетерпеливый, — промурлыкал Линдеманн, прокладывая дорожку из поцелуев от шеи к груди Рихарда.       Ловкие пальцы фронтмена выудили сначала одну пуговицу из петлицы, а затем и все остальные. Гитарист нетерпеливо ёрзал, покусывал нижнюю губу и хаотично шарил руками по накачанному телу. Это тело всегда лишало его остатков разума, заставляя хотеть Тилля до спазмов в горле. Ладонь вокалиста легла на грудь Цвена и пробралась под края рубашки, касаясь обнажённой кожи. Круспе рвано вздохнул, наслаждаясь ласками.       — Люблю смотреть, когда тебе хорошо, — довольно произнес мужчина, хитро улыбаясь. — И люблю быть этому причиной.       — Я заметил, — пробормотал Рихард, чуть потянув любимого на себя.       Их уста соприкоснулись и слились в сладком, пьянящем поцелуе. Губы Линдеманна были жадными, чуть грубоватыми, настойчивыми. Гитарист еле слышно стонал, прикрыв глаза и запрокинув голову назад. Очень скоро рубашка полетела куда-то в сторону. Пальцы фронтмена нащупали ремень брюк и настойчиво дёрнули серебристую пряжку.       — Да я в рот ебал эту хуйню!       — Тебе помочь? — усмехнулся Круспе, наблюдая за попытками мужа снять с него штаны.       — Сам справлюсь.       Когда ненужная деталь гардероба наконец была побеждена, Тилль нетерпеливо снял с Цвена штаны и отбросил их к рубашке. Вся одежда валялась на полу бесформенной кучкой. Теперь Рихард лежал перед ним обнажённый, уязвимый и невероятно прекрасный.       — Боже, как же я хочу тебя ...— прохрипел вокалист, вновь нависая над гитаристом.       — Так возьми, — ответил тот, нежно проведя большим пальцем по губам Линдеманна. — Я весь твой.       — Конечно, мой ... — выдохул мужчина, наслаждаясь разгорячённой кожей Круспе. — Только мой ...       Цвен отдавался ему со всей страстью, без стеснения демонстрируя всю степень своего блаженства. Его стоны проникали в глубь сознания фронтмена, заставляя желать его ещё сильнее. Он извивался под сильным телом мужа, мечтая слиться с ним как телом, так и душой. Хриплое, тяжелое дыхание обжигало лицо Тилля, заставляя его вспыхивать, точно свечка. Он брал Рихарда неистово, ретиво, жадно, желая показать, как сильна его любовь. Он шептал имя гитариста, нежно кусая мочку его уха, заставляя стонать ещё громче, шипеть и судорожно ловить ртом воздух.       — Тилль … — сорвалось с блестящих губ Круспе, и тело вокалиста пробило разрядом тока.       — Ах-х-х ... — вырвалось из груди, и волна оргазма захлестнула его, унося в бездну наслаждения.       Когда перед глазами вновь проступили чёткие очертания комнаты, а в голове прошёл гул, Цвен облизнул пересохшие губы и спросил, всё ещё тяжело и надсадно дыша.       — Ну что?.. Надеюсь, я смог … Ах-х … Продемонстрировать тебе всю свою любовь?       — Да, — пытаясь отдышаться, отозвался Линдеманн. Пот заливал глаза, и он, нащупав край простыни, утёр ею лицо. — Я улавливал это в твоих стонах, ощущал в вибрациях тела и чувствовал сердцем.       — И прекрати меня ревновать. В конце концов, это они хотят меня, а не я их. Так и умом тронуться недолго.       — Ты прав, — согласился фронтмен, нежно целуя Рихарда в плечо. — Сам не понимаю, почему так. Какая-то вспышка в голове – и я уже готов убивать. Ревность – это ужасное чувство. Она словно режет меня на части, кромсает на мелкие куски, лишая здравомыслия. Знаешь ... Порой я чувствую себя совершенно беспомощным. Знаю, это глупо и у меня нет повода не доверять тебе. Но страх … Липкий, холодный, безжалостный … Он сводит с ума. Я вижу, как реагируют на тебя другие люди, и этот панический страх захлёстывает меня ...       — Чего ты боишься, Тилль? — спросил Круспе, ласково поглаживая волосатую грудь мужа, ощущая под ладонью биение любимого сердца.       — Потерять тебя ... — признался вокалист, болезненно морщась. — Даже смерть не так страшит, как осознание того, что ты можешь уйти от меня.       — Выкинь эти мысли из головы. Выдери их, нахуй, с корнем, как ебучие сорняки. Я люблю тебя и хочу быть с тобой столько, сколько отведёт нам судьба. Без тебя моя жизнь … Она не была полной. А сейчас каждый день такой яркий, наполненный безграничным, упоительным счастьем. Потому что у меня есть ты. Я не умею красиво говорить, но я постараюсь, чтобы у тебя не возникало и тени сомнений в моей любви.       И Линдеманн поверил. Он прижал к себе любимое, желанное тело, а из груди его вырвался вздох облегчения. Все сомнения в миг испарились, и на их место пришло блаженное чувство полного умиротворения. В конце концов, ведь его любимый гитарист сейчас тут, с ним, а больше ему для счастья ничего и не нужно ...