***
Одиннадцатый класс — жуткая пора. Для всех, кто еще не дорос — это способ припугнуть и заставить учиться. Мол, ЕГЭ не сдашь, никуда не поступишь и к двадцати пяти уже подохнешь от холода и голода в коробке у входа в какую-нибудь церквушку. И ведь понимаешь подсознательно, что это бред сумасшедшего, но все равно веришь. Мало ли, как судьба повернется, а становиться бомжом… ну не сильно хочется, правда же? Те счастливцы, что уже пережили этот год (а таких примерно половина, судя по сводке новостей) делятся на две категории. Первые поступают в ВУЗы, даже иногда заканчивают их, и выходят во взрослую жизнь с маленькой синей книжечкой (вундеркинды с красной скорее исключение и, к сожалению, дальнейшая их судьба мало чем отличается от судьбы менее усердных учеников) и те, кто начинают работать по образованию, а главное доволен этим — смело могут говорить, что выиграли эту жизнь. Обычно, не всем в этом везёт, а потому мемы про нелюбимую работу, на которой ты должен батрачить до пенсии, дабы прокормить семью, можно описать таким ёмким и нынче модным «жиза». Вторые же, либо вылетают посреди учебного года, либо даже никуда и не поступают. Как показывает практика, такие люди быстрее находят себя и с большей вероятностью будут заниматься «своим» делом, а если Фортуна их ещё и не пошлет куда подальше, то и «работа на дядю» им не светит. Правда, есть нюанс. Таких самоучек всегда будут воспринимать не достаточно серьезно, а конфликтов с родственниками, да и не только с ними, будет не избежать. Но, как говорится, каждому вегетарианцу свой овощ. Что же на этот счёт скажут сами одиннадцатиклассники? Скорее всего, что они хотят сдохнуть (некоторые, кстати, так и делают — мы их понимаем, но сердечно просим остальных так не поступать, а если очень уж хочется поступить — множество учебных заведений к вашим услугам). И их желания зачастую кажутся полностью оправданными и понятыми. Когда разговоры, что в семье, что в школе только об экзаменах; когда в семнадцать от тебя весь мир требует, чтобы ты уже знал, чем хочешь заниматься всю жизнь; когда ты плевать хочешь на все экзамены, в голове ветер, и все мысли только о том, как бы не запороть свидание, да встретить рассвет у кого-нибудь из друзей на хате, куда тайно будет доставлена выпивка или, в конце концов, просто нормально выспаться и хотя бы день не забивать голову объёмом знаний, который, по ощущениям, не каждая техника вместит — хочется волком выть. Хотя в каждом правиле есть исключение. Арсений. Многим, кто его не знал в детстве, могло показаться, что он родился взрослым, а в школе оказался благодаря счастливой случайности, а точнее — юной внешности. У него по-детски чистая и гладкая кожа, хотя лет через тридцать на ней проступит множество морщин, в особенности на лбу, а всё потому, что не надо постоянно хмуриться, корпя за учебниками. Его ещё не набравшие массу несуразные конечности вкупе с развившейся сутулостью и очками на минус пять только больше указывали на его настоящий возраст. Но вопреки образу классического подростка-ботаника (коим он впрочем и являлся) его ментальный возраст вполне мог побороться за место на витрине какого-нибудь исторического музея или антикварной лавки. Арсений рассуждал непривычно здраво и четко, в отличие от одноклассников. Он точно знал, чего хочет добиться, как это сделать, что нужно учесть и что предстоит для этого преодолеть. Дипломатом быть — штука ответственная и сложная, это вам не игры, здесь всё серьёзно. Тем более, если представлять перед собой того самого иностранца в дорогом костюме, сидящего в посольстве где-то заграницей. Так что пока у его друга — Серёги Матвиенко — трагедией было неудачное свидание или проигрыш в компьютерной игре, у Арса — четвёрка за контрольную по профильному. Если Оксанка — милейшая девчонка-второкурсница, которая печёт, Попов не побоится этого слова, ахуенные кексики, а по совместительству соседка Арсения и ярая поклонница Софи Лорен — тратит всё свободное от учёбы и хобби время на здоровый сон, то Арсений, кажется, вообще забыл это словосочетание. Класса с восьмого кофе стал неотъемлемой частью жизни, снотворное — необходимостью. Когда Попов узнал, что кофе с колой образуют ядерную смесь, бодрящую почти как энергетик, красная жестяная банка уже никогда не покидала его холодильник. К сожалению, это никак не помешало «Монстру» вскоре появиться там же. Если вам покажется, что Арсений Попов повернут на учёбе, то я вас поздравляю — не показалось! Если вы ещё и предположите, что у него проблемы в общении с девушками, то окажитесь правыми — тем более в отношении прекрасного пола. В отношениях, если точнее. Арсений понял, что он гей года полтора назад, ещё классе в девятом, когда после эротического сна с каким-то американским актёром проснулся весь в поту и со вставшей проблемой. А немного погодя месяца четыре сох по однокласснику. Но эту информацию он принял совершенно спокойно. Нет, конечно, первые пару недель Арс переживал и пытался все исправить. А когда до него дошло, что это бесполезно и себя не изменить, понимание, что надо просто научиться с этим жить, пришло само собой. В конце концов, ему вряд ли когда-нибудь будет дело до отношений, по крайней мере, пока не закончится учёба. А за шесть с лишним лет, он успеет детально продумать, как ему быть дальше. Никому, включая родителей, Арсений об ориентации не рассказывал. Ну, почти никому. Из всех людей только с двумя у Арсения получалось нормально общаться (нормально, то есть без неловких пауз, потных ладоней и косых взглядов), и именно они были в курсе всей ситуации, потому что каким бы скрытным Попов не был, эти двое были своеобразным мирком, где Арс мог расслабиться и поговорить по душам. Свихнуться от количества мыслей может каждый — народная мудрость. Только если от Оксаны он узнавал последние новости района, больше похожие на сплетни, плакался ей, когда совсем плохо и отдыхал мозгом, слушая щебетания о новом парне или невыносимых преподах, то Сережа по праву мог назваться лучшим другом, и даже не потому, что являлся единственным. Вообще не понятно, как два настолько разных человека могли сойтись. Вероятно, где-то во вселенной произошел сбой. Хотя с другой стороны, они идеально дополняли друг друга. Открытый, прямолинейный, уже возмужавший, иногда комичный Матвиенко — маленького роста, с китайским мандарином на голове и кавказской внешностью, и статный, классически красивый, пусть пока недозревший, одиночка Попов. Серёжа, несмотря на свой образ альфа-самца был неожиданно эмпатичным и ранимым. И то, что нашёлся человек, понимающий Арсения без слов — настоящее чудо. Наверно, Сережу можно было бы сравнить с собакой, но не в плане того, какая он иногда сучка, — это прерогатива Попова, — а своей верностью. Ещё давным-давно, в шестом классе Серёга подошел к новенькому застенчивому мальчику и предложил заобщаться. С тех пор они ни на шаг друг от друга не отходили, а Матвиенко стал самой надёжной опорой и защитой. Последнее особенно помогало в отношении пацанов из параллельного класса, которым тихий заучка не давал покоя. Арс в долгу не оставался, поэтому как раз с шестого класса у Серёги резко повысилась успеваемость. И, в принципе, всех всё устраивало, пока не наступил этот несчастный одиннадцатый класс, когда Серёга фактически Арсения начал терять. Уже третий месяц тот почти не спит, только и делает что учится. При чём на выполнении домашних заданий его учёба не заканчивается. Бесконечные пробники, демоверсии вступительных в ВУЗы, дополнительные в школе и вне её, несколько иносранных (по словам Матвиенко) языков, беспросветное количество статей и курсов, которые надо обязательно законспектировать и вызубрить. Конечно, ЕГЭ на носу, все дела, но не до такой же степени, в конце-то концов! Апогеем всего стал день, когда друзья договорились встретится, но Арс все никак не появлялся. Задолбавшийся ждать у подъезда на ноябрьском холоде Серёга, можно сказать, ворвался в чужую квартиру, благо родители друга были в длительной командировке. К удивлению коротыша, дверь была не заперта, в комнате всегда педантичного Арсения творился бардак: вещи раскиданы, на всех поверхностях — чашки, кружки, стаканы из-под кофе, из мусорного ведра выпало несколько черных жестянок со всем известными зелеными полосками; сам же виновник сея торжества, скрючившись похуже вопросительно знака, дрых за столом, уложив голову на очередной учебник. Зная любовь друга доводить все до крайней точки, Матвиенко тогда нехило так перетрухнул. Этот упёртый баран плевать хотел на свое здоровье и доказывал это уже не раз: то в минус двадцать без шапки и в осенних ботинках выйдет, то с температурой в школу попрется, потому что контрольная, то не спит по несколько суток, мешая кофе с чем похуже. Потому-то Арсений и был совершенно наглым образом выдернут из бредового сна, бормоча под нос что-то про словообразование в немецком, параллельно с бегин, беган, бегун и Пифагоровыми штанами. С почти черными мешками под краснющими от недосыпа глазами, помятый и растрепанный, с зеленоватым оттенком кожи — вот такого Арсения обнаружил Матвиенко, и его ангельскому терпению пришел конец. Тогда Попова насильно заставили звонить классной руководительнице с предупреждением о болезни, а сам Сережа решил установить над другом самый точный контроль — свой собственный. Чета Поповых собиралась вернуться только через две недели, а матери Серёжи было откровенно плевать, где шляется сын днём, и где ночует. Так что, по сути, он просто к Арсу перебрался жить. Пока Матвиенко добросовестно дохаживал последнюю учебную неделю перед каникулами, Арсению оставалось только спать, потому что Сереже пришлось пойти на крайние меры и засунуть все учебные пособия куда подальше, то есть к Оксане в квартиру. Та же судьба коснулась и энергетиков, только место их сбыта было весьма конкретным — помойка. Как и любому человеку, привыкшему к постоянно работающему мозгу, Арсению вскоре опостылело сидеть дома без дела. На улице в ноябре делать нечего, телевизор отупляет, Оксана гостила у очередного парня (заочное обучение имеет свои плюсы), а значит ей явно было не до скучающего соседа. Беспокойство, что он не успевает подготовиться ни к чему, уже под конец первой недели переросло в тревогу, и Арсу начало казаться, что он постепенно сходит с ума. Он стал дерганым, нервным и часто срывался на Серёгу. Тот понимал, что у Попова что-то вроде ломки, только вместо травы ему нужны книги, при чем не художественные, коих было приличное количество. Выглядело это всё не очень здраво, так что Серёжа не хотел потакать желаниям друга и всячески пытался его отвлечь другими занятиями. Правда ни спорт, ни рукоделие, ни рисование, ни ещё какая-то дребедень, которая Арсу не нужна от слова совсем, должного результата не приносила. С каждым вечером взгляд Арсения становился все более загнанным, ногти — все дальше покусанными, а когда Матвиенко обнаружил друга нервно раскачивающимся на диване с лихорадочными глазами, мысль о том, чтобы от скуки палить в стену из пистолета, показалась не такой уж и абсурдной. Ситуация с каждым днём ухудшалась, и вот, когда до конца каникул осталось буквально всего-ничего, Сережа не выдержал. — Арс, я всё понимаю, но ты, блять, задолбал! — Матвиенко раздраженно размахивает руками, стоя перед понурым Арсением, который в очередной раз завел свою шарманку, что он «ничего не успевает, деградирует и вообще его жизнь и адекватность катятся в тартарары и, пожалуйста, дай почитать». — Я тебя тут развлекать пытаюсь, вытащить из квартиры хоть в музей этот твой или на выставку, но ты, блять, ни в какую! Ты себя со стороны не видишь, и я те говорю: эти книжки тебя нахуй в могилу сведут! Я, мож, и прозвучу нудно, но это все от заботы о тебе-сученыше. Арсений сжимает губы и виновато смотрит вниз, застывая. Его нервозность выдают только хаотично сплетавшиеся пальцы. Арс не знает, что сказать другу, потому что понимает смысл его слов. Но как бы сильно он сам иногда не хотел забить на все, руки сами тянулись к учебникам, и с этим ничего нельзя было поделать. Наверно, где-то глубоко внутри, Арс понимал, что это клиника, но вслух признать это означало бы желание прекратить, выбраться из зоны комфорта и начать что-то делать, отличное от учёбы. Но у Арсения уже ни на какие действия не оставалось сил. Серёга шумно дышит и буравит взглядом сжавшегося Попова. Тот выглядит, как замёрзший и напуганный котенок, и у Матвиенко вся злость и раздражение улетучиваются в миг. Он качает головой и присаживается к другу на край потертого бабушкиного дивана и закидывает руку ему на плечи. — Арс, ну я ведь помню тебя раньше. Тебе было интересно жить, ты природой любовался, а сейчас… — Я что, по-твоему, окочурился тут уже? — Бурчит Попов, включая режим саркастичной стервочки. — Не перебивай. Ты вот когда последний раз куда-то нормально выбирался, м? — Серёга видит уже открывшего рот Арса, и добавляет: — Нет, не в клуб, и не на дэрэшку, хотя у Вовки вот прикольно было… Когда ты гулял, просто ради гуляния, когда в библиотеку захаживал, не чтоб новые материалы по общаге достать, а за Белгатовым своим, или кого ты там читаешь… — Булгакова. — Да похуй. — Арсений недовольно стреляет глазами и снова отворачивается. — Хоть бы познакомился с кем-нибудь. Я ж не совсем дерево, — Серёжа выразительно стукнул миниатюрным кулачком несколько раз по журнальному столику, что стоит прямо перед ними, — понимаю, что если весь круг общения состоит из пары человек, то это как-то, ну, хуёвенько, в общем-то. — Серёг, ты же меня знаешь. Я в первом же предложении перепутаю все, что можно и нельзя, разволнуюсь и вообще всё запорю. У любого человека останется обо мне мнение, как об умственно отсталом. — Тебя прям настолько волнует, что о тебе подумают? Мне вот интересно, Арс, ты как собрался дипломатом становиться с такими-то успехами в общении? Не думал об этом? — Думал, конечно, но… — Арсений пожимает плечами, не зная, что можно сказать дальше. Он и сам прекрасно понимает, что даже зная несколько языков и всю теорию на самый высший балл, хорошая коммуникация остается основной чертой выбранной профессии, а с этим как раз, было больше всего проблем. Арсений был максимально не общительным человеком, такой вот волк-одиночка. Но такой путь отшельника был не случайным и, вероятно, на него повлияли стеклянные романтические книги и фильмы, которыми Арс увлекался лет в четырнадцать, молясь всем богам, чтобы никто не узнал его страшный секрет. Главная идея авторов тех произведений была показать идиотскую влюблённость, предательство, боль, если повёзет — неземную любовь и важность разговоров (и именно в таком порядке и никак иначе). Главные героини Попову не нравились и их судьбу он повторять не хотел, так что, будучи умным ребёнком, он решил обрубать все попытки завязать более или менее близкие отношения на корню. Плюсов было два: ни ты, ни потенциальный партнер не привязываетесь и не делаете друг другу больно. Но Арс не учёл главного: страх разбитого сердца привел чуть ли не к социофобии, а это существенная преграда к достижению его мечты. Мерное тиканье часов в гнетущей тишине вдруг прерывается многозначительным сережиным «О!». Арсений смотрит на него исподлобья, чуть наклонив голову. Он знает этот шаловливый взгляд и заговорщическую улыбочку, и обычно, все истории, начинавшиеся так, ничем хорошим не заканчивались. — Нет, Серёж, нет, я уже не согласен. — Матвиенко машет рукой — да ладно, расцепляет арсеньевский замок из пальцев и берёт одну его ладонь в свои руки, приготовившись рассказывать гениальную идею. — Серёг, я зарекся больше ни на какие твои авантюры не соглашаться, и сейчас делать исключение точно не собираюсь. — Да ты только послушай, сам поймешь, насколько моя мысля крутая! — Ты так же говорил, когда подбивал меня стащить яблоки с соседской яблони и пойти кормить ими свиней, а потом мы сидели дома все покусанные, потому что кто-то, не будем показывать пальцем, не заметил осиное гнездо прямо в центре дерева… — Тоже мне, нашёл, что вспомнить. — … И когда ночью после выпускного в девятом потащил купаться в фонтане, а нас засекли, и пришлось до утра сидеть в участке… — Ну было и было, господи, чё ты начинаешь-то? — … И в прошлом году, когда решил, что отправиться в учительскую за ответами на контрольную — хорошая затея…. — Ладно, прекращай, прекращай, я понял, какой я плохой, всё. Но просто выслушай, ничего же от этого не изменится. — Каким бы нежным Серега не был внутри, спорить с ним всегда было бессмысленно, проще уж уступить. Поэтому Арсений только молча качает головой и строит уморившуюся моську. — Короче, давай тебя на сайте знакомств зарегаем? Арсений смотрит на Матвиенко, будто с ним только что, абсолютно без причины, заговорил зверёк, к примеру, о погоде. «Он идиот, или прикидывается?» — Да чё ты уставился, как на долбача, я серьёзно. Не, погодь возражать, ща я объясню в чём тут гениальность. Значит так-с, ты, — он показывает глазами на Арса, — не любишь общаться в живую, верно? — Ненавижу, если точнее. — Значит верно. Но тебе в срочном порядке нужно развивать навык общения, угу? — Попов медленно кивает. — Так развивай его через мессенджер, почему бы и нет? Может и дружка себе заведёшь, кто его знает. — Я не думаю, что это хорошая идея. Мне к ЕГЭ готовиться надо, к поступлению, времени вообще хватать не будет. — Поясняет Арс на вопросительный взгляд карих глаз. — Ага, а ты думаешь, что нормально общаться за лето научишься? За семнадцать лет не научился, а два с лишним месяца — пожалуйста, получите, распишитесь, да? — Арсений отводит взгляд и закусывает губу, обдумывая слова Сереги. — Тем более я же не прошу по телефону или видеосвязи звонить, я сам это делать не особо люблю, ну а писать-то не так страшно. И тебя же никто не обязывает отвечать тут же. Если надо, пустырника бахнуть успеешь, а если мозги включишь, то и наиболее адекватный ответ сформулируешь. Арсений нахмуривается, и между бровями пролегает несколько глубоких складок. Идея кажется сомнительной и плохо продуманной. Как это, он и общаться, да еще и с незнакомцем? Абсурд полнейший. Но ведь, с другой стороны, Матвиенко в чём-то да прав. Международные отношения — сфера, в которой Арс хотел работать с самого детства, и он делал всё для достижения цели: безупречные оценки, почти свободное владение несколькими языками, первые места во всех олимпиадах, завидная эрудиция… И так глупо упустить шанс приблизиться к мечте, просто из-за того, что в один момент не смог написать человеку, с которым возможно никогда и не пересечёшься и в глаза ему не взглянешь? Просто вычеркнуть семнадцать лет жизни и упорной работы? Это ведь еще больший абсурд! — Окей, давай сюда свой сайт знакомств. — Довольная победная ухмылка, как по щелчку, возникает на лице Сережи. Он берет арсов телефон, до этого благополучно лежавший на столике, позволяет хозяину ввести пароль и начинает усердно искать нужную платформу. Арсений же в это время картинно вздыхает и глядит на собственное отражение в темном окне. — Так, по сути-то осталось только анкету заполнить и усё. — Матвиенко вдруг сталкивается с непонимающими голубыми глазами Арса. — Ты че так смотришь? Анкету никогда не заполнял что-ль? — Не то что бы не заполнял, просто… А обязательно всё про себя писать? Я же знакомиться не собираюсь, ни на что не рассчитываю, так, чисто поболтать. А то мало ли… — Что «мало ли»? Арсений зачем-то коротко осматривается и шепчет, будто боится, что его могут услышать: — Сглазят. — Смотрит прямо в глаза и с силой сжимает губы, безуспешно останавливая смех. — Ну все, окончательно граф ёбнулся… И еще несколько минут друзья просто угорают до ноющего пресса и щек. — А вообще, если серьёзно, Серёг, я же могу псевдоним себе сделать и неполную правду писать? — Имя и фотку любые можешь выбрать, своё, не своё — вообще буква «ю», а вот уже в самой анкетке я врать не советую. Во-первых, всегда же приятней общаться с человеком, которому приглянулись твои настоящие качества, а во-вторых, можешь так завраться, что сам же и спалишься на какой-нить хуйне по типу любимого цвета. Нехорошо получится. — Матвиенко говорит это с таким поучительным видом, что хоть прямо сейчас фоткай и на «Учителя года» отправляй. — Я тебя услышал. — Парни переглядываются, одинаково улыбаются и в один голос выдают: — Паша! — Паша! Ещё на ранней стадии их дружбы, в классе ходила локальная шутка. Что-то между «Хорошая работа, Олег» и «Вовочкой» из бородатых анекдотов, только Паша. Никто особо в курсе и не был, откуда это пошло, учитывая, что в классе Пашами и не пахло, но все шутили, смеялись, опять шутили, опять смеялись… И не пошутить на эту тему сейчас — преступление. Для привлечения внимания, на аватарку было решено поставить фотку подкачанного ноу-нейма со смазливым личиком: ярко выраженные скулы, большие карие глаза с опахалом в виде длинных ресниц, ухоженные и уложенные тёмно-русые волосы, губки бантиком, бровки домиком. Все по классике, если коротко. Хотя Арсений всё равно считал себя намного красивее. Так что, на небезызвестном сайте, около девяти часов вечера, в середине ноября, на экране мобильного Арсения Попова высветилось: «Добро пожаловать, Павел Добровольский!»***
Антон делает очередную затяжку, высунув голову в окно. Морозный ноябрьский ветер перебирает русые кудряшки, занося в квартиру какой-то сладковатый запах. Сигаретный дым наполняет лёгкие, жжёт изнутри, и возникающий контраст ощущений наряду с никотином дарит спокойствие. На телефон звонким бряканьем приходит долгожданный ответ на приглашение потусить сегодняшним вечером, и Антон не спеша стряхивает пепел, облокачивается спиной о подоконник, открывая их с друзьями общий чат «Шизики-футники», хотя знанием физики мог похвастаться только Димка. Эд: «Бля, Шаст, сорян» «Меня предки насильно в гости потащили ((» Антон поджимает пухлые губы и издает недовольный звук. Эда было легче всего из их четверки вытащить на гулянку, а если уж он отказывается, то шанс сегодня собраться значительно уменьшился. Вы: «Живи, братан» Эд присылает набор эмодзи, который должен выражать его благодарность. Диман: «Антох, я конечно не против выбраться из дома, но мы ведь два дня назад в клуб ходили» Вы: «И че? Сходим сегодня тоже» Шастун уже хочет сообщить, какой же Позов зануда, и как ему будет без него плохо, когда отзывается Илья. Вообще его сложнее подбить на дебош, чем даже Димку, а это значит, что практически невозможно. В принципе, Антон его ответу и не удивлен: Макарыч: «Я солидарен с Позом» «И вообще, мне с мелкой сидеть надо Давай как-нибудь в другой раз, ок?» Антон не злится, не обижается. Он прекрасно знал, что так и будет. Макар был очень классным, шикарным другом, но было одно «но». Он терпеть не мог клубы, бары, шумные компании; его не интересовали новые знакомства, ведь у него есть Лиза, а ночным гуляньям он предпочтет тихий пикник или чаепитие. Вопреки всем «но», и Антон, и Эд, что являлись полными противоположностями, уже на Илью не сердились и принимали таким, как он есть. Ведь любовь к тусовкам — совершенно не показатель человека, и уж точно не на это надо полагаться в дружбе. Так что Шаст отвечает лишь коротким понимающим согласием и тут же распахивает глаза в удивлении. Диман: «Ох… Не нравится мне все это Хотя ладно уж, давай» Вы: «Ооо, Диман, так держать! Тогда в нашем в десять, могёшь?» «Нашим» был бар «Бусинка» в одном из тёмных переулков города, славящийся двумя вещами: если хорошо попросить, там могли налить до восемнадцати, и реально вкусным недорогим пивом. Не удивительно, что таким образом место превратилось в притон школьников и бедных студентов. Диман: «По рукам)» То, что Антон идет бухать с Позом вообще сенсация. Тот, конечно, не отказывался наотрез, как Макар, но выбирался редко в силу учёбы. Дима — будущий врач, и как и от всех самоубийц, как считал Шастун, от него требуют идеального знания нужных предметов и стобального ЕГЭ, а учитывая, что сдать химию и биологию «на отлично» практически нереально, вся компания Диму уже мысленно похоронила. Антон вообще Позом восхищался с самого их знакомства — третьего класса. Тот и учится великолепно, и за футбол перетереть может, и в самую задницу мира за Шастуном сунется по первому его зову, если только у него в это время репетитора не будет. Сколько вот раз Дима Шаста из передряг вытаскивал, а потом выгораживал, чтобы тому не сильно влетело? Золото, а не человек! Шастун смотрит на часы и прикидывает, чем можно было бы заняться до выхода. Он окидывает взором небольшую комнату и останавливается на крупном столе из рыжего дерева, а точнее на стоящем на нём компьютере. Парень ухмыляется и думает, что ни выбора, ни желания заняться чем-нибудь другим и не возникало. На пол летят скинутые учебники и немногочисленные тетрадки, и одна сминается неровной «гармошкой», но Антона это не волнует. Ему вообще было плевать с высокой колокольни на всё, что связано с учебой. Она его ещё достала классе в седьмом, хотя сказать, что с первого по шестой Шаст усердно учился, тоже было нельзя. Антон знал различные способы списывания и умело ими пользовался. В самых же трудных ситуациях на помощь приходили трогательный взгляд, внешность пай-мальчика и кроха актерского таланта. Сколько бы мать не говорила сыну о важности образования, тот всегда отмахивался, говорил, что у него есть идеальный жизненный план, в который не входят ни вышка, ни красный школьный аттестат, а после надевал наушники и погружался в мир игр, музыки или тех же соцсетей. Примерно с позапрошлого года, когда Антона пригласил на день рождения какой-то одиннадцатиклассник, и Шаст тогда впервые напился, в круг его развлечений начали входить походы по ночным клубам и барам. В одном из них он и познакомился с Эдом, который в скором времени стал членом их компашки. Конечно, Поз с Макаром сначала испытывали неудобство и, возможно, даже ревность, по отношению к другу, но постепенно даже прикипели к неформальному парню в цепях и татуировках. Антон же, несмотря на свой легкомысленный образ жизни, был вовсе не глуп. Он даже периодически почитывал книги, не классику правда, но всё же. Говорят, если понизить в Шастуне процент лени и добавить толику ответственности, то он мог бы учиться значительно лучше нынешнего и, может, даже оказался бы на доске почёта. Но увы, Антон Шастун таковым не являлся и являться не будет. Даже напротив, гонящиеся за оценками (ему почему-то не приходило в голову, что главной целью были знания) ученики, кроме Димки, Ильи и нескольких девчонок, вызывали у Шаста смех и чувство некого превосходства. Особенно тот тощий странноватый заучка из параллельного класса, Арсений, которого учителя очень любили и ставили в пример всем, в частности и Антону. И как бы педагоги не хотели таким образом взрастить в отстающих школьниках чувство здоровой конкуренции, вместо этого получали лишь ненависть и колкое отношение к несчастному отличнику. Поэтому толкнуть плечом, громко сказать что-то едкое и глупое на весь коридор, закинуть куда-нибудь сменку или близко подойти и угрожающе что-то прошептать, казалось Шасту абсолютно правильным и справедливым. Единственной проблемой был друг-полторашка Попова, который ходил за ним, как собачка, и всегда тявкал в ответ на каждую колкость Антона. Один раз, они даже чуть было не подрались — их остановила проходящая мимо математичка. Так что Шаст теперь старался вести себя рядом с Матвиенко поспокойнее, но от Арсения отставать не собирался. Время за игрой пролетает быстро, и Антону даже кажется, что он выходит из дома слишком поздно. Широкими шагами преодолевает расстояние до бара, каждую минуту поправляя спадающую челку окольцованными пальцами — влияние Эда. В наушниках играет рэп, слова которого не разобрать, в лицо бьет мелкий моросящий дождь, и хочется завернуться во что-то тёплое с головой от пронизывающего ветра. Но у Антона куртка без капюшона, поэтому он только вжимает голову поглубже в плечи и ускоряет шаг. В заведении одна молодёжь, возрастом не многим больше Шастуна. Может, совсем чуть старше — вечер среды всё-таки, — и Поз замечает друга сразу, приветливо махая рукой. На стеклянном столике уже стоят два бокала пива, и Антон расплывается в широкой улыбке. — Здоров, Диман! — Шаст пожимает руку однокласснику и присаживается напротив, широко расставляя ноги. — Не думал, что ты выползешь со мной сюда. — Да я решил, что передохнуть не помешает, тем более, у меня сегодня выходной. — Позов коварно обнажает зубы в своей излюбленной манере. Друзья чокаются бокалами, весело и громко обсуждая последний матч «Реала» с «Манчестером». Через некоторое время, за которым Шастун перестал следить, как только вошёл в бар, освещающий своей неоновой вывеской безлюдную улицу, им принесли луковые кольца, настолько пропитанные маслом, что оно капало с пальцев и стекало по запястьям. Но Антон сейчас не думает о том, как будет отстирывать толстовку от жирных пятен или выдумывать новые отговорки матери на «Почему от тебя так несет перегаром?» и «Ты видел который час вообще?». Конечно, она догадывается, чем занимается сын и мириться с разгульным образом его жизни не намерена, но единственное, что она может из-за рабочего графика с постоянными ночными сменами — терроризировать Шастуна-младшего каждый раз, когда застает того в неподобающем состоянии. Парню хорошо. Он привык жить моментом, а с последствиями разбираться уже по факту. И сейчас в баре, Шаст складывается пополам, смеясь до боли в животе с какой-то Диминой шутки, дополняет её, сам же ржёт, замечая, как следом за ним выносит Поза. Секунды, минуты текут сами по себе — отсчёт времени давно ведётся в миллилитрах, но никто из двоих друзей и не собирается останавливаться. Темы разговоров сменяют одна другую быстрее, чем пролетают летние каникулы, в хмельной голове почти не осталось адекватных мыслей, дешёвый спирт уже давно смешался с кровью и вычеркнул из разумов подростков всё, оставляя лишь вязкую патоку тотального опьянения. — Ба-алин, Тох, я те говорю, она охрененная! — Дима сопровождает кривой рассказ о новой соседке с верхнего этажа блаженной улыбкой, подставив под подбородок кулак. Как диалог парней от футбола перетёк к обсуждениям одноклассниц и соседок — не ясно, но Шастуна с Позовым все устраивает, хотя можно поспорить, что они даже не вникают в суть собственного разговора. — Эт я уже понял, как ее зовут хоть? — Антон шмыгает носом и сам же смеется от этого. — Катю-юша… Шастун хрюкает от своего смеха и того, насколько комично Поз растягивает гласные, жмурясь. Антон тянется за своим бокалом и допивает несчастные остатки на самом дне. Он облизывает обветренные губы и уже собирается попросить еще пива, когда Дима неожиданно очухивается. — Антох, а ты не думал там девушку найти, м? А то у тебя только Ирка была… Почти два года прошло, у-у-у… — Позов качает головой, но туда, видимо, приходит какая-то мысль, отчего он поднимает взгляд на Антона, прищуривается и задает вопрос, понизив голос. — Или ты, чё, геюга, что ль? Антон громко хохочет над смешным словом и привлекает внимание людей, а потом вполне серьезно заявляет: — Откуда мне, блять, знать? И, ваще, какая разница, кто с кем и зачем? — А че тогда… — Отношения мне ваши нахуй не нужны, я занятия поинтереснее найду. — Антон усмехается и рукой машет бармену, намекая на добавку. Тот кивает, и Шаст отворачивается к Позу. — Флиртовать прикольно, чё-то большее — нихуя. Размякший мозг Димы переваривает эту информацию долго, и для полноты картины не хватает только кружка загрузки, как в известном меме. Друзьям уже приносят очередную порцию напитков, а он всё ещё втыкает поплывшим взглядом в собственные руки на столе. — Ну ты попробуй всё-таки, может свою единственную найдешь. — Позов продолжает гнуть свою линию уверенным пьяным голосом. — Да где мне эту единственную искать, по-твоему, она на дороге валяется? — Антона весь этот разговор уже знатно подбешивает — он ведь уже объяснил свою позицию, попросил отстать с этим вопросом, но нет же! — Да хоть на сайте знакомств, ё-мое! — Шаст на эти слова раздраженно закатывает глаза и хлебает пиво. — Не, ну а правда, Тох, это ж прикольно. Может и найдешь кого-то. Антон молчит и не хочет продолжать разговор. Дима улавливает испортившееся настроение и затыкается, но периодические вопросительно-подстрекательные взгляды говорят о неудовлетворённом интересе. Он несколько раз открывает рот, собираясь что-то сказать, но передумывает, продолжая стрелять карими глазами в Шастуна. Антон же просто наслаждается вечером и тем, что от него наконец-то отстали с неприятными разговорами. Но слова Позова по непонятной причине закрепились в мозгу и теперь постоянно напоминают о себе, добиваясь внимания Шаста, адекватность которого уже изрядно притупилась, уступая место второй личности шутника и приколиста. Говорят, в нетрезвом состоянии человек выдает гениальные мысли, но, видимо, это касается не Антона. — Ха, Диман, я шутку придумал. Давай на сайте кого-нить облапошим, а? — Ты че? Нахрена? — Да уж, не этого он ожидал от друга. — Ну прикольно просто. Там пол пользователей таких, и ниче. Им можно, а мне нельзя? — Антон с обидой смотрит на друга. — Короче, тебя никто в этом участвовать не просит, но я буду. Шастун лезет в карман джинсов, изворачиваясь как индийская танцовщица, и пытается попасть непослушными пальцами по цифрам, вводя пароль. На поиск нужного приложения в плей-маркете и скачивание уходит некоторое время, но вот, наконец, перед Антоном всплывает зеленая кнопка «зарегистрироваться», и парень уверенно жмет в её центр. Дима сопровождает его действия взглядом типа «совсем поехал кукухой», но Шастуна не останавливает и даже заинтересованно приподнимает бровь. — Та-а-ак, — Антон что-то строчит в анкете и обворожительно улыбается, — Диман, зови меня Алёна! — Ты девушкой прикинуться решил? Реально голубой, что ли? — Иди нахуй, Дим. Просто подцеплю какого-нибудь самоуверенного мачо и разобью ему сердце. А то больно бесят такие. Позов несильно закатывает глаза и неодобрительно цокает языком, пьяненько икая после. Шастун — баран (Овен же) упёртый, и слушать никого не будет. Пусть поиграется в роковую стервочку, его окружению же лучше — не придется страдать от сучливого настроения и отмываться потом от едкой желчи в свой адрес. — Ну как тебе? Соска, да? — Антон показывает другу скрин какой-то раскрашенной дамы со сделанными губами и ресницами в слишком откровенном и безвкусном леопардовом наряде. Сам парень, видимо, не испытывает эстетического шока и продолжает широко лыбиться со странно блестящими глазами. — Тох, не думал, что у тебя настолько плохой вкус… — Да в смысле? Нормальная же! — Для стояния на Ленинградке — вполне, но если планируешь сердца разбивать, то ты, то есть она, должна быть неприступной королевой и выглядеть соответствующе. — Дима выразительно подчеркивает последние слова, на что Антон закатывает глаза и по-новой лезет в интернет. Спустя несколько минут, за которые Дима успевает детально рассмотреть потолок заведения (плитка выложена интересным орнаментом, оказывается), Антон дёргает Поза за рукав протягивая мобильный. На фотографии — девушка лет двадцати с хвостиком, с утонченными чертами лица, тёмными серо-зелеными глазами в хитро-надменном прищуре и медными вьющимися волосами, собранными в мальвинку . Даже через экран чувствуется уверенность незнакомки, моментально притягивающая к себе внимание. Дима одобрительно кивает, и ему от чего-то кажется, что это лучший вариант, который мог бы быть. Антон заканчивает с регистрацией и тут же начинает просматривать ленту кандидатов на облом. Большинство предлагаемых парней отторгают то фотками на тапок на фоне бабушкиного ковра, то внешностью кавказского бомжа , скрещенного с домашней футболкой двадцатилетней давности, то писаниной в графе «о себе». Шаста подташнивает и, скорее всего, в этом виноваты не столько пользователи сайта, как количество выпитого алкоголя. В итоге, через пять минут безуспешных поисков, Антон, убедившись во второсортности сайта, только разочарованно выдыхает и приканчивает бокал. Сейчас, когда организм особо чувствителен, Антону почему-то резко становится грустно. Он рассматривает помещение сквозь неровные стеклянные стенки пивного бокала, покрытые редкими каплями, и думает, что забава не удалась, окончательно теряя весь энтузиазм. — Эй, Тох, чего раскис? — Дима, как всегда, заботлив — характер, как говорится, не пропьёшь. Он дотрагивается до рукава баклажановой толстовки и пытается заглянуть в глаза Шаста. Удивительно, что он трезвее друга, несмотря на то, что пьет значительно реже. Хотя чёрт их знает, медиков этих, может, у них при поступлении учитывается уровень стойкости к алкоголю? — Да не получается ничего, никого нормального нет, уроды одни. — Антон выпячивает нижнюю губу, как ребенок, и, насупившись, поглядывает на Диму. Тот качает головой, открыто показывая, что Шаст и вправду ведёт себя сейчас очень по-детски. Жаль, что самому Шасту на это плевать. — Знаешь чё? Мож оно и к лучшему? Не надо людей просто так доставать — они явно не за этим там сидят, вдруг и правда, на что-то надеются, а тут ты со своими приколами. — Предатель. — Еле слышно бурчит Антон, но Дима замечает, потому что сидит слишком близко. — Ничего не предатель, это вообще целиком и полностью твоя затея была, — громкий рингтон колокольчика прерывает Поза и тот отвлекается на сообщение, — бля, прости, маман домой зовет, грозится меня скальпелем вскрыть. — Диман печатает родительнице, что уже летит, с поразительной для выпившего подростка скоростью и с виноватым видом выходит из-за стола. — Сорян, но мне правда пора. А ты только не сильно увлекайся этим, — он кивает на мобильный Шаста, — давай, бывай. Антон провожает друга долгим взглядом. Денег на пиво больше нет, да и одному пить не хочется, а пообщаться, вон, тоже не с кем. Ску-у-у-чно. Антон, чуть не просверлив глазами в стене напротив новую черную дыру, неожиданно, даже для самого себя, хватает телефон и нажимает на светло-розовую иконку. Он решает, что в этот раз никого специально искать не будет, выберет наугад. Если понравится — будь, что будет, если нет — пошлет приложение нахуй, напишет гневный отзыв и откажется от подобного развлечения. Будет по старинке по подъездам ходить и в двери звонить. С закрытыми глазами Шастун тыкает прямо в центр экрана, полагаясь на удачу. Страшно, очень страшно. Контрольный выдох, и перед Антоном, приготовившемуся к самому худшему, появляется фотка симпатичного, на первый взгляд, парня, что уже можно считать джек-потом. — Паша значит, да? Антон хмыкает и заходит в раздел «Написать сообщение».***
Рука напрягается почти до боли, а костяшки пальцев, сжимающие гладкий металлический поручень, стремительно белеют. Было бы проще держаться двумя руками, но Арс не ищет легких путей. Пытаясь удержать равновесие в оголтело несущемся автобусе, он увлеченно строчит подруге, закусив нижнюю губу. Его заносит в стороны на поворотах, люди толкаются и прижимаются всем, чем только можно, но Арсений никак на это не реагирует. Всё внимание сейчас направлено на три прыгающие точки в левом углу экрана. Автобус встревает в пробку и двигается на пару метров только через несколько минут. Арсений ненароком смотрит на время, и печально выдыхает — на первый урок ему уже не успеть. Спиной прислоняется к стенке и чуть откидывает голову, бездумно провожая глазами за пять лет уже приевшийся пейзаж одинаковых, как одна компьютерная моделька, девятиэтажек, ларьков с безвкусными вывесками и стай голубей, которые только и умеют, что срать, на что ни попадя. Да ещё и слякоть по всему и без того серому городу, даже проклевывающаяся зелень не могла исправить ситуацию. Бр-р-р-р. Три точки всё ещё скачут, и Арсений ловит себя на мысли, что он правда ждёт ответа. Он сам себя не узнает в последние месяцы. Чтобы Арсений Попов переписывался с кем-то по своей воле, заглядывал в чат в любую свободную минуту, чтобы мысли о другом человеке настолько прочно засели в голове, что зачастую мешали сосредоточится? Это можно было бы назвать бредом, нонсенсом, феноменом, но ведь в действительности так и было. И такое резкое изменение пугает, не дает покоя. Арсению волнительно всякий раз, когда он берет телефон и решается на новый диалог, Арсений чувствует себя странно хорошо, когда видит «Ну ты как там поживаешь?» просто посреди дня, Арсений откровенно не понимает себя, наверно, впервые за все уже восемнадцать лет. Арсений боится. На самом деле, несколько месяцев назад, когда Серёга наконец-то съехал от него, Арс уже на следующий день забыл о приложении. Сам начинать общение он не умел и не сказать, что особо хотел, ну найдет его кто-то и ладно. Все эти пламенные речи, что пора брать себя в руки и выходить из зоны комфорта, вновь оказались погребены под горами очередных пробников и другой полезной макулатуры. Всё бы так и продолжалось, если бы однажды в ночи ему не пришло уведомление, что кто-то хочет с ним познакомиться. У Арсения в тот момент глаза на лоб полезли, и, выражаясь культурным языком, он был крайне удивлён. При всех незаурядных способностях мозга, Попову никогда в жизни не приходило в голову, что он может быть интересен незнакомцу просто потому, что у них совпадают вкусы в той ли иной области. И думать, что раз ты без ума от синего, то дружба с любителями такого де цвета — явление само по себе разумеющееся, было бы опрометчиво, даже по-идиотски. Арс идиотом не был, поэтому никогда и не верил, что отношения, которые начинаются с общения на подобных площадках, могут быть крепкими и продержаться дольше пары месяцев. Хотя некоторым и этого срока хватает, чтобы успеть и на поддоне в ЗАГС, туда же на развод и потом на «Россию 1» высказывать друг другу, как их всё достало, при этом уродливая деревенская шестнадцатилетняя дурочка обязательно будет с животом, если уже не с младенцем, а пещерный алкоголик с вековой бородой, конечно же, «не отец и вообще видит эту шлюху первый раз в жизни». Арсений не был идиотом, но иногда рассудительность притупляется, а мозг выдает только одно: «Если ты не сделаешь это сейчас-же, потом точно не сможешь, даже если, дай Бог, шанс второй выпадет». Он открыл приложение и ещё с минуту прожигал взглядом розовый конвертик посреди экрана, не решаясь нажать. А потом палец сам потянулся, и вот перед Арсом уже одиноко висящее в чате «Привет, познакомимся?» от какой-то девушки. Красивой девушки, судя по фотографиям в профиле, с хорошим образованием и мелодичным именем — Алёна. Арсу она понравилась сразу. Легкая в общении, жизнерадостная, юморная, свободная — та, кто нужна закрывшемуся в самом себе парню. Арс изначально дал понять, что девушку не ищет, скорее друга. На вопрос не гей ли он, ответ был дан положительный. Алёну эта информация вообще никак не смутила, и она просто переключилась на другую тему, выпытывая из Арсения ещё факты о нём же. И, что удивительно, он рассказывал. Всю ночь напролет они болтали обо всём, начиная от погоды за окном, заканчивая отношением к жизни и смерти. С Алёной было просто и приятно. Она обладала удивительным чувством такта и с лёгкостью переводила темы, когда замечала растерянность Арсения. У них выработался чудесный тандем: Арсений, как выяснилось, любил разговаривать, а Алёна умела слушать. Уже к концу первой недели общения, девушка знала о Попове всё, за исключением наиболее личных вещей и переживаний. Личное — не публичное, как говорится. Оказывается, вся скрытность и нелюдимость Арсения была вызвана недостатком людей рядом, потому что с Оксаной он был не настолько близок, а вечно грузить одного Серёгу, у которого своих проблем вагон и маленькая тележка, совсем уж жестоко. Алёна личных тем не избегала, напротив, практически в каждом сообщении всплывал малюсенький факт, так, что по ним в целом, можно было бы без труда узнать её как личность. То «О, ты кофе сейчас пьешь? А я без зеленого чая жить не могу», то «Всегда мечтала о предложении в Риме посреди Колизея» или же «Ты не представляешь, как сильно меня бесят яжматери. Хочется им по хлебалу кирпичом врезать». И да, девушка не стеснялась в выражениях от слова совсем, и, если по началу она старалась не ругаться вообще, то потом с каждым днём все больше «дебилов» и «фиг» заменялись на свои матные аналоги. Не сказать, что Арсению было не наплевать или непривычно с ругающимися людьми, у него в конце концов был Серёжа, но матерящаяся, как сапожник, девушка всё-таки вызывала диссонанс в сознании парня. Поделившись такими мыслями с этим самым Серёжей, Арсу объяснили, что такое общение — своеобразная форма проявления доверия. И у Арсения, если Серёжа не ошибался, от этого в груди теплело, а смущённая улыбка сама расцветала на губах. С каждым днем переписка длилась все дольше. Никогда еще Арсений не чувствовал другого человека, как, в прямом смысле, вторую половинку. Они дополняли друг друга, как Красное и Белое, как «Пятерочка» и «выручает», как синус и косинус, если уж на то пошло. Для Арсения все это было в новинку, и он, на свой страх и риск, дрожа от ощущения неизвестности, цеплялся всеми конечностями за эту удивительную возможность узнать другого человека, привязаться к нему, трепеща от обожания и простодушной детской робости каждый раз, когда мысли находили лазейку и сбегали в направлении розового приложения. Может, кто-то бы и сравнил такое поведение с безумной зависимостью, но правда была в том, что Арс, наконец-таки, дорвался. Нашёл того, кто понимал и ценил его весьма нестандартный юмор, кто по-доброму подтрунивал, называя Графом, и кто в самый трудный момент мог согреть одним «Паш, ты прекрасен». Единственное, что они так и не опробовали, так это голосовые и видеозвонки. Алёна, к счастью Арса, сама инициативу в этом направлении не проявляла, но парень все равно сгорал от чувства вины, тянущего его прямиком в Ад тяжелой гранитной глыбой, привязанной к шее. Страх, как у сапёра в момент «синий или красный», что если он окажется не тем, за кого себя выдавал, то от него откажутся, был слишком велик, и это заставляло оттягивать момент признания всё на более поздний срок. Но, к сожалению, именно это и было главным парадоксом, ведь с каждым новым днём Арсений привязывался к Алёне все сильнее, и только мысли о её потере было достаточно, чтобы шея сзади покрылась ледяным потом, а пальцы коченели. Более того, Арс чувствовал сквозь экран, что девушка сама питает к нему тёплые чувства, и расстраивать её не хотелось еще больше. Примерно на третий месяц их общения Арсений сделал первую и единственную попытку всё закончить, но он сорвался уже на третьем «Почему не отвечаешь? Что-то произошло?» и больше даже не пробовал. От внезапно накатившего недавно осознания степени близости, которого не достигал пока что ни один человек, становилось ещё паршивее. Они с Алёной давно уже не были чужими, но даже ни разу не поговорили очно, а это слишком сильно шло вразрез с Арсовыми принципами, но то, что он испытывал к девушке возвышенные чувства, превышающие по силе дружбу, отрицать было бессмысленно. Буквально на прошлой неделе парень явно понял, что однажды ему всё равно придется сознаться, а значит лучше всего это будет сделать как можно скорее. Но, чтобы не разбить два сердца одним ударом, нужно весь разговор и возможные последствия детально продумать. Что-что, а думать у Арсения получалось лучше всего. Автобус наконец подъезжает, до конца первого урока двенадцать минут. Арсений быстрым шагом движется к школе, ёжась в бесполезной от пробирающего апрельского ветра куртейке, и на ходу записывает Серёге голосовое, где просит скинуть конспекты. Перед входными ступенями большая лужа, с перекинутой через неё доской, и, по закону подлости, именно под Арсом «мост» ломается. Он шипит какое-то ругательство под нос, выскакивая из лужи, как ошпаренный, и пытается понять степень трагедии. Правый кроссовок мокрый насквозь, и, пока Арсений поднимается к двери, нога звучно хлюпает. Арс вспоминает, есть ли у него запасная обувь, и удовлетворенно ухмыляется — он мальчик прилежный, физкультуру не прогуливает, форму, чтоб не забыть случайно, в школе держит. Попов бредет к кабинету на второй урок по пустым коридорам. В такие моменты школа кажется зловещей и неуютной, атмосферой напоминая заброшки или ночные прогулки по пустому городу. Каждый шаг гулко отдается в полной тишине, и Арсений старается дышать не так шумно, будто страшась монстров, которые ориентируются только по звуку. До звонка еще чуть больше семи минут, и Попов прикрывает глаза, прислоняясь к стене у нужного кабинета. Всё-таки в одиночестве и тишине есть своя прелесть. Как-то раз Алёна упоминала, что хоть и более общительная по сравнению с Арсением, но погулять покурить где-нибудь без всех — одно из ее хобби. Опять Алёна… Арсений опять задумывается о насущном. В голову нормального ничего не лезет, она уже трещит по швам от идиотских идей, паники и того объема информации, которое ее обладатель сумел запихнуть внутрь. «Почему ж ничего не получается-то, чёрт возьми?!» — мелькает у Арса, и он раздраженно закусывает губу. Он устал и злится на себя, за то, что такой нерешительный; на автобус, из-за которого опоздал и теперь вынужден коротать время вот так; и вообще на весь мир, просто потому, что он существует. Арсений жмурится до белых пятен и выдыхает, пытаясь успокоиться, размеренно сжимая и расслабляя кулаки. «Мне надоело все усложнять. — озарение приходит внезапно. — Я хочу просто сказать, как есть и не париться». Арсений распахивает глаза. Скидывает рюкзак на протёртый линолеум, опускается на корточки и лихорадочно рыскает в нём, ища телефон. — О, чудик, смотрите-ка. — Насмешливый голос сверху заставляет застыть. Арс медленно поднимает тяжёлый взгляд, намеренно решив не показывать волнения, и натыкается на ответный издевательский зеленоглазого собеседника. Попов так же медленно поднимается вверх по стене и понимает, что все пути к отступлению перекрыл Антон, который вдруг подался вперед, облокачиваясь на стену рукой в нескольких сантиметрах от головы Арса. Слава богам, он был один. — Что тебе от меня надо, Шастун? — Он пытается сделать голос как можно твёрже, но бегающие глаза выдают Попова с головой и всеми её тараканами. — Да та-ак, просто тебя заметил, поприветствовать решил, — Антон по-хищному щурится и улыбается, ещё сильнее приближаясь, — с дружком-ёбушком твоим сегодня уже поздоровался, вишь, — Шастун приподнимает подбородок, и Арс нервно сглатывает: на нижней челюсти красуется неплохой такой синяк. Просил же он Матвиенко шпалу эту не трогать, не нарываться лишний раз, но нет же, кавказская кровь у него горячая, и вообще, «за Арса и двор стреляю в упор». Антон с наслаждением отмечает смирившийся вид Попова. Голубые глаза смотрят печально, но сам парень виду старается не подавать. Это веселит. Шастун растягивает губы еще шире и делает очередной шаг навстречу, теперь между ними около пятнадцати сантиметров. Арсений моментом стреляет глазами и быстро-быстро моргает, тушуясь. Это одно из развлечений Шастуна — наблюдать за застенчивостью Арсения. Этой эмоции у него было добиться сложнее всего. Попов либо покорно терпел все выходки Антона, сопровождая их печально-заебавшейся миной, либо дичился и смотрел волчонком, тихо язвя под нос. Так что, раз сегодня «удача» повернулась к Шасту лицом, он воспользуется этим шансом по максимуму, сокращая дистанцию до неприлично близкого расстояния. Несколько лет назад Антон случайно подслушал признание Попова о своей ориентации Матвиенко. Шаст тогда прижимался ухом к фанерной двери кабинки в туалете и молился, чтобы собственное биение сердца и дыхание его не выдали. Просьба исполнилась, и Антон, пожалуй, совершил единственный благородный поступок по отношению к Арсу — никому и словом не обмолвился, даже Димке. Эта тайна впоследствии странным образом повлияла на самого Антона, потому что тот вдруг решил, что имеет право Арсения зажимать, пока никто не видит, и совершать крайне двусмысленные вещи. А Попову остается терпеть — физически он существенно Шастуну проигрывает. В последнее время между парнями наладилось некое негласное перемирие, и именно поэтому, подошедший сегодня перед уроками Матвиенко с целым рядом претензий, разрушил и без того хрупкую стенку, вывел Антона из себя, да ещё и вмазал длинному хорошенько так, что пришлось практически весь первый урок просиживать у медсестры с компрессом. Нет, конечно, Антону только в радость физику пропустить, но тухнуть в воняющей микстурами каморке в полной тишине, наедине с возрастной, похожей на жабу, мадам, не имея возможности пошевелиться, потому что «ты мешаешь сосредоточиться, ребенок, и, видимо, не уважаешь чужой труд и старших», было, мягко говоря, так себе. Так что Антон сейчас вполне справедливо, как ему кажется, вымещает злость на так некстати опоздавшем Арсении, который учащённо дышит и крепко сжимает мобильный в длинных пальцах, кусая губы изнутри. — Так, ну поздоровался, да? А если хочешь извинений, то давай я с Серегой поговорю, он быстро на крыльях ветра прилетит. — Арсений чуть смелеет и упирается в Антона взглядом, пытаясь считать его реакцию. — Зачем мне Хуетвиенко твой когда-то там, если сейчас есть ты? — Шасту откровенно весело, но он прячет смех куда подальше, снисходительно прикрывая глаза. Арсений от беспомощности поджимает вновь губы и морщит лоб. — Шастун, до перемены пара минут осталась, не в твоих интересах стоять так, — Арс выделяет слово, — со мной. — Значит, пока не прозвенел звонок, я тебя увожу в одно укромное место, и попробуй только рыпнуться… — Антон мило, но с угрозой улыбается и кладет тяжелую руку на плечи Арса, полностью фиксируя верхнюю часть тела. — Господи… от тебя мне не отделаться, верно? — Арсений поднимает на Шастуна обреченный взгляд, заранее зная ответ. — Дай хоть право на последнее желание, а то я хуже заключенных, получается. — Валяй. — Хмыкает Антон. Арсений снимает блок с телефона, закрываясь от Шаста рукой, но тот и не особо смотрит, и начинает что-то печатать. — Если думаешь писать дружку своему, то это бесполезно — он об этом тайном месте не знает и никак тебе не поможет. — решает предупредить Шастун и замечает округлившиеся глаза Попова. — Да не боись, я те вред причинять не собираюсь, больно надо мне. — «Не бойся» — правильно говорить. А пишу я, — Арс на пару секунд запинается и уже тише продолжает, снова уткнувшись в гаджет, — девушке своей. Сказать, что Шаст в ахуе — ничего не сказать. Ему кажется, что он ослышался, мотает головой резко, смаргивает обескураженно, но нет, реальность остается реальной, полностью оправдывая своё название. У Арсения-гея есть девушка? Какая-то девушка обратила внимание на Арсения? Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Кажется, что сильнее Шастуна удивить уже нельзя, но это определенно не так. Сердце пропускает удар, а Антон прожигает голубые глаза напротив шокированным взглядом, когда, буквально через несколько секунд, как Арс отрывается от мобильного, ему самому приходит уведомление, оповещая об этом одиночным, но достаточно звонким «мяу». Единственный, на ком стоит этот рингтон у Антона Шастуна — Паша. Единственный человек, которого знает Арсений Попов с таким звуком на сообщения — Алёна. Антон резко вдыхает и отдёргивает руку от Арса, отталкиваясь от него. Делает спиной назад шага три, после чего разворачивается и стремительно удаляется под разрывающийся звонок, теряясь в многочисленной толпе орущих учеников, лавиной выкатившихся из классов. — Совпадение? — Шепчет сам себе Арсений, и внутренний голосок подло отвечает: «не думаю», прямо как во всем известном меме. Кстати, это любимый мем Алёны.***
Антон цедит табачный дым сквозь плотно сжатые зубы, опираясь спиной о стену дома, в каком-то грязном заплеванном проулке. Его сейчас не ебёт, что безразмерная толстовка только из стирки, и он наглым образом прогуливает уроки. На подкорке мозга отпечатался смятенный, не верящий взгляд Арсения, который никак не исчезал. Знал же, что уёбищный звонок поставил, теперь страдать из-за него приходится! Антону самому бы хотелось, чтобы его новоприобретенный друг ни имел с этим ботаном ничего общего, но сообщение от Паши, гласящее, что им нужно серьезно поговорить, действительно было отправлено в то время. Вероятность совпадения слишком мала, но Антон всё равно без обиняков спросил «Ты Арсений?» сразу, как покинул здание школы и больше чат не проверял. Боялся ответа. Пожалуй, только мысль о том, что он сам не лучше, сдерживала Шастуна от того, чтобы не покрывать Арсения трехэтажным матом. Да, он злится. Не на что-то или кого-то конкретного, а скорее на сложившуюся ситуацию, что его единственная, блять, родственная душа (а по-другому это сложно назвать) — человек, который всегда вызывал недоумение и раздражение, время от времени вовсе перерастающее в ненависть. Антону и в голову не приходит, что Арсения-то он не знает, как личность. В его понимании тот всегда с этим своим напыщенным выражением лица ходит, других сторонится, смотрит на них свысока и вечно с заумной книжкой в руках. И армянин этот, чёрт его побери, за ним, как оруженосец, носится, тьфу-ты. А Паша… Он же другой совсем. В пору умен и эрудирован, но не занудлив и абы кого из себя не строит. Пару (сотен) раз, Антон чувствовал себя дураком, а это совершенно не в его манере, когда Паша вкидывал некий косвенно касающийся диалога факт и приписывал «Знала?» со скобочкой-улыбкой. Никогда за время их знакомства Паша не акцентировал внимание на своих умственных способностях, заваливая комплиментами «девушку», когда Шасту удавалось вспомнить что-нибудь интересное. И эта скромность совершенно не вязалась с нарисованным образом кичливой самовлюбленной сучки-Арсения, в которого Антона тыкали носом при любом удобном случае, как не сдержавшегося щенка. Шастун винил всех и вся за то, что они навязали такое мнение и, буквально, заставили Антона доставать ни в чем неповинного парня. Где-то в глубинах сознания он понимал и признавал свою неправоту, но гордость и злость мешали посмотреть на ситуацию здраво. Всего за пять месяцев он к Паше прикипел. Интересоваться жизнью друга, перекидываться с ним прикольными картинками, сыпаться с его шуток вошло в обиход Антона так же прочно, как, например, чистка зубов. Парень зацепил своим мышлением, неординарностью, что так сильно шло вразрез с его внешностью смазливого туповатого качка, даже несмотря на то, что у него было просто спортивное телосложение без излишеств, чему Шаст в тайне завидовал, рассматривая в зеркало тонкие конечности, на которых мышцы просто-напросто не росли. Всё-таки Антон, пусть этого и не признает, мыслит довольно стереотипно, в отношении людей. Затушенная о стену сигарета летит под ноги, а рука слепо шарит в пачке в поиске новой. Находит, поджигает, затягивается. Внутренности согреваются, из головы вместе с дымом растворяются в воздухе лишние мысли. Уже спокойно пожевывая фильтр сигареты, Антон думает, что разговор им и правда необходим. В конце концов, если Попов такой же, как Паша, то может быть они смогут подружиться в реальности. Или хотя бы не ненавидеть друг друга, как раньше. Хотя после слов Арсения, что Алёна — его девушка, с этим могут возникнуть проблемы. Неужели Арс влюбился? Но он своими ушами слышал откровения в туалете, разве нет? Да и Арсений о своей ориентации дал чётко понять ещё в самом начале их общения. Почему всё так запутано? Шастун поджимает губы, если Арс не пошутил — это обстоятельство значительно меняло всю ситуацию. Он сам испытывал к Паше только что-то наподобие нежной дружбы — к нему тянуло, хотелось разговаривать, знать его мнение обо всём на свете. Иногда, особенно часто в последнее время, Антон страдал, что не может взять и просто позвонить, услышать наконец голос и смех, который определенно должен быть красивым, как и он сам (они, к огромному сожалению Антона, фотками не перекидывались, но человека на аватарке он мог бы назвать симпатичным). Но к чему-то большему, что наверняка ждет Арсений, Шаст не готов и вряд ли когда-нибудь будет, слишком уж ветреная у него натура, совершенно не подходящая для отношений. Да и о каком продолжении может быть речь, если Антон — никакая не Алёна?! Шастун никогда не страдал излишней мнительностью и на постоянно накручивающих себя по любому поводу людей смотрел, как обычно — свысока, причём в обоих смыслах, но сейчас, он буквально физически чувствует, как волны паники разыгрываются в бушующем океане эмоций, вырастая в размерах. Потому что осознание конца в это мгновение бьёт по голове литаврами с обеих сторон в ту же секунду, как вспыхивает новый сценарий развития событий, созданный далеко не бедным воображением, и ни один из них не имеет положительного финала. Как раньше, уже не будет — простая истина, аксиома, которую нет смысла оспаривать, потому как, даже если Арс Антона и не отправит куда подальше и на подольше, что крайне маловероятно, то того уровня искренности и домашности их общение уже не достигнет. Скорее всего, узнав, кто скрывается под маской Алёны, Попов будет вообще обрубать все попытки начать диалог на корню и банально сбежит, трусливо поджимая хвост. И, к сожалению, у него на то будут весьма веские причины. Антон, пожалуй, переживает за состояние Арсения сейчас намного больше, чем за своё или их совместное будущее. За эти месяцы, Арс раскрылся с совершенно неожиданной стороны: имея репутацию не самого дружелюбного человека, у которого ещё и неплохо подвешен язык, он оказался удивительно мягким, чересчур даже ранимым, со своими страхами и загонами. И пусть Шастун связал эти факты с личностью Попова несколькими минутами ранее, волнение отступать не желало — не чужой ведь человек. Факт того, что Арсений нужён, воспринимается спокойно, видимо, потому, что на подсознательном уровне Антон всё для себя решил. Может, когда первоначальный шок прошёл, и имя перестало иметь значение — личность-то одна; а может, ещё раньше, в моменты отсутствия в школе Арса, когда Шаст, по привычке высматривавший долговязую фигуру в толпе учеников, преследуя цель хотя бы насмешливо, с долей презрения, фыркнуть, поймав на пару секунд чужой взгляд, растерянно водил глазами по коридору, всеми силами стараясь приглушить комок разочарования. Антон не хочет терять Арсения. Антон не хочет терять Пашу в Арсении. Но они оба, или он один, выскальзывают из пальцев, словно тот самый последний крохотный кусочек мыла, и Антону не под силу их остановить, насколько бы велико желание это сделать ни было. Потому что Попов не простит, не доверится во второй раз, велик шанс того, что он попросту не вывезет, сломается, а Антона к себе не подпустит. И падут они смертью храбрых, неосознанно убив друг друга: Арс доведёт себя своими же мыслями, а Шастуна добьют Поповские страдания. Антон докуривает с мыслью, что поговорить им определенно не помешает. Цифры на экране показывают время конца второго урока, но идти обратно Шастун не собирается. Зачем? Мать давно уже на работе — ушла, когда сын только пошёл умываться, — следовательно можно с чистой совестью отправиться домой и заняться чем-нибудь более полезным, чем учёба, например, составить в голове примерный план предстоящего разговора. В таких вещах, Антон по собственному опыту знает, лучше не импровизировать, чтение с листочка особо поощряется. Простое «да» заставляет грустно ухмыльнуться и увеличить частоту размашистых шагов в сторону дома, и уже, поднимаясь по лестнице (потому что кому-то вломак было делать лифт в девятиэтажке хрен пойми сколько лет назад) Антон открывает «Шизиков». Вы: «Ребятня, всё плохо, надо срочно собраться!!!» «Сёнь вечерком у меня» Положительные ответы приходят моментально, и эта боевая готовность поддержать и выслушать любого в максимально разношерстной компании то, что будет согревать Антона, если он будет замерзать на Северном полюсе, или попадет в лавину, или просто окажется один на краю света.***
Арсений шумно сморкается в салфетку и тут же заходится в сильном кашле, кажется, выплевывая легкие. Голова ноет, глаза слезятся, а во рту, как в Ташкенте. Он. Ненавидит. Апрель. Тот злополучный день решил Арсения добить то ли ливнем, то ли снегом, начавшимся аккурат, когда закончились уроки, а автобус по какой-то причине решил не приходить. В итоге Арс шёл двадцать с лишним минут до дома в отвратительную погоду, в лёгкой одежде и изначально влажными ногами. Немудрено, что организм, ослабленный отсутствием режима, нервов и физической подготовки, даже вряд ли пытался бороться с болезнью. Но болезнь болезнью, а экзамены сами себя не сдадут, поэтому, как только температура, продержавшаяся сутки, спала, Арсений не вылезал из-за стола, снова погрязнув в бесчисленных конспектах и заливая в себя кофе литрами. Несмотря на отвратительное самочувствие, Попов был рад — освободилось огромное количество времени, и появилась возможность хоть выспаться (да, ложиться в пять, вставать — в два, зато все девять часов есть). Антон писал каждый день. Но уже не от лица Алёны — отрыл где-то Арсеньевсий номер. Он задавал вопросы, предлагал поговорить, пытался рассуждать и без конца извинялся за поведение в школе, пару раз даже дозвониться пробовал. Будто бы Арсу нужны были эти извинения, сделанного не воротишь. Арсений на сообщения и звонки не отвечал: даже не пытался делать вид, что слишком занят, и не до выяснения отношений ему сейчас. По крайней мере, он себя именно так и оправдывал, засовывая вгрызающийся в оледеневшие внутренности страх куда подальше, где не достать. Даже Серёге и родителям объяснил всё, попросил не беспокоить и в итоге телефон вовсе отключил, чтобы не отвлекаться. И чтобы остановить время вокруг себя, оставаясь в мирке квартиры, в безопасности от жестокого общества, где каждый сам за себя. Таким образом Арсений живёт уже почти неделю, и только под её конец, включив телефон ненадолго, он замечает — сообщений от Антона больше нет. Он успокаивает себя, что всё делается только к лучшему, этот человек счастья ему не принесет, только взбаламутит всё, смешает в одну кучу и оставит Арса одного разбираться с последствиями и тонуть в болоте преданного доверия. Потому что иначе быть не может — от Антона всегда исходила лишь агрессия, прячущаяся за насмешливым, чересчур пристальным, взглядом, которым Попова одаривали чуть ли не каждый день, и Алёна — наверняка одна из многочисленных издевок. Только если раньше весь негатив проявлялся в довольно безобидных вещах, которые как такового ущерба не причиняли, то сейчас Арсений морально ушел в минус, а обилие не самых оптимистичных мыслей давит так, что каждый день превращается в изощрённую пытку из ненависти к самому себе, желании проснуться, закончив этот жуткий кошмар и животного страха перед всем человечеством, что посредством предательства одного из самых близких людей увидело всю подноготную юноши. У Арсения почти нет сомнений, что Антон специально затеял эту авантюру, чтобы его, Арсения, привязать к себе, а после унизить, со смехом вонзить нож в спину, прилюдно бросив, крича на весь свет все самое сокровенное, доверенное лишь одному человеку на этой планете, и каждое слово будет новым кровоточащим рубцом на сердце. Это лучшее, что смог придумать Антон, чтобы окончательно добить Попова, потому что либо он превратится в больного социофоба, после того, как каждый, до кого дойдет информация, посчитает своим долгом поглумиться над ним, и он завершит свой жизненный путь в психушке, либо доведет себя навязчивыми мыслями и свихнётся немногим раньше, чем это могло бы произойти в первом случае. Но итоги-то все-равно гомогенны, а значит способ их достижения уже и не так важен. Причём, такое ощущение, что Антон знал, за какие ниточки тянуть, а ключ к сердцу Попова даже не подбирал — заранее подготовился, чтоб с первого раза открыть. А Арсений, как дурак, повелся. Повелся и на искреннюю, как казалось, поддержку, и на слова о собственной нужности, и на заинтересованность в общении, и просто на комфорт, исходящий от незнакомого человека, в котором нуждался, точно одинокий бедуин в воде. И самым страшным здесь было, что хваленый купол, ограждающий от общества, разрушился всего за несколько дней, как и уверенность Арсения в себе и в своей силе воли, вытолкнув его — ещё не оперившегося птенца — из гнезда в опасный мир, кишащий хищниками, которым нужно лишь твое мясо. Поэтому он из раза в раз задёргивает плотные шторы от лучезарного, еле греющего весеннего солнца, заказывает доставки, приходящие пару раз в неделю, и обязательно просит оставить их у двери — он не хочет видеть людей и как-либо с ними контактировать. Как показала практика, люди лживы, жестоки и эгоистичны. К этим существам можно было бы применить еще множество нелестных эпитетов: от козла до пробудоблядской пиздохлоебины, да только животных оскорблять не хочется. Арсений людей не любит, даже презирает, исключение составляет небольшой круг, не понятно как образовавшийся вокруг него. Работать с людьми Попов готов, разговаривать — приходится, но ничего больше. Теперь, после случая на сайте знакомств, и подавно. Арсений обожает «Гамлета», умудряясь ненавидеть главного героя с его «человек — венец творения, и весь мир у его ног», и предпочитает ему Горацио, считая того либо олицетворением хитрости, властолюбия, алчности и лицемерия, либо примером настоящей дружбы, верности и силы духа. И, как назло, те же определения в точности описывают Антона-Алёну. О том, что Арс сам обманывал, он не забывает, но сомневается, что сам Шастун испытывает к нему какие-либо положительные эмоции, а значит главная жертва здесь он, поэтому и отрывается в своих страданиях по полной. Покоя не дает лишь то выражение искреннего шока и осознания, появившееся на лице Антона в момент отправки злосчастного сообщения. Арсений сомневается, что Шастун — гениальный актер, и та эмоция была не натуральной. Тем более, то, что такое долгое время Шастун был своеобразным личным дневником Арса, а в школе ни разу не обмолвился о каком-нибудь секрете и не посмеялся над ним, а, напротив, держал лицо и вел себя как обычно, — было совсем Антону несвойственно и тоже давало пищу для размышлений. Впрочем, Арсений уже ни в чем не был уверен, и лишние «а если…» ему точно были ни к чему. Арсений боится, не хочет пустых разговоров, пусть его рациональная часть и шепчет: «Надо-о-о». Ему комфортно, как обычно, залезть в себя поглубже, закрыться на семь замков и никому не открывать, лелея и щадя свои чувства и нервы, хотя то, что осталось от последних было таким же шатким, как карточный домик. Поэтому он выздоравливать-то и не спешил, наслаждаясь покоем и одиночеством, пока… … звонок в дверь. Он противный, дребезжащий, и головные нервы вибрируют так, что хочется башку нафиг открутить, только чтобы не разрывалась. Арсений закрывает глаза и массирует виски, пытаясь расслабиться, ждёт, когда незваный гость уйдет восвояси. Но тот оказывается настырным и упорно жмёт на кнопку, по ощущениям Арсения, несколько часов. Идти, не раскрыв глаз, — сложно, но иначе болит лоб, ибо из-за высокой чувствительности, квартира кажется светлее и ярче обычного, прибавляя ещё больше мучений. Стоит Арсению только протянуть руку к замку, как ненавистная трель прекращается, и становятся слышны постепенно удаляющиеся шаги. Ну нет, столько страданий впустую? Арс распахивает дверь и высовывается наполовину наружу, раздраженно окликая быстро уходящего хулигана в объемной чёрной толстовке с накинутым на голову капюшоном. — Э, парень, ты чего хотел? — Голос должен быть угрожающим, но связки посажены, вызывая еще большее раздражение. Неизвестный останавливается в противоположном конце коридора у прохода на лестницу. Дышит глубоко, поднимая плечи, — певцы бы не одобрили — молчит, перебирает пальцами край тёмной ткани. Арсений всегда легко заводился, а сейчас его отвлекли от самого важного процесса, да ещё и когда он всему миру сказал его не беспокоить. Но только он делает первый шаг из квартиры, чтобы надавать этому засранцу по ушам, как парень разворачивается и в секунду оказывается в метре от округлившего глаза Попова. — Шастун?! — Да, Арс, я… — Пришел поговорить? Мне этого не надо! — Врёт, как дышит, и сам это понимает. Но он сейчас на эмоциях, так что уйти, хлопнув дверью прямо перед длинным носом растерянного Антона, кажется единственным правильным поступком. Невероятно, просто невероятно! Кровь приливает к голове и неприятно пульсирует, холодный металл двери раскаляется до немыслимых температур, совершенно не принося приятных ощущений. Кулак сжимается, на ладони остается четыре крохотных полумесяца, но злость не пропадает, только усиливается. Разговаривать в таком состоянии с Антоном нельзя — это ясно, как день. Арсений доходит до кухни и наливает воду из графина, руки трясутся — он попадает мимо стакана. Прохладная вода, успокаивает, обматывает в кокон нежным шёлком и целует в макушку, как любящая заботливая мать. Арс позволяет себе слабо улыбнуться. Сознание потихоньку проясняется, эмоции сходят на нет, образуя внутри пустую дыру. Но её не хочется заполнять, она дарит приятную усталость и какой-то странный мазохистский комфорт. Об Антоне Арс вспоминает резко, заливаясь краской по уши. Как бы сильно он на парня не злился, поступок, честно говоря, был мразотный. Тем более, что Арсений интуитивно чувствует — объясниться нужно им обоим, и чем скорее, тем лучше. Он бредет к двери, собираясь с мыслями, почему-то уверенный в том, что Антон всё ещё прохлаждается в коридоре, верно, как Хатико, дожидаясь Попова на коврике длиной с одну его ступню. Арс нажимает на ручку и мгновенно упирается взглядом в опасливые зеленые глаза, смотрящие пристально, исподлобья. Догадка оправдалась, а мысль, что Шастун настроен серьёзно, малость греет душу, и Арсений расплывается в широкой виноватой улыбке. — Прости, я психанул чутка, на нервах весь в последнее время, сам знаешь… — Да ладно тебе, я понимаю, — Шаст приветливо изгибает уголок губ, — слушай, мож, я зайду? А то прохладно тут у вас, не дом, а один сплошной сквозняк. — Что есть, то есть, — бросает Арсений, пропуская Антона в квартиру, — тебе тапки дать? — Шастун отрицательно мотает головой пока снимает одним об другой кроссовки. Арс отправляет гостя выполнять первое правило гигиены и параллельно съедает губы, ставя на плиту чайник. Будь он постарше или понаглее, выбрал бы напиток покрепче, именно выбрал бы, поскольку сам он не был приверженцем спиртного, а родители бывали дома раз в жизни и заначек не оставляли. Попов покорно ждёт Антона за небольшим столом с двумя кружками крепкого, словно хватка поклонника эспандеров , черного чая, сдвинув гору макулатуры на его край. Если честно, он уже не помнил даже когда эти книги здесь оказались и чем они помешали на полке в шкафу. Арс слышит шумный выдох и поднимает глаза на жмущегося к стене Антона. Да уж, в школе он посмелее был, не думал Арсений вообще, что это быдловатое существо, коим Шастун всегда представлялся, может испытывать что-то похожее на волнение или стыд, особенно по отношению к нему. — Давай, присаживайся. Я не кусаюсь. — Усмехается Попов следя за неуклюжими шажками Антона. Он дергано опускается на край стула, прокручивая массивные кольца, которые даже сейчас были на его руках. Арсений наблюдает за разнервничавшимся парнем и пытается поймать бегающий взгляд. Собственная взвинченность проявляется только в слабо дрожащих руках и участившемся пульсе в глотке, Антон же трясется сильнее, значит это для него тоже важно. Тишина не приятная, она душит и давит, забирает понемногу силы, как энергетический вампир. — Хороший чай у тебя. Душистый такой, правильный. — Антон решает прервать неловкое молчание, и Попов ему бесконечно благодарен за это, пусть комментарий и был довольно тривиальным. — Не знал, что ты ценитель. Точнее, по сути знал, но… — Не знал, — торопливо перебивает Шастун, выпрямляя ладонь в останавливающем жесте, — будем считать, что не знал. — Да. — Диалог опять сигналит о начавшейся деградации, и его нужно срочно спасать. — Откуда у тебя, кстати, мой адрес? — Изначально, я пытался поговорить с Матвиенко… — С Серёгой? — Арсений не ослышался? Или на Землю упал метеорит? — Он бы не то, что адрес не дал, он бы вообще разговаривать с тобой не стал! — Ну ты не перебивай-то, а! — Антон возмущенно поднимает брови, и если бы не грубоватая, немного на деревенский манер интонация, он бы выглядел трогательно. — Я ж сказал — изначально. Дружбан твой реально меня послал на три веселые буквы, я еле-еле от кулака увернулся. Просто потом пробил твой номер в Зенли, а этаж ты как-то упоминал в переписке. Дальше просто ходил, квартиры обзванивал, странно, что ты не слышал — у вас не стены, а картон. — Смотрит осуждающе, будто бы это вина Попова. Хотя, честно говоря, ему практически полное отсутствие звукоизоляции дискомфорта не доставляет — соседи не шумные, а в критических ситуациях спасают наушники. — М-м-м, ясно. — Бесстрастно отвечает Арс. Он-то себе уже напридумывал приключений на целый роман, а оказалось всё донельзя буднично. Первая кружка подходит к концу, и Попов тащится за второй порцией, чувствуя себя супом: слишком много мыслей варится в его мозгу, и ни за одну нельзя ухватится — они просачиваются сквозь пальцы, подобно воде или песку. Он возвращается и застает Антона, машинально размешивающим сахар. Арс аккуратно садится на свое место, закидывая ногу на ногу. Очередное длительное молчание прерывается тяжелым вздохом Шастуна. — Арс, я, это, наверно, извиниться хочу. — Попов вперивается в удрученные глаза Антона. — Прости, вот, вообще за все: и за доебы, и за хамство, и за Алёну… Просто, даже не знаю как сказать… Я хотел тебя поймать на ошибке какой-то, доказать, что ты не такой идеальный, как все привыкли, довести до крышечки… — Шастун без понятия, как выразить собственные эмоции, он, к сожалению, не обладает таким словарным запасом, как у Попова. — А кому ты, прости, доказывать собрался? — Учителям, нет? — Вся ирония в том, что Антон сам не в курсе, какой ответ на поставленный вопрос. Более того, он сейчас вообще не видит смысла в своих приставаниях, но ответить что-то надо, поэтому объясняет как может свою мотивацию. — Чтоб знали, что ты не само совершенство от улыбки до жеста, выше всяких похвал. — Ах, какое блаженство… Антон предупреждающе прищуром буравит хмыкнувшего Арсения. Тот ещё со смешинкой смотрит на парня, а потом лицо разглаживается, а голос понижается. Попов внимательно изучает пол, лишь бы не соприкасаться невидимыми проводками с пристальными зелеными глазами. — Шастун… Антон, ты интересный. Я думал, что ты, м-м-м, менее разносторонний. — Да ладно уж, говори, как есть: тупой, наглый, троечник с натягом, тебя вот обижал. Больше не буду, честно! Веришь? — Шастун произносит это с такой детской наивной интонацией, что «Конечно!» чуть не срывается с губ Арсения, но он себя останавливает — не верит. — Антон, я ошибся, наверно впервые настолько серьёзно и глупо. — Спустя небольшую паузу он произносит негромко, как факт, но растерянность вперемешку с виной сквозит в этой фразе посильнее ветра в осеннем Питере. — Господи, зачем я это говорю, ты же все равно не поймешь… — А ты попробуй объясни, — Арсений хочет закрыть лицо руками, но Антон перехватывает их, сжимая запястья, и ловит взгляд собеседника, — может пойму. Сам же сказал, что насчет меня объебался. Попов молчит, закусив губу, и протирает дыры в полу глазами — собирается с мыслями. Антон дает, наконец, волю одной Арсеньевской конечности, подкладывая ладонь под свой же подбородок. Ничего, он тоже думать умеет. И ждать. — Хорошо, расскажи не мне. — Всё таки с терпением у него проблемы. Шаст широко улыбается — пытается самому найти нужный подход — и тянет руку вперед, как при знакомстве. — Привет, Паш, я Алёна. Поговорим? — А что говорить? — Голос глухой, весь звук уходит в пол. Антон дергает за руку Попова, что ещё в его власти, привлекая к себе внимание. — Блять, хуй. — Арсений смотрит грозно, и Шаст в примирительном жесте поднимает кисти. — Лан, лан, я пошутил. ПошутиЛА, сорян. Всё, давай серьезно. — По-моему, это тебе собраться надо. — Ой, какие мы буки, не медные даже… — Антон. — Я попрошу — Алёна. — Ты не понимаешь, да? — Арсу кажется, что он разговаривает со стеной, и отчаяние заставляет нервно сжимать пальцы ног. — Ну, ты ведь даже ещё ничего не сказал, а я, то есть Алёна, готов — готоВА — тебя выслушать, я же твой друг, сука, — подруга — но могу и побыть собой, в смысле Антоном, но Алёна и есть я… Шастун слишком тараторит, сбивается и тут же себя поправляет, путается в буквах, и это порядком бесит, как и то, что его никак не хотят услышать. Ком раздражения нарастает все больше, но Арсений не хочет злиться, он медленно выдыхает, считая до десяти, и ровно, с расстановкой объясняет: — В этом и проблема. Нет ни Алёны, ни Паши, только мы с тобой. — Ты, да я… Прости. — Тебе кажется, что раз мы стали друзьями в интернете, то сможем сблизиться и в живую, но это не так. — Арс начинает закипать и это ему решительно не нравится, но сделать с этим ничего нельзя, поэтому Попову остается только крепче сжимать зубы и молиться. Чтобы не ляпнуть что-нибудь обидное. — Мы не знаем друг друга, мы разные от ушей до хвоста. Даже сейчас, я пытаюсь серьезно поговорить, но ты каждую вторую реплику переводишь в шутку! — Арс, пойми, я не врал в переписке. — Шаст смотрит прямо в глаза и говорит тихо-тихо, словно успокаивая ребенка. — Алёна — только имя, не личность, и общался с тобой именно я, Антон. Всё, что я говорил — от чистого сердца; всё, что ты обо мне знаешь — правда. И он произносит это так уверенно и твёрдо, что Арсению требуется время немного осмыслить и продолжать диалог. — Правда правдой, но это всё равно обман, причём в самом его простом проявлении. Мы виртуозно водили друг друга за нос почти полгода, откуда мне знать, что этого не повторится? — Я могу пообещать. — Зачем? Кажется, Антон в тупике. Он двигает челюстью, будто собираясь что-то сказать, но растерянный взгляд сумбурно перебегает по комнате от одного предмета к другому. Этого Арсений и ожидал: он сольется, услышав самый главный вопрос. Ещё Попов думает о трусливости людей — они всегда бегут с корабля даже раньше крыс, попутно крича на всю Ивановскую о своей бесстрашной, готовой ко всему натуре. Их трусость доходит даже до того, что появляется страх перед собственными мыслями, перед самим собой и, иронично, но факт, люди боятся себе в этом признаться. Антон уйдёт. В этом Арсений уверен на девяносто девять процентов. И не на сто лишь потому, что надежда умирает последней, так уж заведено — оставлять этот несчастный процентик, прибавляя «а вдруг…», даже если инопланетян не существует (а кто знает?), а дважды два равно четыре, хотя существует теория, доказывающая обратное. Для чего так делать? Страх. Конца, смерти, безысходности, одиночества, немощи и, наверно, взросления. И именно он, только он, рождает мудрость, надежду, веру, дружбу и любовь, благодаря которым жизнь становится чудеснейшим даром. — Арс, — Попов вздрагивает, возвращаясь из мира мыслей: «Антон сейчас пытается ответить или смягчить удар?», — всё же я всегда относился к тебе предвзято, но стоило только немного забыть о внешности и твоих достижениях в школе и погрузится в тебя настоящего, как мне открылся твой чудесный внутренний мир. — Шастун переводит дыхание, а Арсу кажется, что его сковали свинцовыми цепями, и всё, что может шевелиться: глаза и сердце, отбивающее ритм где-то в трахее. — Судя по твоему отношению ко лжи, я сомневаюсь, что ты придумал вторую, отличающуюся от настоящей личность. — Антон хмыкает, словно вспоминая что-то. — Признаюсь, моей первичной целью было тебя, точнее Пашу, соблазнить, а потом жестоко бросить, типа «поставить на место самоуверенного альфа-самца». «Что за идиотизм?» — думает Арсений и закусывает нижнюю губу, чтоб не улыбнуться. — Да, сейчас мне тоже с этого смешно, но так и было. А когда мы начали переписываться, Арс… — Он поднимает на Антона взгляд и встречается с чересчур серьезным выражением лица. — Больше всего я мечтал с тобой познакомиться, и настолько же сильно мне было больно от того, что я не имею возможности раскрыться. Наверно, хорошо, что всё за нас решил случай, сам бы я ещё долго бы собирался с мыслями. Так что, отвечая на твой вопрос, я скажу, что хочу тебя изучить, как человека, потому что ты меня восхищаешь. Арсений не может вымолвить и слова. Им восхищаются. Им интересуются. Его не хотят бросать. С ним хотят общаться. Дружить. — Я не хочу отдаляться от тебя. — Антону, видимо, не нравится затянувшаяся тишина. — Понимаю, что из-за моих доёбов, ты меня можешь, да скорее всего так и есть, ненавидеть, и я клянусь, что буду извиняться столько, сколько надо и даже больше. Прости, еще раз. Я всё-таки то еще чмо. — Ладно уж, ты просто раздражение вымещал. Не бил, не угрожал, про ориентацию молчал — и на том спасибо, обычно личностям вроде меня побольше достается. И знаешь, мы бы все равно друг о друге узнали, даже если бы не встретились тогда. — Как? — Не тупи, то сообщение я бы все равно отправил. — А, блять, точно. Прикол. Наверно, самая смешная и одновременно милая картинка в мире — Шастун, до которого долго доходит. Такое ощущение, что у него в голове та самая обезьяна с тарелками. Арсению вдруг приходит в голову, что Антон похож на маленького ребенка: когда он улыбается, у него наливаются такие нехарактерные для взрослого человека щёчки, которые на Руси бы сравнили с яблоками; сейчас он сосредоточенно соображает, прикусив кончик языка; кудри у него, как у маленького пухлого ангелочка с валентинок, отзывающемся на «Купидон». Арсу спокойно, всё раздражение и большая часть страха куда-то исчезла, растворилась в воздухе, как результаты опытов в пневматической химии. Попов сам не замечает, как расслабляется и продолжает говорить, изредка поглядывая на Шаста, интерес к разговору которого постепенно возвращался. — Слишком уж я с Алёной сблизился, не хотел ей больше врать. Была, конечно, вероятность отправиться куда подальше и на подольше, но я посчитал, что честность всегда лучше. А если уж моим мечтам о принятии не суждено было сбыться, то удалось бы не доводить ситуацию до апогея, когда меня всё равно бы послали, но от этого уже было бы во сто крат больнее. — Ты считал её близким человеком? — Да, сказал же. Не знаю как, но ей удалось меня приручить что ли, — Арсений рассматривает собственные ноги и тихо усмехается, — не самое подходящее слово. Ты не поверишь, но даже Серёжа не знает номера квартиры в Омске или имени старшеклассника, который меня гнобил классе в пятом. — Ты поэтому такой необщительный? Боишься боли от предательства и расставании? — Наверное. — Арс пожимает плечами. — Я, на самом деле, очень доверчивый и мягкий, это мешает — в мире нет места сопливым размазням. Поэтому приходится просто ограничивать любое взаимодействие, а чтобы было легче — постоянно искать людские недостатки. — Работает? — Неверие так и сочится из одного единственного слова. — Ещё как. — «Один ноль, Шастун». — Я не люблю людей, а хотя ты в курсе. — Но все же ты делаешь исключения. — Давление Антона чувствуется физически, вопрос в том, чего он хочет добиться? — Делаю, но они на то и исключения, что таких людей по пальцам одной ладони пересчитать можно. Хотя, если Алёну и тебя все же разделять, то получится больше пяти. — А я-то каким боком в этот список влез? — Правым. — «Интересно, можно, как второе засчитать?» — Я имею ввиду… — Да понял я. — Попов ведет плечами, разминая их. Потягивается, кряхтит. — Ты же не делишь себя с Алёной, а для меня вы до сих пор два разных человека. — Хочешь сказать, что Паша — не ты, а другой человек? — Человек один и тот же, но Паша уверенней и открытей меня. — Это потому, что никто не видит его. — Объясняет и снисходительно смотрит. — В интернете поэтому и проще общаться: захотел сменил имя, захотел — возраст, внешность и так далее. И никто ничего не скажет, потому что не знает, как правильно. Ты будто бы актёр — прикрываешься чужой маской с улыбающимся ртом, чтобы окружающие считали, что тебе весело, хотя на деле — нихуя. — Антон делает многозначительную паузу и продолжает. — И это не Паша такой смелый, а ты расслабленный. Арсений обдумывает слова Антона, тщательно пережевывает их у себя в голове и обескураженно понимает — Шастун не имеет ничего общего с Колумбом. А ещё, Мельпомена всегда привлекала больше Талии. От того, что Попов выглядит побитой собакой, Антону неуютно. Кажется, в стене щель, притом не маленькая, иначе откуда может так сифонить, что у Шаста по ледяной спине бегают мерзкие мурашки, незаметно обматывая парня в невидимый кокон, сдавливающий, как корсет дам века два назад: не дает вздохнуть, сжимает все органы в маленькую кучку (совсем не Могучую), сдавливает сосуды, грозя затопить тело изнутри кровью? И правильно в Библии говорится — тело лишь сосуд, оболочка. По крайней мере, Антон ощущает себя сейчас именно так. Способ разрядить обстановку оказывается самым неожиданным. В интернете им обоим было около двадцати, это давало большой простор для разговоров — школьная тема у них популярностью не пользовалась. — Слыш, Арс, а ты чего сдавать будешь? Попов смотрит на него а-ля «ты совсем дебил?». Хотя почему а-ля? — Во-первых, что, — Антон закатывает глаза, потому что зануда, — Во-вторых, английский, историю и общество. Русский, математика — это понятно. — В голову нежданно-негаданно приходит безумная идея, и Шаст хочет с воодушевлением сразу же вывалить ее на Арса. — А Матвиенко? — Химию с биологией. — Замедляется и звучит подозрительно, немного хмурится. — А почему ты спрашиваешь? — Меня родаки с костями съедят, если экзамен не сдам, а заморачиваться не хочу, поэтому тоже общага с инглишем. — Самый ответственный момент, Антон выдыхает и мысленно скрещивает пальцы. — Я к тому, что, можно к тебе на допах подсаживаться? Если бы были соревнования «У кого больше глаза», третья собака из «Огнива» проиграла бы Арсению место. — Антон, у нас меньше двух месяцев на подготовку осталось, а ты только сейчас о дополнительных задумался? Я тебе поражаюсь… — А я тобой поражен. — Тишина. Осознание. Антон быстро переводит тему. — Так что, можно нет? — Да садись, Господи. — Не боишься? — Не боюсь. Как говорится, не попробуешь — не попробуешь. — И улыбается так хорошо. — Там же не узнаешь, не? — Там, да, а тут — нет. — Ты удивительный. — Антон смыкает веки и плавно мотает головой, растягивая губы. — А ты — добрый. — Хочет добавить «добрее, чем я думал», но знает, что был понят. На улице уже давно темно, жители оживленно идут с работы в сторону своих домов. Не просто же так дом называют домом. Туда хочется возвращаться, там отходят на второй план все переживания, оставляя спокойствие, залечивающее душевные раны, как кот, который ложится на больное место. Иногда, человек тоже приобретает значение дома. И, наверное, цель жизни — найти такого человека и стать им же, чтобы приятно было и поговорить и помолчать, чтобы прощать, волноваться, поддерживать, делиться переживаниями и быть услышанным. Чтобы доверять. Арсений до сих пор боится, и это нормально. Но жизнь — сплошной выбор, и Арс выбирает улыбаться сидящему напротив парню искренне и честно. Как сказал один хороший человек: «лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть», поэтому Арс решает, что он готов. Готов примерить на себя роль творца собственной жизни; готов дать шанс человеку, с первого взгляда не знакомому, но успевшему слишком плотно въесться в жизнь; готов к работе над собой и разрывающей боли в случае плохого конца; готов к дружбе. Антон же решил для себя всё ещё раньше. Ему было проще сопоставить человека и маску, и сколько бы Арс не говорил, что он с Пашей полные противоположности, Шастун знает — это не так. Они — одна, богатая внутренним миром, даже целой вселенной, личность, их нельзя делить. И ещё он знает, что схватится на ниточку, ведущую туда, потому что чувствует — прикоснулся к невероятному, особенному. Теперь задача Антона — сохранить этот кусочек сказочного, и он спрячет его под стеклянный купол, как розу, будет беречь, наблюдая за ним завороженно. На протяжении десятков дней они узнавали друг друга, становились ближе, писали одну историю на двоих. Теперь, первая глава подошла к концу, и парни на «А» уверены, что в следующую они войдут вместе, ободряюще улыбаясь друг другу, взаимно чувствуя присутствие даже на расстоянии, зная, что иногда даже самым безумным теориям суждено становиться правдой.***
Счастливый случай где-то рядом кружит В толпе людей или в туманной мгле. Друг друга ищут родственные души На этой неприкаянной Земле.