Я наяву вижу то, что многим даже не снилось, Не являлось под кайфом, не стучало в стекло. Моё сердце остановилось… Отдышалось немного … И снова пошло. Сплин – Моё сердце
***
Анастасия Семёновна, бабушка Шуры, была женщиной старой закалки и строгих нравов, но это никогда не мешало ей искренне и нежно любить внука. С детства одарённый мальчик как будто бы перекрывал пятно разочарования, оставленное его матерью. Ребёнку это осознать было сложно, но Шура догадывался, что восхищённые бабушкины вздохи "мы же музыкальная династия!" были для неё некой мантрой. Анастасия Семёновна убеждала себя в том, что, родившая в шестнадцать, а позже сбежавшая, дочь – это не более чем исключение из прекрасного правила. К такому заключению Шура пришёл гораздо позже, когда в старой квартире не было уже ни бабушки, ни фотографий прадеда-пианиста на стенах, ни старой нотной тетради матери. Был только он сам, полная окурков пепельница и понимание, какой же странной была его семейка. Это не то чтобы сильно забивало его размышления. Просто случались дни, когда мысли вязкой тиной облепляли голову изнутри, плыли тягучим потоком бесполезных сожалений и воспоминаний. Шура категорически не умел выбираться из этого состояния, трусливо прятался под одеяло и пытался переждать, пока не отпустит. Время в такие моменты он почти не замечал, даже не обращал внимание, сколько часов или дней прошло, но верил, что рано или поздно этот период окончится. К счастью, долгожданное облегчение наступало, оставляя парня разбитым и тяжёлым, как старый расстроенный инструмент. В этот раз всё было точно так же, но совсем иначе одновременно. Накрыло его почти сразу после провального концерта (Мальвина не без содрогания вспоминал постные лица слушателей и их блёклые безразличные глаза). Он просто устал. Так Шура говорил себе, пока перетаскивал части установки на базу, в этом он убеждал себя, пока поднимался на свой этаж. Именно это он мысленно твердил, пока курил на кухне, пока глотал безвкусный чай, обжигая нёбо и язык. С этими мыслями он попытался безуспешно уснуть, а после провалился в неосязаемую бездонную полудрёму, из которой его вывел звук уведомления на почти разряженном телефоне. Сообщение от Кира было внезапным и злым (прямо, как сам Кирилл), но это было привычно. Разочарованное недовольство вызвало иное. Шура смотрел на дату в углу экрана. Что ж, прошла неделя. Кажется, пора было вставать?.. Впервые за долгое время попытки вылезти из постели показались Мальвине тщетными и бесполезными. Среди подушек и одеяла ему было куда спокойнее, чем в вертикальном положении и вялом желании привести себя в порядок. Флегматично доедая безвкусный кусок какой-то пиццы (когда он её заказал? Вчера? Три дня назад?), Шура рассматривал убитый маникюр, свои бледные тонкие пальцы, несколько шрамов на костяшках – последствия бурной юности, – и дырку в одном из носков, из которой торчал мизинец. Шить Мальвина так и не научился, поэтому стащил рваную вещь с ноги другой ногой и зашвырнул в мусорку под раковиной. Наверное, ему стоило обновить базовый гардероб. Наверное, да. Передвигаясь по квартире, Шура до тошноты привычно цеплялся мыслями за всякую ерунду, которую нужно было сделать. Это отодвигало мысли о безопасной кровати чуть дальше, давало хоть какую-то мотивацию выйти из дома. В голове, ватной и тяжёлой, накидывался черновик плана на ближайшие дни, и Шура физически уставал от того, как тяжело было придавать этому всему смысл. Ему нужно было покрасить волосы – тёмно-русые корни отросли уже неприлично сильно. Ему нужно было накрасить ногти – обдирать с них лак было приятнее, чем ковырять заусенцы. Ему нужно было купить еды, вынести мусор, дописать песню, оплатить аренду репетиционной базы, назначить дату репетиции, расписать график до ближайшего концерта с учётом подработки в баре… Шура устало потёр ладонями лицо, умылся, зачесал влажными пальцами волосы назад и натянул первое, что выпало из шкафа. Сойдёт. У всех же бывает плохое настроение и нежелание выделяться из толпы, даже если весь твой образ кричит об обратном уже много лет? Шура поставил точку в этом внутреннем заключении, схватил с полки связку ключей, накинул на голову капюшон чёрного худи и вышел в промозглый мартовский день, загребая носами ботинок подтаявшую снежную кашу. В конце концов, он сам назначил время репетиции, Кир не просил его об этом. Макаров лишь намекнул, что без солиста и массовика-затейника они снова будут в полном дерьме, а этого Шура допустить не мог, даже если прошлый провал дышал ему в затылок зловонным ощущением бессилия. Кирилл просто не знал его так хорошо, как знал себя сам Мальвина: подобные реакции на неудачи давно стали его ритуалом. Шура опоздал на репетицию, вяло отмахиваясь от вопросов гитариста и басиста. Они были неплохим тандемом, который солист выловил в каком-то паблике для музыкантов. Немного капризные и криворукие, на его взгляд, но лучше многих, которых он видел до этого. Плюс, с ними нормально сыгрался Кирилл, хотя иногда казалось, что это фактически невозможная задача. Макаров был колючим, язвительным и неохотно шёл на контакт во всех отношениях, кроме музыки. И Шура соврал бы, если бы сказал, что его ни разу не заворожило то, как из вредного придурка Кир мгновенно превращался в профессионала, когда садился за установку. Это было красиво. А когда в музыкальную составляющую Кирилла добавлялось искреннее и эмоциональное, скрытое обычно за семью замками, Мальвина откровенно кайфовал. Он умел видеть потенциал, и в Кире его была целая бездна. А ещё в нем был вагон желания докопаться, как выяснилось после Шуриного "перерыва", потому что теперь Кирилл не сваливал сразу после репетиций, а брал куртку и выходил покурить вместе с Мальвиной. Вопросы не задавал, хотя видно было, что он о чём-то напряжённо размышлял. В душу залезал беззастенчиво-скрытно и настойчиво. Так, что Шуре иногда казалось, что доверить Киру некоторые свои мысли было бы не так уж и плохо. Но Макаров не задавал вопросы вслух. А Мальвина отказывался отвечать на неозвученное. – У тебя пальцы синие. Кир произнёс это, когда они курили после финальной репетиции перед концертом. Сумерки уже опустились на город, делая промзону, где находилась репетиционная база, неуютной и загадочной, но небо впервые за долгое время было чистым, навевая ощущение всё же наступившей весны. Шура удивлённо вскинул брови, переводя взгляд на кончики своих пальцев. Действительно, в жёлтом свете уличного фонаря они казались испачканными чернилами. – Я покрасил волосы, – ответил он, выдыхая дым и чуть усмехаясь. – Ты не видел, какого цвета моя ванна. Кир не то поёжился от вечерней прохлады, не то пожал плечами. – Никогда не менял цвет волос. Даже не знал, что краска потом так пачкается. – Хочешь и тебя покрасим? – Шура перевёл взгляд на Кирилла, внимательно рассматривая выбритые виски и каштановые пряди, хаотично падающие на лоб. – Может быть, рыжий? М, нет, красный! Тебе пойдёт. – Обойдусь, – беззлобно фыркнул Макаров. – Мой имидж меня вполне устраивает. – Твой имидж, детка, не так плох, потому что вывозит на том, что ты красавчик, – Шура на мгновение пожалел, что не прикусил себе язык, но продолжил: – Подвести бы тебе глаза, мальчик, который злится на лакрицу. Кирилл внезапно улыбнулся, глядя на Шуру исподлобья и чуть наклоняя голову: – Только через мой труп. Шура коротко рассмеялся. – Я уже в списке твоей ненависти? – Почётное второе место, – Кир с хрустом размял пальцы, засовывая руки в карманы и собираясь уходить. – Сразу после цен на барабанные палочки. Тут даже ты проигрываешь. Солист прикурил вторую сигарету, спиной опираясь о стену здания за ним. Ему ужасно хотелось широко улыбнуться, но Мальвина сдержал себя, слегка подёргав бахрому на дизайнерски потёртых джинсах. – Купи себе перчатки, – Шура силой воли перевёл взгляд с Кирилла на свои ботинки. – Вечно руки в карманах. – Мне неудобно. – Тогда варежки. – Осторожнее, ещё немного, и я могу решить, что ты заботишься, – Кир усмехнулся. – До завтра. Шура кивнул. – До завтра. Кирилл подавил внезапное желание повернуться и сказать что-то ещё. Или хотя бы ещё раз окинуть Мальвину взглядом, чтобы убедиться, что завтра он не пропадёт и приедет на саундчек. Конечно, понять этого Макаров не смог бы, даже если очень постарался, но, может быть, спокойный и уверенный вид солиста утихомирил бы нарастающий мандраж Кира. Он уже очень давно не нервничал перед выступлениями, потому что ни одно из них не было по-настоящему важным. Отстранённо выполнять механические действия на концертах, зачётах и экзаменах в университете к четвёртому курсу стало так же просто, как курить после них. Но почему-то именно сейчас Кирилл впервые с подросткового возраста начал слегка нервничать и злиться. Макаров раздражённо закатил глаза, включая музыку и вслушиваясь в тяжёлые басы в наушниках. Это всего лишь ещё один концерт, который принесёт ему деньги. Это всего лишь несколько часов работы. Кир это умеет. Ничего экстраординарного не произойдёт, – решил Кирилл, приложив проездной к терминалу и спускаясь в метро, – потому что музыка это предсказуемо, его действия предсказуемы, и он точно знает, что завтра всё останется точно так же.***
Кир ненавидел собирать барабанную установку. Достать, прикрутить, достать, – дерьмо, когда успел поцарапать? – прикрутить. Макаров хрустнул пальцами, осматривая пространство вокруг себя. Клуб оставался почти пустым, но это было неудивительно. Они приехали сильно раньше открытия, до которого оставалось ещё два часа. Вообще-то это заведение Кириллу даже нравилось. Оно было относительно новым, несколько футуристичным, молодёжным. Носило пафосное название "Crush", будто бы пытаясь смыть с себя декадантский налет атмосферы Санкт-Петербурга. Здесь было не душно, хватало пространства, и почему-то Кир приятно заряжался от этого места, чувствуя предвкушение от предстоящего концерта. И не он один. Макаров достал последнюю деталь установки, начиная машинально прикручивать одно к другому, и бросил взгляд в сторону барной стойки. Шура искрил энергией. Удивительно, как после недели отвратительно-апатичного настроения Мальвина в этот вечер излучал веселье, разбрасывался улыбками, вертелся, носился по всему помещению, привычно проверяя все провода и инструменты. Кир наблюдал это с того момента, как они зашли в клуб, а сейчас с удивлением понял, что Шура, гордо восседающий за барной стойкой, подводит глаза. Макаров встал с корточек, проверил, закреплён ли крэш, и направился в сторону солиста. До концерта оставалось много времени, но тупить в телефоне не хотелось. А разговаривать по-человечески, не срываясь на сарказм, они с Шурой научились ещё неделю назад, поэтому Макаров подсел рядом, наблюдая, как солист легко растушёвывает чёрный карандаш по веку. – Боевой раскрас? – уточнил Макаров, легко усмехаясь на то, как Мальвина закатил глаза. – Сценический грим, – фыркнул в ответ Шура. – Моё предложение в силе. Хочешь? – Очень сомневаюсь, – Кир качнул головой, двигая к себе бутылку с водой, стоящую на стойке. – Как настроение? Шура оторвался от своего занятия, натянуто улыбнувшись. – Предпочитаю отвечать на этот вопрос после концертов. Скажи, – он резко сменил тему, – а что должно случиться, чтобы ты мне дал… – Кирилл почти поперхнулся водой, которую пил в этот момент, но Шура, сделав крошечную паузу, закончил: – …подвести тебе глаза? Макаров задумчиво прищурился, разглядывая бутылки за барной стойкой. – Чудо какое-то, – честно ответил Кир. – Но ты продолжай спрашивать, – фыркнул он, чувствуя абсолютно ребяческое желание вернуть подколку, – и, может быть, однажды я тебе всё же дам… Шура бросил на Кирилла взгляд, чуть приподнимая бровь. – …подвести мне глаза, – невинно улыбнувшись, закончил Кир, вставая со стула. – Я пошёл курить. – Ага. Шура снова повернулся к маленькому зеркальцу, придирчиво осматривая результат и чувствуя удовлетворение. Он не был сильно суеверным, но ему очень хотелось верить, что когда макияж получался хорошо с первого раза, концерт после этого оказывался отличным. Во всяком случае, в жизни Мальвины это работало. Интересно, – он захлопнул зеркальце, открывая бутылку воды, из которой всего пару минут назад пил Кирилл, – если красиво подвести глаза ещё и барабанщику, это увеличит коэффициент крутости последующего концерта? Шура хмыкнул. Однажды он обязательно проверит, но не сегодня. Что ж. Ждать Мальвина всегда умел неплохо. Концерт начался через полтора часа, и, о, – он оправдывал надежды всех с первой минуты. Это не было похоже на предыдущий провал. Толпа, преимущественно состоящая из студентов, действительно кайфовала. Они пришли оторваться, и им дали такую возможность. Кирилл, сидя за барабанами и вытирая пот со лба между песнями, осознавал, что такого опыта у него ещё не было. Обычно максимум того, что он наблюдал во время игры – это вежливый интерес преподавателей. Но сейчас на него смотрели совсем иначе, и он, чёрт возьми, мог бы поклясться, что невысокая блондинка в первом ряду, чей блестящий топик отражал неоновый свет, как маленький дискошар, ему подмигнула. Макаров сделал вид, что очень увлечён, и пафосно прокрутил палочки в руках. Приём был абсолютно бесполезным с практической точки зрения, но он вызвал одобрительные крики и привлёк внимание Шуры, который повернулся с шальной улыбкой и громко попросил, перекрикивая толпу: – Сделай так во время песни! Кир кивнул. Это он мог. Блондинка в первом ряду всё ещё не отводила от него взгляда, но Макаров дал счёт и нырнул в музыку. Им оставалось сыграть ещё пять треков. Их группа действительно привлекла внимание и понравилась. Кирилл осознавал это чертовски неуверенно, быстро меняя футболку после концерта в служебном помещении. Им нужно было выйти к толпе и пообщаться – Шура сказал это ему сразу после финальной песни, когда они убежали на улицу покурить. Все были выжаты, но в лучшем из смыслов, потому что не заразиться этой энергией признания было невозможно. И вот сейчас, когда Кир, слегка нервничая, вышел из самопровозглашённой гримёрки, оказываясь посреди огромной разноцветной толпы, он не совсем понимал, что ему делать. – О, боже! – кто-то легко похлопал его по руке, вынуждая обернуться. – Это же ты был за барабанами? Я – Таня, очень приятно! Уже знакомая светловолосая девушка из первого ряда так широко улыбнулась, что Киру стало на мгновение страшно. Он не был совсем уж никчёмным в общении с противоположным полом, но Макаров всё равно предпочел бы лучше найти Шуру и предоставить это ему. Впрочем, Тане было безразлично, она окликнула кого-то в толпе, и к ним тут же присоединилась невысокая брюнетка, представившаяся как Даша. Кир вежливо кивнул. – Ты так круто играл, – Таня легко закусила накрашенную красной помадой губу. – Давно этим занимаешься? – С детства, – ответил Кирилл, взглядом пытаясь выхватить в толпе знакомую синюю макушку. – И спасибо. Мне приятно… О, чёрт. Неоновый свет пробежался по людскому морю под очередной бит известной попсовой песни, и Макаров наконец увидел. Синие волосы сверкнули на противоположном конце помещения, и Кир замер. Он никогда не жаловался на зрение, а Шуру легко было разглядеть среди облепивших его девушек. Мальвина выглядел… Иначе. Он белозубо улыбался, активно жестикулировал, что-то рассказывая, а Кирилл всё смотрел, и смотрел, и смотрел, пока Таня или Даша что-то ему говорила. Спустя пару секунд Шура вдруг замолчал, бросил взгляд в толпу, и, – Кир мог поклясться, – посмотрел ему прямо в глаза, улыбнулся, прикусил губу… И подмигнул. Кирилл Макаров всю свою жизнь играл на барабанах и отлично знал, что самый естественный бит, который может быть в мире, – это стук человеческого сердца. Природа задумала этот процесс чётким и ровным, быстрым и медленным, но Кир совершенно не ожидал, что услышит свой собственный пульс, так явно почувствует его в висках и кончиках пальцев. Шура громко рассмеялся, запрокидывая голову и открывая вид на бледную шею с двумя татуировками крестов, и в этот же момент Кирилл понял. Понял всё своё волнение накануне, понял желание подкалывать в ответ на дурацкие шутки, понял, почему он абсолютно невежливо игнорировал Таню и Дашу, которые, кажется, ждали ответа на какой-то свой вопрос. Что ж. Кир был в дерьме. Он был в полном дерьме. – Дико извиняюсь, – он вежливо улыбнулся девушкам перед ним. – Но мне нужно отлучиться. Кирилл почти что пробил сам себе фэйспалм, когда на последующий вопрос Даши с просьбой обменяться телефонами, машинально надиктовал свой номер. Мозг, по ощущениям, взбили венчиком, мышцы привычно устало тянуло, а в солнечном сплетении вдруг стало щекотно и дискомфортно, как будто кто-то надул там воздушный шарик. Кирилл чудом пробрался сквозь людей к двери на улицу и, не потрудившись найти куртку, вывалился в холодную мартовскую ночь, глубоко вдыхая сырой весенний воздух. Думать и размышлять не хотелось, Макаров не был идиотом. Он понимал, что произошло, понимал, почему пульс даже в этот момент зашкаливал и стучал почти что триолями. О, блин, ему нравился Шура. – Какой пиздец, – с удивлённым тихим смешком пробормотал Кир, прикуривая и на пару секунд закрывая глаза. – Какой же пиздец… – Я надеюсь, что это ты не обо мне. Что-то случилось? Кирилл вздрогнул, когда сзади хлопнула дверь, и обернулся на Шуру. Тот тоже был без своего чёрного пальто, слегка большая футболка свободно болталась на нём, открывая вид на руки, а подводка… Кир сделал усилие, чтобы не пялиться слишком долго. Чёртова подводка слегка размазалась под Шуриными голубыми глазами, и это было красиво. Это было горячо, и Кирилл посчитал бы себя полным придурком, если бы начал это отрицать. – Нет, я не про тебя, – Макаров выдохнул дым, ёжась от холода. – Кстати… Мальвина вопросительно приподнял бровь. – Как настроение? – Замечательно, – Шура ответил быстро и искренне, даже не задумавшись над ответом. – А у тебя? Кирилл отвёл взгляд в сторону, пытаясь подавить абсолютно счастливо-глупую улыбку, а затем всё же посмотрел на Мальвину, и даже не соврал, когда произнес: – Думаю, всё действительно неплохо. Шура улыбнулся, и Кир всё же не сдержался, улыбаясь в ответ. Счастливо-глупо и с полным пониманием, что этим вечером кое-что безусловно изменилось. "Как минимум, – цинично прошептал внутренний голос Макарова, – Шура выпал из списка ненависти". И это было приятно.