Лёд и соль

      Есть большая разница между смелостью и безрассудством — первое похвально, второе — фатально. Слова Аджисай были именно безрассудными, глупыми, неосторожными — потому что Ран мог дергать тигра за усы, а она — нет. Верхняя губа Киоши дернулась от уязвленного самолюбия, делая его лицо некрасивым, глаза налились злобой.       Ему, не заботившемуся об эмоциях других — для Киоши чужие страдания были чем-то туманным и загадочным, не имеющим подтверждения, как существование Бога для атеистов, — даже в голову не приходило, что его могут отвергнуть. Тем более в присутствии заклятого врага.       Восхищение внутри Хайтани боролось с гневом — ну, могла же промолчать, хоть раз проявив благоразумие! Взгляд Рана прожигал в ней дыру, безмолвно выражая высшую степень неодобрения, однако, увидев ее дрожащий, но гордо вздернутый подбородок, он неожиданно смягчился.       Моя смелая девочка, — мысленно прошептал Ран, обращаясь к ней. — Потерпи еще немного.       Ни первому, ни второму не пришло на ум, что дрожала Аджисай вовсе не от страха. Ее тело тряслось от ярости — когда Киоши в своих откровениях добрался до убийства несчастной кошки, эмоций внутри скопилось так много, что весь ужас вытеснила бурлящая, концентрированная злость.       Сколько, — спросила себя Аджисай, — сколько это будет продолжаться?       Сперва — отец, которого она безумно любила, но стоило признать, что его стремление сберечь единственную дочь сослужило дурную службу. Он забрал ее из Токио, не дав возможности самостоятельно пережить негативный опыт — и отгородил от мира высокими стенами дома, а после передал Кенме, как величайшую драгоценность: жемчужину, которую нужно хранить в шкатулке, подальше от чужих глаз.       После — ее нелюбимый муж. Как бы Аджисай ни пыталась, пробудить в себе чувства к Кенме не удалось. Она видела его сильные стороны, понимала, что он старается завоевать ее любовь — но внутри все оставалось холодным. Они не подходили друг другу — и в мире вещей были бы несочетаемыми, как бездушный механизм швейцарских часов и зеленое цветущее дерево.       Ей нужно было признать это раньше и распрощаться с ним, но она позволила себе плыть по течению, отказавшись брать ответственность за свою судьбу в свои руки. А то, что не принадлежит кому-то, легко может забрать другой — вот и Кенма решил, что может распоряжаться не только женой, но и ее имуществом.       О Кодзиме и Киоши Аджисай даже думать не хотела. Оба были выродками, и, хоть отец всегда учил ее быть снисходительной к другим, Одзава искренне считала, что Юкио и его сын не заслуживали жить. Оставался только Ран...       Ран-Ран-Ран.       Она взглянула на него, прищурившись — поза нарочито расслабленная, на губах — тонкий намек на улыбку, призванный обмануть всех вокруг. Но Аджисай не обманывалась — она видела, как напряжено его тело; как где-то глубоко-глубоко, на дне беспросветных зрачков зиждется страх.       Это был страх за нее? За себя? Страх, что другой отберет столь желанную добычу?       Она не знала. Но не могла больше позволять другим управлять ею.       С меня достаточно, — решила Аджисай. — Если я живу в мире хищников, то должна отрастить зубы и когти, пока меня не сожрали.       Пока она размышляла над тем, каким образом линии жизни привели ее в это место, на жесткий стул, к которыми были примотаны ее руки, Киоши приказал Рану разоружиться.       Достав пистолет, Хайтани медленно присел и аккуратно положил его на пол, насмешливо глядя на Киоши. Аджисай не покидало ощущение, что Ран что-то задумал — иначе она объяснить его нахальное поведение не могла.       В конце концов, это же всесильный Ран Хайтани, — задумалась Одзава. — Никому не удалось застать его врасплох. Но... Может, Киоши стал первым? И Ран только играет роль всесильного — по привычке?       Расклад был определенно не в пользу Хайтани. Каждое мгновение Аджисай ждала, что он вот-вот выкинет что-то безумное — бросится на Киоши, или швырнет в него чем-нибудь, выскользнет за дверь... Но Ран только смотрел на нее, не отводя глаз.       Смотрел так, что у Аджисай начинало что-то ныть и рассыпаться в мелкую крошку в левой половине груди.       — Подтолкни его ногой в мою сторону, — велел Киоши.       Ран послушно пнул пистолет. Прокатившись, тот скрылся под диваном. Киоши зло чертыхнулся.       — Я сказал — ко мне, а не под диван!       — Извини, с меткостью проблемы, — пожал плечами Ран.       Это была откровенная ложь — с чем-чем, а с меткостью у Хайтани отродясь проблем не было. Все это знали — даже Аджисай.       — Иди к лестнице, — отрывисто бросил Киоши, злясь, что Ран ведет себя слишком беспечно.       Будто бы не он через полчаса начнет выть от боли, пока огонь будет пожирать его плоть.       Ничего, — мстительно подумал Киоши, внимательно следя, чтобы Ран защелкнул замок. — Посмотрим, как ты будешь разыгрывать из себя неуязвимого, когда я брошу спичку.       — Не правую, — спохватился он. — Левую руку. Ей ты обращаешься лучше. Думаешь, я не заметил, что ты левша?       Ран скривился, вызвав смешок у Киоши.       — Да, я наблюдательный, — сам себя похвалил младший Кодзима.       Придурок, — равнодушно подумал Хайтани. — Был бы по-настоящему внимательным, то понял бы, что я амбидекстр, а правой рукой не пользуюсь из-за сломанных пальцев.       Но так или иначе — Киоши опять не ошибся, велев заковать левую руку. Ей Ран действительно орудовал лучше — искривленные пальцы на правой утратили былую подвижность; он сомневался, что ему удастся метнуть нож с необходимой скоростью и попасть в цель.       Замочек закрылся с глухим щелчком, металл жестко обвил запястье, отбрасывая Хайтани на несколько лет назад — в день, когда его избили по приказу Ясуды и отрезали волосы. Выйдя на свободу, Ран обещал сделать все возможное, чтобы этого больше не повторилось. И он бы отказался выполнить требование Киоши, если бы они находились здесь вдвоем.       Но они были не одни — Ран прекрасно понимал, что ему необходимо держать Киоши в поле зрения, но взгляд, точно примагниченный, каждый раз находил Аджисай.       — Теперь ты, — убедившись, что Хайтани не может свободно передвигаться, Киоши опустил пистолет и, взяв столовый нож, перерезал скотч. Аджисай тут же принялась растирать затекшие запястья. — Я хотел сделать это сам, но ты меня расстроила своим ответом. Правду говорят — Хайтани либо заключил сделку с Дьяволом, либо сам является демоном, иначе почему все, точно слепые овцы, идут к нему на заклание?       Он нервно ткнул пистолетом ей в лицо.       — Вставай! Бери бутылки с жидкостью для розжига и хорошенько облей тут все. И будь аккуратна, — ухмыльнулся Киоши. — Я обещал не убивать тебя, но спасать — не обещал.       Когда Аджисай не двинулась с места, он озадаченно сдвинул брови:       — Ты что, оглохла?       — Тебе надо — ты и делай, — четко ответила Аджи, безотрывно глядя на него.       Ран едва не застонал вслух. Поразительная дурость.       Чего ты ожидал, если она не слушалась даже тебя? — возник в его голове разумный вопрос. — Сыну Кодзимы она точно подчиняться не будет.       — Ладно, — согласился Киоши, нацелив пистолет в область ног Хайтани. — Ран, может, спляшешь что-нибудь? Устроим развлечение: я стреляю, а ты танцуешь. Если будешь достаточно быстрым, пуля попадет в пол, а не в ногу. А что я вообще спрашиваю? Один, два...       Аджисай со свистом втянула воздух и быстро поднялась со стула.       — Я сделаю, сделаю!       — Вот так бы сразу, — расплылся в улыбке Киоши. — Давай побыстрее. Одну бутылку оставь.       Стараясь не думать, для каких целей послужит последняя бутылка, Аджи открутила крышку и, задержав дыхание, перевернула ее над диваном. Бесцветная жидкость быстро впитывалась в ткань, которая темнела на глазах — в помещении возник слабый аромат с приятной отдушкой.       — Теперь стол и лестницу, — подсказал Киоши.       Под дулом пистолета двигаться было страшно. Аджисай старалась не смотреть на Рана — боялась расплакаться. Ее нервы были на пределе — бутылки стремительно пустели, а в голове только крутились вопросы о том, как избежать предстоящего ужаса — и ни одного ответа.       — Последняя. Иди сюда, — Киоши сам приблизился к ней и дернул за руку, таща к выходу. — Обольешь Хайтани, заодно и попрощаешься.       Бутылка в ее руке потяжелела на килограмм. В левой ладони Киоши уже держал зажигалку.       Они стояли в прихожей — напротив лестницы, близко к ней, но на достаточном расстоянии, чтобы Хайтани не мог дотянуться. Аджисай упрямо таращилась на его ноги, не поднимая глаз. Горло перехватывало каждый раз, когда она представляла, что сейчас ей придется посмотреть на него.       В последний раз.       И своими руками ускорить его конец.       — Ты же этого хотела, — мягко произнес Ран. Так, словно они были вдвоем. — Хотела убить меня.       Комок в ее горле разбух до невообразимых размеров, больно давя на стенки. Она все же посмотрела, ожидая увидеть в его глазах гнев, слепую ярость, насмешливый вызов — но ничего этого не было. Была нежность, выплескивающаяся через край — мягкие волны, прикосновение которых она почувствовала на своем лице, будто прощальный поцелуй в лоб.       И было обещание.       Я не позволю тебе умереть, — как-то сказал ей Ран.       Тогда она не поняла, что это значило. А теперь осознала — даже ценой собственной жизни он не позволит ей погибнуть.       — Давай, — Киоши, которому надоело ждать, подтолкнул ее вперед. Аджисай по инерции сделала шаг, едва не споткнувшись — ноги стали ватными, не слушались.       И долгожданный ответ пришел сам собой. До Рана было еще пять шагов. Два из них она прошла уверенно, а на третьем — споткнулась, нарочно полетев вперед и наклонив бутылку. Жидкость с тихим звуком выплеснулась наружу упругой струей, врезалась в стену; падение пришлось на запястья и колени, которые пронзила боль — зашипев, Аджисай кое-как выпрямилась, вцепившись пальцами в мягкий пластик, но когда она поднялась, по ее губам скользнула улыбка.       Обливать Рана больше было нечем.       Это не исправляло той ситуации, в которой они оказались, но хотя бы не ухудшало ее. Аджи бросила быстрый взгляд на лестницу — может быть, ему удастся освободиться? Но балясины были крепкими на вид.       Последняя надежда рухнула, не успев поднять головы.       — Блять, — выругался Киоши, с отвращением уставившись на Одзаву. — Так и знал, что надо было самому все сделать.       Он чиркнул зажигалкой, даже не успев закончить фразы. Огонек заплясал в воздухе, жадно потягиваясь в сторону облитой мебели. Аджисай замерла на месте — ее губы приоткрылись, собираясь что-то крикнуть: она и сама не знала, что собиралась кричать — крик рвался изнутри, но утонул во вспыхнувшем пламени.       Киоши бросил зажигалку.       Аджисай никогда не видела такого резкого возгорания. Словно дракон дыхнул на дом изнутри — пламя быстро охватило деревянный пол, проворно взобралось на диван и шторы. Оно трещало, ворчало и жадно облизывалось, пританцовывая на обожженной мебели — воздух наполнился жаром, удушливая волна тепла накинулась на Аджисай, когда она сделала первый вдох.       Легкие засаднило от дыма. Ветер снаружи ударил в стены — за окнами бушевала снежная метель, почувствовав злейшего врага. В считанные секунды все вокруг превратилось в Ад.       Зачарованная мощью огненной стихии — разрушительной, несущей смерть, — она не сразу поняла, что Киоши все еще в доме. Краем глаза уловив движение сбоку, Аджисай обернулась — в тот момент, когда Кодзима вскинул руку с пистолетом.       — Ты же не думаешь, что я оставил бы тебе хотя бы один шанс выбраться, — он торжествующе улыбнулся. — Я изрешечу пулями твои ноги. Остальное сделает огонь.       — Нет!       Она бросилась к нему, налетев всем телом. Не ожидавший такого Киоши не удержался на ногах — вместе они рухнули на залитые огнем доски. От удара в глазах Аджи потемнело — в затылке разлилась боль; даже без прикосновения к волосам она почувствовала, как они пропитались кровью.       Боль заняла все ее внимание — сосредоточившись на ней, Аджи не заметила, что огонь, как проворная собака, уже кусает ее за лодыжки. Киоши, что-то прокричав, поднялся — пистолет в его руке был точно приклеен, потому что он не выпустил его даже при падении.       Как и она бутылку с остатками воспламеняющейся жидкости.       — Значит, хочешь сдохнуть тоже, — Аджисай наконец смогла разобрать его слова на фоне ревущего пламени. Потолочные балки угрожающе скрипели над ними. — Так надо было попросить!       Он навел оружие на нее и Аджи сжала пластиковые бока изо всех сил, выплескивая остатки жидкости на Киоши. Жалкие брызги попали на бедра — следом за ними, точно за брошенной игрушкой, рвануло пламя; Киоши отшатнулся, закричал, пытаясь сбить огонь.       Он двинулся в сторону Хайтани — до прихожей пожар не добрался, в отличие от едкого дыма, за которым Аджисай почти не видела Рана — только смутно белеющее пятно рубашки. И это стало ошибкой — когда пламя удалось сбить, Киоши развернулся к Хайтани, собираясь выстрелить, но остолбенел, сраженный чужой улыбкой.       Ран улыбался так, как умел только он — это был ядовитый оскал самой Смерти. В правой руке он сжимал нож, ловко поглаживая его большим пальцем — металл колец тихо звенел от соприкосновения со сталью, создавая погибельную песню.       — Передавай привет Кодзиме.       Лезвие стремительно рассекло воздух — быстрая темная молния, за полетом которой Аджи даже не удалось проследить: она увидела только, как дернулась рука Рана единым движением — от плеча до кончиков пальцев, — а потом Киоши сделал шаг назад, словно что-то ударило его в грудь.       Нож вонзился глубоко внутрь. Покачнувшись, Киоши неверяще перевел взгляд на торчащее лезвие — и его глаза округлились, словно он увидел нечто невообразимое. Аджи наблюдала за этим с возрастающим ужасом — впервые видя, как человек становится свидетелем собственной смерти, как упрямо отрицает, цепляясь за последние секунды.       — Аджисай, — рявкнул Ран, которого почти мертвый Киоши мало занимал. — Ползи сюда!       Она, очнувшись, перевела на него взгляд и вскочила на ноги, тут же стиснув зубы от боли, пронзившей тело.       — Не вставай, — тут же заорал Хайтани, добавив пару непечатных выражений, — опустись на пол!       Ключ, — Аджи в панике огляделась, не слушая Рана, — куда Киоши его положил, куда?       Стекла в гостиной вылетели с оглушительным звоном, не выдержав натиска. От страха Одзава присела, закричав и прикрыв руками голову. Стены затрещали, точно карточные — дом скрипел и стонал на разные лады, и это был крик умирающего здания.       Все вокруг было объято огнем: непреодолимая обжигающая завеса из ярко-красного пламени и черного дыма.       — Аджисай, — как-то устало и тихо позвал Ран, но она, несмотря ни на что, услышала. — Подойди ко мне.       В панике она подбежала к нему, уверенная, что он нашел выход.       — Уходи отсюда.       — Что? — крикнула Аджи, думая, что ей послышалось. Она со злостью посмотрела на Рана, который стоял смирно, не делая попыток вырваться из плена наручников. — Надо найти ключ!       Сверху донесся еще один угрожающий звук ломающей древесины.       — Послушай, — Ран вцепился в ее плечо и Аджи охнула от боли — казалось, его пальцы сейчас сломают ей кости. — Машина возле дома, ключи внутри.       — Ты что, идиот? — заорала она, толкнув его в грудь. — Надо вытащить тебя! Я принесу что-то, чем можно сломать перила!       В этот момент Рану потребовалось все свое умение держать себя в руках. Потому что дому оставалось жить меньше минуты — а у Аджисай начиналась паника: она не контролировала себя, ее руки тряслись, а глаза наполнились слезами. В таком состоянии она ничем ему не поможет — а если будет тянуть время, то и сама не успеет выбраться.       Страх за нее мешал Рану рационально мыслить.       — Я сейчас что-нибудь...       Размахнувшись, он отвесил ей пощечину, звонкий звук которой перебил даже рев огня и треск стен. Ладонь обожгло, Аджисай отшвырнуло в сторону. Налетев на шкаф, она удержалась на ногах и подняла на него недоверчиво-обиженный взгляд, полный боли.       — Пошла. Отсюда. Вон, — четко приказал Ран, тяжело дыша. Дыма становилось все больше. — Или я возьму тебя за руку и мы умрем здесь вместе.       Это подействовало — если бы он сказал, что не уйдет, она бы стала настаивать на обратном, или, еще чего доброго, решила бы остаться сама. Но приказ — подавление ее воли — сработал в обратную сторону.       Своевольная Аджисай немедленно воспротивилась этому; но, распахнув дверь и впустив поток холодного воздуха внутрь, она замерла на пороге и обернулась, все еще не решаясь сделать последний шаг.       Хлопья снега ворвались внутрь, облегчая дыхание. Еле сдерживая кашель, Ран в бешенстве заорал:       — Да шевели ты ногами, безмозглая дура!       Крик подстегнул ее; всхлипнув, Аджисай шагнула за порог, скатилась по ступенькам и обернулась. Посреди заснеженного пространства она была в безопасности — а Ран, которого она видела в проеме открытой настежь двери, нет.       Странный звук, похожий на раскат грома, донесся до ее ушей. Аджисай подняла глаза вверх и перестала чувствовать ноги — осела на снег, наблюдая, как крыша падает вниз, погребая под собой всех призраков дома в Кофу.