Лёд и соль

      Появление Рана Хайтани было подобно лучу света, прорезавшему грозовые облака. Была тьма, черно-кровавым заревом опускавшаяся на веки; была боль — ослепляющая, жгучая, невыносимая; было его тело — измученное, содрогающееся от унижения, — и его разум, умоляющий об окончании мук.       И этому не было начала и конца — пока не появился Ран.       Самая обыденная фраза, брошенная им в пространство общей душевой, застланной белесым влажным паром, для Исао прозвучала как гром посреди ясного неба. Хайтани был тем, кто осмелился бросить вызов Горо; он был тем, кто смог остановить его.       За одно только это Исао был готов ползти за Раном на коленях куда угодно. Но Хайтани не требовалось слепое подчинение. Ему нужна была душа, — и Химура с радостью отдал ее. Благодарность, восхищение, уважение и повиновение — все смешалось в единое чувство, делающее служение Рану новым смыслом жизни. И теперь, когда его Бог отвернулся от него, Исао ощущал жгучий стыд; желание загладить свою ошибку выворачивало наизнанку — все тело Химуры было напряжено, готовое выполнить любой приказ.       Но приказов не было. Ран смотрел на дорогу, не отводя взгляда от широкой серой ленты; за окном кружился снег — пока еще редкая россыпь белых крупинок, но к вечеру синоптики обещали сильный снегопад. Исао нервничал, изредка поглядывая на Хайтани, но первым заговаривать не решался. Тишину нарушил Ран:       — Она жива.       Сердце Исао, до этого момента сжимавшееся от стыда, затрепыхалось в груди.       — Йоко? — произнес он, боясь ошибиться и услышать отрицательный ответ.       — Да.       Пальцы сжали руль, впиваясь в гладкую кожу. Жива...       — Ты ее не добил, — дал безжалостную оценку его действиям Ран. В этой фразе таился намек на то, что Химуре придется закончить начатое.       Исао стыдливо отвел взгляд, боясь, что Хайтани поймет, как сильно ему не хочется этого делать. Йоко была...       Когда-то она была всем для него. Они столкнулись на улице — как в остросюжетной мелодраме, на которую были похожи их отношения, — Йоко налетела на него, выбив телефон из рук, а потом долго извинялась: со смехом, лукавой улыбкой и эмоциональными жестами.       Она была такой... Яркой — в красном платье и алым обручем в гладких черных волосах; чрезвычайно шумной и эмоциональной — рядом с ней Исао чувствовал себя живым, потому что Йоко заставляла его ощущать так много — столько эмоций, сколько он не испытывал за все время, что ходил по земле. Только многим позже они осознали, что эти чувства были неправильными: искусственно вызванными ее истеричными выходками, скандалами, ссорами — но и вины Йоко в этом не было, потому что реагировать по-другому на происходящее она не могла.       — Почему ты не хочешь отказаться от этого? — шепотом спрашивала Йоко — шепотом, потому что голос был сорван после криков.       Исао, который был вынужден пропасть на несколько суток — приводил в себя друга после наркотической ломки, — устало пожимал плечами.       — Потому что это мой друг.       И она снова взрывалась криками, которые летели по комнате, как разноцветные конфетти, резко выпущенные из хлопушки.       — А я — твоя девушка! Почему, почему ты не можешь быть... Нормальным? Что с нами не так? — Йоко уселась на пол, поджав колени к груди, как ребенок. На ее запястьях багровели синяки.       — Я люблю тебя, — попытался исправить все Исао. — Я безумно тебя люблю, Йоко.       — Нет, ты меня убиваешь, — ответила она. — Любовь не должна быть такой. Не знаю, какой должна быть, но точно...       Йоко обвела взглядом полуразгромленную комнату — перевернутые стулья, осколки посуды и разлитое на полу молоко. Ее платье, украшенное бисером, висящее на ней клочьями — слишком короткое, блядское, — как выразился Исао, разрывая ткань прямо на ней.       — Не такой, — тихим сломленным голосом завершила она. И подняла на него глаза, полные слез, жалобно попросила: — Отпусти меня.       — Нет. Нет, что ты такое говоришь, — он покачал головой, дивясь ее бредням — зачем же говорить так, зачем обесценивать все, что у них есть? Опустился рядом, попытался обнять — Йоко дернулась, отползая от него в сторону, прижала руки к груди.       И он разозлился. Дернул ее на себя, силой развел руки в стороны, заставляя обнажить грудь, затряс, как игрушку.       — Отпустить тебя, чтобы ты могла ходить в этом? Беззаботно веселиться и танцевать на потеху всем желающим? — указал он на остатки разорванного платья. — Для кого ты выставляешь свое тело напоказ? Для кого, Йоко? Может, ты просто считаешь, что я недостаточно хорош для тебя?       — Прекрати нести этот бред, — закричала она, отталкивая его. — Я всегда делаю только то, что хочешь ты!       — Потому что есть правила, Йоко! Ты не можешь вести себя так!       — Не должно быть никаких правил!       Она вдруг всхлипнула, некрасиво сморщившись, словно откусила лимон.       — Ты, ты, — взахлеб заговорила Йоко, — ты только и делаешь, что пытаешься меня исправить. Устраиваешь сцены ревности, а сам приходишь, когда захочешь, не отвечаешь на мои звонки, потому что слишком занят своим другом-наркоманом! Но когда я собираюсь провести время со своими друзьями...       — Какими друзьями? Теми, что хотят тебя трахнуть? — перебил ее Исао.       — Я тебе сто раз объясняла — это мои одногруппники, — от отчаяния Йоко снова заплакала. — Почему ты не хочешь меня слышать?       — Потому что ты даешь мне повод сомневаться в тебе, — он ткнул пальцем в ее лицо, — макияж, как у шлюхи, развратные платья. Что я должен думать? Пока я работаю, ты хорошо проводишь время в компании парней!       — Там были и мои подруги! Аджисай и Аи, ты же знаешь их...       — Ты и так постоянно с ними, — Исао, не в силах сдерживаться, прошелся по комнате, пнул стул, — а должна быть со мной!       — Но я не хочу, — очень-очень тихо сказала Йоко. В ее голосе слышалась безнадежность и тоска. — Я хочу жить нормально, Исао, я хочу закончить университет, найти хорошую работу и не думать о том, какое будущее ждет меня завтра. Я хочу красивый и уютный дом, в котором не будет скандалов, перевернутой мебели, громких криков и боли. Я хочу создать безопасное и теплое место для себя. С тобой такого не получится, поэтому, прошу, отпусти меня...       Она не договорила — развернувшись, Исао в один прыжок оказался перед ней и замахнулся. Йоко сжалась в преддверии удара — но кулак вонзился в стену позади нее.       — Что ты несешь, — зашептал он ей в лицо исступленно, — что ты несешь, ты себя слышишь вообще?       Йоко беззвучно плакала от страха, закрыв лицо ладонями. Ее плечи вздрагивали, бисер с платья сыпался вниз.       — Йоко, Йоко, — Исао осторожно попытался убрать ее руки от лица, — посмотри на меня. Я люблю тебя. Я никогда не сделаю тебе больно.       Она лишь замотала головой, прерывисто всхлипывая.       — Прости, — он опустился на колени, уткнулся лбом в ее живот, — прости меня. Я не хотел. Я бы никогда тебя не ударил.       — Когда-нибудь твой кулак соприкоснется не со стеной, — Йоко с горечью посмотрела на него. — Дальше все будет только хуже.       — Не будет, — пылко пообещал он. — Не будет, Йоко. Я все исправлю, вот увидишь. Все будет хорошо, только не бросай меня, только не...       — Я не люблю тебя.       Он замер, пронзенный этими простыми словами, которые прозвучали так обыденно и неотвратимо. С губ Йоко сорвался вздох облегчения — словно она так долго хотела это сказать, что фраза сама вырвалась наружу.       — Что ты сказала? — тихо спросил Химура. — Я не расслышал, ты сказала...       — Что не люблю тебя, — повторила Йоко. На этот раз — увереннее и тверже. — Я не люблю тебя, не люблю...       — Заткнись, — он рывком поднялся, закрыл ее рот ладонью, кривясь, будто трогал нечто гадкое — Йоко жалобно замычала. — Не говори мне этого. У нас все будет хорошо, поняла меня? Все будет замечательно, я куплю тебе дом, который ты хочешь, и у нас будет счастливая, образцовая семья — лучше, чем у других. Я буду работать, ты — заниматься детьми...       Горячие слезы стекали по его руке, горячечный шепот перемежался со сдавленными рыданиями, а Исао все не мог замолчать, будто его речь была каким-то волшебным заклинанием, гарантией того, что все, о чем он говорит — претворится в жизнь.       Но ничего из этого не сбылось. И никогда уже не сбудется.       — Здесь направо, — напомнил Ран. Исао, погруженный в воспоминания, в последнее мгновение успел перестроиться и свернуть. — Йоко в больнице. Она еще не пришла в себя, так что есть шанс.       Химура заторможенно кивнул. Йоко предала его. Оставила, как мать, некогда бросившая Исао на попечение старенькой бабушки. Отказалась, точно он был мусором. Точно он ничего не значил.       Но для Рана... Исао знал, как Хайтани ценит его помощь — пусть не словом, но действием Ран часто выказывал свое расположение к Химуре. Для Рана Исао значил многое. Он был его верным помощником, рукой, созданной, чтобы убирать камни с его пути.       И если Йоко — один из таких камней, Исао должен отбросить его в сторону без колебаний. Должен.       Иначе никак. Ему нужно сделать выбор.       — Клиника частная, — вновь заговорил Хайтани, глядя вперед. — "Бонтен" тоже пользуется ее услугами. Риндо не удалось узнать, кто поместил Йоко сюда. Наверное, у нее есть любовник, которому невыгодно раскрывать свое имя. Для начала узнаем, кто он, а потом ты закончишь начатое...       Ран вдруг повернулся и предложил:       — Или закончу я.       — Нет, — бурно отреагировал Химура. Желание показать Хайтани, что он все еще на его стороне, доказать свою преданность было сильнее всего остального. — Я сам. Сам все сделаю.       — Я предлагаю не потому, что сомневаюсь в тебе, — нехотя признался Ран. — Никакого права на ошибку у тебя нет. Но ты...       Он умолк, рассматривая того, кто долгое время находился рядом. Вид у Исао был болезненный — посеревшая кожа, отпечаток боли на лице, скорбно опущенные уголки губ. Он смотрел на дорогу — гладкая и прямая, она пролегала между высоких зданий из стекла и бетона, и Химуре казалось, что он едет в бездну, а высотки одна за другой рушатся, когда автомобиль проезжает мимо них — как фальшивые декорации.       — Я сам, — упрямо повторил Исао. — Если она и должна умереть, пусть умрет от моей руки.       Ран кивнул — это желание было ему до отвращения знакомо.       В клинике их ожидали — врач, на операционном столе которого Ран побывал несколько раз, суетливо огляделся и отвел их в свой кабинет.       — Какими судьбами, господин Хайтани? — окинув взглядом посетителей и не найдя ничего подозрительного, кроме уставшего вида, доктор Исихара присел за стол. — Что-то случилось?       — В клинику поступила пациентка. Вчера ночью, молодая женщина, — отрывисто заговорил Хайтани. — Кто привез ее сюда?       Дверь за его спиной хлопнула — Ран резко повернулся, готовый увидеть бесцеремонную медсестру, ворвавшуюся без стука, но на пороге стоял Мочизуки Канджи.       — Я привез ее.       Ровно секунда ушла у Хайтани на то, чтобы осмыслить сказанное и понять, что с этого момента Канджи — его непримиримый враг. В ту же секунду Исао схватился за рукоять пистолета.       — Нет, — бросил Ран, не глядя на него. Он напряженно сверлил взглядом Мочизуки, который чувствовал себя правым, а оттого — и сильным. Хозяином положения.       — Услышал в коридоре твой вопрос и не утерпел, решил зайти раньше, — Канджи аккуратно прикрыл за собой дверь. Она закрылась с тихим щелчком, предвещающим начало беды. — Здравствуй, Ран.       — Здравствуй, Канджи.       Побледневший от страха доктор что-то невнятно пробурчал и сполз со стула под стол, мысленно прося Господа дать ему возможность покинуть кабинет живым. Напряжение, стоящее в воздухе, можно было потрогать рукой — настолько плотным оно было.       — Твой постарался, — Канджи кивнул в сторону Исао, — или ты сам запачкал руки?       — Кто она тебе? — ответил вопросом на вопрос Ран.       — Не тяни время, Хайтани, я знаю твои штучки наизусть, — Канджи засунул руки в карманы брюк. — И я приехал не один. Внизу ждет Санзу со своими людьми. Убить меня и свалить у тебя не выйдет.       Ран молча смотрел на него. Его взгляд из оценивающего превратился в затравленный — выражение волка, загнанного в ловушку, и любой охотник бы сейчас содрогнулся перед его видом, потому что знал — такие звери опаснее всего.       — Ты или он? — повторил вопрос Мочизуки.       — Я, — ответил Исао торопливо, стремясь защитить хозяина.       Канджи усмехнулся, не удостоив Химуру взглядом.       — Но приказ-то был твой, Хайтани. Твой пес без тебя, верно, и в туалет не ходит.       — Это была вынужденная мера, — Ран внезапно расслабился, подошел к мягкому диванчику в углу кабинета и опустился на него. — Йоко каким-то образом узнала о том, в каком городе "Бонтен" держит Аджисай Одзаву. И поделилась этой информацией с Фумико Охаяси — если ты не знаешь, кто это, то с удовольствием намекну: сотрудник ГСУ.       На холеном лице Канджи не дернулся ни один мускул.       — И раз уж ты сам заговорил о Санзу, то давай пригласим его и вместе узнаем, откуда у Йоко могла появиться компрометирующая "Бонтен" информация, — Ран закинул ногу на ногу, насмешливо рассматривая Мочизуки. — Канджи, неужели ты такой болтливый в постели?       Это была попытка угадать — и по недовольно дернувшемся уголку губ Хайтани понял, что попал в яблочко. Родственников у Мочизуки не было — следовательно, Йоко с ним не одной крови, значит, оставался лишь один вариант.       — Я ничего ей не говорил, — прорычал Канджи. — А почему ты не доложил о том, что ваше убежище раскрыто?       — Потому что Фумико Охаяси мертва, — лениво пояснил Ран.       — Убил сотрудника ГСУ и думаешь, что на этом все закончилось? — с отвращением пробормотал Мочизуки. — Самоуверенность ослепила тебя, Хайтани. Ты должен был немедленно рассказать обо всем.       — Я не перед тобой отчитываюсь, — жестко одернул его Ран. — Не учи меня.       — Если мы позовем Санзу, он с удовольствием тебя научит, — с нескрываемой неприязнью процедил Мочизуки.       — И укоротит твой длинный язык, — парировал Ран.       Они уставились друг на друга горящими от злобы глазами — если бы кто-то сейчас чиркнул зажигалкой, воздух в помещении воспламенился бы со страстью сухого стога в жаркий день, — пока Канджи не произнес:       — Возможно, в том, что Йоко узнала о Кофу, есть доля моей вины. Но эта ошибка была ненамеренной, чего не скажешь о твоих действиях.       Ран, поняв, что к Мочизуки вернулся здравый смысл, только небрежно дернул плечом. Исао, все это время умирающий от желания броситься на защиту Хайтани — буквально разрываясь между тем, чтобы влезть в чужой диалог и тем, чтобы скромно молчать, дабы не нагнетать обстановку, бесшумно выдохнул.       — Я делал все, чтобы сохранить местонахождение пленницы в тайне. Доктор Исихара, — позвал Хайтани.       Испуганный врач высунулся из-за стола и заикающимся голосом пробормотал:       — Д-да?       — Не могли бы вы нас покинуть? — любезно попросил Ран.       Позабыв, что все присутствующие лица находятся в его кабинете, доктор кивнул и опрометью бросился к двери. Стоило ей закрыться, Ран спросил:       — Чего ты хочешь, Канджи?       В глазах Мочизуки мелькнул огонек одобрения. Тщательно подбирая слова, он произнес:       — Йоко пострадала от рук твоего пса. Я хочу самое банальное из того, что ты можешь предложить.       — Мести? — бровь Рана изящно надломилась в удивлении. — Не считаешь, что мой личный помощник стоит больше, чем какая-то девка?       — Она моя, — сказал Канджи и это изменило все.       Потому что в глазах Мочизуки горело то, что Ран видел в зеркале — в собственном взгляде, когда думал об Аджисай.       — Я не успокоюсь, — безапелляционно продолжил Мочизуки. — Не отступлю. Реши, хочешь ли ты нажить себе такого врага. У меня одно слабое место, а у тебя их много.       Мочизуки перевел тяжелый взгляд на Исао, впервые удостоив его своим вниманием, и буднично констатировал:       — За то, что ты с ней сделал, я тебя убью.       — Если Ран разрешит, — склонил голову Исао. Бледный, с осунувшимся лицом, он напоминал самурая, готового совершить сэппуку по желанию господина.       И весь дрожал. От облегчения.       Мне не придется убивать Йоко, — от накатывающей радости Химура был готов разрыдаться. — Не придется. Она будет жить. Она будет жить хорошо с тем, кто ее любит. Кто готов убить не ее, а за нее.       — Ты забываешься, — прошипел Хайтани, адресуя угрозу Канджи. — Если считаешь, что сможешь меня шантажировать или заставить делать что-то.       — Это ты мнишь о себе слишком много, в то время как ты — просто зарвавшийся щенок, — выплюнул Мочизуки. Его поза изменилась — вытащив руки из карманов, Канджи нервно одернул пиджак, готовый хорошенько испортить смазливое личико Хайтани.       Ран поднялся, обуреваемый тем же желанием — как следует проучить Мочизуки, как можно больнее щелкнуть его по носу — чтобы впредь сомнений в силе Хайтани не было.       И Ран, — с необъяснимой нежностью Исао взглянул на своего господина, — тоже будет жить отлично. Я все исправлю. Устраню последствия той ошибки, которую совершил.       Химура всегда двигался бесшумно, как призрак. Это сослужило ему хорошую службу в последний раз. Канджи даже не заметил, как Исао отступил к столу, а Ран, привыкший к его присутствию, не моргнул и глазом.       — И ты хочешь научить меня манерам? — с изрядной долей иронии протянул Хайтани. — Уж не думаешь ли ты, что...       Он запнулся, услышав мерзкий звук. Знакомый звук, предвещающий чью-то смерть. Медленно повернулся, уже зная, что увидит — в глаза бросился алый цвет, рука с зажатым скальпелем, с кончика которого капала кровь.       Покачнувшись, Химура опустился на колени. Скальпель со звоном выпал из его ладони.       Он улыбался, глядя на Рана.       А Ран не мог пошевелиться, с ужасом смотря на Исао. Из пересохшей глотки рвалось ненужное "зачем", но Ран и так знал ответ — ради него.       Химура был еще жив, несмотря на обилие крови — должно быть, промахнулся мимо жизненно важных органов. Канджи, на лице которого сначала появилось изумление, сменившееся пониманием, шагнул к нему и подобрал скальпель.       А затем рассек Исао горло. Кровь брызнула фонтаном на белые стены, испачкала брюки Рана и его ладони. Он отупело уставился на собственные руки, вновь возвращаясь к моменту, когда оттирал пятна в ванной дома в Кофу, безостановочно намыливая кожу.       — Как же хорошо ты их дрессируешь, — тихо сказал Канджи, подойдя к Хайтани вплотную. — Жизнь готовы отдать, да с радостью.       Ран не отреагировал.       Заметив, как он смотрит на свои ладони, Мочизуки вяло хлопнул его плечу:       — Забей, в больнице никто на окровавленные шмотки внимания не обратит. Мы в расчете, Хайтани. Так уж и быть, приберу тут сам.