Лёд и соль

      Обратный путь — по ощущениям Аджи, — занял добрых три часа, если бы она считала время. Но она просто шла, безотрывно глядя вперед и зачерпывая снег чужими кроссовками — холод давно перестал ощущаться, что было чертовски плохим знаком, — но ей было плевать.       Какая разница, — вертелось в голове одно и то же. — Если я все равно обречена?       Внутри поселилась усталость и чувство безысходности: что бы она ни делала, на какие бы ухищрения ни решалась — все бесполезно. И вправду — застрявшая белка в колесе.       Ран шел впереди — его спина была прямой, словно в позвоночник ему вогнали стальной стержень, шаг — легким и пружинистым. Аджи же тащилась так, будто в любой момент могла упасть навзничь. И она бы слукавила, если бы сказала, что не хотела этого сделать — плюхнуться на мокрый снег, свернуться калачиком и ни-че-го не чувствовать.       Когда лес с неохотой расступился, выпуская их из своих массивных еловых лап, Аджи замедлилась. Она и так шла со скоростью черепахи, поэтому ее отставание не осталось незамеченным.       — Ты испытываешь мое терпение, — негромко произнес Ран, даже не оборачиваясь на нее.       Она хотела огрызнуться, но подумала: зачем?       Все бесполезно, — горькая усмешка возникла на ее бледном, замерзшем лице — прежде мокрые от слез щеки словно покрывал тонкий слой льда. Одзава сделала над собой усилие, чтобы пересечь дорогу вслед за Хайтани — ноги налились свинцом, став тяжелыми и неуклюжими. Автомобиль, брошенный поперек трассы, теперь уже был аккуратно припаркован возле входа.       Внутри было тепло и пахло чем-то съестным. В узкой прихожей Ран ехидно смотрел, как она стянула с плеч чужую куртку и разулась, — проигнорировав его взгляд, Аджисай безучастно замерла возле стены, точно механическая кукла, у которой кончился завод.       — Я уже хотел идти за вами, — Исао материализовался в прихожей, как призрак. Его темные глаза внимательно осмотрели Хайтани с головы до ног на предмет повреждений — как мать ребенка.       Увиденное — кривая усмешка и ссадина на лбу, — Химуре не понравилось. Он неодобрительно нахмурился, переведя взгляд на Аджисай — Одзава почувствовала его осуждение так явно, будто он высказал его вслух.       В другое время у нее бы вырвался истерический смешок — надо же, кто-то считает Рана жертвой, — но «прогулка» по лесу выжала из нее все соки, оставив пустую сморщенную оболочку.       — Все нормально, — сухо ответил Ран. — Сатоши?       — В порядке, — отрапортовал Исао. — Почти. Ему здорово досталось.       В темных глазах мелькнул крохотный огонек одобрения — такой ничтожный, что позже Аджи решила, что ей это померещилось.       — Он ждет тебя в гостиной, — тише добавил Химура. — Я не стал ему ничего говорить.       — И правильно, — Ран улыбнулся, предвкушая очередную порку.       Аджи от этой улыбки, пропитанной жестоким весельем, затошнило. Она перевела взгляд на рукава пижамы, мокрые от снега, затем посмотрела на свои пальцы, красные от холода. Она почти не чувствовала их, но знала, что как только конечности начнут отогреваться — будет адски больно.       — Идем, — приказал ей Хайтани. В отличие от нее, он не стал разуваться — только щелкнул молнией на куртке.       Аджи покорно двинулась за ним, все еще чувствуя на себе пристальный взгляд Исао. Когда они вошли в гостиную, где в камине задорно потрескивали поленья, взглядов прибавилось: тут был и Киоши, скромно примостившийся в уголке — он скрючился в плетеном кресле в неестественной позе и почти не двигался; и Сатоши, сразу же вскочивший на ноги, стоило ему увидеть пленницу.       — Ты, — завопил он, тыча в нее пальцем. — Мерзкая шлюха!       Внутри нее — среди серого, беспробудного, тоскливого ни-че-го — шевельнулось нечто похожее на удовлетворение, когда она заметила, что глаза Сатоши были воспалены и слезились.       — Сядь, — лениво бросил Ран.       Не приказ — Хайтани даже не повысил голос, однако Сатоши подчинился. Аджи затошнило сильнее, когда она обвела бесцветным взглядом гостиную и осознала ужасающую истину: Ран — их хозяин.       Они, как беспородные шавки, выбрали его и повиновались ему беспрекословно. А те, кто не хотел подчиняться... Одзава вспомнила Даичи и сглотнула.       — Я разочарован.       Всего два слова — но холод, с которым они были произнесены, заставил Аджи поежиться и отступить назад.       — Это все она, — глаза Сатоши горели дикой яростью, когда он снова посмотрел на нее. Если бы в комнате остались они вдвоем — он бы убил ее. — Эта сука, она...       — Она хотела сбежать, да, я в курсе, — Ран взмахнул рукой, призывая его заткнуться. — Что вполне естественно, учитывая ее положение. Но ты, Сатоши...       Хайтани шагнул вперед и Сатоши вжался в обивку дивана. Внутри Аджисай растеклось злорадство — она ехидно улыбнулась, пользуясь тем, что Ран был впереди нее и не видел, с каким злобным торжеством она уставилась на Сатоши.       — Я следовал инструкции, ты сам сказал, что она должна быть в хорошем состоянии...       — Я тебе не вещь, чтобы ты следил, в каком я состоянии, — не выдержав, прошипела Аджи и тут же осеклась — температура в гостиной опустилась на несколько градусов; камин резко перестал источать тепло.       Ран повернулся к ней и она поняла, что совершила ошибку — посмела прервать его «порку».       Ну и пусть, — она вздернула подбородок, гордо глядя на него. Теперь Аджи оказалась на месте Сатоши — ноги ослабли, грозя подогнуться, но она упрямо смотрела на Хайтани в упор.       Я не отступлю, — говорили ее глаза. Одзава распрямила плечи, стараясь выглядеть непоколебимой и твердой — ей претил страх, искажавший лица других, когда Ран смотрел на них так, как смотрел на нее сейчас — с холодной яростью.       Пусть другие дрожат, а я — не буду.       — Эта девка давно заслуживает хорошего урока, — зашептал Сатоши. — Я говорил тебе, Ран, я говорил, что надо сделать, чтобы она слушалась... Пара дней без еды — и она станет шелковой.       — Тебя Хайтани тоже так воспитывал? — разъярилась Аджисай. — Или как собаку бил кнутом?       Киоши на этих словах вздрогнул и скрючился еще сильнее, но Одзава, обуреваемая гневом, не заметила этого. Все ее внимание было сосредоточено на Сатоши — они испепеляли друг друга взглядами, полными ненависти — Аджи чувствовала себя кипящим чайником, из которого вот-вот вырвется струя обжигающего пара.       — Я вам не мешаю? — ледяным голосом спросил Ран.       Сатоши мгновенно обмяк и сдулся, точно шарик; Аджи будто окатили ведром холодной воды. Хайтани чуть улыбнулся, довольный эффектом.       — Исао, — Химура тут же повернул голову к Рану, готовый немедленно исполнить любой приказ. — Отведи ее наверх.       Хайтани небрежно кивнул в сторону Аджи, которая вместе с облегчением испытала толику разочарования — она бы не отказалась посмотреть, что ждет провинившегося.       Она чувствовала себя отвратительно злой и гадкой, но не могла отделаться от мысли о том, что ей не жаль Сатоши. И пусть то, что она сбежала — не его вина, поскольку Сатоши решил проявить любезность и довериться ей, его слова насчет того, что Аджи нужно «проучить», пробудили какое-то кровожадное чудовище внутри.       — Пойдем, — Исао аккуратно взял ее за локоть и потянул за собой к лестнице, уводя подальше от зрелища.       — Ты тоже, — обратился Ран к Киоши. — Исчезни.       Юноша вскочил и бочком пробрался к выходу, почти бегом направляясь в свою спальню, — даже жуткая боль в исполосованной спине отступила на задний план.       В гостиной остались только Ран и Сатоши. Хайтани с удовлетворением отметил, что лицо подчиненного посерело от страха — как только шаги других стихли на втором этаже, он торопливо заговорил:       — Я...       — Оставь, — Ран снова поднял руку вверх, и это движение тупой болью отозвалось в боку. — Я знаю, что ты скажешь. Аджисай проявила находчивость, надо признать, однако...       Он устало посмотрел на Сатоши, который с ужасом внимал каждому слову.       — Если бы на твоем месте был Исао, он бы справился. Ты — нет.       Подчиненный вздрогнул, как от удара, а потом затрясся от ярости и унижения. Ран знал, что Сатоши не переносит сравнения с Химурой — они с самого начала соперничали за первое место в его глазах, чем Хайтани мастерски пользовался. Он то хвалил Исао, вручая ему ключи от новенькой машины, то вызывал к себе Сатоши и поручал ему «сложное дело», благодаря чему он чувствовал себя особенным.       Разделяй и властвуй, — Рану не нужно было, чтобы его люди дружили. Они должны были постоянно бороться за его внимание — пока они заняты грызней друг с другом, у них не будет времени на мысли о смещении Хайтани с поста лидера.       Сатоши открыл рот, собираясь то ли возразить, то ли просить прощения — Ран скривился, бросив:       — Разговор окончен. Вон.       Сатоши сомкнул челюсти так, что его зубы лязгнули, но не посмел произнести и звука после того, как ему приказали убраться. И все же Ран чувствовал это — кипящую злобу внутри него, готовность проявить неуважение.       С Сатоши следует что-то решить, — Хайтани стянул куртку и бросил ее на диван. На столике возле камина стояла бутылка виски — наполнив стакан на два пальца, Ран махом выпил его содержимое. Жидкий огонь распространился по венам; в грудине стало печь.       Ухватившись за край водолазки, Хайтани стащил ее через голову, поморщившись от боли — быстрый взгляд подтвердил опасения: на ребрах уже наметился огромный багрово-лиловый синяк.       — Тебе надо к врачу, — Исао возник в гостиной бесшумно.       — Что мне нужно — так это чтобы ты перестал носиться со мной, как курица с яйцом, — рявкнул Ран.       Он ценил Химуру, но его забота начинала раздражать. От Риндо это воспринималось как нечто естественное, и то — старший нередко обрубал младшего, когда тот начинал излишне волноваться. Другим соваться к себе в душу Ран не позволял, однако они регулярно предпринимали надоедливые попытки — особенно Исао, считающий Хайтани своим... А кем он его считал?       Ран впервые задумался об этом и негромко рассмеялся, когда на ум пришел логичный ответ: божеством.       — Она пыталась говорить со мной, — продолжил Химура. — Спрашивала, зачем я помогаю тебе и как вообще оказался здесь.       — Она не знает? — Ран налил себе еще виски.       — Не знает.       — Врет? — предположил Хайтани.       — Не думаю, — сдержанно отозвался Исао.       Ран уселся на диван и уставился на бокал в руке, поворачивая его так, чтобы свет от горящих поленьев отражался от острых граней. Янтарная жидкость внутри взволнованно металась от стенке к стенке.       — Я никогда не спрашивал, — Ран поднял глаза на Химуру, который стоял в почтительной позе, — почему ты не отомстил... Кажется, Йоко?       На лице Исао ни один мускул не дрогнул — бесстрастное, застывшее, как маска, в полумраке гостиной оно казалось восковым, и все же... Отблеск боли промелькнул в его темных глазах при чужом имени.       — Ты не спрашивал, потому что знал, что ответ тебе не понравится.       — И все же интересно послушать, — Ран сделал глоток, с любопытством глядя на своего помощника — как на бактерию в микроскоп.       Взгляд, пробирающий до костей; Химуре мерещилось, что этот взгляд пробирается под его кожу, пересчитывая волокна и отслаивая мясо от сухожилий — чтобы изучить, как там все устроено.       — Я не стал мстить ей, потому что люблю, — ровным голосом произнес Исао.       Как он и ожидал, Хайтани скривился в презрительной гримасе, будто вместо виски глотнул нечто дрянное.       — Нельзя любить того, кто тебя предал.       — Нельзя запретить себе любить, — не выказывая ни одной эмоции, возразил Химура. — Я не простил Йоко за то, что она сделала. Но я не смогу причинить ей боль.       Пару секунд Ран смотрел на него изучающим взглядом, словно взвешивая что-то в голове — Исао затаил дыхание, предчувствуя катастрофу: вспышку ярости, ядовитый смех или распятие его нелепых чувств, но Хайтани вдруг просто кивнул.       — Иди, — просто сказал он, одним глотком допивая виски. — Я хочу остаться один.       — Будут какие-то указания насчет пленницы?       — Нет, — Ран уставился на огонь в камине, полностью погрузившись в свои мысли.       Бесшумно, как и всегда, Исао отступил и скрылся в темноте коридора, выполняя желание Хайтани — оставляя его в одиночестве. Язычки пламени задорно подскакивали, танцуя на обугленных останках дерева — Ран сверлил их взглядом так усердно, словно они должны были поведать ему что-то важное. Тихий треск расслаблял; от ярких всполохов в глазах рябило, и Ран прикрыл веки, одновременно выпуская пустой бокал из расслабленных пальцев.       С тихим стуком тот упал и укатился под диван, замерев при столкновении с ножкой — плотный ковер заглушил звук падения, но не смог скрыть тихих, осторожных шагов. Ран, не открывая глаз, лениво протянул:       — Так и будешь там стоять?       Он ощущал ее присутствие кожей — она горела хлеще чем от языков пламени в камине, источавших жар. Все органы чувств мгновенно обострились, — если бы Ран был животным, шерсть на его загривке непременно бы вздыбилась.       Он медленно открыл глаза, рассматривая ее силуэт в полумраке. В правой руке она сжимала столовый нож — и где только достала? — и внимательно смотрела на него, склонив голову набок.       Знакомый оценивающий взгляд — краешек губ Хайтани приподнялся в намеке на слабую улыбку. Он хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, приглашая ее приблизиться.       — Если ты не умеешь метать ножи, то тебе стоит подойти поближе, чтобы воспользоваться этой зубочисткой.       Ее верхняя губа чуть дернулась от неприязни; Аджисай прищурилась, глядя на него с раздражением.       — С пистолетом было бы лучше, верно? — Ран в нетерпении чуть подался вперед, наблюдая за ней.       Ну же, подойди, — в фиолетовой радужке сверкнул хищный блик. Но она все еще нерешительно стояла в дверях — темнота, властвующая в коридоре, где не горел свет, обнимала ее за плечи, укрывая от него.       — Как хочешь, — Ран с усмешкой откинулся обратно в кресло.       Правая сторона его лба покрылась разводами запекшейся крови, придавая Хайтани воинственный вид; отблески огня бросали тени, которые причудливо переплетались с узорами татуировки — создавалось впечатление, что она была живой, самостоятельно двигающейся на его теле.       Взгляд Аджи — пристальный, немигающий, — скользнул по его предплечьям вверх, чуть задержался на ключицах. Ран почти слышал, о чем она думает: шея — уязвимое место, там, где ровный прямоугольник угрожающе чернеет будто выверенными по линейке строгими линиями.       Броситься вперед, оседлать его — и всадить нож в горло. Почувствовать, как лезвие преодолевает сопротивление, раскрасить черно-белую татуировку алым. Смотреть на него — сверху, видеть, как с каждой каплей жизнь покидает его тело.       Эти мысли были написаны на ее лбу такими большими буквами, что Рана распирало от смеха. Он бы не удивился, если бы перед тем, как напасть, она издала бы воинствующий клич.       — Ну же, — он подбодрил ее, — смелее. Я ведь это заслужил?       — Ты заслужил даже больше, — прошипела она, делая стремительный шаг к нему. — Я бы с радостью вырвала твое сердце голыми руками.       Хайтани оказался на ногах быстрее, чем она пересекла расстояние от двери до кресла — перехватил руку, которую Аджисай задрала так высоко, будто намеревалась вогнать нож ему в темечко, а не в шею; стиснул запястье, выкручивая — через мгновение «оружие» выпало из ее пальцев.       Она скривилась от боли, но продолжила бороться — замахнулась второй рукой, целясь ему в лицо; ее Ран тоже успешно перехватил. Все движения Аджи были предсказуемыми и медленными — он мог бы скучающим голосом перечислить ошибки, которые она допустила, но вместо этого издевательски приложил ее ладонь к левой стороне своей груди — разгоряченную кожу немного успокоили прохладные пальцы.       — Бери, — прошептал он.       Аджи замерла, глядя на него. Ее зрачки расширились, словно она увидела вожделенный приз — несколько секунд она смотрела на свою руку, прикасающуюся к его груди — под раскрытой ладонью гулко билось сердце; а потом, осознав, что происходит, попыталась отстраниться — Ран прижал ее пальцы сильнее.       — В чем дело? — он наклонился к ней, одновременно делая шаг вперед и вынуждая ее отступить назад. — Уже не хочется?       Ее губы дрогнули, взгляд сменился с разъяренного на растерянный; но через мгновение в ее глазах появилось что-то новое. Ран напрягся, продолжая следить за ней — в множестве оттенков зеленого вспыхнул огонь непокорности, сулящий ему неприятности; Аджи вдруг расслабилась и, придвинувшись к нему поближе, прошептала:       — А что, если и правда заберу?       И ведь она могла.       Кончики ее пальцев нежно огладили узор татуировки — хищно изогнутый, как коготь птицы, виток под ключицей — невинное движение отозвалось тысячью жалящих искорок, устремившихся в низ живота. Кадык Рана нервно дернулся; хватка на чужом запястье ослабла — воспользовавшись этим, Аджи провела ладонью по его шее, оставляя незримый след, который он ощутил острее, чем все удары, нанесенные ему прежде в драках.       Внутри него что-то треснуло, — не иначе как плотина, сдерживающая поток желания; от Аджисай пахло солью и горячим солнцем — аромат смешивался с нотами горящего дерева и запахом крови, дурманя голову, как колдовское зелье.       Это какая-то уловка, — он вглядывался в ее глаза, но видел там только собственное безумие, смешанное с похотью.       Ран и в самом деле чувствовал себя околдованным — потому что его руки точно приклеились к ней, не желая отпускать — даже понимая, что эта ее нарочитая покорность — очередная игра, притворство, чтобы обмануть его. Со свистом втянув воздух, когда ее губы почти коснулись его рта, он процедил:       — Я тоже умею играть грязно.       Он поцеловал ее напористо, жадно, обеими руками прижав к себе — на вкус она была как соленая тягучая карамель, такая же сладкая и липнущая к зубам — не оторваться. Аджисай не уступала ему, отвечая не менее яростно — целовала так, словно хотела убить, с остервенением прикусывая нижнюю губу. Сладость смешалась с кровью, проникла внутрь и потекла по венам, отравляя и без того затуманенный разум.       В голове Хайтани мелькнула абсурдная мысль, что ее губы вымазаны ядом, которым она щедро делилась с ним. Но даже если и так — он был готов отравиться.       Весь окружающий мир поблек и выцвел, превратившись в нечто смазанное, не стоящее внимания — Ран приподнял край ее дурацкой розовой пижамы, с наслаждением проводя ладонью по нежной коже, которая тотчас покрылась мурашками — Аджи прильнула к нему теснее: такая горячая, такая отзывчивая в его руках, податливая, как воск.       Дрожащая от желания — ее ресницы трепетали, бросая тень на полупрозрачный фарфор щек, когда Хайтани стянул с нее жуткую кофту, открывая взору острые ключицы и буйство рыжих волос, оттеняемых белизной ее кожи. Кудри рассыпались по плечам, лаская упругими завитками грудь, зелень глаз вспыхнула с неистовой силой. Еле слышный вздох слетел с губ Аджисай, когда она провела ладонями по его рукам, поднимая их выше, и привстала на носочки, потянувшись к нему. Медленно скользнула языком по нижней губе — дразня; удовольствие захлестнуло Рана острой волной, скрутило все органы в комок — и он поддался этой провокации, вовлекая ее в медленный, глубокий поцелуй, который утягивал их на дно как стремительно закручивающаяся воронка вихря.       Ран надавил на ее плечи, заставляя опуститься вниз, на ковер — он сгорал от желания, его тело плавилось от ее прикосновений, под кожей разлился жидкий огонь цветом как ее проклятые волосы, не дающие ему покоя с первых минут их встречи.       Пижамные брюки были не менее ужасны, чем кофта, но хотя бы на слабой резинке — Ран без труда просунул под них ладонь, сразу же прикоснувшись к нижнему белью. Пальцы предварительно огладили тонкую влажную ткань, от чего Аджисай под ним напряглась, шумно выдохнув — ее дыхание затерялось где-то в изгибе его шеи, а затем отодвинули узкую полоску белья в сторону, проникая внутрь.       Ран содрогнулся, почувствовав, как она сжалась — его снова скрутило в спазме удовольствия, стоило ему представить на месте пальцев свой член. Но ему хотелось большего — не этих жалких, скупых вздохов, — чего-то другого. Хотелось, чтобы она обезумела так же, как он. Большой палец лениво скользнул к клитору, надавливая на чувствительную точку — Аджи дернулась, запрокидывая голову и открывая доступ к шее: взгляд Рана метался с ее полуприкрытых глаз, подернутых пеленой, на влажную кожу, где пульсировал голубой ручеек венки, желая запомнить как можно четче каждую деталь.       В гостиной было невыносимо жарко: шум крови в ушах смешивался с треском поленьев, которые разгорались все сильнее — но это было ничем по сравнению с тем, какой огонь охватывал его тело. Ран протолкнул два пальца внутрь нее, одновременно целуя Аджисай — его пальцы и язык двигались в одном ритме, от чего она глухо простонала ему в рот, раздвигая ноги шире.       То, чего он так ждал, случилось — она покорилась ему. Где-то на периферии сознания еще вились туманной дымкой мысли о том, что это — не конец, что он — всего лишь пешка в ее игре, но ощущение ее кожи, льнущей к его телу, то, как она двигалась навстречу его руке, оставляя кровавые полумесяцы от ногтей на плече Хайтани... Безусловное подчинение, — его живот свело от нетерпения, вставший член неприятно терся о брюки.       Стоило ему отстраниться, чтобы щелкнуть пряжкой ремня, избавляясь от раздражающей одежды, как Аджисай ловко вывернулась из-под него и толкнула на ковер. Правая бровь Рана иронично взмыла вверх — он не привык подчиняться, а после он едва не задохнулся от эмоций, сжавших тело в тугие тиски — она забралась на него сверху, усевшись на бедра и плавно двинула бедрами вперед, размазывая смазку по члену.       Отблески пламени танцевали на ее обнаженном теле, золотя влажную от испарины кожу, пара рыжих завитков прилипла к груди — остальная часть разметалась по плечам и спине, подсвеченная всполохами пламени. Глаза неестественно отливали колдовским ядовито-зеленым — Ран уставился в них, как зачарованный, мельком отмечая, что мир вокруг трещит, расходясь по швам, а к ритмичному шуму крови в ушах прибавился глухой бешеный стук его сердца, — точно барабаны, отмеряющие конец и начало чего-то.       Аджисай повела плечами, отбрасывая спутанные пряди назад, глянула на него сверху вниз тяжелым, замутненным от желания взглядом — точно ведьма. Ее рот приоткрылся, обнажая жемчуг зубов — язык проворно провел по верхней губе, руки взметнулись к груди — с гортанным стоном, от которого его прошибло током, запрокинув голову, она медленно начала опускаться на его член.       Его пальцы наверняка оставили синяки на ее бедрах, сжимая их так сильно, что пальцы свело от напряжения. Ран выдохнул сквозь стиснутые зубы — кажется, еще немного, и он зарычал бы от того, как медленно она опускалась. Слишком плавно, испытывая жалкие остатки его терпения на прочность — до дрожи хотелось вскинуть таз, одним толчком заполнив ее собой полностью — так, чтобы их бедра соприкоснулись.       Он сжал челюсти еще сильнее, не чувствуя онемевших пальцев, дернул ее на себя и перевернулся вместе с ней — рыжие волосы рассыпались по ковру, в глазах блеснуло недовольство, которое в следующее мгновение сменилось лихорадочным блеском — зрачки Аджисай расширились: маслянистые, с жирным блеском, как лужицы вязкого дегтя, в которые Ран неумолимо проваливался с каждым новым толчком. Она хрипло застонала, ловя пересохшими губами воздух, когда он вышел из нее почти полностью и подтянул ее ногу к себе, меняя угол проникновения и двигаясь размеренно, неторопливо.       В висках звенело от ее криков, гул в ушах нарастал, наслаждение проникло в каждую клеточку его тела, увеличиваясь и ширясь в его венах — Ран нарастил темп, начав двигаться хаотично, рывками — кислорода не хватало, но он все же склонился, припав губами к ее шее и прикусывая солоноватую кожу, тут же зализывая укус, как животное.       Воздух вокруг них потрескивал и искрился. Аджисай металась под ним, бормоча что-то бессвязное — среди невнятных звуков он распознал собственное имя, прошившее его зарядом — удовольствие закрутилось в тугой комок в низу живота, завибрировало и взорвалось мириадами частиц. Коротко вскрикнув, Аджи вцепилась в его плечи с такой силой, что он почувствовал резкую боль от ее ногтей и теплую кровь, выступившую на коже — и сжалась, задрожала всем телом от переизбытка чувств и эмоций.       Ран повернул голову, мазнул сухими губами по взмокшему виску, целуя ее и все еще ощущая, как она содрогается, распластанная под ним — поверженная. А затем услышал тихий мелодичный смех.       И ему стало жутко.       Аджисай обвила руками его шею и шепнула на ухо, обжигая дыханием ушную раковину:       — И где же твое сердце, Ран?       Сразу же после ее слов в груди вспыхнула острая, щемящая боль, будто кто-то сдавил главный орган цепкой ладонью, впиваясь когтями в алую, сочащуюся кровью плоть. Задыхаясь, Хайтани приподнялся на локтях, собираясь посмотреть в ее лицо — но оно расплылось белесой дымкой, исчезло, оставляя только слабый зеленоватый отблеск от светящихся глаз, но вскоре и он потускнел, сменяясь беспроглядной тьмой, которая утягивала его вниз, дыша холодом ему в рот, опутывая руки-ноги веревками и камнем ложась туда, где должно биться сердце.       — Ран!       От хлесткого удара по щеке тьма расступилась, вспыхнув красным. Хайтани резко раскрыл глаза — над ним нависло искаженное страхом лицо Исао, которое показалось незнакомым — никогда еще Ран не видел его таким обеспокоенным.       — Ты что, — Хайтани дотронулся до горящей щеки, но все еще не мог поверить. — Ударил меня?       Его голос, поначалу звучащий слабо, к концу набрал силу и ощущался как щелчок затвора, но Исао был слишком встревожен, чтобы переживать за свою сохранность.       — У тебя кровь, — голос Химуры прозвучал испуганно и визгливо. — Снова!       И правда — Ран уже почувствовал, как что-то теплое струится по губам и подбородку, капает вниз, пачкая татуировку. Он приложил ладонь к лицу и тут же отнял, взглянув на окровавленные пальцы. В висках угрожающе загудело, стоило ему попытаться встать на ноги — догадливый Исао мгновенно бросился за кухонным полотенцем и подал его Хайтани: белая ткань пропиталась красным.       — Что это такое, черт побери? Почему у тебя кровь? Я же сказал, что нужно обратиться к врачу!       — Это обыкновенное носовое кровотечение, — Ран вытер лицо и отбросил использованное полотенце в сторону. — Где остальные?       — Они не покидали своих комнат. Ты хотел побыть один...       — Ясно, — презрительно хмыкнул Ран. — Мыши попрятались в норки.       — А я спустился, потому что господин Хаджиме не мог до тебя дозвониться, — продолжил бормотать взволнованный Исао. — И увидел, что ты истекаешь кровью...       — Хватит, — рыкнул Ран. Это уже было слишком. — Что хотел Коко?       — Велел быть на связи — завтра Кенма Одзава завершит последнюю поставку. И у тебя телефон, — Исао неловко кивнул на мобильный, чей экран нервно мигал в полумраке. — Сообщение.       Ран потянулся за сотовым, лежащим возле недопитой бутылки виски — подумав, прихватил еще и ее. Сделав гигантский глоток под неодобрительным взглядом Химуры, он прочитал сообщение и пару секунд тупо смотрел на экран.       — Что-то случилось? — не выдержал гнетущей тишины Химура.       — Дело сделано. Такеоми мертв, — спокойно сообщил Ран и сделал еще глоток.       Исао слегка побледнел, что было почти невозможно заметить — он и так всегда был бледным и изможденным, как привидение.       — И что теперь? — шепотом спросил он. — Кто следующий?       — Осталось только одно имя в списке, — Ран покрутил бутылку в руке, взбалтывая остатки и махом уничтожил содержимое. — Аджисай.       Хайтани поднялся, слегка покачнувшись, криво усмехнулся, увидев на лице Химуры испуг и прошел мимо, направляясь к лестнице.       — Куда ты? — осмелился спросить Исао — спальня Рана была на первом этаже.       — Проведаю свою жертву, — почти мурлыкнул Хайтани, поднимаясь по ступенькам. — Порадую хорошими новостями.