О бомбах

Санс чувствует себя последним выжившим после ядерного взрыва. Вокруг никого, ничего, ни черта, ни крика, ни дома, ни писка маленькой птицы за тысячи тысяч километров. Только какой-то дурацкий белый шум, как будто над головой все еще носятся самолеты, что эту самую бомбу принесли. И хочется свернуться в комок, спрятаться от самолетов и ядерных боеголовок, самому превратиться в элементарную частицу. И пусть все летит дальше, меняясь, как после Большого Взрыва, словно кто-то, какой-то Создатель, Архитектор, может, даже Бог, нажал на кнопку, и мир снова появится. Как по щелчку пальцев. Пусть его, сжатого в квант и маленького-маленького-маленького разорвет от этого Взрыва, пусть он сам станет той частицей, которая взорвется и положит начало всему. Пусть эта бешеная энергия разорвет его, разломает, сожжет и размажет, пусть его бестолковая белая голова лопнет от давления, пусть ребра раскроются, обнажая пульсирующую и расширяющуюся грудную клетку, пусть взорвутся сердце и легкие, ноги и руки вскроются, разделившись на две, три, сотни частей, пусть кожа отделится от плоти, пусть кровь обернется магмой и сожжет его дотла. Убейте его. Пожалуйста. Санс закрывает глаза и поджимает колени, прячась от звона и света вокруг, потому что он мертвый, пустой, в нем ничего и никого нет и никогда не будет. Дурацкий свет дарит ему нелепую иллюзию присутствия жизни в мертвой, лишенной воды и воздуха Вселенной. Он готов отдать Душу, только бы фантомы исчезли. Мир все еще притворяется, будто в нем можно жить. Он пускает по кругу перед ним события того дня, когда бомба разорвалась, сметя все и убив их всех, однако Вселенная делает вид, будто ничего не произошло. Будто все еще живы. Будто все еще можно исправить. Папирус улыбается. Он каждое чертово утро теперь улыбается. Он всегда делает одно и то же. Потому что он мертв. Его нет. Вообще. Совсем. Но Вселенная играет, смеется, притворяется - и безмозглый зомби с глазами погибшего мальчишки вновь ловит Человека. Санс смеется. Как Папирус поймает кого-то, если он уже умер? Глупая шутка. Догго, Папирус, Гриллби, Ториэль, Напста, Фроггиты и Тэмми все мертвы. Никого кругом нет. Но их голоса продолжают звучать, сводя его с ума, заставляя верить, будто еще есть надежда. Это какая-то извращенная пытка? Если да, то он польщен. Господи, пожалуйста, хватит. Залей ему в глотку соляную кислоту, пропусти Душу через все отсеки ЯДРА, сожги его его же Бластером, просверли ему голову, вырви позвоночник и сотвори свое злое чудо, заставив его пережить это и остаться в сознании, только убери эти фантомы, пожалуйста. Сансу ведь не впервой все это. Он переживет и будет очень благодарен. Пожалуйста. Он готов молиться этому убитому Богу разрушенного и развороченного мира, только бы это закончилось. Санс игнорирует фантомы и молит о смерти. Он не встает с кровати уже, по ощущениям, несколько лет. И Архитектор негодует. Он нужен ему для поддержания иллюзии жизни. У него есть роль. Которая ему даром не сдалась. Санс смотрит на потолок своей комнаты часами, понимая, что видит сквозь него. Видит белое, выжженное Небо, которого не существует. Видит звезды в светлое время суток. Они все белые карлики, они все скоро взорвутся. Он, кажется, тоже. Хочется быть звездой и существовать за счет этой бессмысленной термоядерной реакции. Хочется взорваться, самому стать бомбой, поглотить эти дурацкие фантомы, смести их, стереть, раздавить под собственным весом, может, даже превратиться в черную дыру или нейтронную звездочку, но для этого надо было родиться массивным. Ха-ха. Надо иметь хоть какой-то вес в жизни, хоть какое-то влияние, чтобы стать чем-то большим. Ему уготована участь белого карлика. Он не ест. Не пьет. Перестает спать. Пялит часами в это бессмысленное небо, пока сценарий Архитектора, Бога, Создателя, да как ни назови, рушится. Как и его жизнь до этого из-за этой чертовой бомбы. Красивая месть, а, Автор? Получи. Санс хочет покрыться плесенью, как та лапша в его кабинете в ЛАБе, про которую он забыл. Кажется, Док чуть не лишил его премии... да, Док. Точно. Мысль о том, что можно спасти того, кто исчез до Взрыва, кажется не такой уж и безумной. В конце концов, раз радиация еще не уничтожила Санса по какой-то глупой причине, то все еще возможно. Долой фантомы! Он не хочет быть последним выжившим. Ему нужен Док. Лодочник, Последователи, Пес... все те, кого он раньше считал "Призраками", не живыми, застрявшими вне реальности, теперь становятся для него последней надеждй. Ирония, да? Плевать, у него нет сил придумывать шутки. И времени. До нового дня. Пока не вернулись фантомы. Встать с кровати получается плохо. В конце концов, он почти умер голодной смертью, валяясь тут... сколько? Его комната не изменилась. Только пыли побольше. Ноги плохо слушаются, и, кажется, Санс даже хромает. Так было всегда? Интересно, мог ли он, теоретически, разучиться за это время ходить? Его комната совсем не пострадала после Взрыва. Такой же хаос. Кажется, он установился после... неважно чего. Потом, потом, все потом. Сейчас внутри впервые за все это время появилось что-то теплое, согревающее, кажется, будто те жалкие осколки, оставшиеся от его Души, начали снова... функционировать. Впервые захотелось есть. Впервые захотелось выйти из дома. Может быть, когда он вернет Дока и остальных, они создадут новое общество. Тогда он согласен даже выйти на работу. Из комнаты, вниз, по лестнице, через гостиную и на улицу. Кажется, он забыл надеть куртку, оставшуюся одиноко лежать рядом с матрасом. Нелепая проекция его брата что-то крикнула вслед, но это неважно. На улице холодно, до чертиков, до мурашек, может, это потому, что на нем только футболка и шорты, а ноги совершенно босые, но это неважно. Пусть будет холодно. Пусть будет морозно. Это неважно. Это... это ничего. Когда блуждающий в пустыне странник впервые за месяц видит людей, он мчится к ним со всех ног по горячему песку, не замечая ничего вокруг. Сансу все равно. Он ничего не видит и не чувствует, пока бежит по раскаленному от мороза снегу, ему все равно, пока в руках сжаты скомканные старые чертежи. Пожалуйста. Бесполезно. Бессмысленно. Безуспешно. Смерть не победить. Дурак. Дурак. Дурак! Санс сметает все эти мигом обесценившие себя бумажки, которые он раньше мнил своей спасительной соломинкой. Караван в пустыне, отряд спасателей, которого дождался заблудавший турист, мигом обратились миражами. Спасения нет. Смысла нет. Сил нет. Он сидит на полу в своей лаборатории, снова пялясь в потолок. В сущности, какая разница, где? Его находит фантом. У него рыжие кудряшки, веснушки и забавный картонный костюм ручной работы. Фантом считает, что он Папирус. Смотрит молча, наклонив голову, потом что-то говорит... говорит... ...стоп. Он ломает сценарий. Фантом не должен здесь быть. Этого не было в день катастрофы. Фантомы... так... не могут... Картинка рушится. Мир так сильно хочет жить, что ТОЛКАЕТ Санса к сценарию? Фантомы так совершенны! Их давно нет! Никого нет! Но вот он, Папирус, такой живой и осязаемый, что-то тихо и печально спрашивает. Не-Папирус. Иди к черту. -- Уйди. ...но не-Папирус остался. ...так быть не должно, нет, нет, хватит, прекрати, так не может быть, не может, это не Папирус, он мертв, все мертвы, это не Тори, не Альфис, не Фриск, остановись, хватит, они, они мертвы, все, все, все, остановись, прекрати, это слишком больно, хватит, остановись, не надо, пожалуйста... царапать себя и кричать, вопить до полного изнеможения, рыдать, реветь, ругаться, пока не поймешь: ты не единственный выживший. Ты вместе с ними погиб.