Разрывая землю, пальцы в кровь сотру, Леса гробовую тишину прерву, Ветер жутко воет, зов твой мне несёт, В этот раз я верю, точно повезёт...
Ветер кружил жёлтые листья в небе, случайно ронял их на головы прохожих и уносился вдаль, по пути срывая новые листочки. Яркое солнце в лазурном небе последними тёплыми лучами ласкало землю, играло бликами на стенах домов. Сентябрь горел, полыхал золотом. Эмин возвращался домой через аллею старых, пока что ещё зелёных, клёнов, под его ногами шуршал ковёр из опавших листьев. Шаг, второй.. пятнадцатый.. тридцатый.. сороковой. Считавший собственные шаги юноша внезапно остановился, единственный замер из всего потока спешащих куда-то людей. Прошло всего сорок дней. Это так много и так мало одновременно. Целых сорок дней без него. Всего чуть больше месяца после его смерти. Эмин вновь двинулся вперёд, но он не спешил. Его медленный шаг выбивался из ритма всей той толпы, что двигалась, вилась, крутилась возле него, текла, подобно буйной реке. Он не вписывался в массу этих осенних людей во французских беретах и лёгких красных шарфах, выделялся из общей массы своей потерянностью и отстранённостью. Острый на язык поэт назвал бы этого юношу воплощением самой холодной зимы. Но Эмин был подобен тоскливой осени с затянувшимися дождями. А ведь он когда-то напоминал собой долгожданную весну и благоухающее цветами да изумрудом листвы лето. Пока не начал видеть его. Впервые это случилось на четвёртый день после его смерти. Эмин, определённо, был напуган, когда в зеркале помимо своего отражения увидел ещё одно. Знакомое до боли, до прерывистого вдоха, до самого невозможного из желаний. Эмин обернулся с почти осязаемой обречённостью, чтобы наблюдать за собой пустоту. - Жое?.. Юноша протянул руку вперёд. Но надежда ощутить что-нибудь тёплое и мягкое оказалась мертва ещё до своего рождения. Эмин коснулся пальцами своей щеки, стирая непрошенную влагу, и опустился вниз, оседая на колени. На что он вообще надеется? Чувство одиночества, до этого вгрызавшееся в каждую клеточку его тела, было отвратительным и невыносимым. Но ощущение чужого и одновременно знакомого присутствия оказалось гораздо хуже. Эмин не признавал, но понимал, что Жое где-то рядом. Совсем близко. Стоит только обернуться, и вот он, любимый и родной до тупой боли в сердце и сжимающих грудь стальных тисков, с ласковой полуулыбкой смотрит на него, ожидая ответа. - Ты любишь меня? - Конечно, - заглушает оглушительная очередь выстрелов. Наверное, Жое так и не услышал ответа. Не успел. Его белоснежная рубашка в один миг окрасилась в тёмно-алый багрянец, пропитавшись кровью. Эмин старается дышать глубоко, но накатывающая волнами паника не отступала. Юноша вздрагивал от постепенно нарастающего чувства страха, словно склизкие щупальца неведомого чудовища опутывали его с ног до головы, прятали в коконе страданий. И теперь каждое мимолётное видение Жое в белых одеждах укором звенело в голове Эмина. "Ты так и не сказал, любишь или нет." Эмин видел его теперь не только в собственном зеркале, но и в отражении всего того, что могло хоть как-то отражать: витрины магазинов, зеркала автомобилей, лужи, столовые приборы, кафельная плитка и даже линзы очков... Сначала это пугало. Изводило до несдержанных вскриков, жуткой дрожи, истерик. Довело до паранойи. А потом Эмин смирился. Приветствовал привязавшегося к нему призрака лёгким, едва заметным кивком головы, провожал тоскливым взглядом и сглатывал комок в горле. В какой-то момент в комнате юноши появилось слишком много зеркал. Они висели на стенах, стояли на столе, некоторые даже лежали на полу. Эмин садился в центр комнаты, расставлял вокруг себя с десяток "окошек в потусторонний мир" и начинал.. разговаривать. Он рассказывал о том, как провёл день, что нового узнал, с кем из старых врагов поквитался, каких новых друзей завёл. Делился переживаниями и впечатлениями. Не боялся плакать в присутствии призрака любимого человека. Ведь мёртвые не осудят. Родственники, друзья, учителя - все замечали подавленное состояние Эмина, все видели его подолгу задерживающегося на одном месте и смотрящего в одну точку. - Тоскует, - говорили одни, грустно вздыхая. - Пройдёт, - отмахивались другие, мысленно сетуя на то, что и своих проблем полно, от чего с чужими возиться совсем не хочется. Так прошли долгие шесть дней. И в это время Эмин думал, что нет человека счастливее и несчастнее его самого. Любимый рядом, руку протяни - почти коснёшься. Вот только.. он мёртв. И всё, что юноша видит, - плод фантазии, воображения познавшего отчаяние человека. На десятый день дух умершего оставил Эмина в ранее привычном одиночестве. Но теперь оно казалось хуже самой тяжёлой пытки, которую только мог придумать изощрённый человеческий ум. - Жое? - он звал его, осторожно подходя к каждому зеркалу, заглядывал во все витрины магазинов, долго всматривался в кафельную плитку в школьном туалете, надеясь разглядеть рядом с собой хотя бы его силуэт. Но Жое больше не приходил. Тогда Эмин впал в безумие, успешно прикрытое болезнью и нервным срывом из-за нагрузки на учёбе. Короткие вспышки гнева и следующая за ними долгая лихорадка вымотали юношу до изнеможения. Он разбил все зеркала в своей комнате, раздробил их осколки в стеклянную острую крошку, изранив себе и руки, и ноги. Он не хочет видеть своего отражения, если рядом не будет его. Это стало точкой невозврата, после которой Эмин был вынужден наблюдаться сначала у психолога, а затем и психиатра.***
Терапия продолжалась уже больше месяца. Эмин возвращался домой после сеанса, под его ногами шуршал ковёр из опавших листьев. Это была последняя встреча с врачом. Теперь юноше придётся как-то справляться самому. В кармане пальцы с силой сжимали упаковку недавно выписанных антидепрессантов. "Как будто я их буду пить..." Желание увидеться ещё раз, хотя бы один чёртов раз, не отпускало Эмина. Оно назойливой мыслью крутилось в голове, от чего та начинала болеть. Но юноша не пресекал эту боль, считая её почти что заслуженной и родной. Дом встретил тишиной и покоем. А комната холодным разочарованием в себе и своих силах. Эмин по старой привычке уселся в центр комнаты и закрыл глаза, обняв руками колени. Раньше вокруг было множество зеркал, сейчас же в доме ни одного. Телефон завибрировал в кармане брюк, и юноша с тяжёлым вздохом решил проверить входящие. В общем школьном чате объявляли о каком-то шествии, которое должно начаться через час. Эмин из-за толики любопытства открыл сообщение, в котором рассказывалось, что сегодня проведут акцию протеста в защиту тех, кто погиб во время летнего терракта в торговом центре. Трагичная история, унёсшая жизни десятков людей, осталась незавершённой. По неизвестной никому причине должной огласки она так и не получила. Дело замяли, повесив всё на пару молодых людей - смертников, которым теперь и предъявить нечего. С мёртвых спросу нет. Пара мгновений, и телефон выскальзывает из рук, с глухим стуком падая на пол. В ушах стоят шум и крики. Юноша широко распахивает глаза, но видит перед собой не интерьер комнаты, а белую рубашку, залитую кровью. Он смотрит в стеклянные глаза напротив, а из горла наружу рвётся крик, полный отчаяния и ужаса. Но Эмин продолжает сидеть в полной тишине, захлёбываясь собственными слезами. Интересно, а его можно было тогда спасти?.. Юноша поднимает голову и замечает ускользающий куда-то вбок белый силуэт. Жое пришёл к нему. Вернулся. Но зачем? Эмин внезапно вспоминает, что сегодня сорочины. Последний день, когда душа умершего ходит по миру живых. И именно в этот день устраивают шествие... Гнев клокочет внутри, постепенно разрастаясь. А затем плеч касаются холодные, почти что ледяные руки будто бы в попытке успокоить. Дрожь проходится по всему телу, и юноше кажется, что он окончательно сошёл с ума. - Навестить меня не хочешь? - ужасающий холод касается затылка, мурашки бегут вниз по спине, заставляя замереть в напряжении, подобно натянутой тетиве лука. - Жое?! - Эмин оборачивается резко, надеясь успеть взглянуть на любимое лицо. И успевает. Призрак в этот раз не спешит исчезать, оставаясь рядом. Руки худые, словно это просто кости, обтянутые кожей, лежат на плечах неподвижно, но давят, не позволяя сделать ни одного лишнего движения. А на впалых щеках погибшего темнеют трупные пятна. - Жое? - страх перед неизвестностью берёт своё.Может не по нраву тело бледное Или ты влюблен во что-то смертное?
- Жое... Эмин, будучи не в силах отвернуться, чувствует ледяное прикосновение к губам. Холодное, неживое. Каково это, целоваться с собственной погибелью? Поцелуй медленный, томительный и такой незнакомый. Жое целовался не так. Совершенно не так. Эмин отталкивает лицо призрака, но скинуть его руки со своих плеч не может, от чего падает на пол, содрогаясь от внутренних противоречий.Вот она, твоя любовь, совсем рядом, бери и целуй!
Нет, нет, это не он, не Жое!
Рассудок погружается в странную туманную негу, мутнеет. Эмин не понимает, не осознаёт своих действий. Вскакивает и выбегает на лестничную площадку, оставляя дверь в квартиру настежь распахнутой. Он опускается на холодные ступени, цепляясь пальцами за перила. Это отрезвляющий холод, не тот, что Эмин чувствовал в своей комнате. Время идёт как-то странно. То слишком быстро, то чересчур медленно. - Молодой человек, - девушка в лёгком сером пальто осторожно касается его плеча, - вам плохо? Скорую вызвать? - Нет, не нужно, - Эмин поднимается и возвращается в квартиру, - мне уже легче. Под внимательный взгляд неравнодушной он закрывает за собой дверь лишь для того, чтобы спокойно натянуть на себя тёплую кофту, обуться и закинуть в карман ключи с бумажником. Жое хотел, чтобы Эмин навестил его? Он навестит. Небо затянуто свинцовыми тучами - осенью погода меняется довольно часто. Непостоянство. Порывистый ветер разметал все опавшие листья, загнав их под автомобили и прижав к стенам домов. Люди торопились, старались идти быстрее, держали в руках приготовленные заранее зонты. Эмин пытался поспевать за ними, не хотел выделяться из общей массы, не желал привлекать внимания к разбитому себе. Скрипнула дверь давно знакомого цветочного магазина. Старушка за прилавком, узнав Эмина, радостно заулыбалась и потянулась к крупным ромашкам - уж очень часто именно их покупал юноша. - Нет, не сегодня, - покачал головой Эмин, - белые астры, пожалуйста. Восемь штук. - Ох, чётное... Старушка загрустила, прекрасно понимая, куда в этот раз понесёт цветы знакомый милый юноша. За свою жизнь ей не раз пришлось пережить и повидать нечто такое.***
Шум оставшейся на деревьях листвы и нескошенной, уже сухой травы глушил мысли. Ровные ряды могильных холмиков и надгробий примелькались в глазах, пока Эмин шёл вдоль четвёртого ряда к сорок четвёртой могиле. Низкая оградка, выкрашенная чёрной краской встретила редкого гостя тихим поскрипыванием несмазанных петель. С мраморного бездушного куска камня на юношу смотрел человек, чей образ был выжжен на подкорке мозга, впаян в память пережитой болью, так и не отпустившей с того злополучного дня. Белые астры коснулись холодной, свежей земли, ещё не успевшей зарасти травой. "Скажи, что любишь, ещё раз..." Эмин с тяжёлым вздохом опустился на колени и склонил голову, словно извиняясь за долгое отсутствие. Пальцы перебирали первую попавшуюся травинку, ломали её в нескольких местах, скручивали и снова выпрямляли. Вот так себя чувствовал Эмин. Вот так он ощущал всё происходящее. Глаза оставались, на удивление, сухими. Видимо, он уже выплакал все возможные слёзы. И в нём не осталось ничего, кроме скорби, сожаления и.. помешательства. Ощущение чужого присутствия тяжело повисло в воздухе плотным напряжением. Юноша не хотел оборачиваться, представляя, что за его спиной на той самой хлипкой чёрной оградке сидит он. Через мгновение Эмин снова чувствует на своих плечах руки и то жуткое давление, от которого хочется упасть, прижаться к влажной земле, накрыть голову руками и кричать, молить о помощи.Не пугайся милый, суженый, родной...
Но юноша продолжает сидеть неподвижно, стараясь даже дышать тише обычного. Он смотрит на белые астры, чьи лепестки едва колышутся от ветра, и на белую кожу знакомой стопы. Жое стоит перед ним, опираясь руками о его плечи. И если бы он только был способен дышать, то Эмин почувствовал бы его дыхание на своей макушке.Разве ты не клялся мне в верности и любви? Пусть мне боль не страшна, и нет во мне живой крови, Почему же больно, пустоте внутри?..
- Жое, - одними губами произносит Эмин. Бледные-бледные руки касаются его щёк, шеи. Пальцы сжимаются сильнее, фиксируя голову юноши в одном положении. Стеклянные глаза, давно утратившие жизнь, смотрят тяжело, волнующе. Ледяные губы касаются лба, кончика носа, подбородка, адамова яблока, выступающей косточки ключицы, и тогда Эмин вспоминает то, о чём не должны помышлять перед могилой возлюбленного. Горячий жар двух сплетающихся тел, несдержанные стоны и терпкий запах похоти. Влажные поцелуи на шее, груди, спине. Память щедра на отрывки из их времяпрепровождения в постели. Эмин чувствует на своём животе холодные ладони, забравшиеся под слои одежд. Но представляет совсем иное, вспоминая как ласкал Жое поздним вечером до исступления, уговаривая остаться переночевать. Он помнит все его чувствительные места, все любимые нежности и забавы.Чувство будто снова в груди рвётся сердце...
До цветных вспышек перед глазами хочется вновь вернуться в то прекрасное время, наполненное теплотой и любовью. Но Эмин снова видит кровь на белой рубашке, слышит звук выстрелов и крики людей. Ощущает, как внутри рушится всё до самого основания, как оголяются кости и сжимается сердце. Юноша распахивает глаза, наблюдая перед собой нежную улыбку, такую родную и печальную, опускает взгляд вниз на собственные руки, что сжимаются на чужой груди. Эмин судорожно пытается вдохнуть, когда видит стекающие тёмно-алые струйки на своих пальцах. Он отнимает перепачканные ладони и крупно дрожит. Всё смешалось в голове. Уже не различить, где воспоминания, а где реальность. Призрак от чего-то злится, сначала давит на плечи сильнее, а потом берёт юношу за голову и сжимает, сжимает, сжимает... Тупая, ноющая боль сковывает обручем многострадальную голову, и Эмин уже хватается за неё сам, пытаясь скинуть холодные руки. - Жое, - изнемождённо стонет он. И сдаётся. Падает на сухую траву, закрывая глаза. Не хочет больше ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. И словно по чьей-то доброй воле всё прекращается. Нет больше ни звуков, ни ощущений, ни могильных холмиков с серыми надгробиями. Ничего. Эмин расслабляется в родных объятиях, которые наконец-то кажутся тёплыми. И это было последним, что он смог***
- Предположительно, причина смерти инсульт, - слышится щелчок снимаемых резиновых перчаток, - больше я ничего пока не смогу сказать, - пожимает плечами судмедэксперт и кивает бригаде скорой помощи, давая разрешение на работу с трупом. Молодой следователь лишь вздыхает и потирает лоб. - Зачем нас тогда выслали? Следственная группа, передав тело медикам, засобиралась обратно. В сгущающихся сумерках белого, как мел, Эмина прячут в чёрный, как перо грача, пакет. Вскоре машины скорой помощи и полиции скрываются за воротами кладбища, шуршание гравия под колёсами смолкает. У могилы остаются двое: пожилой сторож, который и нашёл юношу, когда обходил территорию, и журналистка - девушка в сером пальто. - Молодой ведь совсем, а уже инсульт, - сетовал дедушка и поджимал губы от досады, - ещё и у могилы друга своего умер, правду говорят, что покойники по одному не ходят... Грустная история, грустная. Ещё и с трагичным концом. - Дедуля, зато они вместе ушли, их души воссоединились и обрели покой, - журналистка смотрит вдаль, а в её глазах отражаются алый закат, окрашенные в розовый облака, и она думает о том, что день не прошёл в пустую, несмотря на то, что материала в газету так и не нашлось. - Пусть так, пусть так, - машет рукой сторож и неспеша идёт вперёд. - А ведь это тоже по-своему счастливый финал... Девушка улыбается грустно, поправляет белые астры и оставляет у надгробия две конфеты в виде сердец, которые блестят упаковкой из фольги в лучах заходящего солнца.