Одна из нас

Погруженная в пучину мыслей Дора вздрогнула от скрипа порога и резко обернулась. Мордред молча кивнул, сбрасывая с плеча сумку к двери, а затем и связанных кроликов. Он внимательно осмотрелся, дольше положенного задержав взгляд на Джеке. — Где Селин? — Ушла с рассветом, — вытерев о юбку ладони, Дора вновь повернулась к столу и взялась за нож. — Ты надолго? — Нет, — Мордред сделал шаг в сторону. — И я не один. Она посмотрела через плечо. В проеме показался Берт, нерешительно заглядывая внутрь избушки. Он поздоровался, но так и остался стоять в дверях, за спиной Мордреда. Берт мало что помнил о пережитом кошмаре. Последними его воспоминаниями были внезапная свистопляска чужих лиц и то, как его вырвали из седла; память не сохранила ужасы его собственного избиения до полусмерти. Дору удивило появление Берта; выглядел он лучше, чем в их последнюю встречу. Шрамы на лице и шее затянулись, сломанная рука срослась. Видимо, его сочли достаточно здоровым, чтобы отправлять в патрули, хотя, по ее мнению, прошло слишком мало времени. — Проходи, — она бросила в плоский чан куски мяса. — Что-то стряслось? Берт мотнул головой. В его скованных движениях появилась неприсущая ему робость. — Выдалась вот возможность… — промямлил он вполголоса. — Решил проведать. Как вы тут? Обжились? — Можно и так сказать, — не очень-то любезно ответила Дора. — Надеюсь, ты приехал не из-за Мэта. — Он вас и не вспоминает, — с душевным участием сказал Берт и сел на единственный табурет, отворачивая от Джека лицо, дабы не пугать его. — Скоро, стало быть, и себя перестанет. На той неделе так залился, что чуть дом не спалил. Благо вовремя потушили. Поджав губы, Дора смахнула со лба темные пряди. Его слова лишь усилили мучившие ее настроения. Она чувствовала себя подавлено, одинокой и всеми оставленной; будто сама жизнь медленно, но верно начинала от нее отступать. Не было больше лиц, так привычных ей с детства. Веселых, грустных, злых, добрых — никого. Не было пестрых голосов. Теперь ее окружала, казалось, лишь пустота. За дни, проведенные здесь, она успела породниться с постоянным страхом, впитавшимся в кожу, будто гусиный жир. — Овес почти кончился, и сено отсырело. Крысы в крыше прогрызли дыры. Я пыталась заделать, но вода все равно заливает. Еще хорошо бы шерсти раздобыть. Берт кивнул. Он постучал пальцами по набедренному кинжалу, смотря на Дору из-под покатого, широкого лба, залысинами восходящего к макушке. — Как Селин? — Плохо, — за сухим ответом последовало некоторое молчание. Дора тяжело вздохнула. — Кричит во сне. Я заглушаю, но… Сложив руки на груди, Мордред подпирал плечом стену. Его лицо сделалось совсем мрачным, а губы скривились. Кость пережитого застряла в горле. — Скоро криков станет вдвое больше. Дора взглянула на округлившийся живот, все еще стоя к гостям спиной. По ее подсчетам, до родов оставалось около четырех месяцев. — Ты не справишься, — добавил он угрюмо. — Как я уже неоднократно повторяла, это не обсуждается. — Верно. Ведь шанс обсудить ты упустила. Дора со стуком положила нож на столешницу и повернулась, смотря на Мордреда вспыхнувшим взглядом. — Что ты надеешься от меня услышать? Случилось то, что случилось. Я уже ничего не исправлю. — А я не могу разорваться, — твердым голосом отчеканил он. — Из-за того, что в патрулях я ошиваюсь здесь, гибнут люди. Позавчера Билла загрызли кусачие, потому что я плохо зачистил юг Черничной рощи. Так не может больше продолжаться. — Ты сам, помнится, сообщил Томасу о нашей кончине. — Не было другого выбора. — А сейчас появился? — Не знаю, — Мордред шумно выдохнул, проводя пятерней по волосам, и потер нос. — Например, вернуться в Пеньки и сказать правду. — Ты подставишь их под удар, — Берт искоса смотрел на него, но в его бледных глазах читалось противоречие. — Отлучками сюда я подставляю под удар других. — Ну, — опустила подбородок Дора, — здесь я тебе не советник. Решай сам. Мордред взглянул на Джека в углу; тот сидел на одеяле в шерстяных носках, запрокинув голову и таращась в потолок. Поясницей он грелся о котелок с горячей водой. Позади раздались шаги. Селин остановилась на пороге, мельком посмотрев на Дору, и уставилась на Берта. Ее губы дрогнули, взор сделался далеким. — Ты выглядишь лучше, — сиплым голосом сказала она. — Да, вот решил проведать, — Берт поднялся с озабоченным видом. Не зная, куда деть руки, он подбоченился. — Тебе не стоит уходить одной, мало ли на кого нарвешься. Селин растерла озябшие пальцы и прошла к столу, отстегивая от пояса кожаные мешки с кореньями. Она сильно исхудала и напоминала полудохлую собаку, ошивающуюся у задних дворов после смерти хозяина. — Гномы не переходят реку. — Я говорю не о гномах. Селин покусала губу и сбросила плащ. — Есть новости? Напряжение, и до этого царившее в избушке, загустело; казалось, достань нож — и его можно было полоснуть. Берт покачал головой, в то время как Мордред мрачно взирал на Селин потемневшими кошачьими глазами. — Нет. Она выдохнула. Берт замялся: — Ты же не собираешься… Что-нибудь предпринимать? Опершись руками на стол, Селин низко склонила голову, сведя лопатки. Она тяжело сглотнула, а затем сказала: — Хочу проверить Чернолесье. Повисшее молчание нарушил Мордред: — Без шансов, Селин. Никто из наших туда не ходил. — Никто из ваших не бывал там, где была я. — Тебя убьют, а может, и того хуже. Она слабо пожала плечами. Брови Мордреда сошлись на переносице. Вопросы об изменившемся поведении Селин тревожили его сильнее, чем он сам себе признавался. — Они хорошо обученные бойцы, не забывай. Ты же не достаешь мне до плеча. Селин обернулась и взглянула на него. — Хорошо обученным бойцам отдают приказы. Произошедшее не было случайностью, грабежом или наживой. Это была спланированная расправа. — Но меня пощадили, — без особой уверенности возразил Берт. — Для меня это не имеет значения. — Селин, — Берт понизил голос, — тебе повезло остаться в живых. Никто и никогда не оставляет самовидцев, уж я-то знаю. Да, они боялись погони и подмоги, но вскрыть нам глотки не заняло бы много времени. Селин сощурила глаза; выражение ее лица ожесточилось. — Видишь в этом благородство? — Что? Это тут при чем? Она обвела взглядом присутствующих, исключая Джека. — Я прекрасно знаю, что вы думаете. Мой отец не вел праведную жизнь, и кара его настигла. От растерянности Берт выставил ладони, словно защищаясь: — Селин… — Не перебивай. Будь один из вас развеян по ветру, а он сейчас здесь, он бы не медлил и не жалел себя. Мне плевать, Берт, по какой причине сохранили твою и мою жизнь: милосердие, глупость — неважно. Это ни черта не меняет, — Селин шумно сглотнула. — И мне все больше кажется, что только я понимаю масштаб нависшей угрозы. Вы заботитесь о Пеньках? Думаете, они не нападут, поняв, насколько слабо они укреплены, и сколько защитников на самом деле за собой держат? Ты, как и я, не имеешь ни малейшего понятия, ради чего его пытали, — Селин повернулась к Доре. — А ты? По-прежнему грезишь о спокойной жизни? Что ты вообще сделала для этого, кроме как… — она осеклась и провела ладонью по лицу, опустив подбородок. — У каждого из нас свои причины, но цель одна. Мы должны их уничтожить. Берт почесал лоб, чуть склонив голову набок. — И каков план? — Отлавливать поодиночке. Выяснив их местоположение, мы сможем подготовиться и напасть. — Втроем? — Наше преимущество не в численности. — У нас вообще нет преимуществ. — Как раз таки есть. Неожиданность. Они не предполагают, что кто-то осмелится зайти в Чернолесье. Выловим одного, допросим и доставим к Томасу. — Ты мертва для него. — Значит, воскресну. У Томаса не останется иного выхода, кроме как атаковать первым. Селин увидела в глазах Берта сомнения. Она вложила в голос больше уверенности: — Ты опытный охотник и убийца кусачих. Думаешь, загнать волка сложнее, нежели идиота, не додумавшегося выставить караул? — Томас может осудить тебя на позорный столб. Как и Дору. Селин не разорвала зрительного контакта. — Будем решать второстепенные трудности по мере их возникновения. — Я не согласен, — упорствовал Мордред, подняв на нее взгляд. — Риск не оправдан. То, что их следов не было в гавани, не указывает на Чернолесье. Они могли прийти откуда угодно, Селин. Из-за Гватло, Синих гор, с Верхнего Севера, в конце концов. У тебя нет ни одной вехи. Ты тычешь пальцем в небо. Дора отняла губы от виска Джека, разжав объятия, и поднялась с колен, поправляя юбку. Селин вздернула подбородок: — Вестрон с северным выговором. Сапоги второй женщины были подбиты мехом змеиного соболя, а такие водятся только в Чернолесье. — Она могла их выменять или с кого-нибудь снять. — А сейчас пальцем в небо тычешь ты. Мордред и Селин буравили друг друга накаленными взглядами. Казалось, они и вовсе перестали дышать. Берт погладил ножны — так он делал всегда, пребывая в раздумьях — а затем встал меж ними, закрыв широкой спиной последнюю. — Проверить стоит. Вряд ли в Пеньках уже найдется больше трех десятков умельцев, способных отбить удар меча. Если нападут, нам конец. Одна та рыжая уложит двух рослых мужиков зараз. Переменившийся в лице Мордред всплеснул руками. — Прошло три месяца, Берт. Они пришли за тем, что искали, и сделали то, что хотели. Все, — он дернулся в сторону и вновь в упор посмотрел на Селин. — Наша главная угроза — кусачие, но вы почему-то все время об этом забываете. — А что, если бы это был Илдвайн? — Берт сложил на груди руки. — Что, если заместо ее отца был бы твой? Тоже сказал бы обо всем позабыть? Мордред ответил честно: — Я не знаю. — То-то. Ты не видел того, что видели мы, парень. Это уже не люди, а дикие звери, да и те не грызут друг друга без особой нужды. Селин права: кусачие не подожгут забор и не проломят ворота. С полминуты Мордред молчал. — Я все сказал. Жду снаружи, — он бросил быстрый взгляд на Селин и обратился к Доре: — Овес привезу не раньше, чем через пять дней. Она сухо его поблагодарила, возвращаясь к чану. Берт положил ладонь на плечо Селин. — Не бери до головы, остынет. Его тоже можно понять, столько смертей… — он чуть приподнял левую руку. — Да и я уже не в лучшей форме. Селин облизнула губы и промолчала. Берт шумно втянул носом воздух, однако в нем наконец встрепенулось мимолетное ощущение, как будто тяжелое бремя облегчило вес на сердце. Даже задышалось легче. — Пойдем послезавтра. Она прочистила пересохшее горло. — Спасибо тебе. Мотнув головой, словно отгоняя настырные мысли, Берт легонько похлопал ее по плечу, и посмотрел на отвернувшуюся спиной Дору. — Увидимся. После его ухода у Селин подогнулись ноги. Она села на табурет, чтобы не свалиться на пол. — Прости… Дора невесело усмехнулась, чистя картофель: — За то, что попала под горячую руку? Ты знаешь, мне не привыкать, — взглянув на Джека, она понизила голос: — Глупый вопрос, конечно, но, думаешь, ты сможешь когда-нибудь спокойно спать? Селин не отнимала от лица ладони. — В смысле? — Мордред ведь прав, им не нужны Пеньки. Они получили, что хотели. — Я этого не знаю. — Нет, знаешь. И убедила Берта в угодном себе. Даже Мордред засомневался. Не удивлюсь, если отправится с вами в Чернолесье. — Это их выбор. Дора провела отстраненным взглядом по немногочисленной, сделанной Селин посуде; видя, неосознанно отыскивая в грубо отесанном дереве какой-то внезапно открывшийся, зловещий смысл. Она обернулась. — Берт заботится тебе, как о родной, Мордред любит тебя… А ты жаждешь отправить их на верную смерть. Откуда в тебе вся эта жестокость? Потерев слипающиеся веки, Селин посмотрела в ответ. Смертельно бледная, с горящими глазами и сжатыми в нить губами, ноздрями, раздувающимися от тяжелого дыхания, она действительно внушала сейчас в Дору непомерный ужас. Ее грудь будто тисками сдавили. Дора осознала, что больше не могла ей доверять. Селин поправилась телом, но глубоко заболела душой. — Жестока не я, а окружающий нас мир. И мне действительно жаль, что ты, столкнувшись со стольким, еще не поняла этого. Если ничего не предпринять, ни ты, ни твой ребенок, ни Джек не доживут до наступления лета. Дора кротко выдохнула. Селин медленно поднялась; хотя они и были одного роста, в эту минуту будто возвышалась над ней. — Я никого и ни к чему не принуждаю и говорю так, как думаю. Я предлагаю хоть какое-то решение, — интонационно подчеркнула она. — У нас одна цель. Тебе нужен дом, Мордреду и Берту — защитить деревню. А я не смогу спокойно спать, пока не заставлю каждого из этих выродков заплатить за содеянное. Обойдя стол, Селин присела посреди комнаты и дернула железное кольцо.

***

Берт приехал до рассвета, как и обещал. Он помог Доре подлатать крышу и подпоры, позавтракал, пока Селин собиралась в путь, и, когда на отроги Синих гор далеко справа разлилась пурпурная краска, навьючил буланого Зарю. Найденная ими, ветхая, но закрытая плотной порослью избушка неподалеку от Брендивайна была давно заброшена и мало пригодна для жизни, но ничего лучше Мордред с Дорой второпях не сыскали; Селин была в крайне худом состоянии, а выходить ее среди сугробов и буранов не представлялось возможным. Берта так сразу Мордред отвез в деревню, он же потом и вывез Джека под покровом ночи. В избушке к их удаче прежними хозяевами был сделан подпол: ничего съестного или полезного для быта там не осталось; там вообще ничего не было, помимо грязи и плесени, но укрывал и защищал от непогоды он надежно. Весеннее утро неспешно разгоралось; земля умывалась холодным бледным светом. Мохнатые почки на ветвях, покрытые крупными капельками, поблескивали на солнце. Деревья обманчиво верили, что апрель принесет с собой долгожданное тепло и свежесть. Величественные Синие горы по правое плечо будто бы росли на глазах. Их вечно белоснежные, словно наточенные шипы, пики переливались радужными оттенками, расцветая и распускаясь в лучах, как пышные бутоны с угловатыми лепестками. Заря с трудом шел среди груд булыжников по слякоти, но вскоре Берт свернул к реке, и путь немного облегчился, зато ветер задул во всю мощь. Холод пробирал до костей. Из леса порой высовывали темно-серые носы переярки, но взрослых волков поблизости не виднелось, хотя временами издали и доносился их протяжный тягостный вой. В такую пору завзятые хищники были опаснее всего; изголодавшийся за зиму зверь ни перед чем не побрезгует. До заката они шли по тяжелому снегу вдоль каменистого берега Брендивайна. Солнце практически не грело; свирепый ветер то и дело бил поочередно в плечи и спину. Обогнув широкую петлю реки, они стали на привал, благо кусачих нигде не наблюдалось. На том берегу их иногда изничтожали гномы, но они редко покидали свои подгорные обители и еще реже показывались людям. Берт периодически поглядывал на Селин, но ничего не говорил; подмечая, как стойко она держалась для своего возраста: не жаловалась, не сетовала ни на погоду, ни на трудную дорогу, что он выбрал из соображений безопасности. Хотя вряд ли ее вообще это волновало. Снег местами подтаял, образовывая непроходимое месиво из грязи и перегноя, но в большинстве своем по-прежнему лежал огромными сугробами, достававшими рослому мужчине до бедер. Они шли тихо и незаметно с подветренной стороны, а если и переговаривались, то быстро и по особой нужде. Вскоре лес снова сомкнулся над головой; дымчатое небо плохо просматривалось в паутинах спутанных голых ветвей. Деревья здесь были настолько гнутые и старые, что протыкали друг друга сучьями насквозь, будто пытаясь умертвить соперника и заполучить его участок. В сумерках ветер нагнал низкие тучи, и теперь землю устилало цельное покрывало безрадостной мглы. Из дупел показывались ночные молчуны, северные пташки с багряной грудью и белым гребешком. Они перелетали с дерева на дерево, настороженно разглядывая идущих внизу, и вновь скрывались в темноте, не издавая ни единого звука. Для большей надежности Берт, знающий местность лучше своих пальцев, свернул через запруженные стоячей водой канавы и густые заросли ольхи к болотам, раскинувшимся средь хилых елей по типу полукруга. Заре эта идея пришлась не по вкусу, но он покорно шел за хозяином, хоть и фыркал, заявляя о своем несогласии. Селин, в отличие от Берта, старалась искать обходные пути и сохранять ноги сухими, насколько это выдавалось возможным. Она балансировала на кривых корягах, широко разводя руки, и прыгала по мягким кочкам. Просветом пребывания здесь стало ощутимое потепление и отсутствие снега, скрывающего от глаз препятствия. Но вместо этого пришла сырость, при которой дышать стало заметно тяжелее. Смоляной душок сменился затхлостью. К середине четвертого дня, считая с приезда Берта, на горизонте показалась исполинская полоса Чернолесья. Тысячелетний лес клином вдавался в Минхириат по типу наконечника стрелы, а сам полуостров, поросший древними деревьями, уходил далеко в Великое море. У юго-восточной границы леса простиралась Сонная узина, прозванная так из-за обилия кустов пустырника, что издревле использовали для приготовления болеутоляющих настоев. В патрулях Берту периодически приходилось наблюдать там поднимающийся от костров дым, но никогда прежде он не подходил к чужой территории так близко, как сейчас. В сумерках Берт привязал Зарю в ельнике. Несколько минут всматриваясь в бледную луну, высовывающую мордочку из прорезей пышных туч, он подошел к затягивающей ремни Селин. — Ночь будет темная, нам на руку. Действуем быстро и не подставляемся. Пойдем против ветра. Ты — строго за мной. — Если я буду идти строго за тобой, действовать быстро как раз не получится. — Для начала хватит и девяти часов. Нужно понять, что к чему. — Нужно охватить большой участок, — из ее взгляда стерлась растерянность. — Я справлюсь. Мне не впервой. — Салим говорил, что вы ходили за Ветреные холмы, но тут… — Я уже была здесь, — Селин отогревала дыханием окоченевшие пальцы. — Две недели назад. Он нахмурился. — Крайне глупая затея. Надеюсь, хоть это ты понимаешь. — Ну, как видишь, я все еще стою рядом с тобой, — она собрала волосы и перевязала их жгутом, вопросительно на него глянув. — Идем? Берт поджал губы, однако с места двинулся. — Когда я был чуть младше тебя, отец учил меня загонять медведя. Одной лапой эта свирепая зверина может переломить хребет взрослому лосю. Я знал об этом, но в те годы верил в свое всесилие. Пока не столкнулся с ним лицом к лицу. И вот стою я с поднятым рожном, гляжу, как мчится на меня моя смерть, и с жизнью прощаюсь. Страх сковал меня по рукам и ногам, даже маленько пошевелиться не мог. Это я к тому, что никогда не знаешь, что и как произойдет. Рассчитывать на свои силы, конечно, стоит, но не слепо в них верить. Селин зябко поежилась и потерла красный нос. — Я не испытываю страха. Мне вообще все больше кажется, что я как будто… Сложно объяснить. — Будто душа оцепенела? Она пожала плечами. — Наверное… Не хочу об этом говорить, — Селин опустила подбородок, внимательно смотря под ноги. — Я насчитала три лабаза прямо за Сонной узиной, но тогда там никого не было. Тропа местами покрыта гнилой гатью. — Думаешь, поселение на одном из берегов? — Восточный хорошо просматривается со скал мыса. Я раньше часто бывала у пещер и ничего не замечала. — Значит, либо западный, либо засели в чаще. О Чернолесье, между словом, ходит немало жуткой молвы. Тому, кто поселился там, смелости не занимать. — Думаю, от них все слухи и пошли. Это далекие предки минхириатрим. Они укрылись в Чернолесье во Вторую Эпоху после падения Саурона. Берт взглянул на Селин, выгнув бровь. — Кого? — Великого владыки Востока. Он помогал тем, кто исконно жил здесь, в войне с морскими захватчиками. Берт однобоко ухмыльнулся. — Впервые слышу. — Неудивительно. Об этом помнят единицы. — Откуда ты знаешь? — Моя мать занималась учениями, в том числе историей. — Вы раньше небось богато жили, а? — Они с отцом да. Мне повезло меньше. — Мне иначе видится. — Что именно? Везение? — Да. Доводилось уж встречать знать в Гондоре, когда я бывал в… Как называется город у Гильраин? — Тарност. — Точно. Так вот, мне интересно, как выживет девчушка, за всю жизнь не державшая ничего тяжелее иглы с наперстком? — Ее есть кому защитить. — Как я уже сказал, — невесело улыбнулся Берт, — никогда не предугадаешь, как и что обернется. Лучше быть готовым если не ко всему, то ко многому. — Мы же оба понимаем, что это маловероятно. — Отнюдь. С возрастом начинаешь смотреть совсем иначе. Я бы ни за что не променял вот это все на золотую клетку. Тебя выставляют, как товар на ярмарке, потом снова садят под замок. А выпусти за порог, и что? Все. Сразу потонут. Да и грустно это, когда некому разделить с тобой сердечно ни печаль, ни радость. — Никогда не рассуждала на этот счет, — отстраненно и без интереса ответила Селин. — Да я сразу понял, что вы не из простых, ты мне глаза не открыла. Салим, конечно, попроще тебя был, но все равно, держаться умел. А ты, куда бы ни вошла, всегда смотришь так, будто хозяйка целого мира. В направленном на нее взгляде прослеживалось сожаление и какое-то особенное, щемящее и неизъяснимо трогательное, сострадательное попечение. — Звучит как упрек, но я не слышу в твоем голосе обвинения. Берт скользнул пальцами по рукояти кинжала. — Я тебя не обвиняю, а жалею. Тяжело, наверное, жить, зная, что тебе была уготовлена лучшая участь, чем эта. Мы-то веками рождается и умираем здесь, в лесах и полях. Нам не предназначены позолоченные усыпальницы. — Мне без разницы, что со мной будет после смерти. Смысл в том, как прожить жизнь, не так ли? Берт слабо кивнул, хоть Селин его и не поняла. В этот момент он почему-то отчетливо осознал, что в душе уже давным-давно был стариком. Его лета отсвистели. Выйдя из ельника, Берт жестом показал Селин пригнуться. Из пожухлой, прошлогодней зелени проталин склоняли маленькие белые головки подснежники. Он присел у сухих кустарников: — Смотри. Селин уставилась на широкую просеку, ведущую к наконечнику Чернолесья. Берт указал пальцем: — Ты шла со стороны Сонной, сейчас мы пойдем с северо-запада, вон там. Она проследила за направлением. — Поняла. Почему? — Узина слишком хороша для наблюдения. Обзор на обширную дальность, много скрытых подходов. Да и любая громила схоронится в кустах так, что и орел не заметит. — Но нам известно, что дозорных в лабазах нет. — Две недели назад не было, и это крайне подозрительно. Рисковать не будем. — Ты подходил к Чернолесью с той стороны? — Нет, мы переходили к Синим горам выше по течению, у переправы. — Тогда тебе не кажется, что рискованно идти именно с северо-запада? — Ты помнишь, как дозорный ведет наблюдение? — Последовательно, слева направо. Открытые участки просматривает быстро, скрытые — тщательно. Берт чуть приподнял уголки губ. — Видишь покатый холм? Последний, тот, что с кустами. Селин кивнула. Он приглушенно продолжил: — Видишь, как расположены кусты и камни? Мы сможем подобраться незаметно. В темную ночь самый зоркий глаз не разглядит, не говоря уже, что и без того глаза болят от такой пляски в разные стороны. Может быть, нам несказанно повезет, и они разведут костер. — Наверное, тогда в самом лесу, а не там. — Неважно. Нам понять бы направление, костер видно километров за десять. И если мы подойдем близко, даже не вздумай смотреть на огонь. Отворачивайся. Иначе потом не сможешь пробираться в темноте. — Поняла. — Путь отхода оставим этот. Запахнет жареным, выдвигайся сюда, к Заре. Я тебя не брошу, но ты в случае чего бросай, — он посмотрел ей в глаза. Она молчала. — Я свое давно отжил, Селин. За меня не беспокойся. Поняла? — Да. — Пошли. Вернувшись в ельник, они последовали намеченному маршруту. У Берта на сердце лежал камень из-за Зари: не хотел он оставлять верного друга надолго; да и если коня кто обнаружит, мигом поднимет караул. Берт обдумывал, как обойти дозорных, и размышлял об их количестве. От парочки еще можно было попытаться ускользнуть, но мимо десятка пройти незамеченным всяко не получится. У Селин, из-за невысокого роста и тихой поступи, еще возможно, но не у него однозначно. Отсюда вытекала и другая насущная проблема — Селин не сможет в случае чего прикрыть его или вступить врукопашную. Берт не тешил себя надеждами: он бы и сам повалил ее с одного удара без особых трудностей. Он уповал только на удачу и благоприятное стечение обстоятельств, иначе они оба были обречены. Берт знал, что поступал правильно — Селин в силу своего характера не отступила бы — и он должен был помочь ей, чего бы это ни стоило. Вина за то, что не уберег Салима, не упас, не смог от неприятеля отбиться, давила на грудь увесистым камнем. Да и спутница его для своих лет была достаточно умна и где надо проворна, а это зачастую перевешивало стальные мускулы. Берт всегда делил людей на сильных духом и слабых; в ее же глазах, как и во взгляде Салима, он видел тот самый негасимый огонь. Такие люди, назло всему, не сломятся, сколько бы раз судьба их ни ударила, и будут упрямо переть за свое до конца. Открытый участок до первых кустов им практически вслепую пришлось ползти прямо по грязи, которая хорошо маскировала их, в отличие от снега. Издали, при такой скверной видимости, если бы их и заметили, то сочли бы за две разбухшие от влажности кучи. Светлые волосы Селин скрывал темный капюшон. Молодая луна окончательно спряталась за плотной грядой туч. Небо превратилось в одно сплошное пятно черноты. Пригнувшись, они достигли перебежками первых деревьев и застыли у стволов. Берт вглядывался во тьму, но, кроме смутных очертаний, ничего не видел. Парок струился из его рта при каждом выдохе. Ветер поутих; в Чернолесье было подозрительно тихо. Лес будто вымер. Шаг за шагом, осторожно, они пробирались все глубже, но по-прежнему не было ни души. Когда с одной из высоких ветвей, недоступных взору, сорвалась птица, Берт напрягся и несколько минут стоял неподвижно. Селин следовала его примеру. Он присел, угрюмо изучая землю. В мрачном поднебесье еще пару раз гаркнула птица, но за этим исключением по-прежнему стояла гробовая тишина. Селин покрутила головой и подошла к Берту впритык. — Так не пойдет, — прошептала она. — Слишком медленно. Разделимся. — Нет. — Я говорила, что нужно было заходить с Сонной узины. Там хотя бы были какие-никакие следы. Берт выпрямился. — Я здесь впервые. Нужно как следует понять местность. — У нас мало времени. — Мы можем вернуться и завтрашней ночью. — Разделимся, — настойчиво повторила Селин. — Иди на восток, я пойду прямо. Встретимся у треугольного камня на рассвете. — А если на тебя нападут? — Кусачих здесь нет. От зверя ты меня не спасешь, людям я не попадусь. Берт угрюмо молчал. Селин вздохнула. — Я не стану ничего предпринимать. Если кого-то увижу, вернусь и уже вместе решим, что делать дальше. — Ты же сбежишь, коль я не уступлю? — Думаю об этом последний час. — Если что-то пойдет не так… Селин его перебила: — Сразу же вернусь. Я запомнила дорогу. Напоследок Берт положил ладонь ей на плечо и слегка сжал пальцы. — Береги себя. — И ты себя. Селин дождалась, пока его силуэт растворился в темноте, и, задержав дыхание, пошла дальше. Под ногами то и дело встречались проталины, но она старалась ступать на уцелевшие островки мягкого мокрого снега. Ветви толстенных деревьев, хитростно переплетаясь, смыкались над головой непроницаемым куполом. Селин запоздало поняла, что рассвета, вероятнее всего, не разглядит, поэтому ориентироваться придется только на мысленный отсчет времени. Хотя вряд ли наступление утра поспособствует рассеиванию тьмы этого леса. Казалось, здесь господствовала вечная ночь. Да и сейчас трудно было вообще представить, что солнечный луч сможет пробить столь глухой слой живого потолка. Стволы росли плотно, будто соревнуясь друг с другом, стараясь обогнать. Больше часа она шла прямо, никуда не сворачивая. Картина вокруг повсюду оставалась неизменна. Порой с деревьев срывались птицы, но иных звуков не было слышно. Поняв, что такими темпами вряд ли чего-то добьется, Селин решила воспользоваться излюбленным приемом Салима — забраться повыше. Подходящее дерево подвернулось почти сразу. Надежные ветви росли прямо от земли, отдаленно напоминая косую веревочную лестницу. Осторожно нащупывая их, Селин забралась метров на двадцать и припала плечом к стволу, вцепившись пальцами в выемки шершавой коры, сделанные острыми клювами. Кромешная темнота, хоть глаз выколи. Толстенная ветка под ногами напоминала мостик в обрыв. От такой высоты мысли немного поплыли, но Селин, приложив усилие, смогла привести их в порядок. Она напрягла зрение, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. Близкое соседство с другими деревьями значительно ухудшало обзор, но ей показалось, что неподалеку мелькнул слабый отблеск, будто солнечный луч попал на осколок зеркала. Это было настолько мимолетно, что Селин списала все на разыгравшееся от отчаяния воображение. Но ничего не оставалось, кроме как проверить. Она поклялась не давать себе послаблений. Спуск занял гораздо больше времени. Оступиться и свернуть шею — раз плюнуть. Селин вытерла о плащ мокрые ладони и направилась на юго-восток. Сломанные ногти болезненно саднило. Она притаилась за стволом прислушиваясь. В нескольких метрах раздавался характерный ритмичный скрежет. Селин поначалу не поверила ушам, но колебание заняло у нее не более пары секунд. Она на коленях подползла ближе и выглянула. На коряге в три погибели сидел человек, пыхтя над кремнем у отсыревшего хвороста. Селин осмотрелась, но никого не приметила. Она подкралась и за метр до цели сделала рывок; схватив чужака за волосы, она подставила нож к его горлу. Это оказалась женщина. — Не кричи. Руки. — Спокойно… — у той дрогнул голос. — Не надо… — Ты одна? — Д… Д-да… — Тогда почему посмотрела влево? Кто там? — Никого. Костяшки пальцев побелели. Селин вдавила острую сталь в ее кожу. — Говори правду. — Никого. Честно. — Встречала кусачих за прошедшие сутки? — Нет. — Что делаешь здесь? — Я целительница, ищу кошачий глаз. Жду утра, чтобы продолжить поиски. — Одна? Женщина шумно сглотнула. — Я говорю правду. Селин ослабила давление. — Ты не первая, кто попался мне сегодня ночью и солгал. Сделаешь то же самое, рассвет не встретишь. Где ваше поселение? У женщины участилось дыхание. Ловким движением она выдернула из голенища кинжал, но Селин оказалась быстрее. Горячая кровь брызнула на ее руку. Схватившись ладонями за горло, женщина свалилась в хрипах наземь. — Ну вот зачем… — Селин вытерла о плащ нож и на миг зажмурилась. Ноги повели ее влево, туда, куда поначалу был направлен взгляд целительницы. Меж двумя широкими деревьями круто скатывался неглубокий овраг. Селин медленно спустилась и обнаружила у корней спящего мужчину. Она узнала его лицо. Один из тех, что был в том злополучном доме. Вслушиваясь в мерное сопение, Селин разоружила его дрожащими пальцами — благо при себе он имел только два коротких клинка и топор — и приставила нож к его шее. Мужчина ошарашенно захлопал сонными глазами, несколько мгновений полагая, что все еще пребывал во сне. — Не дергайся, — выплюнула Селин. — Жизнь твоей подружки зависит только от тебя. Один мой возглас, и ей перережут глотку. Ты понял? Он прохрипел согласие. Селин свела брови. — Помнишь меня? Мужчина быстро проморгался и на миг сощурил веки, прежде чем его глаза расширились до двух монет. — Да… — прошептала Селин. — Да, ты помнишь. — Что тебе нужно? — Назови имя рыжеволосой. — Что это даст? Селин надавила на рукоять — красная полоса проступила на его шее. Она процедила каждое слово: — Ты думаешь, я в игры с тобой играю? Назови имя. — Хелен. — Где она? — Я не знаю. Селин усилила давление ножа, скрипя зубами. Мужчина неотрывно смотрел ей в глаза: — Убьешь нас с Бреттой, и из леса тебе не выйти. — Но ты сдохнешь. Скажи, где она, и, возможно, я сохраню ваши никчемные жизни. — Мы могли тебя убить. — А стоило бы. В последний раз спрашиваю — где Хелен? Мужчина отвел взгляд и поднял его к черному небу. — Ты слышишь крики? — Что? — Я слышу их каждую ночь… Да… Да. Этот нечестивец получил по заслугам. Селин перекосилась. В глаза будто песка насыпали. — Ах ты ублюдок! Мужчина перехватил руку Селин, вывернул, держа ее запястье мертвой хваткой, без труда сбросил ее с себя и толкнул ногой в поясницу. Нож отлетел в сторону. Быстро встав, он вцепился в извилистые корни и начал карабкаться по оврагу. Оказавшись меж двух деревьев меньше, чем за минуту, он оторопел, а затем с истошным криком бросился к телу жены. Дрожь Селин обратилась настоящей тряской, словно она голышом окунулась в ледяную воду. С налитыми кровью глазами она вскочила с земли и добежала до спрятанного ею топора. Она забралась сбоку оврага и, стремглав подлетев к мужчине со спины, с размаху всадила топор чуть выше его колена. Тот завопил уже от боли. Держась за левую ногу, он упал на спину и стал кататься по земле. Селин подловила момент и повторила удар, но уже по правой. Ночь разрезали страшные вопли. Селин пнула его в плечо. — Не ори. Где Хелен? — Ты убила ее! Убила! — Где ваш дом? Отвечай! — Никакого дома больше нет. Сжег всех… Сжег… — Где Хелен? Мужчина корчился и стонал от боли, вжимаясь лопатками в холодную землю. Селин наступила на его рану: — Где Хелен? — Ты убила ее… Убила… — Я могу ускорить твою смерть. А могу продлить мучения. Мужчина направил на нее мутный взгляд. — Подумай о том, что он сделал… Сколько людей из-за него погибло… — Последний шанс. Где Хелен? — Я… — он закашлял. — Я не предам сестру. Низко склонив голову, Селин судорожно закивала, как заводная кукла. Она занесла топор и резким движением опустила лезвие на его шею. Его глаза, словно подернутые молочной пленкой, бессмысленно уставились на ее исказившееся лицо. Селин рвано выдохнула, согнулась, держась за сведенный судорогой живот, и перехватила покрепче рукоять.