Могу ли я..?

      А если честно, я уже устал это терпеть. Почему я должен? Разве я обязан? Почему это происходит именно со мной? Иногда я чувствую, будто в прошлой жизни где-то конкретно накосячил. Даже не так, по ощущениям, которые я испытываю каждый день на протяжении уже двух лет, я не то накосячил, я как минимум ограбил детский дом. А как максимум убил человека.       В общем, я снова и снова прихожу к выводу, что я, должно быть, сделал что-то настолько плохое, что сейчас высшие силы или бог (я в него раньше не верил, но после таких испытаний сложно не уверовать) проверяет меня на прочность. Просто наблюдает, подкидывает неприятности (снова и снова подкидывает неприятности) и ждет, когда же я сломаюсь. Сколько же я ещё продержусь? Я и сам не знаю. А ведь это и впрямь невозможно терпеть. Ну, ладно, не то что бы прям невозможно, просто… это сложно. Это реально сложно. Сложнее, чем 6 часов тренировок в спорт зале. Сложнее, чем прогнать подряд три концерта от начала и до конца. Там с меня хоть и льются литры пота, ноги подкашиваются, а легкие говорят: «Чувак, мы слишком стары для этого дерьма», но я хотя бы не чувствую такой пустоты внутри, а через несколько секунд снова прилива сил. В общем, даже после самого долгого и сложного дня я не испытываю таких эмоциональных качелей, как каждый раз, стоит мне взглянуть на него.       Он.       Чертов Феликс.       Терпеть его не могу. Он уже реально достал. Достал меня до такой степени, что я не знаю куда деваться. Я думал, что это бред, что не могу же я всерьёз пялиться на то, как он обнимается/разговаривает/улыбается/шутит/веселится с Минхо/Бан Чаном/Сынмином/Ханом и испытывать по этому поводу негодование. Но нет, оказалось, что ещё как могу. Оказалось, что я та ещё истеричка. Но я хотя бы скрываю свои истерики. От Феликса. И разве что только от него. Остальные уже по любому в курсе, мне с каждым днём всё стыднее смотреть ребятам в глаза. Они видят, как я пялюсь. Они сто процентов уже всё поняли.       Даже зрители, которые не проводят с нами так много времени, уже всё поняли. Они делают видео, собирая кадры, где я, как зачарованный, пялюсь на Феликса из-за спины. На самом дела это выглядит достаточно смущающе. Стыдно. Глупо. Странно. Это вообще ненормально. Удивительно лишь только то, что такие видео набирают сотни тысяч лайков во всех соц. сетях, а комментарии наполнены любовью к нам. Как будто они это одобряют. Как будто считают подобное нормальным.       Чан Бин не один раз уже говорил мне, что кроме меня самого, никто не осуждает то, что между нами порой происходит. Но я убежден, что на самом деле меня из-за этих моих чувств, которые я настолько тщетно пытаюсь скрыть, что их видят уже практически все, ненавидят все. Все эти люди. Остальные ребята, визажисты, стилисты, тренеры, охранники и фанаты. В общем, все, кто с нами хоть раз взаимодействовал, кто хоть раз видел нас вживую и кто хоть раз, как всё на самом деле происходит.       На самом деле мне очень часто бывает очень тяжело. Я постоянно задаю себе один и тот же вопрос. Могу ли я.?       Сотни раз в день спрашиваю сам себя, ругаю себя за такие неправильные мысли и тут же спрашиваю снова.       Я знаю, что это неправильно, но не могу ничего поделать. Я ничего не могу поделать, если честно я почти и не пытался. Попробовал его избегать некоторое время, когда только понял, что начало пахнуть жареным, когда я не мог это контролировать, когда сердце колотилось как бешеное и я никак не мог его унять, когда ладошки потели, когда я даже забывал, как разговаривать. Я тогда не понимал, что делать, я никогда не испытывал такого раньше, и избегание показалось хорошим вариантом. Ничего у меня, конечно, не получилось. Мы почти всегда вместе. Мы видимся каждый день, мы каждый день вместе репетируем, мы вместе выступаем и вместе отдыхаем после выступлений, мы вместе участвуем в фотосессиях, мы вместе принимаем участие в разных шоу. Потому что мы — часть группы, которая неделима, нерушима, и члены которой должны быть вместе хотя бы большую часть времени. А вообще, у нас дружный коллектив. У нас вообще всё было в порядке до того, как я всё понял и осознал про себя. Живи я и дальше в неведении, всё было бы лучше. Я часто ловлю себя на этой мысли. Я попытался что-то сделать с собой и своими чувствами, но в нынешних условиях это невозможно преодолеть. Это невозможно удалить и выкинуть из головы, невозможно притвориться, будто ничего этого нет. Будто нет мурашек по коже, когда он обнимает меня, будто сердце не наполняется болезненной тоской, а я сам не превращаюсь в оголенный нерв, в одно сплошное чувство огромной любви, когда он плачет. Я бессилен против этого и не стоило даже пытаться бороться. Сынмин сказал, что всё в порядке, потому что это любовь. Он верит в то, что всё будет хорошо, гораздо сильнее, чем я. Я уже не выдерживаю. Поэтому единственное, что мне остается, — это пытаться дать себе разрешение сделать хоть что-то. Каждый день. Снова и снова. Пытаюсь разрешить себе ещё раз взглянуть на него, еще раз обнять, еще раз приблизиться. Сделать хоть что-то. Хоть что-то.       Я спрашиваю у себя разрешения, можно ли обнять его. И ответ всегда да. Он ведь никогда не оттолкнёт меня. Ведь это же Феликс. Он замечательный. Он никогда не причинит мне боль. Он никогда не отвернётся от меня, если я не признаюсь во всём. Я спрашиваю себя, могу ли я потрепать его волосы. Не будет ли это выглядеть странно? Он тоже иногда так делает. Я постоянно спрашиваю себя, могу ли я сказать, что он мне дорог. И ответ всегда да. Он сам часто это говорит. Но он не знает, что делает, он не знает, что он для меня не друг, что он — один мой большой секрет, что я не могу перестать думать о нём ни днём, ни ночью. Он не знает, что я чувствую, когда он кладёт руку мне на колено. Он не знает, что я чувствую, когда он сидит слишком близко. Могу ли я сесть так же близко? Могу ли я обхватить его руками, могу ли прижать к себе и никогда не отпускать? Могу ли я?       Он ведь всегда поддерживает меня. Он говорит, что мы друзья. Он говорит, что я могу доверять ему. Что он всегда выслушает меня и поймёт.       Но… он не поймёт. Он слишком хороший и простой, слишком добрый и честный, чтобы это понять. Чтобы поверить в это. Чтобы осознать, как долго я его обманываю. Чтобы понять, что я ведь настоящий негодяй и лжец. Чтобы осознать, насколько я с ним нечестен. Говорю, чтобы он отстал и перестал дурачиться, но мысленно прошу его продолжить. Говорю, чтобы он перестал на мне лежать, потому что «Черт возьми, Феликс, мне тяжело!», а мысленно умоляю, чтобы он не уходил. Чтобы полежал на мне подольше. Если честно, я готов позволить ему всё, что угодно.       Но себе — нет.       Могу ли я положить голову ему на плечо? Об этом я думаю прямо сейчас. Мы сидим вместе на шоу. Я решаю, что да. Кладу голову на крепкое плечо и чувствую, как мышцы расслабляются под моей щекой. Как будто ему тоже удобно. Словно он не против.       Я прикрыл глаза и погрузился в размышления. В моих мыслях не было ничего нового. Паника наполовину с огромной любовью к человеку, который сидит рядом. Мысли из разряда «О боже мой, от него так приятно пахнет. Он такой теплый и мягкий. Он так красиво улыбается. Хочу ещё раз посмотреть как он улыбается» перемешиваются в голове с «Господи Боже, Хёнджин, ты тряпка или мужчина, когда ты уже наконец признаешься, с достоинством примешь отказ и переживешь это всё? Когда ты уже возьмёшь себя в руки?» и потом я слышу смех Феликса над какой-то шуткой (жаль, что не моей) и голова снова наполняется мыслями «О боже, какой у него красивый и милый смех, хочу послушать ещё». Голова пухнет от мыслей и от духоты в помещении, появляется боль в виске и мне приходится оторвать голову от плеча. Ведущий смотрит обеспокоенно, улыбка, которая была на его лице, быстро исчезает, когда он смотрит на меня. Его губы начинают быстро шевелиться, я как будто из-под толщи воды слышу, как он спрашивает, что случилось, спрашивает про моё самочувствие, спрашивает у других, всё ли в порядке, просит приостановить съёмку, начинается суета, все ходят вокруг меня, мне подносят стакан воды, наш менеджер куда-то звонит, а я с трудом поворачиваю голову и вижу обеспокоенный пронзительный взгляд Феликса на себе. Он пробегается взглядом по моему лицу, что-то говорит (это я вижу, потому что то и дело пялюсь на его губы, красивые губы), тут я чувствую, что всё это время его руки на моих плечах, он меня придерживает.       — Выпей воды, — просит он. Это я читаю по губам. Киваю медленно и подношу к губам стакан, который мне дали. Он кажется тяжелым, и Феликс понимает это быстрее, чем я успеваю что-либо осознать. Он берет стакан и осторожно поит меня водой. Я продолжаю на него пялиться. Он отдает пустой стакан кому-то и кладет руку мне на лоб. Его брови хмурятся, лицо приобретает ещё более обеспокоенное выражение. — У тебя жар, — восклицает он и на этот раз я всё слышу. Киваю и чувствую, как глаза слипаются. всё плывет, и я засыпаю, растекаясь лужицей в руках Феликса.

***

      Первое, что я вижу по пробуждении, — потолок гримерки. Чувствую, что меня укрыли пиджаком и тонким пледом. Видимо нашли где-то тут в шкафу. Я осторожно приподнимаюсь на локтях и сажусь. Напротив дивана зеркало, я смотрю в него и понимаю, что выгляжу очень помятым. Ну ладно. Смотрю на пиджак, которым накрыты мои плечи и вспоминаю, что Феликс был сегодня на съемках в таком же.        Рядом на кресле полусидит полулежит Феликс, положив голову на декоративную подушку. Вторая такая же под моей головой. Я снова ложусь и смотрю на него. Опять пялюсь, точнее. Снова понимаю, что он супер красивый. Очень красивый. И очень мило сопит во сне!!! Прикрываю глаза и думаю, мог бы я его поцеловать?       Могу ли я.? Мысли наполняют сознание, всё путается, я не успеваю помечтать об одном, как в голову лезет другое. Мечтаю, как поцеловал бы его в щеку. В скулу. Поцеловал бы в лоб. В мочку уха… Обнял бы. Прижал бы. Я не успеваю сосредоточиться на чём-то конкретном, только чувствую, как всё тело погружается в состояние приятной неги, как кончики пальцев покалывает, как дрожат ресницы зажмуренных глаз, ведь если их хоть чуть-чуть приоткрыть, то приятная фантазия исчезнет. Сердце стучит быстрее, я ворочаю на маленьком неудобном диване и наконец нахожу удобную позу, уткнувшись лицом в колени. Продолжаю представлять, что было бы, если бы он только знал обо мне эту постыдную правду. Что было бы, если бы я признался тогда, когда он плакал ночью у меня на плече от переизбытка чувств после концерта? Или тогда, когда мы вдвоем смотрели фильмы всю ночь, а все остальные уснули? Смог бы я признаться в любой из бесчисленных раз, когда у меня была такая возможность? Что было бы, если бы я признался? Как бы он отреагировал? Посмеялся бы? Расстроился? Я прокручиваю в голове тысячу и один вариант возможных событий. И ни в одном из них моё признание ничем хорошим не заканчивается… Похоже, мне нужно ещё очень много времени, чтобы осмелиться сделать хоть что-то. Я начинаю тяжело дышать и сопеть носом. А в голове только одна фраза, которую я ему скажу, когда признаюсь: «Могу ли я… поцеловать тебя?»       — Ты как? Проснулся? — слышу над ухом низкий голос, пробирающий до мурашек, и глаза открываются сами собой, я вздрагиваю и резко сажусь. У дивана стоит Феликс и сверлит меня внимательным взглядом.       — Да. Да. Могу ли я… пойти в туалет? — спрашиваю я и мысленно даю себе пощечину, а Феликс расслабленно смеется, поняв, что мне уже лучше.       Но на самом деле я хотел сказать вообще другое.