И мысль пробежала о собаке одной

И мысль пробежала о собаке одной. Жила она по соседству с моим домом в приюте собачьем. Сколько помню себя, но всегда видал её с окон дома, как выглядывал подышать свежим воздухом. Она всегда выглядела такой несчастной, отчего удивлённо было то, что никто за многие годы её не забрал. Спрашивая владельца приюта об этом, тот лишь безнадёжно вздыхал. Оставалось лишь желать, что проживёт свой несчастливый век быстрее и без мучений. И звенья цепи прозвенели на её шеи с густой шерстью. Одним беззаботным летом устроился в тот приют на подработку. По утрам приходила туда, выполнял обязанности и уже днём укатывался с друзьями на речку. Дни те пролетали незаметно, и хоть собак по жизни не любил, но иногда задерживался после работы возле мохнатых, поглаживая их за ушку и потирая спинки. Тогда я и понял одиночество той собаки, сидевшая на привязи с несчастливой мордашкой. Помимо своего тихого вида издали, она скалилась, но не рыча, когда к ней приближался, хоть с куском мяса наперевес. Злобно она смотрела на каждого посетителя, и, наверно, даже Бог ей был не мил. Я измучивал хозяина приюта, но тот так и не давал ответа откуда и как появилась собака, которой даже имя не дали. Собака — всё этим сказано было, всем вокруг было понятно о ком речь. И услышал я шёпот тихий за спиной. Иногда некоторых собак мы выводили на прогулку. Мы так не только дарили им маленькие радости после долгих дней заточения, но сами подобным образом развеявались. Держа ободок крепко, но судорожно, я ввёл собаку вдоль дачных домиков, в которых бурно кипели посевные утехи. Видно было, что ей неприятно быть на поводу, но послушно шла рядом. Она никогда не гавкала и даже не пыталась укусить, несмотря на нападки чужих псов и нелюбовь ко всему живому. Честно, проклинал тогда Семёныча всей душой, что дал эту тихую бестию, пока сам со своей любимицей разгуливал по лесу. Молчаливо мы с ней пришли к мирному соглашению на этот день, и шли вдоль разноцветных заборов, думая о своём и друг друга не дёргая. Весёлый гул детворы раздался из-за спины. И услышал шёпот тихий в тотчас, а точнее скулёж напуганный в ногах своих. Собака прижалась ко мне, и вскоре задрожала, увидав на горизонте беззаботных детей. Так лапы дрожали, что поводком, слегка душа, дотащил её до поворота. Желая её погладить, дабы успокоить, та неожиданно вновь окрепла духом и оскалилась, светя белыми клыками. Видимо, дворняжкой была невезучей, раз безобидных детей боялась. Вскоре мы продолжили прогулку, как ничего и не было. Её серьезный взгляд будто заставлял меня сохранить этот секрет от всех, ведь негоже собаке быть похожей на щенка. Хотя взгляд у неё был далеко не собачьим. И пьяная икота раздалась за столом. Перебрав с алкоголем, Семёныч опыт опять рассказывал всякие байки из молодой жизни. Дядя был бывшим кинологом, и сколько он хвастался своими заслугами рабочими, столько унывал по каждому псу, что отпускал на опасную службу. Будто сентиментальность пил рюмками, ей богу. Но так залипательно рассказывал, чертяга, отчего терялся во времени каждый раз, пропуская семейные ужины. После очередной истории и выпитого тоста, пришла мысль о собаке, которая как раз дремала недалеко. — Семёныч, а откуда собака эта взялась та? — Да запарил ты со своей собакой. Да дворняжка она, пришла побитая, что живого места не было. —Удивительно, что она также к вам холодна после всего хорошего. — Собаки имеют отличную злопамятность. Помнишь же Жучку? –бывший кинолог, ощутив после спирта себя нынешним, смотрел на меня докторским взглядом. Ну нет, в сотый раз о Жучке я слышать тогда не желал. — Да-да, можете вновь не рассказывать о ней. Семёныч фыркнул недовольно. Ему явно хотелось рассказать о том случае ещё, если бы ему не мешал. О́ллно продолжил, вновь двигая ко мне рюмку, хоть сотый сказал, что пить не буду. — А если честно, то слышал, что от неё отказалась семья, когда у тех появился маленький ребёнок, и она попала к другим, но и там недолго осталась. В конце концов, после нескольких хозяев попала… Не в самые хорошие руки, мягко говоря. Терпела их, боялась видимо, что бросят, а потом те выкинули её в мороз. И дети не такие страшные садисты для неё. — Да ну… —Хоть бы умного что сказал, дуралей! — Мягко сказал мужчина, похлопывая меня по плечу. Эх, выпил бы сейчас с ним, но переехал в другой город. И услышал детский крик я утром. Давно прошёл год с того лета с Семёнычем, псами и собакой. Учёба подходила к концу, и конспекты забивали почтовый ящик сегодняшнего дня. Не глядел из окна на приют, и тогда даже позабыл о дяде и его собаке. Залипал бы в подготовке к экзаменам бездумно далее, но услышался незнакомый лай, а после детский крик пронзительный, наполненный ужасом и зовом матери родной. И вой Семёныча раздирал спокойный день. Больше сидеть тогда не смог, и выбежал в тапочках домашних на улицу. Обомлел, увидав причину шума, но позже сжал кулочки. Повешанная в цепи на высоком заборе собака истекала кровью из мёртвой пасти, а мужчина стоял на коленях, утыкаясь головою в траву. И что же дурачка ты, гавкнула после долгих лет? Видимо, столько истерпела, что хотела укусить Бога за всю боль, за каждую ранку под шерстью, но малость не долетела до него. И были мы, дети и хозяева звеньями цепи, на которой повисла собака, что могла лишь скалиться из-за недоверия и страха. К счастью, она долго не мучалась, но утешением для Семёныча это не было. — Моя собачка! –Провыл протяжно, словно зверь, мужчина, царапая сухую землю пальцами.