~оОо~
У него появились друзья! Точнее, не друзья, пока они только приятели, но, кажется, они были настоящими приятелями! Они не ругали его, (если не считать Цзян Чэна, но он вел себя так со всеми), не издевались, не били и не использовали. Вэнь Нин не верил, что встретил сверстников, которым было приятно его общество, постоянно ожидая подставы. Но еë не произошло ни тогда, когда Вэй-сюн второй раз позвал его выпить с ними, ни когда они все вместе ходили исследовать территорию Облачных Глубин. Сегодня вечером они собирались пойти вместе ловить рыбу в одной из найденных в прошлый раз уединенных заводей. Первое впечатление о приятелях у Вэнь Нина сложилось весьма хорошее. Вэй Усянь был жизнерадостным и весёлым юношей, который никогда не оставался равнодушен к чужому горю. Именно он тогда отвлек его от мыслей о дяде и дурных словах Вэнь Чао, позвав с собой. Он был душой компании, далеко не только потому, что был ответственен за выпивку. Как бы ему не прилетало после, озорная улыбка не исчезала с его лица, но иногда Вэнь Нину казалось, что он видел в ней что-то надтреснутое. Цзян Чэн поначалу отнёсся к Вэнь Нину с подозрением, но, привыкнув к новому лицу в компании, расслабился и стал просто слегка ворчливым и серьёзным. Рядом с названным братом он становился более открытым и спокойным. Наблюдать за их перепалками и соперничеством было забавно. Чувствовалось, что Цзян Чэн воспринимает Вэй Усяня частью семьи, точно так же как и сам первый ученик Юньмэна. Не Хуайсан был тихим и больше любил слушать, нежели говорить. Несмотря на то, что он чаще других высказывал какие-либо опасения, именно от него поступали одни из самых интересных идей для досуга. Параграф, что должен был переписать Вэнь Нин, подходил к концу, поэтому он мог себе позволить отвлечься. В отделении от него, укрытый в тени деревьев, сидел эртанбофу, увлеченный рисованием. Цюнлиню нравились некоторые его картины, несмотря на то, что сам дядя, как и все кто хоть немного смыслил в живописи, отзывался о них как о бесполезной мазне, служащей лишь средством от скуки. В Безночном Городе он крайне редко садился за холст для удовольствия, а не когда была нужда в иллюстрациях для лекарских трактатов, всегда выбирая для личных зарисовок бумагу не очень хорошего качества и иногда вообще вместо туши используя кусочки угля, будто бы специально подчеркивая свое пренебрежение. Лишь взглянув на его зарисовки, становилось понятно, что Вэнь Чуньлэй, если и слышал о основных канонах живописи, то все равно упорно их игнорировал. Они отличались от картин известных Вэнь Нину живописцев как небо и земля. Множество черновых лишних линий, лишенных гармонии Инь и Ян, ужасная каллиграфия, тяжесть вместо изящества, порой полное отсутствие одушевленности и смысла складывались в объемные фигуры, отбрасывающие тени. Его картины словно гладь озера порой отражали полные кошмара моменты жизни, совершенно не стремящиеся дарить смотрящему радость и благополучие… Даже не видя бумаги Вэнь Нин был уверен, что дядя большее внимание отдает изображению домов и внутренних дворов, вид на который открывается с возвышенности, нежели величественным горам обители ордена Гусу Лань. Когда-нибудь он хотел бы попросить эртанбофу поделиться его техникой, но всë никак не решался. Сосредоточенный на холсте, Вэнь Чуньлэй выглядел не слишком элегантно: часто он сидел в какой-нибудь полурасслабленной позе, сгорбившись над столом. В такие моменты Вэнь Нин мог заглядываться на него без страха, что он заметит — все внимание лекаря было направлено появляющийся под его кистью пейзаж Облачных Глубин. На горизонте появился господин Лань, быстрым шагом приближающийся к дяде. Господина Ланя звали Лань Чэньчжун, и имя это, до боли, ему подходило. Совершенно неправильно было так думать о незнакомом человеке, но он казался Вэнь Нину таким же надоедливым, как звон колоколов, объявляющих о начале нового дня. Даже, когда улыбка сходила с его губ, в уголках глаз оставались легкомысленные морщинки веселья. На представителей своего клана он походил только внешностью, в остальном будучи полной противоположностью идеалу нефритового господина Гусу. Когда он был рядом с дядей, то это особенно бросалось в глаза. Беспардонный господин Лань тёрся вокруг него словно кошка по весне, будто бы для него было жизненно необходимо касаться эртанбофу, пусть даже мимолетно, но чуть ли не каждую минуту общения, и стоять ближе, чем позволяют мыслимые и немыслимые нормы приличий. Если же у него не было возможности подойти, он бросал в сторону дяди лукавые многозначительные взгляды, будто бы только им двоим было известно нечто особенное, о чем никто более не догадывался. Эртанбофу же не только не возражал, но и активно потворствовал подобному поведению. Многочисленные упреки высказанные сквозь зубы Учителем Ланем и старшими адептами по ордену могли лишь ненадолго приструнить Чэньчжуна. Доподлинно было известно, что он был не намного старше Цзэу-Цзюня, а из слухов, что господина Ланя совершенно не привлекали женщины и, что он играл на духовном инструменте на потеху публике в придорожных харчевнях за деньги. Прилюдно дядя обмолвился, мол хорошо его знает, так как господин Лань сопровождал их с сестрой во время экспедиции и потому позволяет ему панибратски обращаться к себе «Лао Вэнь», сам называя бесстыдника не иначе как «Чжун-эр». Только вот Вэнь Нин точно знал, что около дяди и сестры в походе не вился никакой гусуланьский музыкант, иначе кто-нибудь обязательно упомянул бы его в многочисленных рассказах. Цюнлинь не хотел верить слухам разной степени мерзости, но всë и так было ясно без слов — в первую же ночь их нахождения в чужом ордене эртанбофу умудрился завести себе молодого любовника. Господин Лань, подойдя со спины, нахально склонился над его плечом, разглядывая бумагу. Вэнь Чуньлэй отвлекся на него, сказав что-то с теплой улыбкой. Вообще, в присутствии господина Ланя, он становился спокойней, будто бы лед его души таял, теряя свои острые края. От его прикосновений он реже замирал в непонимании и чаще улыбался. Он будто был пьян без вина, пьян господином Ланем. Сердце Вэнь Нина кололо болью каждый раз, когда он понимал, что эртанбофу никогда не подпустит его к себе так близко. Бесцеремонно господин Лань снимает его гуань, выпуская волосы из туго завязанного пучка. Пряди цвета вороного крыла свободно рассыпаются по спине, скрывая лопатки. Чэньчжун с удовольствием и удивлением перебирает их в руках, продолжая беседу. Вэнь Чуньлэй хмурится, господин Лань возмущенно машет рукой и смеётся, дядя без энтузиазма возражает, но быстро расслабляется, поддаваясь незатейливой ласке. Никто бы не поверил, что эти двое были просто близкими друзьями. Вдоволь поигравшись с волосами, Чэньчжун начинает укладывать их в прическу. Прическу, которую обычно носят адепты клана Лань. Вэнь Нин знает, что дядя не любит, когда даже часть волос остается свободной. Дядя ходит так весь оставшийся день. Возможно, в этот день юноша заглядывался на его спину больше обычного. Вид Вэнь Чуньлэя с распущенными волосами и полуприкрытыми от наслаждения глазами в момент, когда господин Лань перебирал в изящных пальцах длинные пряди, долго не выходил у него из головы. Настал час встречи. Окольными тропами, пробираясь меж кустов и высокой сочной травы, Вэнь Нин шел к приглянувшейся их компании заводи. Никто не заметил его ухода. Солнце клонилось к горизонту, тускло светя сквозь опускающийся на землю туман. Постоянно мысленно спрашивая себя в правильном ли направлении он идет, Вэнь Нин тревожно искал ориентиры, которые отметил для себя. После сломанной ветки определëнно точно нужно повернуть налево, а не направо, и он выйдет к какой-то неизвестной тропе. Юноша уже морально готовил себя к тому, что придет на место, прождет до ночи и никого там не встретит, потому что, ну, этот исход виделся ему самым правдоподобным. Нет, его новые приятели не казались теми, кто на следующий день посмеются и скажут, что дурачок А-Нин опять перепутал место, просто… Дело было не в них. Когда дорожка появилась из-за листвы, он облегченно выдохнул и тут же зажал себе рот руками. Адепт ордена Гусу Лань не спеша шёл от основных построек. Вэнь Нин сразу узнал его — это был Лань Чэньчжун. В его руках покоились два белых цветка пиона и какой-то свёрток. Опаздывать на встречу с единственными настоящими приятелями в его жизни было очень нехорошо, но желание узнать немного больше о дядином любовнике было выше его сил. Лань Чэньчжун создавал впечатление ветреного господина, что искал себе влиятельного добродетеля, но судя из разговора, что тогда случайно подслушал Вэнь Нин, с дядей его связывает нечто невыразимо большее. Он так легко согласился на предание собственного ордена огню, что казалось, будто кроме Вэнь Чуньлэя для него нет никого по-настоящему важного в этом мире. Когда они стали так близки? Господин Лань был молод, он проходил обучение, когда дядя был в странствиях — их жизненные пути не могли нигде пересечься. Быть незаметным — это, наверное, единственное, что лучше всего получалось у Вэнь Нина, по его скромному мнению. Матушка всегда говорила, что дети могут быть безжалостны в своих заблуждениях и порой, действительно жестоки. «От брака между братом и сестрой рождаются или гении или идиоты. Твоя сестра гений, значит ты, получается, идиот.» — или одна из множества придирок о которых вспоминали его товарищи по обучению, каждый раз как он вольно или невольно обращал на себя внимание. По натуре своей Вэнь Нин был мягким и стеснительным человеком, и подобные конфликты уверенности в себе не прибавляли. Стань максимально незаметным, не привлекай к себе внимание, помалкивай, не попадайся на глаза и под горячую руку, и проблемы обойдут тебя стороной. Лань Чэньчжун и не догадывался, что за ним кто-то следует по пятам. Вэнь Нин же начинал жалеть о своем желании последовать за ним. Они прошли множество поворотов и он не помнил обратной дороги. Как он теперь найдет дорогу к той заводи? В родных горах Цишаня он ориентировался довольно сносно, но здесь среди этой зелени и бесконечной череды деревьев терялся. Приятели наверняка перестанут с ним общаться, прождав его так долго! Вэнь Нину хотелось побить себя чем-нибудь. Опять он всех подводит… Ситуация стала в разы хуже, когда Вэнь Нин увидел показавшиеся из-за поворота надгробия. Лань Чэньчжун шëл почтить память своих усопших предков, а он следуя своему своему неуемному любопытству и мерзким мыслям сунул нос в место, где никогда не должна ступать нога чужого человека. Всë равно, что ворваться в чужой храм предков, если не хуже… Какое кощунство он только что совершил! Господин Лань его убьёт, если заметит! Закусив губу до боли, Вэнь Нин спрятался за пышным кустарником, оглушенный собственным сердцебиением. Он не хотел сюда приходить! Тщетно пытаясь выровнять сбившееся дыхание, он затаился среди листвы. Без Лань Чэньчжуна Вэнь Нин не найдет дорогу обратно. Он же не долго здесь будет?.. Юноша чувствовал как его щеки горят от стыда. Он испытывал отвращение к собственной проскользнувшей мысли. Даже если господин Лань пробудет здесь до ночи - Вэнь Нин последний, кто может себе позволить думать о том, чтобы он поторапливался.~оОо~
— Здравствуй, бабушка… — тихо и смиренно произнесла Евгения, глубоко поклонившись могиле. Привычной тоской защемило сердце. Положив паровую булочку и два цветка пиона на землю, она аккуратно села напротив. — Мне надо так много тебе рассказать… После того, как Евгения узнала о смерти Лань Минчжу, она часто навещала еë могилу. Как бы горько не было признавать это, наверное даже чаще, чем она навещала саму Лань Минчжу, когда та была живой. Тем не менее, даже после смерти она оставалась главным еë собеседником. — Не беспокойся, теперь мне есть с кем поговорить, но думаю, мне нужно собраться с мыслями. Евгения понимала, что подобное поведение попахивало чем-то не здоровым, но… Какая разница, если это приносит ей облегчение? Кому ещё ей можно было выговориться? По собственной глупости она не сказала бабушке так много важных слов, что может хотя бы после смерти она услышит еë. — Я встретил моего дорогого друга… Думал никогда его больше не увижу. Я рассказывал тебе про него. После истории с Вэнь Чжулю, Евгения опасалась говорить прямо о истинном положении вещей. Пока воспоминания об этом были слишком свежи и она боялась, что еë подслушают даже на пустом кладбище. Да и… Надо было привыкать к их с Олей ролям даже в мыслях, чтобы ненароком не сесть в лужу. — Постоянно думаю о том, что если он здесь, то может и… — Евгения замолчала, подбирая слова. «Муж, Лëша, мой Лëшенька…» — проносилось у неë в голове. — Моя родственная душа тоже где-то здесь? Ведь у этого всего должен же быть какой-то смысл? Ведь не бывает так, что судьба сводит тебя с самым замечательным человеком на свете, а потом вы теряете друг друга на много лет? Это так глупо и нечестно! Евгения не помнила, когда точно очутилась здесь, когда закончилась последняя минута там. Какими были еë последние слова мужу? Что сказал он ей в ответ? Она не помнила, и от этого сердце разрывалось на части. Евгения глубоко и медленно выдохнула. Лань Минчжу взяла бы еë руки в свои морщинистые и теплые и посмотрела бы ей в глаза. Она бы сказала, что не нужно отчаиваться, что Лëша живой и здоровый, тоже ищет еë и их пути обязательно пересекутся вновь. Ласковый ветер легонько огладил плечи и на мгновение Евгении почудилось прикосновение родных ладоней. Бабушка бы улыбнулась и сказала бы, что она всегда верила в то, что Евгения не будет одинока и вот, еë чаяния сбылись. — Как бы я хотел познакомить тебя с Лао Вэнем. Мы бы сели вместе пить чай, поговорили бы… Думаю, вы бы поладили. Возможно, я приведу его сюда, если Цзэу-Цзюнь позволит. Вздохнув, Евгения оборвала слишком высокий колосок перед табличкой с именем. Бездумно провела рукой по прохладной и свежей молодой траве. Она хорошо ухаживала за могилой, находя в этом успокоение и стараясь лишний раз не задумываться о бессмысленности этих действий. О живой Лань Минчжу она не смогла позаботиться… В горле встал противный ком. — Понимаешь, я обязательно поговорю с ним об этом, но мне нужно… нужно обсудить это с кем-то ещё. — взволнованно проговорила она, сжав в кулаках полы ханьфу на коленях. — Я так скучал по разговорам с ним, по нему самому и даже, представь, по его дурным шуточкам, но я чувствую, что что-то не так. Всë это время они изображали самых что ни на есть гейских геев по исключительно двум причинам: это было невероятно весело и этого не запрещалось правилами. Конечно, на Стене было написано о запрете разврата, о чем не раз ей напоминал Учитель Лань, но тут в игру вступала Оля, втягивая Циженя в демагогические обсуждения смысла того или иного правила, так как их формулировки допускали множество разночтений. Цижень порой начинал скрипеть зубами, отчётливо чувствуя подвох, и как вкопанный стоял на том, что правила есть правила и в обсуждениях не нуждаются. Лань Сичэнь же, иногда оказывающийся поблизости, с удовольствием вступал в подобные околофилосовские беседы, стараясь переговорить Ольгу. Расходились они обычно довольные друг другом, что не могло не радовать Евгению. Наблюдать за их спорами было интересно, но ещё и приятно, так как они не перерастали в ссоры на пустом месте. Можно было правда поверить, что предстоящей жуткой войны не случиться и Оля вывела Цишань Вэнь на путь дипломатии и мира. Оля улыбалась, угощала Женю припасенным сладким изюмом, шутила и легко поддавалась на шалости… Оля холодно и цепко смотрела в спины юньмэнских героев, часто пила напитки гораздо крепче зелëного чая и долго молча курила по ночам. — Его тревожит то, что грядёт, и я совершенно не знаю, как ему помочь… Позади в кустах громко хрустнула ветка и кто-то жалостливо придушенно пискнул.