***
Господи, милая, прости меня за предыдущее письмо. Позорище какое. Не думала, что я до такого опять докачусь. Я напилась вхлам. Я напилась так, что на утро не могла открыть глаза и смотреть на свет — в голове проводили учения бронетанковые войска. Я давно так не напивалась. Но мне так больно, что коньяк показался единственным выходом. Ещё и, как самый тупой человек на свете, я пила, не закусывая. Можешь себе представить моё состояние утром. Хотя лучше не надо. Не расстраивайся из-за меня. Я не стою этого. Что мне рассказать тебе? Мы***
Лиз, мы это начали. Мы начали готовить мое второе стадионное шоу. Я не вижу иного выхода и иного способа пережить потерю тебя кроме как работать. Я засыпаю, просыпаюсь с мыслями о тебе. Находиться в этих мыслях ещё и днем — я свихнусь. За прошедшие месяцы у меня было около трех релизов. Все эти песни — тебе. Все эти песни — ещё одна форма моего обращения к тебе. Ещё одна попытка поговорить хотя бы таким способом. На втором стадионе я тоже планирую летать под потолком. Милая, я до сих пор помню, как ты кричала, когда я провернула этот номер в первый раз. Я до сих пор помню, как ты терпеливо дождалась, пока мы приедем домой. Как ты всю дорогу так на меня смотрела, что я понимала — дома мне будет весело. Ведь тогда ни ты, ни мать не знали о том, что я решила устроить. А я до сих пор не понимаю, как осмелилась лезть туда без страховки. В моменте я даже не подумала о том, чем это может обернуться. Веришь, я бы всё сейчас отдала, чтобы ты ещё раз так на меня наорала. Я помню в твоем крике столько неприкрытого страха, заботы и любви, что готова переживать это снова и снова. Я помню, как ты зафиналила свою речь смачным «Дура!» и убежала на второй этаж остывать. Когда я поднялась к тебе спустя несколько минут, ты свернулась клубочком на кровати и гипнотизировала стену. Я легла рядом, обняла со спины и тихонько прошептала «прости». Господи, почему сейчас, вспоминая те моменты, я одновременно улыбаюсь и рыдаю, как сволочь? Прости, что я не смогла тебя спасти. Прости, что ты не увидишь моего второго стадиона. Не услышишь новых песен. Лучше бы я лежала рядом с тобой.***
Родная моя девочка. Все мои письма похожи между собой, потому что все они — вывернутая наизнанку моя душа. Я не могу, Лиз. Ничего не могу теперь нормально. Ни петь, ни улыбаться, ни жить. Без тебя прошло уже сколько? 9 месяцев. Все эти 9 месяцев я каждый день чувствую, как сгораю внутри. Моя жизнь однообразана, мои дни похожи друг на друга. Офис-дом-офис-зал. Так по кругу. Дома в этом круговороте значительно меньше, чем работы. Ты знаешь, я всегда была трудоголиком. Сейчас это обострилось. Сейчас март, на улице ещё снег лежит. Я вдруг вспомнила, как мы с тобой всегда превращались в абсолютных детей, стоило нам увидеть снег. Помнишь, как мы играли в снежки? Помнишь, как ты отряхивала меня от снега? Помнишь, как мы делали ангелочков? А как мать потом загоняла нас в тепло и поила горячим чаем помнишь? Недавно я голыми руками слепила снежок, запустила его в ближайшее дерево. Мне так хотелось верить, что ты стоишь за этим деревом и обязательно запустишь в меня снежок в ответ. Но ты этого уже никогда не сделаешь. Я не писала тебе об этом, но новый год у нас откровенно никакой получился. Мы посидели за столом и разошлись спать. Веселиться не хотелось никому. Как-то не то и не так. И пока слишком больно. Где ты теперь, Лиз? Куда ты попала? Почему ты, черт возьми, так рано ушла? Слишком рано, милая. Сейчас уже вечер, я сижу в нашей спальне, пишу тебе эти строчки, которые расплываются из-за моих слез, курю кальян и думаю о том, что чертовски слаба для того, чтоб отправиться за тобой. И также чертовски слаба, чтобы жить здесь нормально без тебя. Прости меня, любимая. И не смотри, во что я превратилась.***
Лиз, это снова я со своими строчками, которые ты не прочтешь. Но знаешь, я ловлю себя на мысли, что пока пишу эти письма, мне как будто легче. Как будто я действительно с тобой разговариваю. Пусть и в одностороннем порядке. Сейчас апрель, милая. Всё потихоньку зеленеет, оживает. Всё, кроме меня. Я как была, так и остаюсь мертва внутри. Ты помнишь, мы пару лет назад с тобой именно в апреле выбрались на недельку за город, пожить на природе? Ты помнишь наш уютный домик с камином и большим махровым пледом перед ним? Я помню, как сладко нам спалось в обнимку на том пледе рядом с камином. Это был наш первый вечер в домике и мы так и не добрались до постели. Уснули, где легли. А перед этим… Господи, я сейчас покраснею, как школьница. Лиз, ты помнишь, что мы устроили на столе? Меня до сих пор мучает вопрос, кто на кого набросился первым, учитывая, что до этого мы около пары недель не виделись из-за гастролей? Мы будто безумные, оставшись вдвоем в такой обстановке, когда трещит камин и вокруг ни души, стали целоваться, не замечая, как одежда летит в разные стороны. Знаешь, после такого я едва сдерживала истерический ржач, когда меня спрашивали про наши поцелуи в губы по приколу. А как на следующий день мы проснулись и обнаружили друг на друге взаимные следы любви помнишь? Потом ещё по возвращении приходилось с неделю на регулярной основе все это дело под тоналкой прятать. Ведь мы обе с тобой не любим водолазки под горло. Ещё я помню наши прогулки по лесу. У меня в телефоне до сих пор целый альбом с твоими фотографиями из того леса. Ты там такая счастливая. Твои волосы так красиво контрастировали с тем снегом, который даже в апреле все ещё лежал в лесу на деревьях. Ты такая красивая у меня. Да, я всё ещё пишу о тебе в настоящем времени. Ты всё ещё моё настоящее. Я не могу назвать тебя прошлым. Не могу. Не хочу. Отказываюсь. Даже дома до сих пор всё так, как было при тебе. Я ничего не убираю и никому этого не позволяю. Я сплю в твоей футболке. Для меня вообще регулярная практика носить твои шмотки. Так мне кажется, что ты рядом, ведь я чувствую твой запах от этих вещей. 10 месяцев без тебя. 10 месяцев я в аду. А сколько таких месяцев ещё впереди… Кто бы мне сказал, как мне жить эту жизнь теперь. Может, ты все-таки меня заберешь?***
Милая, у нас заканчивается май. На улице уже во всю весна. Тепло так, хорошо. И мой насквозь черный гардероб играет со мной злую шутку: мне дико жарко на улице… С маем у меня, конечно, не самые классные ассоциации и воспоминания. Моё ВТБ без тебя. Какие же мы были две дуры. Беспросветные абсолютные дуры. Я, кстати, так тебе и не призналась в том, что дико хотела вместе с Фео вставить в клип и тебя. Но чертова гордость. Чертово самолюбие. Кто бы меня тогда по голове огрел и мозги на место поставил. Я пела песню про маму, а потом прочла тыщу комментариев в сети про момент, когда обернулась на втором куплете. Я ждала тебя. До последнего ждала. И чувствовала, как всё внутри разрывается от боли и обиды. Мы так мечтали, что ты будешь в тот день стоять рядом со мной. Ведь это и твоя победа тоже. Ведь если бы не ты, не твоя поддержка и вера, у меня бы ничего не получилось. Ты не пришла. Я не позвала. Две гордые упрямые идиотки. И на кой мне теперь эта гордость? Зачем?! Ты не увидела ВТБ, ты не увидишь и второй мой стадион. Уже никакой не увидишь. Но знай: каждый мой концерт, каждый мой стадион будет тебе, для тебя и о тебе. Каждая моя песня будет посвящена тебе. Моя самая родная на свете девочка. Я люблю тебя. Сегодня. Завтра. Всегда. Ты помнишь, как мы помирились? Ребятам надоело наблюдать этот цирк, и они заперли нас в одном кабинете в офисе. Кажется, тогда мы прошли все пять стадий принятия. Тогда мы выпустили все эмоции прежде, чем наконец-то адекватно поговорили. Чем закончился тот разговор, помнишь? Да, я тоже сейчас покраснела. Хорошо хоть мы тогда дотерпели до дома. Я никогда не была так счастлива, как в тот день, и уже никогда не буду. Спасибо тебе, что ты делала меня счастливой каждый совместный миг, каждую секунду. Спасибо, что с тобой я всегда чувствовала себя нужной, желанной и единственной. Спасибо, что принимала меня такой, какая я есть. Спасибо тебе за тебя. Я всё так же твоя слабая и сломленная мелкая. Всё так же безумно тебя любящая.***
Лиза, этот день настал. Сегодня двадцатое июня. Сегодня ровно год без тебя. Я пишу это письмо трясущимися руками, потому что ты не представляешь, чего мне, нам всем, стоил этот день. В офисе было пугающе тихо. Едва я вошла, на меня со столика на входе смотрела ты. В проклятой траурной рамке. Я замерла как статуя, гипнотизируя взглядом твою фотографию и силясь не закричать в голос. Ко мне вышла Аня, прижала к себе. Как старшая сестра, она шептала мне что-то на ухо, видимо, пыталась приободрить, но я была в силах лишь повторять твое имя и чувствовать, как внутри стеклянные осколки вонзаются под кожу и во все органы. Осколки нашего с тобой навсегда, нашего счастья, которое мы не смогли уберечь. В зале все были такие же подавленные, в таком же черном цвете. Кто-то пытался работать, кто-то забил и убрал ноутбук. Лиза, мы не сговаривались, но сегодня в офис приехали все. Абсолютно все. Кто на сколько смог, но приехали. С самого утра приходилось отбиваться от прессы. Господи, как же это мерзко, пытаться заработать там, где людям больно. Пытаться заработать на чужом горе. Никто не дал ни одного комментария, никто не сказал ни слова. Потом я, мать и Аня, мы поехали к тебе. Прости, не могу написать, но ты поняла, куда мы поехали. Я стояла там и понимала, что всё ещё не верю в то, что всё это правда. Что этот холм и гранит — всё, что от тебя осталось. Я ничего не слышала и не видела, я была словно в вакууме из своих мыслей и своей боли. До того момента, пока Аня рядом не воскликнула «Алёна!» и этот крик не прошелся по мне пощёчиной. Господи, не от такого я хотела приходить в себя. Лиза, маме стало плохо. Если бы не Аня рядом, она бы упала, потому что я откровенно нихрена не замечала до крика старшенькой. Я писала тебе о том, что её подкосила твоя смерть. Сегодня я в полной мере оценила, насколько сильно. Сегодня я испугалась так, что у меня до сих пор руки дрожат. Сегодня я поняла, что чувствует мама, когда мне вот так же становится плохо. Такой бледной, такой обессиленной и такой потерянной я её не помню вообще. Разве что ровно год назад. Но даже тогда…это не было так явно, как сегодня, когда Аня буквально её поймала. Сегодня она осталась у меня, мне так спокойнее. Сейчас спит, пока я сижу и пишу тебе эти строки на кухне, умываясь слезами. Если ты можешь, лучше оберегай её. Я справлюсь. За мать мне страшнее, чем за себя. Я потеряла тебя, я не хочу потерять маму. А сегодня я действительно за неё испугалась. Это двенадцатое мое письмо к тебе. Не знаю, будут ли ещё. Но точно знаю, что этот конверт я оставлю всё в том же ящике стола. И ты его не прочтешь. Никогда.