Роза Красная

Зверь убегал в поля, а стрелок догонял его. Безумно древний монстр, веками охранявший магическую дверь в заповедном волшебном лесу, придав жестокой смерти бесчисленное количество путников, теперь сам находился на краю гибели. Пули, застрявшие в его теле и пропитанные энергией Гана, сжигали чудовище изнутри. Одна из этих пуль застряла в толстом черепе существа, другая почти разорвала его сердце, но даже с такими ранами оно могло выжить, впав в спячку на десять тысяч лет или даже больший срок. Забиться в укромное место, свернуться клубком и спать — его единственный шанс. Вместо этого Зверь убегал в пустоту полей, все дальше и дальше от своего безопасного логова, теряя силы и истекая черной дымящейся кровью. Убегал от своего неумолимого преследователя — Роланда Дискейна, стрелка из Гелиада. Монстр никак не мог понять, каким образом этот ужасный человек оказался здесь, рядом с его владениями. История последнего стрелка давно завершилась, и в пророчестве его не было! Тем не менее, потомок древнего рода Эльда неспешно, но неотвратимо преследовал его через поля, будто охотник свою добычу, и спустя много дней и ночей силы наконец-то оставили чудовище. Потеряв две трети своей массы и напоминая бледную тень самого себя прежнего, оно нашло последнее пристанище в тенистой лощине, около ручья. Ослабший Зверь неподвижно лежал вблизи журчащего холодного потока, уносящего свои воды в поля, и ожидал прихода смерти. И стрелок не заставил себя долго ждать. Выйдя из-за густых кустов чертополоха, он сел на корточки неподалеку от умирающего монстра, скрутил самокрутку и, чиркнув спичкой о ноготь, закурил. — Не собираешься стрелять? — удивительно тихим и мелодичным голосом спросил демон. — Нет, — ответил Роланд, выпуская из легких облачко сизого дыма. — Ты убил одного очень хорошего человека, разбив сердце его сестре, а затем обесчестил достойную и храбрую женщину, так что будешь сдыхать здесь медленно, а я буду сидеть и смотреть, даже если это займет время. Мне некуда спешить. Зверь какое-то время молчал, как будто обдумывая услышанное, а затем произнес: — Ты дал Джону упасть. И стрелок невольно, неожиданно для самого себя, вздрогнул от слов чудовища. — Ты привел Джона на смерть, точно так же, как ты поступил с Катбертом и Аленом. Ты стоял и лил слезы над его телом точно так же, как и над телом своего приемного сына, отдавшего свою жизнь за тебя, и в обоих случаях твое сердце оставалось пустым и холодным, — продолжал говорить Зверь, а Роланд смотрел на него не мигая, с тлеющей самокруткой, зажатой в пальцах. — Рассказать тебе, почему, стрелок? Почему твое сердце не дрогнуло даже тогда, когда тот, кого ты искренне любил больше всех, умирал у тебя прямо на руках? Потому что ты раб, Роланд из Гелиада, раб Башни и Ка, и в твоем сердце не живет ничего, кроме одержимости целью, которую ты поставил себе давным-давно. Ты уже давно ходячий труп, стрелок, марионетка в руках Ка. Когда ты ей нужен, она достает тебя из коробки и дергает за ниточки, а когда не нужен, убирает назад до лучших времен. И скоро это время настанет, скоро ты... Роланд прервал тираду пришельца из Прима, выпустив ему две пули в голову и одну в сердце, выхватив револьвер из кобуры левой рукой так быстро, что демон даже не успел увидеть, как это случилось. Еще несколько минут стрелок курил и смотрел, как тело чудовища усыхает и распадается с неестественной скоростью. Потом, стряхнув пепел и выкинув окурок, он развернулся и удалился в том направлении, откуда пришел. На шестой день после разговора с демоном у ручья Роланд наконец-то возвратился на Тропу Луча, чтобы еще через четыре дня пути по дороге, выложенной из серого камня, дойти до места последней стоянки ка-тета Элис Купер. Лагерь был оставлен женщинами в полном беспорядке, они явно покидали его в спешке. На одной из неубранных палаток четырьмя булавками был приколот широкий лист бумаги. «Роланд, — гласило послание, в спешке написанное размашистым почерком Светланы, — мы ушли к двери! Прости, у нас не было времени ждать. Элис говорит, что ты сам разберешься с дверью, но тебе придется отдать немного крови для ее активации. Будь осторожен». Стрелок перечитал короткое послание несколько раз, а затем направился дальше по дороге, ведущей под кроны могучих деревьев. Чем глубже Роланд продвигался вглубь леса, тем темнее становилось вокруг. Дорога, по которой он держал путь, превратилась в узкую тропинку, с обеих сторон окружаемую деревьями-исполинами, как будто грозящими сомкнуться и раздавить путника. Идя во мраке, едва освещаемом флуоресцентными грибами и светлячками, вдыхая запах гнилой древесины и плесени, стрелок ощущал на себе взгляды множества глаз. Местные обитатели пристально наблюдали за пришельцем, отважившимся вторгнуться в их владения. Роланд же, крепче стиснув рукоятки из сандалового дерева, упрямо продолжал идти вперед. Он шел во тьме, не оглядываясь назад, до тех пор, пока тропинка не закончилась и его сапоги не ступили на мягкую траву. Ему открылся вид на маленькую, абсолютно круглую опушку и дверь, располагающуюся точно по ее середине. Пространство вокруг двери ярко освещалось синеватым сиянием, исходящим от травы, камней, деревьев вокруг. «Твое путешествие подходит к концу, стрелок», — это сказал Луч, все так же безмятежно гонящий белые облака над головой странника, там высоко, за переплетенными кронами. Роланд не понимал, о чем толкует Луч, да ему и наплевать, он-то твердо знал, что его путешествие завершится только на вершине Башни и нигде больше. Не теряя времени, стрелок вышел на сияющую призрачным светом поляну и приблизился к двери, столь неуместной посреди дремучего леса. Ее темная поверхность была покрыта серебряными рунами, письменами изображениями звезд и комет. Роланд обошел дверь и попытался посмотреть на нее сбоку, но она исчезала как мираж. «Как и те, что на берегу», — подумал стрелок и снова встал прямо перед дверью, протянул руку и попытался повернуть ручку с выгравированным на ней солнцем. Ручка не повернулась ни на миллиметр. Роланд нахмурился и припомнил, что, если верить записке, то потребуется жертва в виде его крови в качестве платы за проход. Поколебавшись, он достает из сумки нож, аккуратно рассек правую ладонь точно посередине и приложил кровоточащую рану к ручке. Он ощутил, как дверь содрогнулась, принимая жертву. Звезды, кометы, и руны на поверхности двери пришли в движение. Ручка с изображением солнца еда заметно вибрировала, пока серебристые символы и узоры ползали по темной поверхности, перемешиваясь и соединяясь, меняясь и преображаясь перед изумленным взором стрелка. «Путь обратно в Эдем всегда долог, стрелок, но твоя дорога длиннее, чем у кого-либо еще», — снова зашептал Луч, и в голосе его сквозила грусть. Раздался громкий щелчок открывающегося замка, знаки на двери сложились в новое изображение — двух перекрещенных серебряных револьверов — и замерли, после чего дверь наконец-то резко открылась, как будто ее выбили ударом ноги с той стороны. Роланд отшатнулся назад, едва не получив по лицу. Его голубым широко распахнутым глазам открылся вид на потолок его детской комнаты, в которой он жил давным-давно, будучи еще совсем маленьким бей-бо. Синева потолка была обрамлена краями его деревянной детской кроватки. Чуть сбоку колыхались разноцветные стеклышки на ниточках, подвешенные над колыбелью маленького Роланда на манер погремушек. — Нет... нет, не может быть! — вскричал стрелок, потому что его разум пронзила ужасная догадка. Роланд пятился назад в немом ужасе, но Ка не намерено было его отпускать. Свет на поляне вспыхнул ослепительно ярко, и незримая сила — возможно, сам Луч — толкнула стрелка в спину, швыряя его вперед, через дверной проем. «Этого не может быть!» — пронеслось в голове Роланда, когда волшебная дверь с диким грохотом захлопнулась за его спиной, как будто ударившись о невидимый дверной косяк. * * * Маленькому Роланду снится кошмар, первый в его жизни, фантасмагоричный и жуткий. Ему снится, как он играет с мальчиком по имени Джейк, и тот — самый лучший друг Роланда. Они играют в догонялки на старой извилистой дороге погожим солнечным деньком под голубым-голубым небом, и с ними их маленький пушистый друг, трокен по имени Ыш. Вдруг из-за поворота с диким грохотом вылетает повозка, запряженная парой истощенных и слепых лошадей и доверху груженная мертвыми обнаженными телами мужчин, женщин и детей. На козлах повозки восседает фигура, одетая во все алое, и беспощадно понукает лошадей бичом. — И-И-И-ИЙЯА-А-А-А! — кричит на несчастных животных безумный возничий, замахиваясь для нового удара, и лошади несут вперед, не разбирая дороги, брызжа пеной из открытых ртов и выпучив в ужасе белые слепые бельма глаз. Еще мгновение, и безумная повозка размажет Роланда, но Джейк успевает оттолкнуть его прочь. Вот только сам он отскочить не успевает, и кони сносят его на полном скаку. Деревянное колесо повозки прокатывается по груди мальчика, оставив на ней глубокую вмятину, а безумец в алом, не переставая кричать, уносится прочь, даже не обернувшись. Роланд подбегает к умирающему другу, падает перед ним на колени и плачет, плачет, плачет и плачет, и никак не может унять слезы. Как вдруг внезапно тело Джейка, начиная с головы, покрывает черное, а следом за ним красное сияние, и оно начинает чернеть и преображаться. Руки и ноги втягиваются внутрь, вместо них выпускается восемь уродливых лапок, кожа грубеет и покрывается черной щетиной, и вот уже вместо Джейка — гигантский паук. Ыш встает между совсем растерявшимся Роландом и зловещим арахнидом. Ушастик-путанник рычит и скалит белые острые зубы, приподнимая верхнюю губу. Паук-Джейк в ответ хватает зверька своими черными клешнями и с жутким хрустом ломает его спину, легко, как сухую ветку. Ыш смотрит на маленького Роланда глазами с золотистыми ободками, полными муки, и произносит: — Оланд! Еги! И Роланд бежит как никогда раньше, потому что знает, что этот ужасный паук хочет убить его и будет преследовать по пятам, идти по его следу, хоть всю его жизнь, неустанно и неусыпно, пока не настигнет и не убьет. Роланд бежит домой, к папе. Его папа, Стивен Дискейн, главный стрелок, и он застрелит страшного паука и жестокого возничего в красном за то, что тот переехал Джейка и даже не остановился! В слезах маленький мальчик вбегает в спальню родителей, зовя папу. Но вместо отца Роланд находит человека в черном, со спущенными штанами. Перед чародеем лежит его мать с задранными юбками, ее левая грудь обнажена, а горло сжимает рука в черной перчатке. Лицо женщины выражает экстаз. Придворный чародей замечает Роланда и широко ему улыбается. Лицо начинает спадать с него как деталь одежды, потому что лицо человека в черном — всего лишь маска. Маска, под которой скрывается лицо Стивена Дискейна, отца Роланда. Мальчик смотрит в лицо своего отца, который сардонически ухмыляется ему в ответ. В голубых глазах Стивена — безумие, из уголка рта сбегает струйка слюны, и Роланд в ужасе и слезах выбегает из спальни родителей. Пробежав по коридору, он проходит через дверь с надписью «Не найденная» и оказывается на городской площади, посреди которой горожане разложили гигантский костер. К столбу посреди этого костра привязана темнокожая женщина без ног, а на небе вместо солнца сияет гигантский стеклянный шар грейпфрутового цвета, наполняя весь мир своим ядовитым розовым сиянием. Роланд чувствует, как что-то мокрое касается его ноги, опускает взгляд и видит окровавленного сокола с переломанными крыльями. Птица заглядывает в голубые глаза мальчика своими желтыми глазами и открывает клюв в агонии. — Сжечь ведьму! Сжечь ведьму! — скандируют собравшиеся на площади, и из толпы выходит обнаженная старуха с зажженным факелом в руках, настолько истощенная, что больше напоминает скелет. Она смотрит на Роланда и мерзко ухмыляется. Глаза ее светятся розовым огнем, делая лицо карги похожим на хэллоуинскую тыкву. — Сжечь ведьму! — выкрикивает костлявая как смерть старуха и бросает свой факел в заготовленный костер. Жадные языки пламени немедленно начинают лизать вязанки хвороста, и скоро пламя вздымается до самых небес, окрашенных в безумное розовое сияние. — Я люблю тебя, Роланд! — выкрикивает темнокожая женщина во всю мощь своих легких, когда ее охватывает пламя, и в ответ на этот отчаянный крик стеклянный шар в небе взрывается, выпуская из себя ураган, сотканный из розового сияния, который подхватывает Роланда и уносит, уносит, уносит его вдаль. Прочь от места казни, на улицы города с названием Нью-Йорк, где уже собрались две армии, готовые сойтись в смертельной сече среди небоскребов. На одной стороне широкой улицы, перекрыв движение машин, под алыми стягами, изображающими широко открытый глаз, расположился инфернальный сброд, состоящий из роботов, вампиров, крысолицых уродов, паукообразных тварей и людей с головами зверей. Все они галдят, кричат, требуют крови, трубят в рога и бьют в барабаны. На другой же стороне, под голубыми флагами, собрался весь свет Гилеада и Эльда — рыцари и стрелки, короли и королевы, воители и оруженосцы. Все-все-все, кто когда-либо был рожден от крови Артура Эльдского, и он сам, восседающий на своей безупречно белой, белоснежной лошади. И среди них, потомков Эльда, сынов и дочерей Гилеада, он, Роланд Дискейн — в первом ряду, держащий в руках револьверы своего отца. По левую руку от него мужчина — Эдди — с окровавленной головой. В зеленых глазах его нет страха, а на губах играет широкая улыбка. По правую же руку от Роланда Катберт Оллгуд, в его глазу торчит стрела, но это не мешает ему улыбаться так же широко. В руке он держит рог Эльда. — Возьмешь его, когда он выпадет из моих мертвых пальцев? — шепчет Катберт Роланду, а затем подносит рог к губам и трубит. Трубит, возвещая о начале наступления. И Роланд бежит впереди всех, выхватив свои револьверы с рукоятками из сандалового дерева. — ХАЙЛ! ВПЕРЕД! ЗА БАШНЮ! — кричит он голосом не мальчика, но мужчины. Короля. И в этом ужасном странном и в то же время чудесном сне маленький Роланд знает, чувствует, что он победит. Пройдет через все испытания, пересечет все пустыни и пустоши, пройдет по Тропе Луча, пересекая время, пространство и целые вселенные, чтобы в конце концов очутиться на поле из роз у подножия Темной Башни с рогом Артура Эльдского в руке. И там, и тогда, в назначенный час, на перекрестье всех миров, он протрубит. Назло алым глазам, полным ненависти, взирающим на него сверху вниз. * * * Маленький Роланд просыпается весь в слезах, в штанишках, насквозь мокрых от мочи. Его переполняют чувства горя, скорби, любви и ликования, которые он не может ни понять, ни объяснить, ни выразить. И как и любой ребенок, столкнувшийся с тем, что ему непонятно, он плачет. На его рыдания приходит мама — Габриэль Дискейн. Она обнимает своего бей-бо, меняет его одежду, нежно вытирает его слезы. Роланду уже пять, и как будущему стрелку, ему не положено в таком возрасте реветь по ночам и пачкать штанишки, но Габриэль ничего не расскажет мужу. Это будет их маленький секрет — ее и ее драгоценного маленького мальчика. Мама еще долго обнимает Роланда, баюкает его на руках и поет ему колыбельные, пока ее дорогой сын наконец-то не засыпает, после чего кладет его обратно в кроватку, накрывает одеялком и тихо отходит в сторону. Габриэль еще какое-то время стоит, глядя в лицо спящего сына, думая о том, какая счастливая и прекрасная жизнь его, должно быть, ждет, а затем выходит из детской, тихонько закрыв за собой дверь.