Приручение пантеры. Полный курс

      Одевшись во всё своё самое лучшее и нацепив на себя для успокоения нервов побольше бижутерии, Антон спешит по весенней улице, а на душе у него посапывает умиротворение.       День начался прелестно. Он поднялся не по будильнику, а сам, раньше обычного, но сразу неимоверно бодрым. Стал бродить по квартире, пошёл принял контрастный душ, улучшающий упругость кожи, надышался лаванды, выпил ромашки, позавтракал испечённым мамой омлетом со смородиновым вареньем, пересмотрел любимый фильм, подготовил одежду и перед самым выходом с плохо скрываемой надеждой подготовил себя, хотя и понимал, что к вечеру его нужно будет растягивать ещё раз. Но по крайней мере он устроил себе интимную стрижку и успел кончить от фантазий, сделавших день ещё краше.       Солнце шпарит во всю, последний снег дотаивает, показывая насыщенно зелёную траву, а деревья постепенно приобретают милые почки на все свои ветви, ветки и веточки. Кусты начинают выглядеть пристойно, а собаки с радостью роются в земле и убегают от хозяев куда подальше — порезвиться.       Антон этим четвероногим завидует и, если по-честному, хочет от зависти их разодрать, но себя спокойно контролирует, потому что день начался слишком хорошо и обещает быть хорошим и дальше.       Возле арендованного для них кафе уже толпится человек пятнадцать, Антон встраивается к ним и с удовольствием вслушивается в восхищённые рассуждения о Попове и его ролях. Очень скоро вклинивается и в разговор, хваля и порицая фильмы. По большей части с ним все согласны, и это окрыляет его ещё больше. В компании близких по духу людей всегда особенно приятно находиться, вот и Антон растворяется и не замечает, как проходит время до начала мероприятия.       Охранник их впускает, хостес приветливо улыбается, проводит к диванчикам и стульям, предлагает заказать какие-либо блюда или напитки. Стол здесь оплачен наполовину, будут только закуски и напитки, но их внесут позже, когда все или большая часть будет собрана и появится сам актёр. Антону родители выделили карманные деньги, поэтому он заказывает себе пирожное. Ему хотелось бы алкоголь, но отец строго-настрого запрещал ему пить, аргументируя это опасностью для окружающих и себя. Антон с ним не спорил, слушается, хотя и очень хочет попробовать виски, пиво, вино и вообще всё, имеющее градус. Кваса ему было беспредельно мало.       Арсений появляется только через час, извиняется за небольшую задержку (двадцать минут от указанного времени), обольстительно улыбается и велит разносить еду с напитками. Он не удивляется большому количеству молодых девушек и желанию его потискать, в некоторой степени даже позволяет это сделать, обнимая каждую, кто просит. Оставляет всем автографы на любых поверхностях, будь то страница альбома, книга, по мотивам которой снимался фильм с Поповым в главной роли, лицо, рука или грудь. Он не смущается, ко всем лоялен и до того любезен, что все попискивают от радости.       Единственный, кто улыбается, но глядит не совсем довольно, это Антон. Ему хотелось больше властности и доминантности от Арсения, некоторой скупости и серьёзности, но тот, уставая, лишь теплел ко всем, дружелюбно отвечая на любые вопросы, опуская только касающиеся личной жизни и неудачного фильма.       Разочаровываясь от разницы фантазий и реальности, Антон уходит в туалет, освежает себя холодной водой и выходит обратно чуть более довольный. Всё же, а даже такой Попов ему нравится, он красивый и располагающий к себе, да и у него за плечами те самые фильмы, являющиеся Антону временами в эротических снах. По потерянному на диване месту он не горюет, встаёт поудобнее и вслушивается в разговор.       — Да ладно вам, у меня весной день рождения, я люблю весну, — говорит Арсений. — И очень даже хорошая погода.       — Но на улице ни холодно, ни тепло. Непонятно в чём ходить. То наденешь — замёрзнешь, другое — запаришься, — возражает одна из фанаток.       Их здесь набилось сто человек фанатов, Антон от запахов устал морщиться, но это его с другой стороны очень радовало. Здесь становиться пантерой идеей будет ужасной — рецепторы взвизгнут от слащавых духов, послав в мозг сигнал упасть в обморок.       — Есть и такая проблема, — согласился Арсений, — но и к такой погоде есть подходящая одежда, хотя лично мне она комфортна. Я обычно одеваюсь легче, мне не страшно перетерпеть немного холода.       — Можно обзывать терпилой? — интересуется Антон, нечаянно показывая каплю агрессии.       — Потому что не боюсь холода? — уточняет Попов. — Интересная у тебя логика.       — Это что ж, тогда бесстрашный? Мне такое не кажется правдой.       — Считаешь меня трусом?       — Я слишком фэн для этого, — отмахивается Антон, но всё равно продолжает наседать: — Но выглядишь ты, как человек мягкий и подверженный всяким страхам.       — Каждый подвержен разным страхам, — холодно отмечает Арсений.       От изменения тона с располагающего на защищающийся Антон довольно улыбается и продолжает выводить его, ожидая чего-нибудь более злого. По природе пантеры уважают только силу и грубость, иначе слушаться они не готовы, а вот выводить только так будут, чем и занялся теперь Антон.       — Но у кого-то их больше, а у кого-то меньше. У тебя их должно быть много. Но это, конечно, на мой скромный взгляд.       — Такой уж скромный? — хмыкает Арсений и удобнее устраивается на стуле. Смена положения говорит о том, что ему некомфортно, и Антон наблюдает за этим с ещё большим интересом. — У меня есть определённые страхи, но, простите, делиться ими не хочу. Очень личная вещь. Но уверяю тебя, их не так много, как ты себе успел напридумать. А как ты, по твоему скромному мнению, прости, взгляду, оцениваешь количество собственных страхов?       — Он один существенный, других не имею или они слишком незначительны, скорее так, вызывают лёгкое волнение.       — Действительно, скромный взгляд, — констатирует Арсений с усмешкой. — Какой же у тебя страх один существенный?       — Это личное, — парадируя его, отвечает Антон, тем самым избавляя себя от необходимости делиться тайной своей природы. Страх, о котором он говорил, заключался в потере контроля над собой до убийства окружающих, а особенно близких. И он, правда, был очень личным, рассказывать его кучке людей он точно не собирался.       — Очень мило. Ладно, не буду до тебя допытываться. Вернёмся к обсуждению погоды или у вас есть ещё какие-либо вопросы?       Вопросы были у всех, особенно у тех, кто писал по нему фанфики, они у него спрашивали обо всём, какой любимый чай, какой любимый цвет, время года, блюдо, автор, музыкант, книга, время дня, стенд-апер, шоу, сериал, фильм… В этом решает поучаствовать и Антон. Он долго думал над вопросом, но в итоге вздыхает и спрашивает первое, что выкидывает мозг:       — А какое у тебя любимое животное? Только не домашнее.       Арсений заинтересованно смотрит в его сторону, вскинув брови. Между ними довольно большое расстояние, близко прибиться у Антона не вышло, зато рост позволял оставаться в зоне видимости актёра и видеть его.       — Я люблю кошачьих, — отвечает Попов. — Каких-нибудь ягуаров или леопардов.       У Антона краснеют уши и сладко тянет к животу все чувства, он заинтригованно изучает невозмутимое лицо Арсения и не находит, что ответить, из-за в раз высохшего рта.       — Вы будто пантер описали, — говорит одна из фанаток с нервным смешком.       Остальные фанаты либо умилились от любви к кошачьим, либо, тоже уловив связь, напряглись.       — Животные сами по себе красивые, — бесстрастно объясняет ей Арсений. — У них интересная окраска, характер. Понимаю, что из-за людей-пантер у многих выработалось некоторое отвращение к этим животным, но я его не разделяю. Животное не виновато в том, что у кого-то из людей проблемы с контролем.       С ним соглашаются, хотят сменить тему, но Антон цепляется за последнее слово и не может удержаться, от проверки своей догадки. Желанной догадки.       — Самоконтролем? — уточняет он.       Арсений смотрит ровно ему в глаза и уверенно отвечает:       — Контролем, — после чего с улыбкой предлагает задать ему следующий вопрос.       У Антона настроение становится таким превосходным, что он уже не хочет ни огрызаться, ни выводить Попова. Этот ответ вселяет в него не надежду, а уверенность в том, что Арсений является бэндигером.       Он не мешкался с ответом и перекинул ответственность с пантеры на третье лицо.       Люди знали, скупо, но знали про то, что пантер может кто-то сдерживать, но информации было много, к тому же не просто много, а много разной, и правдивой, и лживой. Мало кто погружался в её изучение, а изучив, мог о чём-то уверенно судить. И тем более — судить правильно. Большинство принимало позицию, что пантеры виноваты во всём сами, это было неким стереотипом: пантеры имеют проблемы с самоконтролем.       Самоконтролем, а не контролем.       Конечно имеют, его у них попросту нет! Будет ещё дикая кошка себя в чём-то ограничивать нарочно.       Перестав слушать вопросы и ответы, Антон начинает выдумывать план, каким образом соблазнить Арсения на одну ночь, а точнее как остаться с ним наедине и намекнуть на себя. Даже если у них ничего не будет, Антону было интересно, как Попов себя с ним поведёт, узнав правду.       Но план всё нейшёл.       Антон не знал вводных: когда у них закончится мероприятие, когда актёр планирует уйти, каким образом, поедет ли он куда дальше или у него свободен вечер. Планировать что-либо с такой дырой в информации было заведомо провально. Он смиряется со своей судьбой и становится вновь немного рассерженным и отрешённым.       Арсений предлагает всем расходиться, обнимает каждого, кто подойдёт, некоторых целомудренно целует в щёку, другим пожимает руку. Зал медленно пустеет, а Антон по-прежнему не знает, что ему делать. Уходить, подкараулить снаружи или оставаться здесь до самого конца. Он неловко вертится рядом с актёром, ходит вокруг него кругами, отходит и подходит ближе, а потом всё же приходит для прощального рукопожатия, устав от собственных терзаний.       Пожимая руку, Арсений притягивает его к себе чуть ближе, но всё ещё допустимо-нейтрально, и спрашивает:       — А какое твоё любимое животное?       Антон удивляется, смотрит на него и от близости теряет стройное дыхание.       — Я много кого люблю: зебр, антилоп, буйволов. Травоядные очень привлекательные, не находишь? — отвечает он, не задумываясь, и потом скромно добавляет: — И рыб люблю. Слишком богата природа на животных, чтобы выбирать кого-то конкретного.       — И ни одного хищника, — замечает Арсений.       Антон шкодливо улыбается, пожимая плечами, и разводит руками. Отвечать ему нечего, но и уходить не хочется, поэтому он лишь отходит назад, давая другим фанатам попрощаться со своим любимым актёром.       Люди уходят неохотно, но постепенно кафе редеет. Хостес вежливо приглашает к выходу тех, кто уже попрощался с Поповым, и Антон судорожно ожидает, когда её очередь дойдёт до него. Уходить ему хочется ещё меньше, слишком буйное в нём желание загорелось после разговора. Он старается занять себя телефоном, но его в нём ничего не цепляет, вид занятого и ожидающего он делает очень плохо, поэтому к нему всё же подходит обворожительная девушка и спрашивает:       — Вы уже попрощались?       — Я… — мнётся с ответом Антон, растроенно понимая, что и его черёд пришёл.       — Нет, мы с ним ещё не прощались, — говорит вместо него Арсений.       Для Антона эта помощь перестраивается в исполнение всех его желаний, он хочет прямо здесь и сейчас броситься перед Поповым на колени и начать игриво кусаться, наплевав на всех вокруг. В то же время внутри рычит голодный зверь, требующий крови и буйства. Все эти чувства одним единым красноречивым взглядом отправляются Арсению, который их ловит с заинтересованной ухмылкой.       Когда людей в помещении становится ничтожное количество, к Арсению подходит высокий мускулистый мужчина в чёрной одежде с наушником в одном ухе и что-то говорит ему на ухо. Тот выслушивает, кивает и говорит что-то шёпотом в ответ.       — Котёнок, — обращается вдруг Попов и смотрит ровно на Антона в этот момент.       «Нашёл котёнка», думает Антон и подходит к нему.       — Ты браслет потерял, — говорит Арсений, — Лёша отдаст его, пройди за ним.       Браслет Антон точно не терял, а вот возможность дышать и ровное сердцебиение очень даже. Он заинтригованно следует за охранником Лёшей и оказывается на улице через чёрный выход, а потом в белой машине с тонированными окнами. Салон выполнен в светлом стиле, опрятный и лишённый всяких резких запахов. На водительском месте никого нет, так что на некоторое время он остаётся в одиночестве.       Одиночество лишь подкидывает паленьев в распалённую фантазию, от сладких мыслей Антон непроизвольно облизывается, крутит браслеты на запястьях, перебирает кольца и доводит себя до тяжести внизу живота, но пока что без вставшего члена, однако он не был уверен в своей выдержке: ещё пару минут без присмотра и мысль распоясается совсем.       Пассажирская дверь открывается, с ней одновременно и водительская. Охранник Лёша садится за руль и трогается, стоит устроиться Арсению.       — Так значит ты у нас чёрный дикий котёнок? — без прелюдии интересуется Попов.       Антон косится на водителя, но потом решает, что бояться ему нечего. При опасной для него ситуации нервничать нужно будет тем, кто вокруг. Поэтому он расслабляется и задиристо отвечает:       — Очень даже взрослая особь.       — Взрослая? — тянет саркастически Арсений. Он опирается локтем на окно, и смотрит на Антона в полуобороте, а взгляд у него при этом далеко не тот, что был на фан-встрече. Он развязнее, грубее и острее.       Антон от этого плавится и заводится во всех планах, как в сексуальном, так и в агрессивном. Пантеры не львы, пантеры не тигры, они не выступают в цирке, потому что совершенно неуправляемые, агрессивны и в целом дрессуре не поддающиеся. Во время голода они совсем не различают своих и чужих, нападают на животных превосходящих их по размеру, а ради спаривания могут убить детёныша. Они — жестокие и безбашенные. Но полностью сытые не тронут стоящего рядом ягнёнка.       Так что и Антон становится развязнее, грубее и острее. Что в повадках, что в словах, что в интонациях.       — Разодрать могу без проблем, — говорит он, выкидывая наружу весь свой голод.       А голод у него есть. Не по еде, а по жестокости. Жестокости, берущей свои корни из-за скованности человеческим телом и человеческими порядками. Пантеру немного раздражает, что нельзя есть людей и собак, что нельзя залезть с тушкой на дерево и, раздирая её клыками, наслаждаться вкусом и царившим вокруг запахом свежей крови и сочных листьев. Раздражает, что нельзя поплавать в озере и дремать потом среди ветвей, дожидаясь ночи, дожидаясь ночной охоты.       Человеческий образ жизни очень не сочетается с животным. До дерущего душу «очень не».       — У тебя постоянный бэндик есть? — спрашивает апатично Арсений, поглядывая в окно.       — Только отец. Да и в целом кроме него я ни с кем не общался.       — И что же, он не подыскал тебе никого? Неужели он никого не знает по городу?       — То либо старые друзья, в прямом значении старые, либо они перебрались в другой город, в основном в Москву. А многие вообще на связь не выходят. Так и живём с сестрой.       — Она тоже пантера?       — Ага, только леопард.       — М-м-м, а ты у нас ягуар, — тянет Арсений и, прикрыв глаза, кивает себе. — Ты говорил про рыбу. Понял, принял. У ягуаров обычно хуже характер и бо́льшая способность к парным чарам. Что у тебя по чарам?       — Отец говорит, что чем лучше пантера знает магию, тем более неуправляемой она становится, а он и так со мной еле справляется, так что не думаю, что у меня большие знания. Поддержка второго уровня в основном.       — Логика понятна, — со вздохом говорит Арсений и после этого награждает его пристальным взглядом, — только она работает в обе стороны. Без изучения нового до определённого возраста вы тоже становитесь кровожаднее, так сказать. Если учитывать, что кровожадность вам вшита в вид, расклад так себе. Твой страх, как понимаю, связан со своей природой? Боишься, что тебя раскроют?       — Боюсь потерять контроль над собой, — признаётся Антон и сжимается от собственной наивной откровенности.       Арсений молчаливо качает головой, погружённый в себя, и спустя время говорит:       — Обоснованно. Обязательно найди себе постоянного бэндика. Раз боишься потери контроля, есть повод. А тогда лучше постоянный надзор.       — Тривиально, я и сам это понимаю, нечего мне Америку открывать.       — Что хочу, то и открываю, котёнок. Скажи лучше, что ты от меня хочешь. Надзора в облике пантеры, фанатского секса или грубого приручения?       — А можно всего?       Антон голодно-влюблённо облизывается, пожирая Арсения взглядом. Тот дарит ему кратко-оценивающий свой, хмыкает и кивает, начинает смотреть в лобовое окно.       — Почти приехали, попридержи слюни, — говорит он, помолчав.       — А когти?       — С клыками подождут, когда я разрешу обнажаться, доступно иъясняюсь?       Поогрызаться было охото, поэтому Антон со шкодливой улыбкой мотает головой, вытягивает руку, как самую настоящую лапу, наступает ею Арсению на бедро и бодается лбом. От резкого поворота машины пошатывается и падает, но не теряется и вновь начинает ластиться, намереваясь крепко укусить. В предвкушении у него сжимались пальцы на манер когтей, и он уже готов вцепиться куда-нибудь в предплечье или плечо короткими ноготками, но грубая хватка в волосах, выдирающая некоторые с корнем, осаждает этот его порыв.       — Непослушный? — рычит Арсений, поднимая голову Антона до уровня своих глаз.       — Сука! Отпусти!       Антон вырывается, протестует против грубого с собой обращения и во всю готовится превратиться в пантеру, но тело начинает ослабевать, хотя сознание не покидает, слабо размывается и только. Его не вырубает, но и пошевелиться он больше не может. Язык во рту ворочается с неохотой, тяжёлым пластом прилипая ко дну и к зубам кончиком. Из звуков получается издать тихий гортанный стон.       — Я тебя ещё накажу, — обещает Арсений, невозмутимо начиная заниматься телефоном. Он говорит с ним, но не соблюдает зрительный контакт. И доминирует без физической силы. Антон не смеет и не может ему противостоять. — И поверь, ты надолго запомнишь мой урок, котёнок.       Люди-пантеры неимоверно сильные и дикие, имеют и разум, и все способности своих сородичей из семейства кошачьих. Их в пору содержать в армии, фсб и полиции, их сила разрушительна и необузданна.       Но природа любит равновесие, Антон это с детства выучил. Равновесие заключается в бэндигерах, способных лишить их сил, задушить и избить одним лишь заклинанием. На пантер, людей и другую живность их чары не распространяются, поэтому люди их и не боятся.       А вот Антон боится и уважает: это единственная сила, способная подчинить его. Он в предвкушении, ведь никогда ещё не был полностью прирученным, так, чтобы инстинкты поменялись, чтобы у кошки не поддающейся дрессуре появился хозяин.       В Арсении он видел лишь временное пристанище: в России достаточно и других пантер, он фанат, зачем он такой нужен актёру, постоянно качующему с места на место? К тому же своего пола, с таким семью с детьми не завести. Но Антон по этому поводу не грустил, он только жаждет наконец подчинения, больше думать ни о чём не может.       Зверь внутри задрал его, откровенно говоря. Постоянно рычит, грозит вырваться, наброситься на всех, погулять, поплавать, поохотиться. Так отпустить его хотелось, что Антон уже не мог себя нормально контролировать.       Возможность управлять своим телом появляется сразу, как тормозит машина. Улица людная, широкая, гостеприимно прибранная. Отель отделан красиво, невычурно, но и без особого вкуса. Кричащая о названии вывеска переливается белыми огоньками, под ней располагается просторный вход со стеклянными дверьми.       — Идёшь рядом, — командует Арсений и выходит из машины.       Антон от такой перспективы облизывается, хвостом подрывается за ним, но стоит им только войти в сияющее дешёвым лоском помещение отеля, весь его пыл подчиняться улетучивается, возникает старая проблема: характер. Угрозы про наказание, недавняя потеря сил — всё меркнет перед этим зверем, сидящим внутри и надиктовывающим свои правила.       Желая позабавиться, Антон начинает не идти, а крутиться, подпрыгивать, отстаёт и перегоняет, а на ресепшене вертится, выглядывает то из-за одного плеча, то из-за другого, вертит головой, но без интереса к местному интерьеру. Всё это он делает не от переизбытка энергии, а на одном лишь упрямстве не подчиниться.       И всё равно удерживает какой-никакой баланс, не разрешая себе далеко отходить.       — Здравствуйте, Ольга, — вежливо говорит Попов, кутаясь в тёмную кофту-мантию, вежливо выданную охранником Лёшей при выходе. Он поправляет солнцезащитные очки, переводит взгляд с бейджика на саму Ольгу и продолжает: — Не подскажете, есть ли у вас номера, у которых чуть получше звукоизоляция или, может, расположение удалённое? Например, вокруг никто не заселён и не планирует пока заселяться? — он улыбается ей, выкладывая всё своё очарование, и девушка даже отвечает ему тем же, но с окрасом нервозности и смущённости. — Цена не имеет значения.       — Я сейчас посмотрю, — говорит Ольга и начинает шустро орудовать пальчиками по клавиатуре. Ответ даёт менее шустро, много хмурится, поджимает губы, щёлкает мышкой. Свою задержку в итоге оправдывает, Арсений за старание выдаёт ей крупные чаевые.       Пока происходит регистрация в номер, Антон бродит по всему залу, пялится на высоко висящую люстру, кружится и почти падает, запинаясь о собственные ноги, сбегает к выходу, пялит в окно, но на выход на улицу не решается — и так с огнём играет. Арсений молчит, конечно, но аура от него исходит такая зловещая, что Антон теряет всякие силы к нему приближаться.       Они оказываются рядом только в лифте, но в нём есть свидетели. На нужном этаже людей также предостаточно: компания друзей, пара, только пришедшая со свадьбы, мужик в очках и с газетой, как в старых добрых фильмах, и две горничные, снующую туда-сюда.       Идут они долго, в самый конец длинного коридора, где уже никого нет. Отсутствие людей начинает пугать, каждый новый шаг на пути к нужному номеру становится всё меньше, и меньше, и меньше, скорость закономерно падает, в ладонях появляется напряжение.       — Ты думаешь, я этого не замечаю? — не поворачиваясь, спрашивает Арсений. Он останавливается у двери, быстро разделывается с замком и, впервые за время их нахождения в отеле, поднимает на него прямой взгляд.       Антону от него настолько плохо, что кошачьи инстинкты велят наброситься на потенциальную угрозу жизни, а человеский разум подталкивает сбежать, разогнав скорость до максимально возможной.       — И долго мне тебе дверь держать? — спрашивает Арсений.       — Может… без наказания?       От собственного голоса Антону стыдно, против собственной воли он медленно, как ленивец, подходит, вернее будет сказать, подбирается к порогу.       — Не может.       После такого откровения Антон замирает, так и не войдя внутрь. Арсений громко втягивает воздух и членораздельно говорит:       — Котёнок, ты точно уверен, что раздражать меня хорошая затея?       — Да я уже как-то не уверен, что прийти сюда было хорошей затеей, — нервно отвечает Антон, прыгая взглядом по всему, кроме Арсения. Тело одеревенело, ни вперёд, ни назад он двинуться не может. Не из-за чар, а — банальной психологии.       — Напротив, твой характер нужно корректировать.       — Очень громко звучит.       — Очень громко звучать будешь сейчас ты. Войдёшь по-хорошему или мне применять чары?       Антон мычит, открывает рот, отвечает междометиями, потом решается и делает уверенный шаг. Арсений вталкивает его внутрь толчком в спину, резко заходит сам и закрывает номер на ключ.       Созерцать вид комнаты Антон желанием не горит, он отходит в угол, забиваясь между шкафом и окном, и глубоко дышит. Тело чувствуется другим: полуграциозным, полусильным, полусвободным, и между ног будто свешивается длинный хвост, беспокойно вздрагивающий кончиком.       — Кляпа у меня с собой нет, так что будет из подручных материалов.       — А зачем кляп?       — Не горю желанием разбираться с персоналом, а тем более с полицией.       Арсений всё делает неторопливо, расслабленно: он достаёт из шлевок брюк ремень, продевает конец в пряжку, берёт с кровати небольшое белое полотенчико и подходит к Антону.       — Я не надену кляп, — говорит Антон.       — Зато я тебе его надену.       — Зачем начинать с наказания? А там, это, ну, фанатский секс, надзор за вторым обликом?       — Фанатский секс — поощрение. Ты его не заслуживаешь. Надзирать за пантерой нужно только после её приручения.       — Так приручи.       — Этим как раз и занимаюсь. Открой рот.       — Арс, — скулит Антон по-детски, впечатываясь спиной, затылком, задницей и ногами в стену, закрывается руками, будто опасаясь удара, рот держит закрытым, еле дышит.       — Котёнок, чем больше ты меня не слушаешься, тем сильнее будет твоё наказание. Очень жалею, что не взял с собой кнут. Придётся обходиться тем, что есть.       — БДСМ я люблю.       За своей усмешкой Антон неумело прячет волнение и неосторожно расслабляется. Арсений хватает его запястье, отводит в сторону и рявкает в самое ухо, отчётливо и громко:       — Открыл рот.       Всякие слова из головы Антона испаряются, он чувствует только страх и агрессию на попытку собой командовать, вторая натура начинает брать верх, но превращения не случается. Ощущается подобно сидящему в банке или бочке. Сидящий тщетно пытается выбраться, но крышка сидит намертво: стучи, бейся, царапайся — она не поддаётся. Сидящий так и остаётся в тёмном замкнутом пространстве, слыша бурлящую снаружи жизнь, всем нутром желая там побывать, увидеть солнечный свет и вдохнуть свежего воздуха. Но из-за очередной неудачи вместо надежды поселяется клаустрофобия.       Антон стоит, окружённый и переполненный страхом, в глазах мольба угрожает излиться в слезах. Арсения этот вид не пронимает, ни одна мышца лица не дёргается от сострадания, умиления или любой другой эмоции — он серьёзен и собран, кладёт на подбородок Антона ладонь, тянет вниз, — рот послушно раскрывается, — он засовывает в него полотенце, проталкивает глубже, так, чтобы надулись щёки, затем фиксирует сверху ремнём. Чёрная кожа аккуратно ложится поверх белой ткани, ровно между сухих губ. Пряжка врезается в затылок.       Появляющаяся слюна сразу впитывается в полотенце, уголки губ уже болят от тугого крепления. Антон не сопротивляется, знает: не поможет. Сердце в ушах глушит все остальные звуки, кроме одного конкретного голоса.       — Разденься. Встань по центру и обопрись руками о комод, — приказывает Арсений, начиная ходить по комнате.       Антон зол и напуган, пробует превратиться, но ощущает крышку бочки и то, как тонет.       Раздевается медленно. Блокировка на превращение действует на нервы, в нём загорается такое же упрямство подразнить Арсения. Будучи обнажённым, он не стесняется, только не спешит принять указанную позу.       Арсений выходит из соседней комнатки, в которой располагается ванная. В одной его руке утюг, в другой — фен.       Антон протестно мычит, машет головой и встаёт ровно, в боевую позицию. Арсений поднимает на него за это очень тёмный взгляд, бросает утюг на кровать и одной рукой рисует символы в воздухе, беззвучно проговаривая слова. Он стоит близко, но Антон не успевает на него наброситься и прекратить создание чар, только делает резкий выпад, как невидимые оковы на запястьях и щиколотках начинают тянуть его к комоду.       Чары держат крепко: вырваться нельзя. Отец подобного никогда не применял, да и владение чарами у него на довольно слабом уровне, он этого и не скрывал никогда. С Майей ему и по молодости просто было, а сейчас вообще проблем не было, да и Августа в неё пошла, им такой жестокости в обращении не требовалось.       Антон вот уверен, что и ему это не надо. Действительность разительно отличалась от мыслей. И тем более от фанфиков с БДСМ. Вместо статного повелителя, требующего стоять на коленях и заглатывать хуй до гланд, был сидящий на кровати Арсений, разбирающийся со шнурами техники.       У утюга шнур плотный, тканевый, гнётся неохотно, вилка массивная.       У фена шнур относительно плотный, чёрный, с пластиковым покрытием, гнётся отлично, вилка лёгкая.       Арсений выбирает утюг, начинает переплетать шнур, придавая ему относительно безопасную форму лопатки на конце, пряча в неё вилку.       — Я буду тебя бить, пока не пойму, что ты мне подчинился. Если ты начнёшь терять сознание от болевого шока, а нужного мне эффекта не будет, я излечу твои раны и продолжу наказание.       Антон несогласно кричит сквозь кляп, звук выходит тихий и мычащий. Он дёргается, но это всё бесполезно: чары продолжают крепко держать скованные конечности.       А дальше удары. Антон их не считал, только чувствовал, как сперва было просто неприятно, потом больно, через минут десять невыносимо больно. Его спина постепенно краснеет, багровеет, получает рубцы, кожа взбухает ровно по следам шнура, приобретает первую стёртость, раны одна за другой начинают кровоточить.       — Тебе достаточно?       Антон не понимает, где берёт силы на энергичные кивки. Он едва стоит и давно бы упал, если бы не чары. Ладонь с пальцами вся красно-белая, ногти впиваются в столешницу комода, оставляя на ней борозды. Общее состояние, помимо раскалённой спины, у него ужасное: уши заложило, челюсть отваливается, в горле застрял столб тошноты, в глазах лихорадочно темнеет.       Арсений вздыхает, переходит ударами преимущественно на ягодицы и бёдра. Избивает их до того же состояния, что и спину. Находясь в предобмороке, Антон даже не слышит его вопроса. Потом ему становится немного легче. Открытые раны начинают затягиваться, на кровоподтёках застывает холодная невидимая плёнка, приводящая Антона в чувства и заставляющая его сладко простонать.       — Тебе достаточно?       Антону кажется, что он уже слышал этот вопрос, но он в этом не уверен. И в ответе тоже. Кивает, мотает головой и в целом понимает — без разницы. Он смиряется быть в чужой власти, терпеть удары, приносящие жутчайшую боль, какой раньше он никогда не испытывал, стоять, лежать, стонать или плакать — а от слёз стена спереди походит на водопад.       Запястья больше не стягивает, ноги начинают свободно двигаться, от чего Антон чуть не падает на пол, вместо этого ложится грудью на комод. Слышно, как дрожат его колени, каким темпом и с какой силой он дышит, как от малейшего движения щёлкают затёкшие суставы — всё это идеально слышно в тишине номера.       — Обопрись обратно.       Антон едва не падает трижды, но послушно принимает прежнюю позу, прикрывает глаза и начинает ждать. Удары теперь кажутся легче. Они заигрывают с регенерирующей кожей, щекочут и покалывают, с прежней болью не сравнимы. Но сначала один, потом второй и за ним ещё один удар случаются с прежней силой. Антон удерживается стоя чудом, опять припадая на комод грудью.       — Обопрись обратно.       Антон исполняет.       — Хороший котёнок.       Утюг с испачканным в крови шнуром Арсений ставит на столешницу рядом с ладонями Антона, его гладит по спине и волосам, — поглаживания нежные, болью не отдают, — начинает ласково массажировать голову, путаясь в шелковистых прядках.       — Можешь стать пантерой.       Антон обращается спустя три секунды разрешения и первым делом потягивается. Человеческие раны он не ощущает, только всё те же эмоции превосходства, блаженный контроль собственного послушного тела, развитые органы чувств, позволяющие насладиться букетом запахов и прочувствовать пение птиц с журчанием речки.       У Антона зелёные любопытные глаза и сегодня, наверное, первый раз, когда он так чётко видит мир в образе пантеры. Он контролирует не только тело, но и разум. От радости ведёт себя совсем как котёнок: начинается кувыркаться, запрыгивать на кровать и нападать боданиями на Арсения, тереться ему о ноги и подставленные ладони. Он игриво прикусывает предплечья, но делает это деликатно, поднимает глаза и проверяет не сделал ли чего неправильно.       Арсений глядит на него в ответ с мягкой улыбкой, чешет между ушами и, присаживаясь на колени, начинает чесать ему за ушами, переходя порой на грудку.       — Рмяу, — говорит ему Антон вместо благодарного мурчания.       — Номер, конечно, маленький, но он в твоём распоряжении. Правила: не царапать поверхности, так что убирай когти и не доставай их. Не рычать, тем более своим фирменным, лучше вообще не мяукать. Носиться можно, но осторожнее с телевизором. Вмятин после тебя остаться не должно. Небольшой погром я переживу. Гуляй.       Это было, наверное, самое долгожданное слово для Антона. Он нетерпеливо ждал его от отца и с трепетом от Арсения.       Забывшись, он начинает гонять по комнате, если так можно выразиться про пространство, которое он с лёгкостью преодолевает в два ленивых прыжка. Вертится, закапывается в одеяло, но путается в нём, не может выбраться, выпускает когти, чтобы разодрать помеху и сразу получает каким-то флаером по ушам.       — Когти, — строго говорит Арсений.       Антон тихо мяукает в ответ, признавая свою вину, и лезет бодаться.       Желания показывать характер нет совсем: горячи ещё воспоминания от наказания, оба существа внутри Антона, и человек, и пантера, не хотят повторения.       Антон блаженно валится на кровать, удобнее устраивается и больше не двигается. Глаза закрыты, сознание начинает уплывать. Матрас рядом проседает. Арсений гладит его от головы, вдоль лопаток до конца поясницы.       — Так интересно всегда, — говорит он задумчиво. — Даёшь вам волю быть собой, вы несколько минут резвитесь, а потом спать заваливаетесь. Неужели человеком плохо спится?       Пантера в виде Антона фырчит и не согласно бьёт один раз хвостом.       — Надеюсь, на какое-то время твой внутренний зверь успокоится. Как раз успеешь найти себе постоянного бэндика. Остерегайся тех, кто лупит без расчёта, лишь бы избить. Таких со временем ты разорвёшь. Не думаю, что ты хочешь кого-либо убивать, молодой ещё слишком. И не связывайся со слабыми. Твой минимальный уровень заклинаний третий, а вообще четвёртый. Пятый будет перебором, но ещё не вечер, и характер умеет портится. Подремаешь, как понимаю? Даю полчаса. Потом, если захочешь, будет тебе и фанатский секс, — смешок, — и нормальный БДСМ, только всё равно с подручными материалами. Ремень и ладонь никто не отменял, ведь так?       — Рмяу, — негромко подтверждает Антон и прикрывает глаза, проваливаясь в дрёму.       Арсений на последок чешет его между ушей и поднимается.