Проклятые жизнью

      Солнечные лучи ласково окутывали немноголюдную, маленькую деревушку в глуши населённой территории. Пение птиц задорно расслабляло слух, даря наслаждение и внутреннее успокоение, завораживающе втягивало в звонкую мелодию циничной свободы.       Пахучая зелень и раскрывшиеся бутоны диких, луговых цветов с благоухающим ароматом, разносились по всей округе, дурманя притягательным запахом. Крохотная птичка, пролетев высоко над землёй, приближалась в полёте к жилым, прогнившим домишкам.       Жаворонок весело закружился в танце над юной, загадочной особой, вовлекая её в собственный музыкальный оркестр.Птичка напевая отважным, изящным чириканьем очередную незамысловатую мелодию, легко парила в воздухе вокруг девушки, завиваясь умелыми движениями.       Деточка возвела к небесам, изящный, длинный палец и жаворонок, как полагается, комфортно примостился на нём, цепляясь тоненькими лапками покрепче за опору, боясь упасть.       — Какая прелесть. Девчушка с неподдельным интересом разглядывала сиё творение. Мягкий покров в виде перьев нежно щекотал носик девушки во время её очередного исследования внешнего мира.       Затем послышался звонкий, девичий смех, заполонивший всю деревню дивным трепетом и радостью.       — Перестань. Она пуще прежнего залилась приятным смехом, когда божье творение зарылось в её иссиня чёрной шевелюре с синеватым отблеском. Из подобия недавно найденного гнезда, птенец глупо хлопал невзрачными глазками.       — Думаю, тебе пора… Она с осторожностью сняла жаворонка с головы, и подарила славный поцелуй в макушку, напоследок.       — Прощай. Раскрыв свои крылья, он взметнул высоко над землёй, вновь отправляясь в чудное путешествие.       — Знаешь, птичка. А я тебе завидую. В отличие от меня ты свободен, как никогда.       Девушка наивно приложила палец к губе, вновь приступив к разглядыванию бескрайнего неба.       — Вот бы и мне крылья заиметь! И улететь, далеко за море…       Сердце её забилось чаще, от одной мысли стать свободной…       Взмахнуть мощными, величавыми крыльями и пуститься прочь, куда глаза глядят, туда где место ей, её душе, её умиротворению…       — Красиво. Прекрасно. Чудно. И всех слов мира не хватит описать настоящую красоту вселенной подаренной нам.       Девчонка вздохнула полные лёгкие свежего воздуха. Она направила взгляд на солнце, на светило дарившее тепло, и прикрыла выразительные глаза цвета аметиста пушистыми ресницами, что подрагивали в малейшем искушении.        Девушка пригрела руки у самого сердца и мечтательно выдохнула.       — Мама я буду жить! — совсем тихо сказала она, словно облик матери, аккуратно падая на ровную поверхность застланной зелёным покровом, стоял позади, вслушиваясь в родной голос.       Она обратилась к самым небесам, с удивлением разбирая фигуры, очертившие пушистые облака.       — Я буду жить…       Её воистину божественные глаза пылали страстью к жизни, к совершенствованию, соблазном познать вселенную, а с лица не спадала завораживающая улыбка.       — Криста! У порога деревянной лачуги, стояла женщина средних лет, скрестив руки на груди. Выражение гримасы на отекшем, усталом от бытовой рутины лице, не выказывалось ни единой положительной эмоции, лишь скривилось в раздражительности.       Деваха вечно в облаках летает, ворон считает, да проку то не иметь от неё. Женщина успела мысленно окинуть молодую девушку недовольным взгядом, фыркнув при этом.       — Тётушка Жизель, бегу!       Криста направилась в сторону дома, щеголяя в тонких, изношенных пар летних солиа, пока зелёная, зрелая трава нежно щекотала стройные ножки, что выглядывали из-под подола летнего платья.       — Сколько можно тебя звать?! Женщина нетерпеливо постукивала колодками по деревянному порогу, в ожидании воспитанницы.       Но стоило Кристе по доброму улыбнуться, как могла лишь она, Жизель таяла и млела от этой девушки, прощая все невзгоды этой девчушке.       — Криста, у нас закончились продукты. Сходи пожалуйста на рынок и сделай закупки. Жизель вновь вошла в роль неусидчивой хозяйки. Женщина протянула девушке свёрток с парой монет, накрепко завернув его в путы тканевого платка.       — Хорошо. Криста собиралась направляться в сторону неподалёку находящегося рынка, как внезапно остановилась, словно от повиснувшей недосказанности.       — Ты что то хотела, Тётушка? Жизель волнующе поглядела на неё.       — Будь осторожнее, моё дитя.             Они поблизости. Женщина мигом забежала в дом, исчезнув на пару минут и вернулась в руках с необходимой вещью, когда Криста отправлялась в путь.        — Держи — она протянула воспитаннице соломянную шляпу.       — Ну, с богом тебя. Жизель перекрестилась на последок и отправила Кристу в дорогу.       Но саднящее чувство тревоги не покидало её…                                     ***                   Рынок с разнообразным продовольствием для людей, расположился вблизи родной деревни Кристы, где она прожила своё детство.       Деревня эта, была совершенно не богата, материальных средств на обеспечение народа едой и хлебом, хватало с горем пополам, не плодородная почва и сборы малой доли урожая сказались на поселенцах деревни, отчего многие отправлялись заселять благородные места на доступной земле человеку.       Непригодные для жилья деревянные хибары, разрушались из года в год. Жильцы еле спасались от гнетущего холода знойной зимой. Наступали времена, когда метель, мороз порабощали крестьян и люди семьями умирали, от голода и смертельного холода.       Но отчего то, гордые, за своё берущее начало люди, постигшие издревле, не собирались покидать родную землю, продолжая верить в состоятельное будущее этой деревни, в её благодарность человеку, когда она снизпошлёт им плодородие и лучшие времена. Так и Криста, Жизель верили от сердца, искренне, что Боженька и священная земля, обоснованная их предками, прародит грядущее настоящее.                               ***                         Крестьяне с кошмаром на глазах, вспоминали гнёт и унижение беспомощности, изгнания из земель, что собственноручно так ласкал и лелеял народ. События минувших дней, но отчётливо отпечатанные в памяти простого люда мучения, никогда не улетучатся, как забытое кем-то бесмысленное сноведение и оставленное на съедение части разумного в себе… Они держат в памяти, когда со скрежетом на зубах, перед взором всплывают отчаянные времена падения духа героического, когда сам человек обессилено пал на колени перед тем же существом. Кровопролитие на искусно-художественную картину и свирепый зверь, с алыми глазами в плоти двуногой твари. Брызгами разлетевшаяся кровь, вопли, неумолимые, истошные крики разрывали душу и сердце. Безобразно распластанные трупы по земной поверхности, обезглавленные, изуродованные, раздавленные в щепки; кучей, бездыханно, не красиво, одиноко гнили на сырой земле, устремив стеклянный взор к воле, к небу, взгляд лишь веял пустоту и безразличие. Лица, выражение извращённых морд, было под стать, на один лад: серые, угрюмые, падшие, залитые густой, багровой жидкостью, и мерзко прикрытые брехнёй, подобием презрения. Лжецы, такие как в конец, отбитые под стандарт на голову. Ложь… они ведь не боролись за право жить, едва столкнувшись вновь с бедой, податливо отдали измученные душой тела, на растерзание дикому хищнику. Тюфяки… все они были немощны. В тот момент народ лишился целого состояния: права, жизни, свободы…       Их безжалостно перебивали, словно дикий скот. Не смотрели ни на детей, женщин, стариков. Пали все, а выжили лишь единицы, та скромная малость, что действительно, собрав волю в кулак, боролась: за жизнь, за право на неё, за свободу.       Не осталось ничего, и никого, и более не имеет значения. К приходу, вся станица полыхала ярким пламенем, их вынудили, заставили поневоле наблюдать вблизи, издалека, созерцать, как в ярком, полыхающем огне, сгорают, испепеляются надежды и вера… Как огонь жадно, без зазрения совести пожирает всё на пути, оставляя под конец привкус гари, витающий в воздухе и чувство опустошения… Потом всё остановилось, как в волшебном сне. Ты не ощущаешь себя в этом мире, условно летаешь, перемещаешься, плывёшь по течению реки и мирно соглашаешься на предоставленные законы твоей жизни. Ведь уверяешь, что нет ничего, всё сгорело, до тла… Народ не нашёл в себе силы на рывок покончить, лишь покорно продолжал жить в страхе перед отчаянием и жаждой смерти. Снова, необходимо было начать всё заново…       Бедный люд, был защищён лишь павшими жертвами и своей же беспомощностью.                    Каждый человек, ориентировавшийся по окрестности без затруднений, отлично знал, как получить максимально открытый и прекрасный вид с этих ракурсов. Если взобраться на небольшой овраг, от восточной стороны деревни, появится шанс рассмотреть один из незабываемых видов живой природы матушки. Пройдя приличное расстояние, Криста вышла на безлюдную территорию, населённой мелкими животными, где ей встретился овраг.       Здесь она ощущала прилив сил, полностью отдаваясь потоку лёгкого ветра, наполненный ароматом горных цветов. Она чуток, на самое малое мгновенье, представляла себя свободной ото всех оков. Здесь, она осознала насколько глубоко понятие «жизнь»…       — Криста! Это ты? Внизу холма, по неровной глади, бежала сломя голову девушка, одного возвраста как и Криста. Она обернулась в сторону зова и моментально узнала по голосу, кто же усердно пытается взобраться до нее, прерывая долгий момент вдохновения. Криста подала руку помощи, когда озорная девчушка с двумя пучками на голове, поступила на грани крутого оврага.       — Тен-Тен, правда же здесь прекрасно? Она вновь загляделась открытым пространством. Девушки с ранних лет держались рядом и являются довольно хорошими знакомыми, но никем более. И по неизвестной Кристе причине, держались бок о бок, пройдя вместе огонь и воду, тернистый, долгий путь, длиною в жизнь.       Возможно потому, что Тётушка Жизель так добра ко мне, что всегда старалась найти мне друзей?!       — Матушка меня тоже отправила на рынок, стоит запастись продуктами. Сплетница — тётка Мария сказала, что цены в два дорога возрастут, вот и мама всполошилась. Молодая девушка всё не унималась рассказами о домашней жизни, жалобами на собственную мать, когда Криста, погружённая в раздумья, находилась далеко за пределами досягаемости…       — Эй! Криста — Тен-Тен не на шутку забеспокоилась за состояние подруги. Может быть Криста странная, немного отчуждённая, да и молчит в основном, всегда лишь слушает, и только в некоторых случаях открывает рот на несколько фраз, отчего Тен-Тен приходит в явный восторг, но нынешний вид девушки её пугал.       — Крюгер, ты меня слышишь? Девушка с силой надавила на хрупкие плечи Кристы, встряхнув её как следовало бы давно.       — Да? Криста словно в тумане подняла белеющий взгляд глаз цвета аметиста, выражая ими искорюженное, слабое видение больной души.       — Ты плачешь? На столь необычных, по настоящему как полотно очах выступили, у самых глазниц слёзы. Тяжёлые, солёные, полные горечи.       Крюгер — усмехнулась девушка про себя. Ложь… чёрствая, немыслимая, грязная ложь. И ты, такая же продажная, мелкая лгунья, раз искренне несёшь на плечах эту ношу неправды.       — Что? Нет, я совсем не плачу, ты ошибаешься. Криста начала утирать невидимые слёзы с порозовевших щёк, вдыхая полные лёгкие воздуха. Глупая, дала волю чувствам…       — Давай отправимся скорее, тётушка сказала не задерживаться.        Девушки проходили неподалёку от заросшей рощи, осматривая удивительные пейзажи, что сейчас пылали во всей необычайной красе. Такахаши без умолку тараторила о всякой безделице, не доумевая чем занять себя во время прогулки. Криста внимательно слушала, иногда кивая и соглашаясь с Тен-Тен, либо порой оглашала свою точку зрения в положения.       — Кажется там кто-то есть. Криста огляделась по сторонам, концентрируя внимание на расположеном в роще кустарнике. Такахаши навострила зрение и слух, вставая в защитную стойку, на случай непредвиденной опасности.       — Слышишь! Там точно кто-то! Шатенка затрезвонила во всё горло, уверевшись, что за кустом прячется наверняка разбойник.       — Тихо! Криста приложила палец к губам, показывая, что нужно держаться аккуратнее, без лишних движений. Девушки отошли поодаль.       — Не бойтесь, мы не причиним вам вреда. Выходите. Голос девушки как бы поманиявая, призывал подчиниться, и ступить вперёд, показаться…       Через несколько минут раздумий, послышался шелест листьев и зелени, с кустов вылезла доселе незнакомая женщина. Она не была молода, но и не пожилых лет дама, по правде говоря, не респектабельный вид придавал ей года на вид.Женщина была замызгана с головы до ног в грязи, что успела иссохнуть на её теле и прижиться в качестве защитного слоя, тёмная шевелюра скорее походила на копну растрёпанных, запутанных соломенных волокон. Создалось ощущение, словно она скиталась от гонения человеком, вот уже много лет, от посёлка в посёлок. Внешний вид ничем не указывал на здоровый образ жизни; залёгшие пудовые мешки под глазами с синяками, словно от недосыпа. У женщины отсутвовали несколько зубов, на нескольких крошилась эмаль, весь её облик будто бы норовил вывалить на показ, что она забрела в эти края, вследвии безжалостных побоев.       — Как вас зовут? Криста хотела установить связь с беззащитной женщиной, напуганой до смерти, и так жадно разглядыващей их.       — Еда…хочу есть. Деньги…дай мне денег. Женщина бешено вцепилась в подол Кристы, падая на колени, от неожиданости обе вскрикнули, чуть не потеряв обладание.Кристе стало жаль эту женщину.Она развернула натуго перетянутый свёрток и протянула чеканную монету женщине, положив ей на замызганную, стертую ладонь.       — Держите…на эти деньги вы купите себе еды. Криста жалостливо умилилась, решив на прощание одарить её тёплым взгядом. Бездомная, скитающая женщина осталбенела в ужасе. Глаза… Её глаза…эти чёртовы глаза.       — Твои глаза… прошептала она. Ведьма! Женщина швырнула монету в Кристу, сломя голову, унося ноги прочь от неё, шепча про себя сквозь зубы. Ведьма. Ведьма. Нечестивое отродье.