*****
Чонин не появлялся в университете уже неделю, занятый подготовкой к показу и поимкой барыг всяческой запрещенной травы. Все выходные он просидел за несделанным домашним заданием и появился в аудитории с двумя банками энергетика. Если одногруппники его где и видели с начала учебного года, то на матчах по гандболу, которые уже закончились, а вот на парах — с переменным успехом. К вниманию и постоянным взглядам Чонин привык, но что-то конкретно сегодня их стало раз в десять больше обычного, хотя видео с показа в интернет еще не загрузили, да и его не так просто было узнать в дизайнерской одежде, обожания в словах и действиях посторонних тоже было маловато, скорее наоборот. Какой-то недоумок крикнул в спину слово «Каблук!», за что едва не поплатился сломанным носом. Но у Чонина не было времени обращать внимание на всех этих недоумков, тут проснуться бы. — Ты, надеюсь, руки мыл после этого? — спросил одногруппник, имя которого постоянно вылетало из памяти. Чонин помолчал, занятый открытием энергетика, вскинул голову и, облизнув губы, спросил: — Предпочитаешь, чтобы тебя били чистыми руками? — Молчу, молчу… — одногруппник ретировался, сделав вид, что ему страшно, но Чонин знал, что с ним просто пока что никто не нарывался на драку, однако если так пойдет дальше, то это обязательно случится. Пара проходила как обычно, началась с унижений за плохую посещаемость и продолжилась стандартно, с записями и решениями разных экономических задач. Но одногруппники и прочие студенты не прекращали пялиться: ни в аудитории, ни в коридорах, ни даже в туалете, и Чонину начало это надоедать. Правда, он был слишком сонным, чтобы реагировать и задаваться вопросами, лезущими в голову короткими отрывками. На второй паре его вызвали к доске, чтобы проверить довольно сложное домашнее задание, на которое и ушла вся ночь, зато хорошая оценка была обеспечена. Вернувшись на свое место, Чонин разблокировал телефон, чтобы глянуть время, и увидел, что весьма милый одногруппник отправил ему какую-то запись. Поняв, что преподавательница еще долго будет рассказывать историю своей жизни, студенты уткнулись каждый в свой гаджет, и Чонин не стал исключением. Сначала он не поверил своим глазам. Моргнул, сморщившись, и открыл фотографии еще раз. Теперь-то вопрос по поводу рук стал понятен, всё дело в прокладках, которые Чонин принес Джин больше месяца назад, и казалось бы, что такого в дружеских фото? Но потом взгляд поднялся на верхнюю сторону экрана и зацепился за слово «шлюха». Прочитать пришлось несколько раз, прежде чем смысл написанного дошел окончательно. Всё тело охватила лютая ярость, комментарии к записи были один оскорбительнее другого, подключились и парни, и девушки, в том числе одногруппники Джин и Йоны. Нет, это так оставлять нельзя. Догадаться, кто именно стоит за этой мерзостью, было несложно, и теперь-то эта мразь получит по заслугам. Больше себя не контролируя, Чонин сгреб все свои вещи в рюкзак одним неосторожным движением, вскочил с места и вышел, хлопнув дверью, под молчаливые взгляды одногруппников и преподавательницы. Нервы натянулись до предела, пальцы сжались в кулаки, на руках выступили вены. Не видя никого впереди себя, Чонин покинул стены университета и, даже не чувствуя холода, по памяти направился к зданию архитектурного факультета. Оно располагалось недалеко, но даже будь оно на противоположном конце Сеула, это не стало бы проблемой. Никто. Не смеет. Трогать. Его. Нуну. А Йону и друзей вместе с ней. Никого не стесняясь, Чонин приложил свой пропуск, единый для всех студентов университета, к турникету, подошел к расписанию и, отыскав там группу Джин и запомнив нужную аудиторию, поднялся по лестнице наверх. Гнев не утихал, кулаки чесались, да еще и удача улыбнулась — преподаватель вышел и направился куда-то далеко по коридору. Выждав немного, Чонин открыл дверь, не заботясь о ее сохранности, быстро пробежался глазами по аудитории, сжал челюсти и подошел к Донхёну, схватив его за грудки и, несмотря на сопротивление, начал выволакивать в коридор. Ошеломленная Джин поднялась с места не сразу, но сорвалась, как только одногруппники повставали и бросились за ними. Не церемонясь, Чонин оттолкнул от себя Донхёна, от всей души ударил его в правую сторону лица и, не дав подойди ближе, пнул в грудь ногой, да так, что тот ударился головой об стену. Но этого было мало, гнев продолжал закипать. Из аудитории выбежали люди, встав полукругом и, очевидно, не собираясь помогать Донхёну, махнувшему головой и повалившему Чонина на пол. Они сцепились, как две свирепых собаки, выбрав язык кулаков, летающих в воздухе только так. Джин и Йона расталкивали всех, пытаясь подойти ближе и разобраться, что за безумие здесь происходит. — Ты что здесь забыл, чертов ублюдок?! — закричал Донхён, оказавшись прижатым к полу. — А ты думал, что останешься безнаказанным, да?! — изо всех сил ударив его в грудь и шею кулаком, прошипел Чонин, стерпел удар коленом в живот, потом перехватил руку Донхёна за запястье и вывернул ее в локте. — Я знал, что ты доиграешься, но такой мерзости даже я от тебя не ожидал! Сволочь! — Чонин, он ничего не сделал, хватит! — воскликнула Джин, зажав рот ладонями и боясь начинать их разнимать. Она вскрикнула, когда Донхён со всей дури ударил Чонина по носу локтем, схватил за куртку и отбросил от себя. Отвечать сейчас было некогда, стало ясно, что никто ничего не знает. Вот же ж сукин сын! Студенты подоставали телефоны, чтобы запечатлеть это знаменательное событие, начали подбадривать кто кого, словно находились на ринге, но Чонин слышал всё приглушенно, начав мстить противнику за пошедшую из носа кровь. Ребро ладони ударило по шее, потом круговое движение ногой, и Донхён вновь оказался на полу, не успел встать, как его же схватили за волосы и ударили головой о стенгазету, поцарапав его лоб о канцелярскую кнопку, даже перед глазами всё закружилось. Но Чонину всё еще казалось это недостаточным. Он заломил руку противника за спину, бросил его и наступил коленом на лопатки, а потом ударил кулаком по скуле. — Ну, сообщи Джин, кто выложил ту запись! Давай! — не прекращая давить на него, закричал Чонин, пока все остальные взволнованно перешептывались, уточняя, о какой записи идет речь. — Давай, говори нуне, кто это сделал, пока твой локоть не повернулся на сто восемьдесят градусов! Донхён молчал, и Чонин развернул его к себе лицом, для верности ударив в нос еще раз. — Да я это, я! — прокричал Донхён, всё еще сопротивляясь и скуля от боли, пока рука Чонина еще была в замахе. Все тут же синхронно ахнули и переглянулись, а потом попытались проследить за реакцией Джин, безвольно опустившей руки вдоль тела. Она могла ожидать многого, особенно после подосланного в ее дом урода, но теперь ей казалось, что она не чувствовала ничего, кроме глубокого разочарования, хоть и думала еще какой-то день назад, что на большее дно Донхён не опустится. Он следил за ней всё это время, делал фотографии, давным-давно затеял эту игру, и теперь Джин смотрела на то, как Чонин в кровь разбивает ему лицо и бьет по ребрам, беспристрастно. — Слушай сюда, — процедил Чонин, удовлетворенный ответом, стер кровь, текшую из его носа, и слегка надавил Донхёну на сонную артерию, — ты сегодня же добьешься удаления этой записи, на коленях попросишь у Джин прощения, а потом, если я узнаю, что ты приблизился к ней хотя бы на два метра, то зайду еще раз, и уже не один. Надеюсь, тебе всё… — Студенты! — преподаватель появился в коридоре внезапно, заставив всех расступиться, и ахнул, увидев Донхёна на полу, лежащего с рассеченной бровью, разбитыми губами, носом и чуть заплывшим глазом. — Кто-то потрудится объяснить мне, что здесь происходит?! Молодой человек, почему вы?.. Немедленно встаньте с моего студента и отпустите его! Кто такой? Курс, группа?! — Аджосси, я из экономического факультета, Ян Чонин, у меня к господину Пак было много вопросов, — Чонин таки встал, только сейчас поняв, что не подумал о последствиях своего поступка. Он сделал шаг вперед и тут же увидел затылок Джин, закрывшей его собой. — Преподаватель Нам, это всё произошло из-за меня, мне и отвечать! Пожалуйста, не наказывайте Чонина! — она знала, что это вряд ли поможет, уж слишком преподаватель выглядел грозным, да и Донхён начал хромать на одну ногу, хватаясь за ребра. — Пожалуйста, я вас прошу… — Студенты, возвращайтесь в аудиторию, все, включая вас, Мун Джин! А Пак Донхён и Ян Чонин пройдут со мной в деканат! Сейчас мы вызовем декана экономического факультета и будем решать что делать. Драки в храме знаний недопустимы, решать свои вопросы вы будете вне университета! Преподаватель Нам махнул рукой, заставляя Донхёна и Чонина идти за собой, и те послушно поплелись вперед. Обсуждая то, что случилось, студенты вошли в аудиторию, а Джин быстро забежала туда, схватила телефон и начала судорожно набирать выученный наизусть номер телефона. Никто не ответил, но времени терять было нельзя, следовало попробовать еще раз. Длинные, слишком длинные гудки, и вот наконец голос, пронзивший, словно стрела. — Джин, я так рад, что ты позвонила! Как ты? Почему… — Некогда объяснять! — излишне громко воскликнула Джин. — Чан, прошу тебя, прямо сейчас подъезжай к моему корпусу. У Чонина большие проблемы. Возьми с собой паспорт, я спущусь и встречу тебя. Чан сказал только, что скоро будет, не задавая лишних вопросов, и уже через минуту Джин оказалась в коридоре, а потом и у главного входа, перепрыгнув все лестницы. Закусив ноготь, она начала ходить из стороны в сторону, увидела, как в здание заходит какой-то представительный мужчина, скорее всего, декан экономфака, и идет наверх, ни на кого не обращая внимания. Не верилось, что Чонин прилетел сюда сразу после того, как увидел запись, да еще и избил Донхёна. Всё случилось так быстро, хоть и казалось, что день тянулся, словно резина, и мог уже сойти за трое суток по ощущениям. Не зная, что и думать, Джин нетерпеливо потопала пяткой, подняла глаза и заледенела. Чан, живой, из плоти и крови, смотрел на нее без отрыва, даже на слова вахтера отреагировал не сразу. Опомнившись, показал паспорт, записал себя в журнал посетителей и практически подбежал к Джин. Протянул руку, но одернул ее, не зная, имеет ли право на прикосновения. — Спасибо, что так быстро приехал, — Джин сглотнула и кивнула в сторону, попросив тем самым идти за ней. — Честно сказать, увидела тебя сейчас и поняла, что ты вряд ли можешь решить эту проблему… Дело в том, что прибежал Чонин, выволок Донхёна из аудитории, они подрались, потом их повели в деканат… Всё из-за меня, теперь его исключат… — Джин часто-часто задышала и встала как вкопанная, ноги будто прилипли к полу. — Не исключат, я тебе обещаю, — Чан невесомо положил ладонь на ее плечо и, кивнув, попросил подождать здесь. Это ожидание было мучительнее смерти. Казалось, что секунды сравнялись с минутами, а минуты — с часами. Теперь у Джин в груди что-то заныло, больше похожее на тепло вперемешку с волнением. Она подошла к двери, приложилась к ней ухом, но услышала лишь неразборчивый шепоток, потом написала Йоне, чтобы не ждала и что потом расскажет, как всё прошло, подняла голову и увидела, как деканы с улыбкой кивают Чану и говорят ему что-то доброжелательное, а он им — в ответ. Следом появился Чонин с прижатой к носу влажной салфеткой, и хромающий Донхён. Его-то Джин даже взглядом не удостоила, решив сделать вид, что человека, который «защитил» ее от того, что устроил сам, не существует в природе. — Я отвезу вас домой, — сказал Чан и взял Джин за локоть, боясь встретить сопротивление, но она спокойно зашагала следом, молча глядя в пол. Белая «Тойота» была припаркована неподалеку. Чонин самостоятельно запрыгнул на заднее сиденье, а Чан галантно открыл перед Джин дверь, и через минуту они оказались рядом, глядя на здание университета из-за лобового стекла. Хотелось спросить, каким образом они всё уладили, но и так было ясно, что деньги, особенно их большое количество, решают всё. Чонин сидел, скрестив руки на груди, и скрежетал зубами до тех пор, пока Джин не повернулась к нему. — Не стоило этого делать, правда, но я очень благодарна. Если бы не ты, то я бы так и не узнала, что сделал Донхён… А еще такого заботливого играл! Сегодня оттащил придурка, прижавшего меня к стене. Я думала, что этот поцелуй никогда не закончится… — Джин тяжело вздохнула, но вспомнила, что Чан тоже здесь и всё слышит. Он сжал руль и чуть прищурил глаза, всегда так делал, когда становился злым, и теперь он наверняка жаждал мести. От этого даже на душе как-то легче стало, хоть и не хотелось продолжения разбирательств. — Я не мог допустить, чтобы над моей нуной издевались, — махнул рукой Чонин, вызвав у Джин улыбку. — А мне кто-нибудь объяснит, что случилось? — спросил Чан, а Джин побледнела. Она не хотела, чтобы он знал и тем более смотрел на фото, где они целуются. Так много недосказанности, неправильно подобранных слов, эмоций, рвущихся наружу, а теперь еще и всё это. — Чонин, не нужно… — попыталась мягко возразить Джин, но Чонин уже открыл запись и протянул свой телефон Чану. Тот быстро прочитал текст, пролистал все фотографии, задержавшись, как и ожидалось, на той, где они целуются, и тяжело вздохнул. — Чан, только больше ничего не делай, пожалуйста. Я не хочу, чтобы у вас было еще больше проблем! — попросила Джин, когда Чан вернул Чонину телефон. — Не могу ничего обещать. Я предупреждал этого мудака, — Чан наконец-то завел двигатель и тронулся с места, решив сначала отвезти их домой по очереди. — Как только будешь дома, — наказал он Чонину, — обработай нос, а еще лучше — пусть тебе кто-нибудь поможет, раз уж ты отказываешься ехать в больницу. Сам я не смогу, мне нужно подвезти Джин и уехать на работу, там какой-то дурдом. А потом, видимо, заехать еще в одно место. — Если нужно, то я доберусь… — Нет, сама ты никуда не поедешь. Не хватало еще какого-нибудь урода из вашего университета, который захочет тебя поцеловать, — стальным голосом произнес Чан, и Джин только сейчас поняла, что ему было проще сначала отвезти ее, а потом уже Чонина, но разделяла его желание остаться наедине и всё обсудить. Слишком много всего накопилось, да и внутри всё клокотало, хотелось выговорить наболевшее, всё, что она испытала за это время, всё, что тяготило. Чонин выскакал из машины, как попрыгунчик, всё прекрасно понимая, за что Джин была благодарна ему вдвойне. Надо будет купить ему какой-нибудь подарок, порадовать, что ли. Она о нем так плохо думала, как, собственно, и обо всех, но несмотря на всё это, он оказался рядом, когда был нужен. И Чан, молча следящий за дорогой и думавший о своем, тоже. А Джин лезли в голову обрывки мыслей, вообще обо всем, она не знала, как после всего этого ходить в университет, как раньше ведь уже не будет. Теперь они с Йоной местные знаменитости. Всё бы ничего, но это происшествие могло сказаться на успешной сдаче зимней сессии. Зато эта ситуация окончательно прояснила, кто друг, а кто враг, и всё же напряжение оказалось весьма ощутимым. Даже приступать к выполнению домашнего задания Джин брезговала, да и… Ей же на работу! Только она хотела сказать об этом, как увидела впереди свой дом и закрыла едва открытый рот. В воздухе повисло весьма ощутимое молчание. Чан заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья, судорожно вздохнув, а Джин не поднимала глаз. Им обоим хотелось что-то сказать друг другу, только вот с чего начать? Теперь в памяти пронесся весь прошедший месяц: сообщения, оставшиеся без ответа, неправильные выводы, слезы, боль, звонки, приставания Виён, о которых помнили оба, и самое главное — невыразимая тоска по их закончившимся отношениям. — Я так скучал… — Спасибо тебе… Сказали они одновременно и неловко рассмеялись. — Я бы сделал это… — И я ску… — Ты первая, — улыбнулся Чан, поняв, что так они каши не сварят. — На самом деле, пока мы ехали сюда, столько мыслей в голове крутилось, а сейчас нет ни одной. Поэтому скажу спасибо, за всё: за квартиру, за то, что приехал сегодня, как только я позвонила, и за то… — Джин наконец-то подняла глаза, набравшись храбрости для того, чтобы произнести нежеланные для себя слова вслух. — Виён рассказала о том, что сделала. Спасибо тебе и за то, что даже сейчас хранил мне верность, но оно того не стоило. Мы ведь расстались, и ты теперь волен делать, что захочешь и с кем захочешь, даже если неприятно это признавать… — начав царапать тыльную сторону ладони, Джин добавила: — И прости за те обвинения. Йона мне всё объяснила. Пусть и запоздало, но я хочу, чтобы ты знал: я сказала всё это в гневе и даже тогда не думала о тебе… так, как сказала. — И ты прости меня за обман. Знаю, что сам всё разрушил и что не оправдал твоего доверия, но Джин, я… не могу сказать, будто писал и звонил без надежды на ответ. Проверял телефон каждый день, видел, что ты всё читала, и не хотел возвращаться домой, потому что всё там напоминало о тебе, — Чан подавил в себе дикое желание погладить Джин по щеке и, зная, что теперь она будет чувствовать вину, пояснил: — Не думай, будто я не считаю, что заслужил это. Вполне. Но я слишком сильно скучал и боялся, что больше не увижу. Мне никто не нужен, кроме тебя, особенно Виён. Ни одна девушка в мире мне не подарит того счастья, которое я чувствовал рядом с тобой. Я тебя люблю. Чан понимал, что говорил чуть путанно, хаотично, но не знал, в каком порядке и как обо всем этом сказать, да и не хотел думать, просто выпалил всё как на духу. Вот теперь действительно стало легче: как от того, что он выговорился, так и от того, что Джин больше не считает его беспринципным убийцей. Осталось только слово «лжец». — Я тоже обманывала Йону, потому что не хотела потерять, поэтому не в моем праве тебя судить, — ответила Джин, зная, что если она сейчас тоже признается в любви, то они не сдержатся. А она пока не была готова вернуться и простить окончательно, пусть тоска и сильнее. — Еще раз спасибо за всё, Чани. Но прошу тебя, ничего не предпринимай с Донхёном и тем парнем, давай делать вид, что их не существует. Меньше всего мне хочется, чтобы ты пострадал. С этим, получив неубедительный кивок, она вышла из машины и направилась к подъезду. Потом услышала хлопок двери и: — Джин, ты сама-то в порядке? Нет, она не в порядке. Да и как можно быть, когда сестра оказалась настолько подлой змеей, когда саму Джин выставили шлюхой перед всем университетом, когда ее касались губы и руки незнакомого парня, когда из-за нее едва не отчислили друга, когда парень, который клялся в любви, окончательно опустился на дно и вряд ли оттуда выберется, когда приходится пахать, как проклятая, лишь бы не лишили стипендии и было, на что жить, когда долгое время не у кого было попросить помощи, когда будешь вынуждена ходить в университет и знать, что тебя презирают? Нет, Джин не была в порядке, но знала, как это можно исправить, а потому со всего размаху бросилась в объятья Чана, больше не стесняясь своих слез. Она не думала о расставании и том, что будет после, просто знала, чьи плечи и руки могут послужить ей защитой и утешением. — Я не знаю, что мне делать, Чан… совсем запуталась, не чувствую себя живой. Всё надеюсь на то, что вот-вот что-то пройдет и я снова начну улыбаться, — проговорила Джин, не прекращая плакать. Чан одной рукой зарылся в ее волосы, а второй — обвил ее спину, покачивая из стороны в сторону, как маленького ребенка. — Так не хочется приходить в родительский дом, в университет, на работу. У меня такое чувство, будто весь мир обернулся против меня. — Но это ведь не так. Рядом Йона, парни, я, в конце концов, — Чан не верил, что снова обнимает ее и что она его не отталкивает, не знал, сможет ли снова, а потому бесстыдно пользовался моментом, прижимая ее голову к своей груди как можно крепче. — Что бы между нами ни было сейчас, я помогу тебе найти новую работу и буду заботиться об оплате квартиры. Хочу, чтобы ты была счастлива, и сделаю для этого всё, что в моих силах. — Я знаю, но… — Даже не собираюсь слушать. Джин, если тебе что-то нужно, хоть что, пусть даже и снова помочь с английским, я тут же примчусь и постараюсь решить все твои проблемы. И начну с работы, не хочу видеть тебя измученной, — Чан переборол желание поцеловать ее лоб, а потом приподнял костяшками пальцев ее подбородок и решился таки задать этот вопрос: — Джин, я могу иногда тебе звонить? Или хотя бы писать? Для меня важно знать, что с тобой происходит и как ты себя чувствуешь. — И рада бы ответить на твой вопрос «нет», но не хочу, поэтому скажу «да», — Джин улыбнулась. Ну вот, сразу полегчало, как и ожидалось и как было всегда. Стоит случиться непогоде, и появлялся Чан, чтобы разогнать все тучи над ее головой. — Ой! Я же приготовила тебе подарок на день рождения, но так и не отдала! Погоди, сейчас принесу, это недолго! — Я заеду за ним завтра, — сказал Чан, тем самым заранее договариваясь о новой встрече. — А теперь беги переодеваться и на работу, писать заявление об увольнении. Если не сделаешь этого сама, то завтра я пойду вместе с тобой, — предупредил Чан, с неохотой выпуская Джин, согласно кивнувшей, из своих объятий. — Будь осторожна, ладно? И пиши, если что-то будет нужно. — Завтра как раз английский, — ответила, решив пошутить, Джин, теперь уже в открытую смеясь. Она набрала код от подъезда и, бросив прощальный взгляд и махнув рукой, скрылась за дверью. Чан еще несколько минут сидел на капоте, засунув руки в карманы, и смотрел в окна хорошо знакомой квартиры. В душе будто разбили райский сад, хотелось только улыбаться и ждать новой встречи, чтобы снова окунуться в этот сладкий сон. Но пока что было кое-какое дело, требующее внимания. Сев за руль, Чан набрал номер Йоны и, услышав прекратившийся гудки, спросил: — Йона, ты можешь дать мне контакты Пак Донхёна?*****
Выйдя ненадолго из всех соцсетей, чтобы прекратить лавину оскорбительных и пошлых сообщений от парней и полных яда — от девушек, Джин отправилась на работу. Теперь грядущий день уже не казался ей столь ужасным. Наверняка слухи о том, что Чонин избил Донхёна вусмерть, разойдутся повсюду и многие побоятся нападать, не желая разделять его участь. Конечно, это остановит далеко не всех, но зато теперь Джин знала, что ей есть, на кого опереться, пусть даже она и собиралась решить всё сама. В конце концов, всех не заткнуть, нужно учиться игнорировать колкие слова и замечания, пропускать мимо ушей. Трудно, но необходимо ради собственного психического здоровья. Однако думала Джин большую часть рабочего дня не об этом. Ее всё время преследовало ощущение, будто она вернулась во времена своей влюбленности, когда они с Чаном ходили в кино, занимались английским, смотрели друг на друга сияющими глазами, зная, что совсем скоро кто-то из них не сдержится и поцелует другого. — Джин, ты уже десять минут протираешь этот стакан! Если нечем заняться, то помой еще и кофемашину! — воскликнула старшая в смене официантка, и Джин посмотрела на стеклянный стакан в своих руках. Чудо, что в нем дырку не протерли, хотя разводов оставили прилично. — О чем ты там думаешь? Парень, что ли, вернулся? — Можно и так сказать… — закусив губу, ответила Джин и осознала, что не может держать обиды и даже не думает о том, чем там Чан занимается, когда работает. Дверь открылась с громким хлопком, повеяло поздним осенним ветром в этот вечер понедельника, когда ни у кого нет времени на поход в кафе. — Здравствуйте! Чего желаете? — спросила, не оборачиваясь, Джин, а когда увидела того, кто перед ней, застыла на месте. — Айс-американо, пожалуйста, и один приватный разговор, — сказал Минхо, улыбаясь так широко, что у Джин тоже закрались подозрения, что его подменили. — Ах да, еще эксклюзивный заказ: объятья старому другу. Джин громко завизжала, ни на кого не обращая внимания, вышла из-за стойки и бросилась на шею Минхо, пришедшего сюда, очевидно, намеренно. Но какой бы ни была его цель, радости меньше не становилось. Сделав айс-американо им обоим, Джин крикнула старшей официантке, что отойдет ненадолго, сняла форму, надела куртку и, схватив телефон, вывела их с Минхо на улицу. Прошла вместе с ним вперед, свернула направо и села на скамейку. — Чонин мне рассказал о том, что произошло, и я решил приехать. Во-первых, спросить, как ты сама, во-вторых, узнать, не режется ли больше эта коза парнокопытная, и в-третьих, кое-что рассказать. Раз никто не хочет, то это сделаю я, — Минхо широко расставил ноги в стороны и сделал глоток айс-американо. — Странно, что именно тебя заботит состояние Йоны, но нет, пока без происшествий. А если ты приехал поговорить о вашей, скажем так, работе, то зря, потому что я и так всё знаю, мне рассказала Йона, — Джин не прекращала улыбаться, чувствовала, как ей не хватало их всех, а тут целое комбо за один день. — И всё же спасибо, что ты здесь, я рада тебя видеть. Скучала ведь. — Еще бы ты по мне не скучала, — усмехнулся Минхо, но сделав еще один глоток, вмиг посерьезнел. — Возможно, эта бедная овечка тебе что-то и рассказала, и всё же мне хотелось бы самому пояснить, что и как. Чан не станет пока что этого делать, потому что не хочет тебя пугать и потому что собирается сам оберегать тебя как может, но мне нужно быть уверенным, что ты предупреждена об опасности, — погладив большими пальцами бумажный стаканчик, Минхо выдохнул теплый пар и, на секунду залюбовавшись им, повернул голову к Джин. — Хочу начать издалека, но не буду рассказывать тебе историю Чана. Если захочет, он сделает это сам, так что лучше, наверное, о себе… — У тебя тоже какие-то проблемы с родителями? Сбежал из дома? — предположила Джин, на что Минхо отрицательно покачал головой. Ему было, очевидно, трудно начинать этот разговор, нужно было как-то подбодрить, еще бы знать как. — Если тебе сложно об этом говорить, то давай не будем… Зря я сказала о родителях. — Всё не так, как ты думаешь. Я был счастливым ребенком с прекрасной матерью, светлейшей женщиной на свете, но, увы, преданной мужчиной, который считается моим биологическим отцом. Его я никогда не видел, да и мама не посчитала нужным сообщать о своей беременности, когда он решил ее бросить. Гордость оказалась выше страха, что ее не так поймут, — Минхо сделал еще глоток, но теперь чувство, будто он рассказывает о какой-то другой жизни, его не покидало. — От мамы отвернулись все, узнав, что она беременна без брака. Семья, друзья — все отказались, даже соседи брезговали здороваться, такое уж было время. Рядом жила только одна женщина, сидевшая со мной, пока мама работала, но больше помощи ждать было неоткуда. Мама хотела обеспечить мне достойную жизнь, а потому вкалывала на нескольких работах сразу, но я не помню, чтобы она жаловалась. Всегда улыбалась, лелеяла меня, а в десять лет даже отдала на танцы, зная, как мне это нравится, но я не представлял, с каким трудом ей доставались деньги, которыми она за них платила. Однако у меня было всё: новый велосипед, хорошая одежда, все школьные принадлежности, форма. До поры до времени меня никто не задирал, пока одна девочка не проследила за мной и не узнала, в каких трущобах я живу, — Минхо ухмыльнулся, вытерев рот ладонью. — Банда мальчишек пыталась унизить меня за это, но просто не знала мой характер. В тот день я пришел домой побитым, но четко зная, что моим обидчикам досталось куда больше. Это повторялось снова и снова, пока я не принял твердое решение: стать хозяином этой жизни. Моя мать не заслуживала такого сына… — теперь голос Минхо стал более мрачным, а Джин не решалась спросить, почему он говорит о своей матери в прошедшем времени. — Она была вынуждена еженедельно приходить в школу, потому что я опять кого-то побил, обозвал, унизил, толкнул, мокнул головой в унитаз, начал задирать тех, кто помладше или постарше — мне было всё равно. И друзей я завел себе соответствующих. Мама постоянно спрашивала, почему я такой, почему ей не удалось взрастить мне добро, но после похода в больницу всё встало на свои места… — он хотел сказать, однако слова застряли в горле, и всё же Минхо решился, хоть и с трудом. — Мне поставили неутешительный диагноз: садистическое расстройство личности. Наверное, передалось от отца, так мама говорила, рыдая в три ручья, и с этим наследием я борюсь до сих пор. — Какой ужас! — Джин больше не знала, что ей сказать, но не испугалась, и Минхо, отмахнувшись, продолжил. — Терапия и таблетки требовали много денег, я пошел на подработку, назанимал у своих товарищей денег, лишь бы мать не работала еще больше. В свои лета она уже выглядела, как уставшая старуха, и мне хотя бы к ней не хотелось быть жестоким. Правда, отдавать долги я не спешил, и это сыграло со мной злую шутку. В тот день я шел в наушниках, пританцовывая и не думая ни о чем. Мои трущобы находились в бедном сеульском районе без камер, зато с кучей подворотен, но я всегда знал, что смогу себя защитить. Однако не думал, что от своих же друзей. Все они пришли, чтобы потребовать с меня долги. Я помню громкую ссору, свое горло, прижатое к стене, а потом… — решив, что словами этого не описать, Минхо задрал футболку, демонстрируя шрам на животе. — Они пырнули меня с пару-тройку раз, бросили на асфальт, зажимающего рану рукой, и убежали, как только услышали выстрел. Думаю, несложно догадаться, кто его сделал. — Чан? — боясь ошибиться, спросила Джин, и Минхо активно и с улыбкой закивал. — Да, он. Они с Чанбином работали в том районе, ловили очередных торговцев марихуаной, увидели меня и прибежали на помощь. Я слабо помню, что было после, потерял сознание на заднем сидении машины, а когда очнулся, то увидел у своей больничной койки Чана. Тогда у него были светлые, более длинные волосы и бандана на них, я отчетливо это помню, потому что когда он подошел к кровати, у него вокруг головы словно образовался нимб. Мне, правда, было неинтересно, кто это и что это, хотелось просто остаться одному. Я даже не поблагодарил, только сказал, чтобы он убирался и что мне не нужна чья-либо помощь. Телефона при себе не было, его украли мои так называемые друзья, и я лежал, прикованный к кровати после ранения, до следующего дня. До сих пор не понимаю, почему, но Чанбин и Чан приходили ко мне снова и снова, пытаясь заговорить, но я каждый раз прогонял их, а потом, когда желание позвонить матери пересилило, попросил их остаться и одолжить мобильный. Мама… — Минхо издал судорожный вздох и проронил легкую слезу, тут же смахнув ее, но Джин успела заметить и положила ладонь на его плечо. — Оказывается, у нее уже давно были большие проблемы с сердцем, о которых никто не знал. Она обзванивала все больницы, потеряв меня, и ей сказали, что человек по имени Ли Минхо в реанимации с ножевым ранением. По словам ее единственной подруги, которая находилась рядом, мама даже ответить ничего не смогла. Просто упала на пол, а через полчаса ее не стало… — он опустил глаза, допил айс-американо полностью и поставил пустой стаканчик на скамейку. — Чан вернулся снова и сказал, что врачи выписывают меня и что они с Чанбином нашли моих бывших друзей, те всё это время торговали марихуаной. Отомстить за всё показалось мне отличной идеей, и я впервые в жизни порадовался наличию у меня диагноза. Я спросил с этих ублюдков за свое ранение и смерть матери по полной, не думая о том, что будет дальше, но знал, что не хочу оставаться один, и Чан забрал меня к себе, пояснив, чем они с Чанбином занимаются. И тут я подумал: раз уж у меня всё равно садистическое расстройство, то почему бы не обратить его во благо, как этого хотела бы мать, и не использовать как оружие против преступников? — Минхо, мне очень жаль, я даже не знала… — протянула Джин, но Минхо выставил ладонь вперед, намекая тем самым, что еще не закончил. — Нас было трое, пока однажды мы не отправились на рынок, чтобы кое-кого поймать, и у меня не попытались стащить кошелек. Я вовремя перехватил руку мерзавца и готов был надрать ему задницу как следует, но Чан остановил меня, сказав, что не стоит обращать внимания, и отвел в сторону. Пацан, тогда показавшийся мне таким маленьким и щекастеньким, побежал за нами. Мы как раз говорили о деле, и тут он вдруг выпрыгнул вперед и сказал, что знает, где найти человека, которого мы ищем, и что может даже подсказать потайной вход, но не бесплатно. Чанбин сказал ему что-то колкое, но Чан решил проверить. Протянул половину суммы наличными, потом, когда дело завершилось удачно, отдал вторую и спросил, как того зовут. Как ты уже догадалась… — Это был Хан? — с легкой улыбкой умиления спросила Джин, и Минхо, рассмеявшись, закивал. — Да, он самый. Тогда я был против, когда Чан позвал его с собой, но потом, весьма неожиданно, он мне понравился. Нас сблизила тема сиротства и общее чувство юмора, я даже заметить не успел, как привязался, просто чувствовал, что этот щекастый квокка — мой человечек, — Минхо говорил о Хане с такой любовью, что Джин не переставала улыбаться. — Завалив одно дело, мы поняли, что нам не хватает юридической компетенции, и начали искать человека, который мог бы заняться этим, а нашли даже двух. Думаю, с историей Сынмина ты знакома, но он пришел не один, а с Ким, мать его, Уджином, показавшимся нам всем отличным парнем, даже я подвоха не почуял и привязался. Теперь у нас появились свои внештатные полицейские, а заказов становилось всё больше. Феликса Чанбин и Чан тоже подобрали случайно, когда он сидел с гитарой в парке и долго-долго пел. Как раз тогда-то семья и отказалась от него, он, как и я, остался совсем один и охотно пошел за парнями. К удивлению, даже не удивился, когда узнал, чем мы занимаемся, и попросился в команду. Чонин нашел нас через знакомых, ему срочно нужны были деньги, но он так легко и просто влился в компанию, что Уджин начал ревновать Сынмина к нему… — Да, Чонин рассказывал мне об этом, я спрашивала… Не знаю, как так можно. — Вот и я не знаю… Последним пришел Хёнджин. Он заплатил нам уйму денег и сказал, что сам будет активно участвовать в разорении незаконных бизнесов своей матери, но мы так увлеклись другими делами и сдружились, что Хёнджин решил остаться. Правда, Сынмин довольно долгое время относился к нему с пренебрежением, впрочем, как и ко всем мажорам, а с Хани они не могли примириться характерами и в какой-то момент решили не общаться, но потом, уж не знаю как, но Хёнджин первым пошел на примирение со всеми и перестал конфликтовать. В общем, из нас получилась отличная команда, эдакие анонимные убийцы злодеев, а Чан — наш неоспоримый лидер, — Минхо весело хмыкнул, вызвав улыбку и у Джин, очарованной Чаном в роли отца и вожака. — Так как я решил использовать свой диагноз во благо, то превратился в лучшего дознавателя, потому парни и дали мне такой псевдоним — Lee Know, от английского слова «знать». Но просто брать заказы нам было мало, так уж совпало, что я, Хёнджин и Чан умели танцевать, Хан выступал в своем детдоме и писал песни, Чанбин тоже не был обделен даром композитора, а потом и вовсе решился читать рэп, Феликс вообще учился в Австралии и был компетентнее всех нас, Сынмин и Уджин долгое время вдвоем занимались вокалом, а Чонин посещал музыкальную школу. Сочиняя и записывая песни для себя, мы были счастливы. Днем — обычные друзья и группа, ночью — поборники справедливости, гоняющиеся за преступниками. Медленно, но верно мы обрастали связями, находили полезные знакомства, брались за сложные заказы, и казалось бы, живи да радуйся, да вот только один из нас стал отчуждаться с каждым днем всё больше. — Минхо, не вспоминай, пожалуйста, не надо. Чан рассказал мне о том, что случилось тогда, о том, как Уджин ушел, обо всем, — Джин не хотелось слышать этого снова, да и Минхо, очевидно, вспоминал те дни со злобой и ненавистью. — Зато мне есть, чем дополнить его рассказ, — возразил он. — Мы думали, что больше никогда не увидим эту тварь, но несколько месяцев назад с нами связался некий Таинственный заказчик. Мы не знаем ни кто он такой, ни как выглядит, Чан общается с ним не напрямую, но у нас стояла четкая задача: найти тех, кто производит новейшие наркотики, и разрушить эту империю, убивающую членов правительства и обычных людей. Правда, всё оказалось гораздо сложнее… С тех пор мы распутываем этот клубок и никак не можем доискаться до правды, но оказывается, наняли не только нас. Уджин сколотил себе банду, решив, что он лидер получше, чем Чан. Одна из этих мразей едва меня не задушила, она же брызнула в Хёнджина баллончиком, потом еще одна пыталась подстроить Чонину несчастный случай. И мы встретили Уджина, решившего не только заработать денег, но и отомстить. Я помню дословно то, что он тогда сказал: «И вот еще бесплатный совет: береги свою девушку, Бан Кристофер Чан. Я сильнее, чем ты думаешь, и как только я пойму, кто она, то это тебе и твоим мальчикам лучше не стоять у меня на пути». И Чан решил, что убережет тебя любой ценой, на следующий же день забрал после экзамена по английскому и поцеловал, лишь бы быть рядом. Джин отвела глаза, не зная, что сказать. До этого момента она не осознавала всю серьезность ситуации, не думала, что ей грозит такая большая опасность, и теперь всё беспокойство Чана стало ей более чем понятно. — А теперь, когда он внедрился в эту наркосреду и стал хранить наркотики у себя, чтобы подобраться ближе к тем, кто за всем этим стоит, ему грозит еще большая опасность. Чан ходит по лезвию ножа, не зная, придет ли за ним полиция, или его заберут в подвал за предательство и будут там обкалывать галлюциногенами до тех пор, пока не замучают до смерти, — теперь Минхо повернулся к побледневшей от страха Джин полностью и заглянув в ее ошарашенные глаза. — Он так любит тебя и нуждается в тебе. Чан всегда заботился о всех нас, вытягивал из такого дерьма, которое многим и не снилось, в том числе и тебя, и теперь мы все должны позаботиться о нем. Джин, я приехал не для того, чтобы поплакаться о своей несчастной жизни, а для того, чтобы ты знала всю нашу историю и осознавала, какая опасность грозит тебе самой. А еще просить о том, чтобы ты вернулась к Чану. Ты слишком нужна ему, а он, я вижу это даже сейчас, нужен тебе. Не хочу больше видеть, как хён мучается и страдает. — Минхо, он тоже мне нужен, я люблю его и… спасибо, что ты рассказал мне обо всем. Знаю, это было не просто, — Джин потянулась к Минхо за крепкими объятьями и застыла ненадолго, оказавшись в них. Потом взяла в руку телефон и взглянула на дату. — Ой, сегодня же двадцать пятое октября! Какого черта ты сидишь возле меня, а не?.. Ну-ка, пойдем! — схватив ничего не понимающего Минхо за руку, Джин завела его в кафе, посадила за столик и приказала ждать, а через несколько минут явилась с небольшим кусочком торта и со вставленной в него свечкой. Быстро зажгла ее, пододвинула тарелку и проговорила нежное дружеское: — С днем рождения, Минхо.*****
Так и не дозвонившись до Донхёна, Чан решил отправить ему сообщение с местом и временем встречи. Это был тот самый парк, далекий от расставленных камер, где Джин узнала обо всем. Весьма символично, осталось только чуть-чуть подождать, а в том, что этот нерадивый поклонник явится, боясь упасть в собственных глазах, не было никаких сомнений. Не взяв с собой ни нож, ни пистолет, Чан стоял, облокотившись на дерево и засунув одну руку в карман, и печатал кое-что своим «коллегам», но тут же убрал телефон, увидев хромающего Донхёна в компании трех дружков. И почему в этом не было ничего удивительного? Крыса привела своих крысят, желая напугать, но Чан только усмехнулся. История повторяется: опять он заступается за Джин, один против четверых. — А я думал, приедут все парни Джин, а не только ты. Слушай, вы же вроде расстались, так может вместо того, чтобы воевать, пойдем и выпьем что-нибудь, поговорим? — спросил Донхён, улыбаясь разбитыми губами. — У нас ведь общее горе: девушка, с которой мы хотели встречаться, обрекла нас на невыносимые страдания, — он положил руку на сердце и скривился от якобы боли. — Я предупреждал тебя дважды, в третий раз предупреждать уже не буду, — Чан подошел поближе, вынув руки из карманов, готовый к тому, что удар может прийтись в любой момент. — Что по поводу дружков, то и об этом я говорил — справлюсь сам. Смотри, у меня при себе ни ножа, ни пистолета, ни друзей за спиной. Я держу слово. — А ты борзый для человека без оружия и поддержки, да еще и против четверых, — Донхён тоже сделал шаг вперед, стараясь не хромать. — Всё еще не понимаю, она же тебя бросила, разве ты не хотел отомстить? Разве не приятно было смотреть на ее унижение? — он хотел сказать что-то еще, но не ожидал, что получит удар в челюсть прямо сейчас. А Чан решил больше не церемониться и закончить со всем сразу. Когда Донхён упал на землю, один из его дружков бросился в атаку и был грубо откинут в сторону, второго постигла та же участь, но третий был чуть поумнее и напал на Чана со спины, попытавшись схватить его за горло, правда, руки оказались слабоваты, да и предназначены они были для игры в гандбол, а не для драки. Донхён поднялся, напав сбоку, словно уличный кот, ударил по ребрам здоровым коленом и прицелился в живот, но Чан, в суматохе скинув со своей руки одного из противников, увернулся и сбил с ног сразу двоих, быстро скинул пальто, чтобы не мешало, и, оставшись в одной рубашке, первым набросился на первого попавшегося паренька. Затем ударил его кулаком промеж глаз и, чувствуя, как рвется рукав, методично махнул ногой в сторону другого и достал до его виска. Донхён не сдавался, пусть и хромал, кидался на Чана с удвоенной силой, даже задел шею и оставил кровавую царапину чем-то острым на месте пулевого ранения, но не учел, что привычку к боли еще надо выработать и что любой удар более подготовленного соперника будет ощущаться с двойной силой. Один из парней, зажимая едва не выбитый глаз, убежал с поля битвы, решив, что друзья того не стоят, двое других набрасывались на Чана по очереди, хоть и было бы мудрее всем вместе, а так он разделывался с ним по одному, метя в живот, челюсть и губы. Самому высокому пареньку он вышиб весь дух, ударив кулаком в грудь и разбив нос лбом, потом развернулся, схватил еще одного за щеки и несколько раз поддал коленом в пах и ребра, двигаясь быстро и резко, чтобы лишить Донхёна возможности напасть. Мимолетно стерев кровь с плеча и подбородка, Чан ощутил, как тем же острым неизвестным предметом задели и его ключицу, отскочил в сторону и вскинул голову, поняв, что остался со своим главным противником один на один. Но сделать ему подсечку и сесть на его живот, прижав руки к земле, труда не составило. — Я же говорил тебе больше не подходить к моей девушке, — процедил сквозь зубы Чан, одновременно нанеся точный удар по лбу Донхёна, начавшего задыхаться от тяжести. — Предупреждал, что если ты сделаешь ей больно, я в долгу не останусь, — он перехватил протянутую руку и отбросил ее в сторону, ударяя по челюсти снова и снова. В ней что-то хрустнуло, кажется, красавчик Донхён лишился одного из своих зубов, потому что кровь брызнула из его рта фонтаном. — Джин моя, ты понял меня? Очень надеюсь, что в этот раз да! Ответом стал невнятный всхлип. Чан наконец встал, перестав чувствовать сопротивление, брезгливо оттряхнул руки и, не сдержавшись, ударил носком лакированной туфли по щеке Донхёна. Потом схватил свое пальто и направился к машине, потеряв всякий интерес и ни разу не обернувшись. Возможно, стоило даже поблагодарить этого отморозка за то, что он дал новую возможность встретиться с Джин и что показал ей всю правду, теперь не приходилось скрываться, можно было честно и прямо сейчас написать ей, что завтра Донхён едва ли явится в университет, да и вообще всю следующую неделю. Остановившись на красный свет светофора, Чан услышал звонок и поднял трубку. Снова Таинственный заказчик, вернее, его представитель, гневно кричащий, что парни охотятся не за тем и что им стоит вернуться к основной миссии, не отвлекаясь на «всякую ерунду», на что Чан вынужден был согласиться, но лишь притворно, потому что они собирались покончить с наркотиками, чьего производства бы они ни были. Договорив, Чан сбросил трубку первым и решил набрать Джин, зная, что работу она должна была уже закончить. Ответили не сразу, даже боязно стало, но зато губы расползлись в улыбке, стоило только услышать радостный смеющийся голос. — А мы с Минхо, его день рождения празднуем! — сообщила она, явно выпив чего-то алкогольного, и Чан услышал голос друга, нахваливающего торт и вкус вина. — Где ты? Хочешь присоединиться? — Скоро подъеду, — ответил Чан, не веря в то, что Джин сама его пригласила, и явился в кафе не в самом подобающем виде: с порванным рукавом и парой отлетевших пуговиц, кровью на плече, ключице и подбородке, зато с улыбкой на лице. — Айщ, не придавайте значения! — махнул он рукой, садясь между нахмурившимися Джин и Минхо. — Просто внятно втолковал Донхёну, что я слова на ветер не бросаю и что если он решится повторить что-то подобное, то станет трупом. — Ну я же просила тебя… Очень больно? — получив отрицательный ответ, Джин поставила на стол чашку с чаем, достала из сумки влажные антибактериальные салфетки и пластыри, принявшись стирать кровь и грязь с лица Чана, даже не подозревая, что по его телу проходит разряд тока от любого ее прикосновения. Когда с обработкой ран было закончено, Джин спросила: — Чан, ну почему ты никогда меня не слушаешь? Теперь у тебя могут быть проблемы с полицией. — У-у-у, в полицию Донхён не сунется, просто потому что сам проходит по статье! — сказал Минхо, доедая свой кусочек торта и запивая его остатками вина. — Я считаю, что мы всё же должны отметить мой день рождения и то, что Чан и Малыш Хлебушек как следует отмудохали этого выродка, и поехать в караоке. Я снова хочу петь. Джин, ты с нами? — Мне завтра на учебу, но ко второй, так что ненадолго я могу задержаться, — сама не осознавая, что делает и почему, Джин положила руку на плечо Чана и хотела было написать Йоне, но поняла, что та не сможет присоединиться, да и вряд ли Минхо захочет ее видеть. — Можете снова добавить меня в беседу, если никто не против? И простите, что я сдуру из нее вышла… — Сейчас добавлю, — сказал Чан и написал парням, что они все прямо сейчас должны явиться в караоке, адрес которого все и так знали. — Вот, готово. Только скажу Чанбину, чтобы взял мне запасную рубашку, эту можно выбрасывать. — Она мне нравилась… — с сожалением протянула Джин, знающая весь его гардероб наизусть, и Чана словно парализовало. Еще вчера он смотрел на их общие фотографии и мечтал о том, чтобы быть рядом, а сегодня она касается его, обнимает, стирает кровь, говорит об одежде, словно не было этой пропасти длиной в несколько десятков дней, будто Джин не говорила о том, что они больше никогда не увидятся, что он лжец и убийца. — Ладно, поехали отрываться! Мне нужно сбросить напряжение, вот только Йона… — Зови эту козу, с ней веселее! — махнул рукой Минхо, чем удивил даже Чана. — Ненавижу эту стерву, но привык к ее выкрутасам, — пояснил он и, выйдя на улицу, улыбнулся, хоть и понимал, что Йоне нельзя будет приехать и что с ней всё весьма неопределенно. Еще не время. Ким, мать его, Уджин виноват во всем. Но несмотря ни на что, Минхо казалось, что у него сегодня прекрасный день рождения.