something about hugs

Ренджун любит обнимать мишек, тех самых, этих teddy bears, с которыми он всегда спит в обнимку, и неважно, сколько ему — пять, тринадцать или чуточку за двадцать. Об этом знают все, и Ренджун абсолютно не стесняется этого. А еще Ренджун любит, когда мишка, который — нет, не плюшевый, слегка потрепанный, — но живой, очень, очень теплый, обнимает его. И в этом он боится признаться даже себе. И об этом тоже все знают. Приветливый, но разговорчивый (и то не всегда) разве что в своем узком дружеском кругу Хуан Ренджун, в своей голове, особенно ночами — душными летними или зябкими зимними, как правило — ведет целые беседы, проводит настоящий анализ того, по чему нельзя написать никакую книгу или научную работу, но от этой информации временами что-то щелкает в мозгу и отдается эхом около солнечного сплетения. Ренджун не писатель, не журналист и не психолог, поэтому свои умозаключения не может доверить даже листу бумаги. Но если бы у него кто-то спросил, то Ренджун бы начал с того, что объятия Ли Донхека особенные. Они — самые теплые, и это, по мнению Ренджуна, отнюдь не голословное замечание, ведь почти все его друзья — те еще тактильные маньяки (впрочем, как и он сам), и портрет каждого он может воссоздать по щелчку пальцев. Есть Марк, обычно живущий в режиме того самого "бро" из американских фильмов, объятия которого так же широки, как и его улыбка, приятны, как его заразительный смех. С ним классно, и все с этим могут согласиться. Есть Джено и Джемин — "два слипшихся пельменя", как ласково их называет Ченлэ, которые каждый раз летят на тебя словно цунами, особенно после забегов в качалку, и в такие моменты Ренджун особенно переживает за сохранность собственных костей. Но они "бро" еще с пеленок, и такое вполне простительно, привычно и совершенно даже по-домашнему. Ченлэ — его китайский "брат по разуму", обниматься полюбил сравнительно недавно, если его режим коалы вообще можно было назвать объятиями. Разумеется, никому и в голову не приходит жаловаться, особенно Джемину, с которым Ченлэ неожиданно стал близок как никогда. А к Джисону Ренджун пристает сам, и в этот момент включается режим пятилетней девочки, и басистый смущенный хохот откуда-то сверху, где находится голова высоченного парня, только подливает масла в огонь. И... Наконец, есть Ли Донхек, к объятиям которого Ренджун не привык до сих пор. Их легендарная игра в любовь-ненависть спустя годы не потеряла своей актуальности, пусть все прекрасно и знали, что она не несла никакого смысла и была своеобразной данью мелким стычкам в средней школе, которые привели к тому, что двое абсолютно разных по характеру мальчишек оказались в одной компании безбашенных лучших друзей. Донхека, как и всех остальных, все веселит и устраивает, он не устает гоняться за ним, нападать со своими ручищами сзади, лишая всякой возможности вырваться и сбежать (хотя бы для виду), и не перестает во всеуслышание повторять, что все в порядке, проблем нет, и ему без вечно "морозящегося" Ренджуна не было бы так весело по жизни. Вот только Ренджуну не до веселья. И проблема у него как раз есть, и чертовски большая. Однажды, кажется, это было после очередной пятничной посиделки в его доме, проснувшись по обыкновению раньше всех и — снова! — от того, что его плюшевый Тэдди, с которым он определенно задремал на кровати, успешно сменился теплым мирно посапывающим Донхеком, который использовал Ренджуна в качестве собственной мягкой игрушки и не испытывал ни грамма угрызений совести. Его волосы были безбожно растрепаны, лицо выглядело припухшим, и тогда Ренджун и почувствовал, как воровато в голову мышкой прокралась мысль. А губы Донхека такие же теплые и мягкие, как его руки? Еще никогда Ренджун не был настолько искусен в своем навыке бесшумного вылезания из чужих объятий, с попутным невольным сожалением из-за этого, и почти молниеносного исчезновения в ванной для последующего крайне усердного принятия душа. Возможно, он использовал для этого слишком горячую воду или у него поднялась температура, и Ренджун явно не ожидал, что лоб в лоб столкнется с тем самым взъерошенным возмутителем его душевного спокойствия, который вроде бы еще десять минут назад самозабвенно сопел. Донхек, не особо сонно моргнув пару раз, расплывается в улыбке, выражающей приятное удивление. — Утра доброго, хён, — почти мурлыкает он, и Ренджун невольно застывает, потому что хёном тот его называет крайне редко — обычно, когда затевает очередную шалость. — Доброе, Донхек, — Ренджуну достаточно по-доброму, но все же усмехнуться, и вот — все уже как обычно, все нормально, кроме... — Эй, ты в порядке? — вдруг добавляет Ли, и его пальцы касаются щек Ренджуна. — Не простыл вчера? Ужасно признавать, но Ренджун растерялся. Он молчит чуть дольше чем нужно, рассеянно бегая глазами по чужому лицу и хватая воздух. Казалось бы — в этой фамильярности не было абсолютно ничего нового, но, возможно, у Ренджуна и правда поднялась температура и... И парень, таки кивнув и промямлив что-то невразумительное про чай и завтрак, уносится на кухню. На запах еды просыпаются и остальные, и неловкость, кажется, растворяется без следа. Это обычное субботнее утро, когда все вокруг выглядят такими же помятыми, как ты сам, по телевизору крутят разве что старые мультфильмы, а желудок довольно урчит от свежих поджаренных тостов с сыром. И только в отдельные мгновения Ренджуну кажется, что Донхек ведет себя немного странно — то вдруг смеется громче обычно, то, наоборот, затихает и задумывается о чем-то своем. Кто-то из парней замечает это, и Хуан усиленно делает вид, что не замечает, как временами кто-нибудь да окинет загадочным взглядом их двоих. Но ничего в итоге не происходит, ни в субботу, ни после. Следующая учебно-рабочая неделя не отличается от предыдущих, и только утро пятницы начинается со слишком довольно хихикающего Джемина, который тычет в лицо невыспавшемуся (внезапно) Ренджуну своим телефоном. Там открыт инстаграм Донхека — и что только они там не видели? — и Хуан аж просыпается, когда видит, что Ли стер свое старое описание профиля, которому было черт знает сколько лет, и заменил его всего лишь на один эмодзи сердечка. Желтого. Джеминовое хихиканье становится почти невыносимым, Ренджун не очень что-то понимает, а Донхек притворяется фикусом. Губы парня немного искусаны, и Ренджун не может не задержаться на них взглядом. Ренджун мог ожидать чего угодно — загадок, драмы, интриг и даже расследования, но мысленные порывы Ли Донхека постижимы только самим Ли Донхеком, поэтому кульминация наступает неожиданно резко — буквально на следующий же день, на такой же очередной посиделке, где Джено с треском проигрывает Джемину, заставляя того зловеще рассмеяться, а Ченлэ неожиданно уделывает Марка в армрестлинге. В этот раз Ренджун обнимает своего плюшевого медведя сильнее обычного, как будто это способно помочь мысленно отстраниться от ощущения тех самых известно кому принадлежащих рук, обвитых вокруг его плеч. В тот момент, когда все разгребаются по спальным местам, Ренджуну приходит не очень рациональная идея посидеть еще немного на кухне, неизменно в обнимку с игрушкой. — А ты чего это спать не идешь? — прилетает от Донхека спустя минут пятнадцать, когда тот неожиданно застает друга сидящем на подоконнике. — Да не хочу пока, — Ренджун пожимает плечами и сильнее сжимает медведя. Врет, потому что у него глаза уже слезятся от зевков, и Донхек, конечно же, видит это. Усмехается. И вдруг оказывается уже рядом с ним. От тепла еще разгоряченного тела рядом почти кружится голова. Ренджун, замерев, в отражении оконного стекла видит, как Донхек устраивает свои руки у него на животе, прислоняется всем телом к его спине и почти мурчит, легко ведя носом где-то возле ключицы. Игрушка выпадает из рук Ренджуна, и тот почти машинально кладет свои ладони поверх сцепленных вокруг его талии чужих. Он слышит, как Донхек тяжело (с облегчением?) выдыхает ему в шею. — Вот уж не думал, что ты будешь морозиться от меня по-настоящему, Джуни. Ренджун, сделав глубокий вдох, осторожно разворачивается. Нервно сглатывает, когда понимает, что лицо Донхека находится так близко, что он может рассмотреть каждую из его ресничек. — Ты в порядке? — добавляет Донхек, и это так тихо, так необычно и по-особенному нежно. Ренджун приоткрывает рот, но не может выдавить ни слова. Он словно в ловушке, но при этом не чувствует страха или неловкости. Он просто... Не знает, что будет дальше. Ему удивительно тепло и уютно в объятиях Донхека, и он не преувеличивал, когда думал, что эти руки сможет узнать из тысячи. Донхек не слышит мыслей Ренджуна, но он чувствует волнение — такое же, как и его собственное, и на пробу наклоняется чуть вперед. Никакого сопротивления не поступает, и Донхек прикрывает глаза. По спине пробегают мурашки, потому что Ренджун действительно целует его, и Донхек стискивает парня чуть сильнее, подаваясь вперед. Тянется, как к солнышку. Своему собственному. Никто не помнит, как они дошли до кровати. Но в какой-то момент Ренджун, которого Донхек укрывал лучше любого одеяла, шепчет, неожиданно вслух: — И правда мягкие. — М? — Твои... — Ренджун быстро чмокает парня, словно подтверждая еще раз свои мысли, — губы. Они и правда мягкие и теплые... Как твои руки... Как ты. Донхек молчит несколько мгновений, а потом бросает игривое: — Неужели ты сомневался? — и смеется, когда от Ренджуна ему прилетает слегка в плечо кулаком. Плюшевый медведь остается забытым на кухонном подоконнике. Ренджун больше не спит с ним в обнимку. Ренджуна постоянно обнимает другой живой, очень, очень теплый, его мишка. Ли Донхек теплый абсолютно весь. И в этом Ренджун уже не боится себе признаться. И об этом теперь тоже все знают.