***
854 год, весна.
Рут тихо перегавкивалась с каким-то лощеным офицером. Трясла перед ним жетонами, потрепанным плащом с нашивками и военными заслугами. Мужчина с прошитой в волосах сединой хмуро осматривал ее и вяло отвечал. Спорить с Магато всегда было тяжело, а с Магато, которую оставили с отрядом воинов в забытом Богом городе вдалеке от командования, фронта и Либерио, — невозможно. Мужчина махнул рукой и подозвал двоих солдат. Что-то втолковал им за пару фраз и движений под недовольные взгляды Рут и ее едкие комментарии. Достал связку ключей и всучил один из них Магато, презрительно осматривая элдийцев за ее спиной. Следующий корабль оставалось ждать сутки, если не больше. Кандидаты были отправлены в госпиталь — подлатать царапины и выпить чего успокоительного, чтобы руки не тряслись. Рут брела по городу, в котором когда-то даже была. Быть может, еще много лет назад, с отцом. Или с Зиком. Или на учениях. Она уже и не помнила. Сзади безмолвной вереницей тянулись воины и Кольт, отказавшийся от медицинского осмотра. Мальчишка тогда вздернул нос и заявил, что Йегер тоже по больницам не отлеживался. Хороший малый. Рвался в бой, как и Зик когда-то. Только Йегер ничем хорошим не закончит, и, в который раз прокручивая в голове план гениальнейшего стратега элдийцев, Рут в этом только убеждалась. Леви порвет их в два счета — загрызет и даже не подавится, стоит дать коротышке хотя бы один повод. А их будет предостаточно. Рут уныло брела вглубь города, подальше от шумного порта, где толпились военные, не успевшие отплыть первыми кораблями, и зеваки-гражданские. Торговая площадь пахла знакомым паленым сахаром в стаканах с алкогольной бурдой. Вот, чего ей сейчас не хватало. Забрести в какой-то бар и забыться до следующего утра. Вот только — Рут вскинула глаза на часовую башню и прикрыла лоб рукой, как козырьком — через пару часов надо было идти за кандидатами в госпиталь и забирать оттуда их тощие задницы. Да и воины, которые неразрывным паровозом плелись за ней, явно останутся недовольны, если она возьмет и улизнет. Магато оглянулась, когда они остановились в узком переулке, пропитанном сыростью и всевозможными ароматами свечей, тянущихся из окон. От ее внимательного взгляда воины поежились, будто прищуренные глаза и подозрительно поджатые губы не сулили им ничего хорошего. Но на деле Рут просто пыталась понять, действительно ли она была настолько уставшей от жизни, чтобы принимать решения не головой, а кое-чем другим. — Повязки снимите. — Рут, сдавшись в заведомо проигрышном внутреннем споре, кивнула на рукав Фингер, и та сделала неуверенный шаг назад. С обидой покусывала губы. Боялась. Неужели до сих пор ожидала ножа в спину, как и остальные, с сомнением заминающиеся и переступающие с ноги на ногу? — Офицер, нам ведь нельзя, — первым таки подал голос Порко, волком поглядывая на висящую над ними вывеску с названием бара на каком-то далеком восточном языке. — Со мной можно, — она глянула на Галлиарда в упор. Этот взгляд яснее приставленной к виску пушке говорил об угрозе. Плохо прикрытой. Измотанной. Поблескивающей в глазах Рут. Последнее, что она хотела слышать, так это страх в напряженном голосе подопечных. Не ее им следовало бояться, да только какой в этом прок. Воины посерели. Будто даже сбились в один небольшой комок живого мяса. Вон Пик вцепилась в Порко, Браун коснулся плечом Кольта. Неразрывный организм, пропитанный неминуемой скорой смертью и отнятой, почти прирученной жаждой к жизни. — Это приказ, Магато? — Порко озвучил за всех подвисшую в воздухе мысль, и на короткое мгновение Рут ощутила, как что-то в ее организме дало сбой. Разошлись по швам металлические нитки, которыми она не так давно едва успела себя залатать. — Ты что, не доверяешь мне, Галлиард? — гаркнула она так, что у них едва уши не заложило. От взглядов, кинутых воинами, захотелось подвеситься за шею на ближайшем фонарном столбе. Рут никогда не спрашивала об этом. Может, поэтому они и не задумывались об этом раньше. Доверяли ли офицеру? Вручили бы ей в сухие мозолистые ладони свою жизнь? Ответ казался не таким уж и страшным, стоило только вспомнить прошедшие годы. — Вы под моей защитой. Если что пойдет не так, вас и пальцем не тронут, последствия на мне, Порко. Потому что я гарантирую вам это, понятно? Порко смотрел на Магато таким взглядом, будто удерживал рот закрытым из последних сил. То ли от удивления, то ли от прилива тепла, щекочущего где-то под ребрами. Внутри искрилось странное понимание — он ни в ком так не был уверен, как в Магато. Особенно сейчас, когда она смотрела на него угрюмым взглядом, как мать, ругавшая за плохие отметки в школе. Сейчас Порко знал: Рут сожгла бы весь город, но не дала бы никому тронуть воинов, пока сама того не захочет. Даже генералу вгрызлась бы в горло, если потребуется. Рут запрятала элдийские повязки поглубже в походный рюкзак, когда все вдруг отмерли после ее слов. Шикнула на них и сказала быть потише и повежливее с местными, когда открыла дверь бара коленом. Они заняли дальний угол — потемнее и безлюднее. Даже в такое время посетителей здесь было немало. Благо, все гражданские. Пили, играли в карты и залипали на девчонок, расхаживающих в забавных нарядах. И не то что бы сильно откровенных, но для воинов, позабывших о таких вещах, хватало и оголенных коленей. Рут недовольно глядела на то, как пышногрудая девчонка плюхнулась рядом с Кольтом и что-то защебетала ему на ухо. — Кыш, — Магато коротко встряхнула рукой, словно прогоняла дворовую кошку, и окинула взглядом вытянувшиеся лица воинов. — Вы удивитесь, но заведения, продающие не только алкоголь, но и женщин, посолиднее обычных баров и трактиров. И не смотрите так, с меня только еда, а если кто захочет снять девчонку, так это за свой счет. Рут лениво уткнулась носом в список, пестрящий несколькими видами алкоголя. К моменту, когда она хмуро допивала второй стакан эля, говорливые разносчицы еды уже облепили их отряд. О том, что они только вернулись с фронта, догадаться было несложно. Голодный взгляд, впавшие скулы, серость в глазах. С военными девчонки умели работать похлеще мозгоправов в госпитале. Рут не понаслышке знала: теплая постель, объятия и прижатое влажное тело под одеялом — лучшее, что заставляло позабыть месяцы окопов. От довольного выражения на лице Порко Рут хотелось жмуриться и улыбаться. Она откинулась на резную спинку стула, оглядывая пару пустых тарелок и кружек на столе. Помещение все плотнее наполнялось людьми, и из-за гама расслышать речь становилось сложнее. После сытного обеда тянуло в сон, только девицы, поглаживающие Брауна по плечам, были Магато не по нраву. А Райнер будто их и не замечал. Перекатывал в руках стакан и не сводил упрямого взгляда с Рут. — Отстань ты от него, — сказала одна из них и хитро кивнула на Магато. — Не видишь, его мысли уже заняты? Рут скупо одернула взгляд. Еще чего. Отвели бы лучше его наверх да обслужили как следует. Так нет, надо же, бордельские девицы еще и о чувствах чужих думают. Удивительно. — Да ну, Райнер, заняты? — захмелевши спросил Порко, шлепая широкой ладонью по плечу друга. — И кто она? Мы о ней знаем? Рут прыснула в кружку с элем и тут же сделала увлеченный глоток. Галлиард с расфокусированным взором и попытками допросить Брауна выглядел забавно. Настолько же забавно, как когда пускал слюни на девицу, плюхнувшуюся ему на колени. Казалось, еще немного, и он потеряет сознание от переполняющего его блаженства. Во всем его виде так и читалось: «Да я ей понравился». И если Рут думала, что эта мысль вызовет улыбку, то все вышло совсем не так. В глазах работниц читались азарт и веселье. Искорки задорности, которую можно было повстречать в любом борделе империи. Вот только глядели они так на ребят лишь по одной причине — по незнанию, кто перед ними сидит. Что сказали бы девчонки, узнай, что прямо сейчас елозят на коленях элдийцев? В лучшем случае Галлиард отделался бы брезгливым визгом и отвращением в глазах. Больше Рут не веселилась. Сидела угрюмо, отгоняя надоедающих девчонок. Затем так же угрюмо брела по улице, натянув воротник повыше, хотя теплый воздух настойчиво дразнил голодную до свежести кожу. Они зашли за кандидатами с опозданием. Дети были здоровее, чем владельцы титанов. Тело, натренированное в академии, все еще справлялось со стрессом получше взрослых. Не успели они хлебнуть горя столько, чтобы голова гудела после каждой операции. Они смерть-то едва понимали. Почти не видели ее именно в том обличии, в котором сама Рут неоднократно встречалась с ней. Нос к носу. Иногда — плечом к плечу после громогласных побед на поле боя. Рут со слабым прищуром смотрела, как Галлиард носился по пристани за кандидатами. Катал их на плечах и кричал громче положенного. Пьяный Порко — проблемный Порко. Вот только здесь, в этом городе, о них никто не знал. Не знал и о Рут. И о том, с какого полка солдаты и откуда прибыли. Потому думать об этом не хотелось и подавно. Зато хотелось лениво наблюдать, как на фоне портового заката дети резвятся и бегают за чайками. Хотелось купить им всем по огромной порции мороженого и глядеть, как они перемазывают друг друга шоколадными разводами. Сколько раз за всю свою жизнь они пробовали чертов шоколад? Когда солнце напоминало о себе только дрожащей за скалами полоской, они набрели на увитую плющом площадь. Крохотный фонтан у края окружили бродячие музыканты, играющие что-то местное, довоенное. Воины побросали сумки и плащи у каменных лавочек. Расселись на притоптанной лужайке. Кандидаты — с набитыми конфетами карманами, которые им всучили местные. Воины — с уставшими, но расслабленными взглядами. Впервые за долгое время Рут видела их такими умиротворенными. Они, в отличие от Магато, могли застыть в моменте, потому что возможностей у них было мизерно мало. Могли увидеть что-то особо красивое в упавшей звезде. В закате над гаванью. Во вкусном шарике мороженого, которое проглатывалось за пару мгновений. Местные водили хороводы и делились выпивкой, поднимая тосты за великую Марлию. Подпевали незнакомым Рут песням. Удо вытащил Софи к фонтану танцевать, и Магато лениво наблюдала, как они дурачились, обрызгивая друг друга водой. Будто не вернулись недавно с засыпанной грязью и чужими телами базы. — Он был рад погибнуть со своими студентами, — тихо пробормотал Браун, присаживаясь по правую руку от Рут. Качнул головой на попытку Магато отмахнуться от него. Нашел, когда разговоры о войне поднимать. — Ты сама не своя со вчерашнего вечера. Думал, что вести о твоем бывшем преподавателе из академии… — Он тут ни при чем. — Рут знала, что при чем. Оттого и было, пожалуй, так паскудно. — Смерть есть смерть. И размышлять о ней нет смысла. Сквозь свисающую на глаза челку Магато глядела на мнущегося Фалько. Как он протянул руку Габи, и как та капризно отвернулась в сторону. Вскинула гордо подбородок, не желая присоединяться к Софи с Удо. Заносчивая соплячка. Рут хмыкнула своим мыслям и встала с каменного бордюра. Отряхнула пыльные брюки, подошла к мальчишке и склонилась над ним насмешливо. — Что, отказала тебе юная Браун? — Магато рассматривала насупившегося Фалько. Он какое-то время мялся, дул щеки, а потом все же кивнул. — А меня на танец позовешь? Лицо Грайса сначала побледнело, потом посерело, а потом и вовсе покрылось алыми пятнами. Он неловко протянул Рут вспотевшую ладонь — не струсил даже, вызвав у Магато поощрительную усмешку. Музыка сменилась народными мотивами, и танцующие на площади люди растеклись однородным пятном. Сплюснулись, задевая друг друга локтями и наступая на ноги. Фалько был низковат и едва дотягивался до плеч Рут. Краснел, но все равно казался вполне довольным. Посматривал косо на Габи, и в этом взгляде чувствовалась совсем еще детская гордость. Магато помогала Грайсу попадать в ритм и улыбаться. Сама тоже не могла сдержаться. Слушала заливистый хохот Галлиарда, недовольное пыхтение Габи и довольные выкрики Софи. Двигалась с улыбающимся Фалько под музыку и думала о том, что некоторые вещи хотелось бы делать почаще. Почаще выпрашивать себе поездки домой, чтобы видеться с кандидатами. Почаще улыбаться. Почаще смотреть на Райнера, который припечатывал ее пробирающим лопатки взглядом. Было приятно думать о жизни так, будто она в ее власти. Будто она просто была. Пик, разлегшись на траве, хитро посматривала на Брауна. На его подрагивающие руки и совершенно влюбленный взгляд, которым он оглаживал веселящуюся Рут. Райнер за пару шумных глотков допил домашнее кислое вино, котором их угостили местные, и поставил стаканчик на бордюр. Встал с места, не отрывая взгляда от пляшущего впереди Грайса. — Уступишь мне место? — спросил Браун, сделав шаг вперед. Фалько замер на долю секунды и закивал, как механическая игрушка. — Не стоит, солдат, — хмурилась Магато, ища пути к отступлению. — Я же без повязки. — Он перехватил ее руки до того, как Рут успела бы запихнуть их в карманы или по привычке опустить на револьвер. — Никто не узнает. — А как же Мия? — рвано спросила она, когда вырвать руки из стальной хватки не вышло. Если не физическая защита, то хотя бы словесная. Что-то, способное оттолкнуть Брауна на расстояние пушечного выстрела, если не дальше. И плевать, как жалко это звучало. Плевать, что на лице Брауна тут же заиграла забавная усмешка, будто ее вопрос был показателем каких-то светлых ощущений. Нет. Ее слова — иссохшая ревность в чистом виде. Не та, на которую Райнер рассчитывал, оттого он так быстро и стушевался. Позволил глубокой морщине расчертить лоб. Рут это злило. Злило, потому что Браун был ее вещью. Наградой за хорошую службу, одной из заслуг, нашитой на груди. Без права выбора и голоса. Злило, потому что он знал это получше ее самой. И все равно стоял здесь. Был готов тереться о ее руки по локоть в крови, как мартовский кот. Рут упрямо вскинула подбородок — по-другому до Брауна не достать — и повторила: — А как же Мия? — А как же Робертсон? — Вопрос Райнера глухо вторил ее словам, будто он целую вечность ждал этого момента. Рут хотелось подтянуть его к себе за волосы, впиться короткими ногтями в челюсть. До искр перед глазами. До боли. До скулежа. Это ведь было давненько. Даже если прикрыть глаза, Магато все равно и не вспомнит, сколько прошло с момента, когда они с Томасом оставались наедине не для разговоров о планах наступления и формировании их отрядов. Месяца два? Три? Ей было холодно и до одури одиноко. И вот ведь незадача — Брауну наверняка тоже. Когда он, к черту, стал таким догадливым и отвратительно понимающим? Почему его не отталкивало ни дуло пистолета в лицо, ни презрение, ни другие мужчины? А если бы Робертсон был не один? Если бы она позволяла себе менять постели офицеров каждую ночь, что бы Райнер сказал тогда? Рут подавила тяжелый вздох. Хотелось махнуть рукой на все, что настойчиво роилось в голове. Выкинуть из мыслей можно было что угодно, кроме одного крохотного страха, прогрызающего себе путь наружу. Однако Браун заметил его намного раньше. — Со мной так не будет, — проговорил он тихо, и Рут сцепила зубы. — Не будет, как с ним. С Каем. В конце концов, я могу постоять за себя. — Да что ты об этом знаешь, мальчишка? — Она сжала зубы и едва сдержала попытку приложить его по лицу за упоминание о том, о ком он не имел права даже заикаться. — Зик рассказал мне. Рассказал мне все. — Рут ощутила, как усталость и бессилие сковывали плечи. Райнер верил в то, во что хотел. В то, что рассказал ему Зик, как милую сказку о храбром солдате Магато, пронесшей желание мести сквозь года. Беда была в том, что Браун пытался убедить в этом и саму Рут. И ей, как ни странно, хотелось в это верить. Ведь если верил Райнер, то другого ей и не надо было. Глупец. — Я знаю, что ты не виновата. Это вина Марлии. Не твоя. Рут дала себе мысленную пометку никогда не спорить с Брауном, когда он настойчиво нависал над ней на глазах других людей. Чем громче играла музыка, чем разнообразнее галдели голоса на соседних улочках, тем сильнее Магато верила, что они обычные люди. Хрупкие, почти фарфоровые. Ни разу не бывавшие на войне. Не втаптывающие друг друга в грязь. И она сдалась. Ей пришлось сдаться, потому что мелодия стала такой откровенно настоящей, что игнорировать ее больше не получалось. Отказывать Брауну она разучилась. Рут проиграла это сражение еще тогда, когда потащила его в крохотную бухту и разрешила себе чувствовать хоть что-то, кроме сплошной ненависти. Магато позволила ему притянуть себя ближе и уложить руки на ребра так, будто Райнер делал это с полсотни раз. Себе же она позволила все остальное. Коснуться его напряженных плеч и шеи. Нащупать выступающий позвонок чуть ниже поросли волос и прогладить его пальцами. Обвести по кругу самой подушечкой, чтобы он довольно прикрыл глаза, почти замурчал — как кот, истосковавшийся по ласке. — Можешь постоять за себя, говоришь? — Рут пыталась проглотить проступающий из горла лающий смех. — Превратишься в титана и разнесешь весь город? — Если таковы будут приказы, офицер. — Райнер склонился ниже, скрывая улыбку в ее волосах. Еще немного — и коснется губами уха. — Ты только скажи. В последний раз Рут танцевала давно. На Парадизе, с Пиксисом. В один из тех вечеров, когда она начинала предательски сомневаться в плане Зика. Где-то на фоне послышались непонятные булькающие звуки со стороны Галлиарда. Кажется, он безуспешно пытался глотнуть воздуха. Кажется, у него совсем не получалось. Пик что-то укоризненно шептала ему на ухо. Даже с нескольких метров можно было услышать: «Боги, Покко, только не говори мне, что никогда этого не замечал. Четыре чертовых года…» Рут с запозданием ощутила дыхание Райнера у щеки. Мазнула головой в сторону, когда он склонился к ее губам. Проще было распять себя на фонтане, чем отказаться. Снова. Могла ли она еще немного побыть не-Магато? Пальцы перебирали его соломенные волосы. От Райнера даже после фронта все еще пахло мятыми одуванчиками и молоком. Он не спешил. Не давил. Дышал ей в самый рот так, будто хотел полностью вдохнуть ее в себя, и Рут наконец очнулась. — Нельзя, Райнер, — она прошептала так, чтобы задеть его щетину губами. Чтобы больше никто на свете не услышал, чтобы хотя бы так ощутить щекотливое касание. — Кандидаты не так все поймут, расскажут не тому человеку, и нас всех подвесят у штаба генерала. Отходить от него, убирать руки с шеи, прекращать трение плаща о плащ — все это было тяжелее, чем если бы с нее содрали кожу живьем. Рут в этом не сомневалась. Не сомневалась в том, что губы Брауна тут же сжались в узкую полоску, как только он коротко поклонился ей. Не как Рут, а как офицеру. И эта сухая маска, которой стянулось его лицо, не покидала его до самой ночи. В скромную, почти не обставленную мебелью военную квартиру они пришли уже затемно. Несколько матрасов, печка, ванная, да и стол с тумбами на кухне. Все, что им выделили. Все, чего был достоин отряд, сыгравший ключевую роль за последние четыре года. Ей не спалось. Может, тому была причиной тишина за окном. Спокойствие, которое теперь вызывало больше тревоги, чем гулкие звуки взрывов. Чем тише было на улице, тем сильнее Рут боялась. Привычная колыбельная осталась на фронте, здесь же тишина давила ей на уши, грозясь разорвать барабанные перепонки. Рут сидела на кухонной столешнице. Покачивала ногами стул, перекатывая из стороны в сторону. Пыталась сбалансировать его, лишь бы занять время до рассвета. Но чем чаще она мелькала взглядом на часы, тем медленнее шло время. — Не спится? — тихо проговорила темнота из коридора, мгновением погодя принимая очертания Райнера. — Еле уложил детей, мне бы столько энергии. Рут только тихо хмыкнула в ответ. Это Браун-то жаловался на отсутствие сил? Пожил бы он в обычной человеческой шкуре, вот тогда бы заговорил по-другому. Ей не нравилось, что в кухне, освещаемой лунным светом и тусклым миганием фонарей за окном, они были одни. Не нравилось, каким взглядом смотрел на нее Райнер. Не нравилось, как по мере его приближения Рут понимала: что бы она ни сказала, он не послушает ее. — У тебя все тело напряжено, — сказал он, и Рут шумно выдохнула. Мышцы на руках плясали без ее ведома. Дергались от каждого движения глаз Брауна. — Теперь моя очередь, офицер? Моя очередь выбивать из тебя дурные мысли? Рут цепко схватила Райнера за подбородок, когда он опустился перед столом на колени. Сощурилась насмешливо, почти зло. Это было проще, чем смотреть на него между своих ног с каменным лицом. — Кажется, год или два назад ты едва знал, как это делается, Браун. — Танцующие желваки на его лице говорили только о том, что каждое ее слово отдавалось тупой болью где-то внутри. — А теперь с такой уверенностью… — За год или два, пока ты была в разъездах, многое поменялось. — Он скользнул руками по ее ногам, покрытым мурашками, поддевая плотную резинку грубых шорт. Целенаправленно — так, будто точно знал, что именно сейчас Рут не посмеет его остановить. — Многое? — Она сжала его челюсть чуть сильнее. Почти незаметно со стороны, но достаточно для того, чтобы Браун прищурил глаза. Крохотная оплошность, выдающая ее эмоции с потрохами. — Хочешь сказать, что поднабрался опыта? Она слишком устала, чтобы говорить насмешливо. Слишком устала, чтобы убеждать себя, что ее не злило собственное предположение. Но ведь это было не так. Райнер не давал обет безбрачия и не клялся в верности. Он имел право распоряжаться своим свободным временем как угодно, пока она была на Парадизе, на фронте или Бог знает, где еще. С кем угодно. Но само допущение заставляло ее сжимать пальцы сильнее. Они не были парой, лишь ничего не должными друг другу сокомандниками. Любовниками, да и то с натяжкой. Почему, к черту, сама мысль о том, что в его жизни мог быть кто-то помимо нее, вызывала такое бешенство? Какая-то далеко запрятанная грань заботы безуспешно твердила, что Рут — последняя, кто был достоин Райнера. Последняя, с кем можно было бы провести остаток нелегкой жизни. И даже это не приглушало рвущуюся наружу злость. — Я же должен был как-то коротать дни. Рут далеко не впервые ловила себя за мыслью, насколько Райнер вырос. От мальчишеской неуверенности остались лишь отголоски. Беспрекословное нахождение на десяток социальных ступеней ниже, кажется, теперь задевало его достоинство. Не зря он выучился едва прикрытой дерзости, скользящей в разговорах. Браун, должно быть, прекрасно видел горящую в ее глазах злость, но все продолжал свой маленький фарс. Она перехватила его волосы у корней — прямо за челку, когда Райнер раздел ее ниже пояса. Поверхность стола неприятно холодила кожу, и Рут сжала зубы. — Тогда покажи, чему ты научился, шкет. — Это должно было прозвучать снисходительно. Возможно, даже с долей презрения. Но слова, выползавшие из ее губ, обличались разве что в уязвленность. Райнер вязко сглотнул и уставился прямо перед собой. Магато будто вовсе и не стеснялась своей наготы. Смотрела на него внимательно и цепко, почти царапая взглядом щетину. Браун облизнул сухие губы и шумно выдохнул. Приткнулся щекой к ее бедру и вскинул наверх неуверенный взгляд, шипя от сильной хватки на волосах. — Офицер Магато… — От переизбытка нервов это было единственным, что он мог вспомнить. Все, что мог сказать вслух. Голова кружилась от близости и терпкого запаха кожи. — Что, Браун? — Уголок ее губ наконец вздрогнул в понимающей усмешке, стоило щекам Райнера покрыться смущенным румянцем. Теперь он больше походил на мальчишку — со взглядом, пытающимся избежать ее, нахмуренными бровями и неловкостью. Рут хотела бы не думать об этом, но вид его запрокинутой головы с до одури голодным взглядом между ее ног казался чрезмерно впечатляющим. Он изо всех сил старался придать себе уверенности. Подался вперед и неуверенно коснулся губами ее влаги, вызвав у Рут шумный вздох. — Лгать своему командиру нехорошо, солдат. Браун метнул вверх хмурый взгляд, случайно прикусив чувствительную кожу. Нервно дернулся под ее сжавшейся хваткой и поспешил загладить свою вину, мягко касаясь там, где его губы вызывали сбивчивые вздохи у Магато. Она не давала ему свободы, зато точно знала, как и куда направить Райнера. — Как тебе… — он оторвался всего на мгновение, чтобы словить помутневший взгляд Рут. — Как тебе нравится? — Боги, Браун. — Мальчишка спрашивал о том, как ей нравилось, а Рут нравилось все. Неловкость и неуверенность в его движениях. Неопытность и попытка скрыть это за отголоском дерзости. Щенячий взгляд, который он без устали кидал на нее, чтобы убедиться, что все делает верно. Райнер очертил взором слабый румянец на ее щеках. Блестящий взгляд. Влажные губы. Ей хотелось сказать: «Мне нравится все, что ты делаешь». Но вслух она произнесла иное: — Просто продолжай. Сбивчиво. Неуверенно. До поганого приятно, учитывая скупость жизни на подобные ласки. Ей было почти стыдно за собственное тело, которое пропиталось безмолвной мольбой вдоль и поперек. Она поддавалась и вздрагивала, стоило Райнеру пустить вибрирующий стон прямо между ног. Браун старался считать каждое движение, лишь бы уловить, все ли делает верно. Он так долго наблюдал за ней со стороны, что, кажется, стал замечать малейшее отклонение от нормы. Магато, сминающая губы в тонкую полоску, казалась для него открытием. Теперь он не сомневался, а чувствовал, насколько ей было хорошо в его руках. В его руках. Это звучало незаслуженно чудесно. И когда он ощутил, как под ладонью напрягся ее живот, прокладывая рельеф пресса, Райнер совсем расклеился. Ворвись сюда хоть Галлиард, хоть кандидаты, хоть все войско Марлии, он бы не остановился. Ее колени норовили сомкнуться, и Рут вскинула голову. Оторвала наконец руку от его затылка, чтобы несдержанно прикусить палец. Райнер не глупый, он всегда быстро учился. Особенно, когда это касалось чего-то, связанного с Рут. Ему нравилось все, но сильнее прочего — Магато со сбитым дыханием. Тяжелеющим быстрее, чем на тренировках. Резче, чем на войне. Райнер замер на доли секунды: неужели в ее глазах он был лучше, чем война, которую Магато боготворила? Он ощутил прикосновение холодных стоп к шее — это Рут сомкнула колени у его висков. С ее уст сорвался долгий, протяжный стон — невозможное звучание для Магато, совершенно точно не вложенное в нее с рождения. На пару тонов ниже, чем голос. И шел он не из горла, а из солнечного сплетения, самого нутра. Браун не остановился. Как по наитию выбивал из нее все до последней капли, до дрожи. Пока мышцы не начали сокращаться болезненным чувственным спазмом. — Рай-нер. Он был почти уверен, что его имя слетело с уст Рут молитвой. Браун поднял взгляд, жалея, что не может запечатлеть в голове этот кадр. Как выжженный снимок на обратной стороне век. Сползшая на плече рубашка, густая нить слюны между приоткрытых губ и совершенно осоловелый взгляд. Неужто Магато могла быть такой? И Райнер смял ее к себе одним движением. До крохотной комнаты, где он кинул свою дорожную сумку, они добирались долго. Натыкались на все углы и чужие двери, как перевозбужденные подростки. Матрас, вмещавший на себе от силы полтора человека, занимал весь пол. Браун неуверенно навис над Рут, стоило ей откинуться спиной на мятую простыню. Кажется, до них здесь спало человек десять, но сейчас это было наименее значимым. Рут притянула его в себе за развязанный ворот. — Здесь можно злиться, Райнер. Столько, сколько влезет. — Рут не видела — чувствовала, как его кадык нервно зашелся от ее слов. Ей было доступно немного, но и этого хватало с головой. На ощупь расстегнутые пуговицы и щекотливые волоски на груди Брауна. — Знаешь, как это делается? Она не могла сдержать насмешки даже сейчас. Ведь помнила Райнера еще совсем мальчишкой — как тут совладать с собой? Но этот мальчишка блеснул в темноте голодным взглядом, и Рут стало не до шуток. От его рваного дыхания сводило лопатки. — Что мне сделать, чтобы ты была здесь, со мной? Не только сейчас, а каждый день… — Райнер смял губы о ее тело, стягивая пальцами и зубами — чем попадется — ее рубашку. Приткнулся к шее, втягивая носом воздух у бьющейся венки. Терпение Магато достигло пика, когда он слабо прикусил ее прямо в подбородок. На прелюдии сил не осталось. Она потянулась вниз, туда, где Райнер сбивчиво выпутывался из брюк. Проехалась рукой вдоль члена, обжигающе хватая воздух от мычания над ухом, и направила его в себя. И Райнер позволил себе злиться. Так, как можно было только рядом с ней. Так, как никогда прежде. Он входил медленно и туго, все соскальзывал в сторону, размазывая смазку по бедрам. — Тебе больно? — Выдохнул он, когда Рут заскулила ему в плечо, вздрогнув всем телом. Он почти задыхался от ощущений, но все равно находил в себе силы для тревоги. — Что-то не так? Смех хриплыми осколками осыпался с ее губ. Рут не могла представить ничего более правильного, чем быть здесь, в крохотной обшарпанной комнате под Брауном. — Райнер, что может быть не так? — Ей хотелось пошутить, смутить очередной колкостью, но он смотрел на нее с такой щенячьей нежностью, что оставалось только запихнуть все это подальше в глотку. Он нависал над ней сверху, и Рут даже не чувствовала желания сбежать. Вот он такой громадный прижимал ее всем телом к матрасу, но вырываться из его хватки не хотелось. Не хотелось давить на грудь, перекатывать его на спину и брать все в свои руки. Нет. Ей нравилось елозить, когда Райнер набирал темп. Нравилось плавиться и таять. Тихо постанывать ему в челюсть, когда он протолкнул руку под ее бедра, прижимая к себе до искр перед глазами. Быть беззащитной, слабой, хрупкой. Желанной. Как слова из книжки, на которую ее жизнь никогда не была похожа. Уже засыпая, Рут все вспоминала тот фермерский домик среди гор Парадиза, где они проводили ночь с разведчиками. Грозу и свежий дождевой воздух. Если бы только она могла закрыть глаза тут, а проснуться там, в комнате с камином. С Брауном под боком. В мире, который подарил бы ей этот крохотный клочок спокойствия. Она не просила о счастье или безграничной радости. Только о спокойствии. Наутро Магато выползла из-под широкой ладони Райнера, проглатывая желание остаться с ним до поздних петухов. Надо было привести себя в порядок. Смыть следы вчерашнего. По крайней мере те, которые не краснели на ее коже узорами от кромки зубов. Благо, кухонные ящики были забиты галетами, консервами и сухпайками. Рут, не мигая, глядела на закипающую воду, пока кандидаты весело стучали ложками по тарелкам с наскоро сварганенным завтраком. За столом сидели все, кроме Брауна, добудиться которого не вышло даже у Порко. — Офицер Магато, мне кажется, Райнеру снова снились плохие сны, — пробормотала Габи, доверительно опуская голос до тихого полушепота. — Он так тяжело дышал ночью… Даже поскуливал, кажется. На кухне опустилась тишина. Кольт, не сдержавшись, подавился овсяной кашей, упрямо буравя свою тарелку взглядом. Рут даже не обернулась. Заставила себя продолжить помешивать воду механическими движениями. — Наверное, Габи, — выдавила она, вспоминая, как зажимала Брауну рот ладонью. Она скосила глаза в сторону, недовольно кривясь. Воины да Кольт — все, как один, — сдерживали улыбки. Надавать бы им по заносчивым затылкам. Где это видано, чтобы марлийка чувствовала себя так пристыженно в компании элдийцев? Из комнаты, сонно потягиваясь и зевая, вышел Райнер. Рут мысленно отсчитала секунды до любой колкости и не прогадала. — Габи сказала, что ты чертовски плохо спал. Чуть ли не хрипел, говорят, — Галлиард проговорил это сквозь растянутую от уха до уха ухмылку. — Плохой, наверное, был сон. — Не то слово, — Райнер старался подавить улыбку, когда прошел к столу. Но сдержать прожигающий взгляд Рут не смог. Закусил губу, лишь бы не рассмеяться. Завтракали они под щебетание Софи и очередное перегавкивание Габи с Фалько. Будто все было как всегда. Словно такое утро совершенно не редкость для их отряда. — Плохой, значит? — Рут едва заметно склонилась к Райнеру, убедившись, что все растеряли к ним интерес. Он ответил только насмешливым прищуром и мимолетным взглядом на ее губы. И улыбкой, конечно же. Улыбкой, которая в то утро парализовала Рут осознанием: она была человеком. Обычным человеком. Человеком, который уже был мертвецом, потому что ее глаза говорили громче слов, и заставить их замолчать больше не получалось. Пик глядела на них, подпирая ладонью щеку. Старалась скрыть свое любопытство, но не могла заставить себя отвести взгляд. Рут светилась. И от ее разгладившихся морщин на лбу становилось хорошо и самой Фингер. Она засмотрелась на короткое шевеление губами между Брауном и Магато, будто те бормотали друг другу какие-то глупости и смеялись сами с себя. Двинула локтем и уронила вилку, с досадой морщась. Эта незначительная деталь позволила ей рассмотреть крохотный осколок чужой жизни. Спрятанный, скрытый ото всех. Склонившись под стол, Пик увидела, как Рут терлась о щиколотку Райнера босой ногой. Крохотный жест. Незаметный. Незначимый. Фингер могла покляться, что именно им — им, и ничем другим, Рут выражала то чувство, о котором никогда бы не сказал вслух. Но поняла она это не сразу. Только потом, спустя пару часов, когда они уже брели к причалу, Пик вдруг осознала простую истину. Она знала, что такое счастье.