***
Обэжэшника, Юрия Макарыча, при старших величали не иначе, как «Преподаватель ОБЖ», и относились к нему со страхом и невольным почтением. Слухов и легенд о нём были целые составы – говорили даже, что он прошёл Афган от начала и до конца, но об этом эпизоде почти никто не рассказывал. Когда один отчаянный захотел узнать о его прошлом и спросил его напрямую, старикан посмотрел на него ледяными серыми глазами, и сухо, как ножом, отрубил: – Нечего тебе об этом знать. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. На его уроках баловства не было практически никогда, зато были истории, от работы на шахтах и электротехническом заводе до поездок на военные сборы, которые взахлёб слушал весь класс. Вообще, Бурнаков слепил теорию, что он по званию явно не ниже старлея – сам Макарыч заявлял, что на сборах он был в звании сержанта. – Остальные два просто строгие, историчку нам в классухи определили, приколи? А математичку заменяют – уж и не знаю, почему. – У нас новый матема-а-тик – передразнила Полина, как вдруг внезапно осеклась – по коридору шли гимназистки, и передразнила она сейчас Беликову. – Мелкой чуханки сегодня нет – протянула она беззаботно, даже как будто нарочито громко, дав услышать товарищам. Расположившись напротив рядов окон, они встали как будто поодаль от Алекса, и вцепились в Полину косыми взглядами. – Ой, Алин, а у нас кто математик-то? – Он такой симпо-отный – она словно намеренно тянула гласные. – Молодой и спа-арти-ивный. – Бе-е-ликова – передразнил про себя Алекс. Дисциплина на матане хреново, но держалась, всё-таки завуча боялись. В крайних случаях, она просто катала докладные – хотя, на местную гопоту они действовали всё хуже и хуже. Прошлой весной в классе поднялась вонь – кроме старых стен, воняло ещё чем-то вроде кошачьего корма. Математичка поплыла по классу, втягивая широкими ноздрями спёртый вонючий воздух, оглядывалась… – Оганесян! – его выдал хруст пакетика. – Пошёл вон из класса! – А чиго я? – Я не разрешала есть на уроке. Вон отсюда! – Я ни абязан выходить – Ашот вальяжно откинулся, в классе повисла тишь, но уже начались вечные переговоры на задних партах. Математичка приблизилась, и вдруг – ка-ак схватит за запястье! Вытащила она его бескровно – он не брыкался. По полному коридору плавал Лысый c бандой. До окружения им дела практически не было. Толстый гыгыкал, как слабоумный, вместе с дружком. – Слушай, Тоха – он обратился к Бурнакову. – Гы-ы-ы! Тоха! Да ты первый, кто меня Буйным не называет! – он округлил глаза и расхохотался. – Кончай, Буйный! Ты про Мишку лучше расскажи. – А чё рассказывать? Лошара этот Мишка. Так все считают. Ты это – он с какой-то опаской посмотрел на коридор, и стал говорить раза в два тише – если за Лысого перетереть хочешь, то давай в другой раз – банда подошла к Буйному, после чего, замахнувшись как для пощёчины, Лысый с громким хлопком поздоровался с Буйным, и по-хозяйски взглянул на гостя школы. – Как звать? – изо рта у Лысого несло пивасом, а от него самого исходил огуречный химический запах одеколона. Бесцветный и мерзкий, даже его от такого тошнило. – Алекс – коротко ответил тот. – Лёха или Саня? – возвышающийся над толпой Лысый казался особо угрожающим, стоя вплотную. С ним точно шутить не стоит, он был даже массивнее Толстого. – Я Саня. Ну что, знакомы будем, Санёк. – Уже прознал, ишь шустрый какой – комментировал Толстый. – Ты в футбик играть умеешь? – Я в чо только не играл, даже в регби. – Крутяк. Залетай завтра, мы в футбик играем.***
В тесной раздевалке стоял шум, гогот и бранные песни. 8 «А», они же «Аслы», уже окончили занятие, и заняли тёмную каморку, где слабо горела медно-оранжевая лампочка – вернее, догорала, давая лишь густой багровый сумрак. Откуда-то разило дымом дешёвых сигарет, смешивающимся с потной вонищей, и в это месиво набивались всё новые и новые тела. Буйный уже сказал, что в раздевалке лучше не появляться, но сам, почему-то, предпочёл нырнуть за обшарпанную зелёную дверь, и сидел, натягивая истёртые застиранные треники. Надпись при грязных лампасах гласила «Адибас». Что-то орал Завитин, Ермак и рыжий Иванов яростно спорили. Белов помаячил и куда-то исчез. Буйный явно спешил управиться поскорее, и глазел на Алекса, мгновенно «полинявшего» в спортсмена. Тому, кажется, здесь было привычно. В дверь, навстречу напирающей толпе, устремился длинновязый восьмиклассник, но напирающие оказались сильнее, так что его под матюки оттеснили назад. По комнате пролетел и с шумом плюхнулся в чью-то голову портфель, загыгыкали Лысый и Толстый… Около выхода мелькнул Ашот. Мелькнул – и свет отключился…***
Тим разгуливал среди кедров, одиноко слоняясь без дела. Он проспал электричку, и решил не ехать на учёбу, оставшись бродить по Академу. Асфальт просох, и под ногами уже не хлюпало. Ветер был несильным, но прохладным. Дрейфуя в холодном и сером безмолвии, под сенью клетчатых домов, Тим размышлял. На ум не лезло ничего интересного, странно безразлично было всё, даже учёба и проклятое ЕГЭ. Работать не хотелось, было только желание забраться под одеяло и залечь в спячку. Прекрасное лето было как будто за горизонтом, и с ним его словно оставило и летнее вдохновение. Он чувствовал, что выспался просто хуже некуда. Поганая ночь! Когда Тим уже покинул кедровую аллею, из перелеска, скрывающего пятиэтажку, показалась Мирай, которая на таком расстоянии казалась игрушечным солдатиком. Тим сначала не обратил внимания, но фигура показалась знакомой. Вглядевшись, он уже безошибочно узнал подругу по её очкам. Та видела его чуть оплавившимся – но подступив ближе, заметила, как тот машет рукой, и немедленно ответила ему. – Превед, прагульщеца! – намеренно коверкая слова и разрывая их на слоги, он раскинул руки и поднялся на цыпочки. Не хватало только спросить «Кагдила?». – Я так посмотрю, ты тоже устроил себе каникулы. Онотоле одобряе! – за словом в карман девчонка не полезла. – Лучше бы устроил спячку – он опять зевнул. – Но ты выбрал шляться по Академу – скрестив руки на груди, она о чём-то задумалась, ненадолго оторвавшись от мира и словно погрустнев. – Дело-то хорошее. На институты мотнёмся, или в библиотеку? – В библиотеку, говоришь… А тебе мама по башке не настучит? – она на секунду помрачнела. – «Не в духе, что-ли?» – Будто меня это заботит – она словно отрезала эту фразу, таким колючим показался её голос, что занял на какое-то время место мягкого, бархатистого меццо-сопрано. – Мы гуляем, или в партизанщину играем?***
Получив от кого-то в лицо и грудак, и раздав в кутерьме «тёмной» по щам каким-то особо остервенелым товарищам, что бросались на него с дьявольскими звуками, а позже, с крепкого пинка – Белов даже при желании его бы не удержал! – открыв дверь, Алекс наконец выбрался из раздевалки в прохладный и свежий, но пыльный коридор. Буйный оттуда ретировался заранее. В сведении чужих счётов он участвовать не хотел и раньше, но вот недавно, он в такой давке сломал два пальца. Неприятное прошлое. -Волков бояться – в лес не ходить. Если будешь бегать ото всего, всю жизнь так пропустишь, Тох. В коридор, замыкающийся здесь грязным пыльным глухим тупиком у порогов вечно закрытых дверей, размеренно выходили девчонки, пёстрой стайкой занимая пространство вокруг. Буйный безразлично поглядывал на дверь спортзала, в раздевалках которого продолжался шум и гам, и, уже с интересом – на самих одноклассниц – кто в таких же «абибасах», а кто помоднее – в лосинах. По цвету лосин, он безошибочно различал всех – у Гребневой рыжие, у Харитоновой – синие, у Нурахметовой зелёные, у Гайдуковой – красные, у Вилки – в шахматную клеточку… Вот и Жига, у неё камуфляжные. – Сколько можно красоту наводить – утомлённо проворчала она. – Копуша! – Буйный вперился в обшарпанную стену с грязными следами протекторов. Бледно-голубой, застарелый цвет – как будто в больничке. Алекс травил Ермаку байки о своих похождениях. Из двери наконец показалась Беликова. Аккуратно мотнув головой, она отбросила волосы, заструившиеся по спине, и лёгким движением развернулась, направившись к своим. Буйный ткнул Алекса под рёбра, прошипев: «Гвоздь программы!», и тот нехотя отвернулся от Ермака, переведя взгляд – а гвоздь действительно удался на славу, он так и вцепился взглядом в стройные, загорелые ореховые ляжки и круглые половинки попки. Под облегающей футболкой без единой складочки задорно торчали грудки и хорошо просматривались линии изгибов. Откинувшись на стену, она о чём-то заговорила с подругами… – Эй, на кого пялишься? – Жига метнула взгляд на Буйного, так что было ясно – это ему. Впрочем, он не ответил, продолжая болтовню. – Я тебя спрашиваю, на кого уставился? – она незаметно подошла и схватила его за запястье, самоуверенно глядя на него болотными глазами. – Тебе какое дело? – она грубо толкнула его на подоконник. – Эй! – толкнув её в ответ, он получил звонкую пощёчину. – Охренела, что-ли? – Пасть заткнул! – Сама захлоплась! – Сышь, Буйный, ты как с девочкой базаришь? – откуда-то появился Завитин. – Ты вообще не лезь, понял? – За базар отвечаешь? – Кто отвечает, тот говно качает! – Завитин бросился с кулаками на Буйного, ударив в лицо, тот не успел уйти, взвыв от боли. Матерясь, он во всю мощь пробил в грудак, затем, уже наотмашь – в плечо, Завитин зарычал, и бросился ещё раз, на этот раз метя в печень. Буйный пнул его в колено, он завалился, воя от боли… Толпа вокруг заололокала, начала что-то орать… Оттолкнув и опрокинув агрессора, Буйный получил внезапный толчок, от которого мир поплыл – Жига успела зайти со спины – и тоже полетел на пол. Агрессору он уже не был интересен, а вот Жига не побрезговала пнуть его и проехаться ногой по ляжке, оставив смачный пыльный след на трениках. – Шалава! – сплюнул он, вставая из пыли и грязи. – Крыса! – констатировал Алекс, поднимая бойца с пола. – И этот тоже дебил – добавил он про себя. Сам Завитин торчал среди коридора, косо поглядывая на Буйного, и так же, как он – на девчонок, умело отводя взгляд, когда надо. Гогот переместился куда-то вдаль, пятачок заполнялся… Под дребезжание звонка, в коридорчик вышла Полина. Замес закончился, помятые парни выходили на свет, посмеивались Толстый с Ашотом. – На подиуме, я так погляжу, сегодня две звезды – донеслось из толпы, кто-то показал на новенькую. Полинка и в самом деле была хороша. Под жёлтой маечкой просматривались мышцы, бриджи в обтяжку открывали коленки, на поясе зелёным килтом болталась старая, чуть тянутая и мятая, но при том свежая, как вчера из магаза, олимпийка, волосы она собрала в пышный хвост, и уже удостоилась взглядов парней – такой она им понравилась ещё больше. – Все три – язвительно ответил Буйный, и косо глянул на Жигу, которая «чокнула». – Как думаешь, нам поиграть дадут? – Скорее, «как думаешь, не дадут?».***
– Завитин! У нас физра, а не деловая встреча – физрук широким жестом указал на его туфли, блестящие чёрным лаком. Он даже не переодевался из нарядной формы хоть во что-то пригодное для занятий, и лишь тянул старую шарманку «забыл». – А стрелки за тобой убирать кто будет? Так, Бурнаков! Тебя какая пуля уже взяла? – след от протектора Жиги всё ещё был ярким и заметным, и физрук не преминул пошутить над этим. Так, обшучивая всех после лета, он и начинал первый урок в году. – Сегодня пойдём на улицу. Парни мотают пять кругов вокруг школы, девочки четыре, дальше разминка. Сетки у нас нет, поэтому… сейчас, парни ждали главных слов. – Играем в футбол! – и словно бешеные, парни рванулись к выходу. Вяло протестующим девочкам, физрук предложил присоединиться к парням. – «Никто не запрещает!» - и те вяло поплелись следом. Забег вокруг школы – как ритуал. Эту миссию принимали как необходимость, и ради футбика бежали почти все – те, что не отходили покурить или купить чего-то в ближайшем магазе. Кто-то мог и перекинуться парой словец, разнообразив уличный шумовой фон, кто-то не выдерживал и тормозил, кто-то откровенно халтурил… – Не путайся под ногами! – Смотри, куда прёшь, бестолочь! – Пошла ты! Алекс не думал ни о чём, просто войдя в ритм бега рысью. Рядом болтался Буйный, и что-то рассказывал ему про «Танки», впереди были девчонки, на которых он поглядывал, но вскоре, они уши вперёд, оставив товарищей наедине одного. Вот так – пустая голова, зелёные своды ветвей, серый кирпич стен вверху – и проскакивающие мимо скороходы. Хотелось даже расслабиться и сбавить ход, но вот Буйный жадно втягивал воздух, не тормозя ни на секунду – попка Беликовой ему была дороже своих лёгких. За очередным поворотом, в который они вписались, растянулось полкласса.***
Беликова мчалась наравне с Полиной без большого труда, а вот Жига поспевала за ними лишь шумно пыхтя. Они стартовали в числе последних, и теперь бежали, особо не напрягаясь, словно настоящие атлеты. Их шаг, лёгкий и изящный, словно синхронизировался, они уверенно подступили к хвосту толпы. Парни тормозили и отставали, тяжело дыша, кто-то переходил на шаг, проклиная всё – тех, кто сидел в классах, птиц в небесах, мир за серыми стенами и бабульку на ближайшем балконе. На ближайшей площадке, вокруг поросшего травой поля, бегали три седоусых деда, мотая круги. Чуть вырвавшись вперёд, Беликова приблизилась к Полине, резко выбросив ногу. Даже не поняв, что происходит, Полина полетела вперёд, еле успев выставить руку, и растянулась, измазавшись в пыли. Резко засаднило, в голове словно что-то качнулось, она вскрикнула. Беликова завернула, и, описав вираж, вернулась к месту крушения, изящно сбросив скорость. – Тебе больно? – она изображала удивление, словно только что произошла случайность. Мимо безразлично плелись выдохшиеся бегуны. Из-за угла показалась Жига. – Пойдёт – она приподнялась над асфальтом, и ухваченная тонкой ручкой Беликовой, вернулась в строй – и буквально через шаг снова зацепилась за ногу незаметно подкравшейся Ожеговой, упав лицом в пыль у её ног. Больно загорелась щека, из глаз покатились слёзы. – Ну что же ты так? – Беликова снова умело скрыла издёвку. – Что же это такое… - расстроенно протянула она. – Больно… – Будь аккуратнее. – Так, я не понял, это чо щас был за нахрен? – Буйный переводил дыхание, отпуская Алекса вперёд, и бранился себе под нос. Нет, он ещё не угорел до глюков – точно подножка. – Жига! Совсем с дуба рухнула? – рубя с плеча, обрушился он на неё. – Слышь, полудурок! – она замахнулась на приближающегося Буйного, но тот с ухмылкой перехватил её руку за запястье. – Убрал руки, урод! – зашипела гадюкой Беликова. Буйный оттолкнул Жигу, та наотмашь ударила, попав по воздуху, мелькнули ножки Беликовой…***
Старая библиотека, пристроенная к китайской стене дома краснокирпичным наростом, располагалась на краю – от неё было метров сорок до опушки леса, который дальше уходил под уклон. Здесь прогульщики и укрылись – по институтам болтаться не хотелось. Бабуля-библиотекарь их никогда не гоняла. Мира так и вообще была завсегдатаем этого заведения – своя в доску. Хитро улыбнувшись овальным лицом с узором морщинок, она впустила товарищей в цитадель, полную стеллажей с пропахшими древностью книгами, в углу которой припрятался маленький журнальный столик и подобие кресел – без спинок, зато мягкие. Тим читал редко – ему это было незачем. Ничего познавательного, или тем более поучительного, в каракулях он не находил. Современность была для него ни о чём, и годилась только столы подпирать – кроме парочки образцов. Литература времён его бабушки – кричала безвкусным пафосом, нравоучениями и жирно блестела, как позолоченная, да так, что тошно было смотреть, ну а классика постарше была ещё скучнее и серее, чем сама жизнь. В этом болоте было сложно отыскать алмаз, и вместо поисков, он подхватывал что-нибудь за товарищами – иногда, это было что-то действительно сносное. Вот и сейчас, следуя совету подруги, он взял почитать «Чёрную стрелу». Сама же она заняла место рядом, и безразлично читала что-то своё. Разморённая сухим теплом читального зала, она мягко и протяжно зевнула, так сладко, что хотелось спать. – Вот читаю-читаю – и каждый раз как в первый раз. Как будто за «Обломовым» сижу. Матушка наседает, чтоб я его прочитал, а мне уже браться за него лень. Мирай вздохнула, и ушла с головой в свою книгу, силясь что-либо понять. На старой тёмно-синей обложке светилась звёздно-белыми буквами из хорд и палочек надпись «Занимательная радиоэлектроника». На такое Тим реагировал спокойнее. Прикладное знание – и никакой воды. – Я свою читаю назло матушке – она с шелестом перелистнула, открыв какую-то схему. – В смысле назло? – В прямом. Не читай, мол, «не для девочек книга». Хотя, конечно, не очень-то это интересно. – То есть, запрещает читать, что-ли? – подумал Тим, удивлённо качая головой. Она не отреагировала, продолжая вчитываться в страницы. Даже спустя пять лет от знакомства, Миранда оставалась загадкой. Она словно жила в параллельных мирах, лишь изредка появляясь на краях Ойкумены, и даже в банде она была немного отстранённой, сквозя печальным взглядом из-за широких стёкол очков. Тим уже привык, что скрывает она многое. – Читается тяжело. Как токи и напряжения складываются – вообще не врубаюсь. – Литературу прогуливаем? – бесчисленные морщинки бабули сложились в новый узор, и хотя в них всё так же сквозила улыбка, лицо теперь переключилось на вопрос. – Проспали – хором ответили товарищи. – Так и экзамен проспите когда-нибудь. – Я за него спокойна – тихо бормотнула девушка, ещё глубже уйдя в собственные мысли. Насчёт «проспали» она соврала.***
Класс, собранный в изгибе дорожки, наконец размялся и поделился на команды – три по пять. Девочки тоже присоединились. Жига стояла на другом конце поля и зыркала на помятого Буйного, а тот не сводил глаз с дуэта Полины и Алины, расположившихся рядом. Алекс смотрел за полем, Лысый с Толстым у него под боком гоготали, дедок-спортсмен оглядывался на матюкающуюся школоту. Физрук со свистком вбросил древний мяч, на него мгновенно набросился Ермак, его мигом оттеснил Буйный, Алекс пробил, взвив шар в воздух над головами, Белов на раме разинул рот, но около самых ворот под снаряд неожиданно подвернулась Жига, и филигранный гол сорвался в девичий визг. – Штрафной! – заголосила она, но всем было похрен. Ашот перехватил мяч, ведя его вперёд, откуда-то выскочил Буйный, выпнув мяч влево. Откуда ни возьмись выкатился Алекс, погасив импульс, и крепко пробил… За тайм забили пять голов. Белов скакал как сайгак, но Алекс не оставлял шансов. Мячи ложились по навесной траектории, Жига орала на команду, пытаясь заставить их играть… Похоже, умел только Ашот, забивший два раза. Ермак тоже забил, от внезапности. Пару раз Буйный принял мяч на пузо. Последний мяч Алекс застелил в девятку. – Хорош, ай хорош! – шумно басил Лысый. – Точно берём! Команда победно ололокала. Протяжно свистнув, физрук открыл второй тайм. Лысый и Толстый пожали руку Алексу, отошли за экватор… – Не зевайте, выбивайте подальше от рамы. Лысый играть умеет, так что будет непросто. Буйный, играй давай нормально! Жирный пробил по мячу, словно отправляя снаряд к звёздам. Команды замерли, после чего задвигались, словно шахматные фигуры. Вскоре они уже толпой рвались к углу поля. Мяч стукнул Буйного по башке, отлетев прочь, на него насел Лысый, пытаясь попасть по ногам, ярким пятном мелькнула попка Гайдуковой… Вратарь что-то орал, остальные носились вокруг площадки, балансируя на грани аута. Толстый опять промазал, выбив мяч пузом. – От ворот! – Угловой, от Буйного мяч! – Слышь, какой угловой! – Я всё видел! – встрял Ашот. – Углавой! – Ты заткнись и не лезь не в своё дело! – Я ща в твою мамку залезу! – пробасил Толстый. – Ты чо щас сказал? – Буйный резко сжал кулаки, и голос его металлично зазвенел. Прорвался чей-то клич, голоса начали стихать, толпа расступилась. Такой наглости от Буйного не ожидали. – Чё слышал! – А ну-ка повторил! Жирный! – Щас по морде получишь! – жирдяй замахнулся на оплеуху, но Буйный опередил его. Из носа фонтаном брызнула кровь, он завыл, хватаясь за нос. – Ты чё тваришь! – внезапно появившийся Ашот резко ударил его в колено. Буйный заорал, бросился на него – оба били не разбирая, пока Буйный не получил в лицо. Из носа хлынула кровь, донёсся пронзительный свисток. Исполненный гнева, Буйный с треском пробил Ашоту в грудь. – Да прекратите… Кто-то закатил мяч в ворота. Толстый поднялся, и гневно рыча, понёсся на обидчика… Алекс только и стоял безучастным наблюдателем среди всеобщего галдежа, глазея на драку.***
Под шумок, Алекс слинял, вызвавшись отвести Буйного к медику. На этот раз в кабинете, как и положено, сидел старик Пилюлькин. – В руках себя держать надо, молодёжь! – читал он нравоучения пациентам. – Сколько кот Леопольд говорил: ребята, давайте жить дружно! А вы чего? И что только делается… Физрук тоже отчитывал класс. Толстый стоял, насупившись, и пропускал его слова мимо ушей – неинтересно. Сколько уже было таких лекций «вам скоро во взрослую жизнь», но ни одна из них не меняла ничего. Да и зачем что-то менять, если тебя всё устраивает? Устраивает пацана из девятого «А», он так живёт восемь лет, устраивает девчонку, на которую он заглядывается, устраивает директора, у которого это просто вместо шумового фона, и преподы тоже ничего не меняют.***
Последним стоял матан, с которого слиняло полкласса. Лысый с дружками почапал на ближайшее поле – точнее, старую, полусгнившую хоккейную коробку, в старом дворе около Иркутского. Прежняя динамичная атмосфера дворовых игр ушла, и теперь здесь было царство ржавчины – но они вот разминались на турниках и брусьях, разгоняя застоявшуюся кровь. Алекс успешно сделал на турнике семь подходов, сначала набирая силу, а потом – расслабляясь. Подтягивался он прекрасно, и сейчас продемонстрировал свою мощь, подтянувшись двадцать шесть раз в третий подход и сорвался на землю, глубоко вдыхая воздух – стоял твёрдо, вдыхая воздух, и продолжая двигаться, так что Лысый даже слез с брусьев – пожать руку. – Ещё пришли. Разминайте кочепатки, и играем. Три на три, играем до посинения. – В смысле до посинения? – В смысле пока ты не сдохнешь, Ермак.***
– Ой, привет! – поздоровалась Полина. Играли действительно до «посинения» - небо начало принимать оттенок вечерней сумеречной синевы, когда близ коробки появились девчонки-«болельщицы», наблюдающие процесс. – Ого кого принесло – неопределённо проворчал Лысый. – Мы заканчиваем! – Всё равно хорошо играете! – ответила Беликова, и разгладила юбку, как-то медленно и плавно проводя рукой по бедру, словно решила привнести в движение дополнительной изысканности. – Стараемся! – выпалил Алекс, выходя с коробки. Он истосковался по древней игре, теперь же, он наконец почувствовал себя действительно живым – в нём загорелся огонь, заревел двигатель на форсаже – воистину невероятное чувство, прилив свежей энергии, которых он не ловил уже очень и очень давно. Чувство свободы естественного дружеского общения, когда нет никаких преград. Сбросив майку, он подставил грудь и пресс закатным лучам, пробивающимся из-за островков-обрывков утреннего монолита, и направился на турник. Прыжок – он ухватился за перекладину, и погнал. Демонстративно, не просто не стесняясь девушек – нет, он ставил представление именно для них. Раз, два, три… Солнце играло узором теней и бликов на рельефах мышц, вздувшихся от напряжения, пока он ритмично поднимался и спускался, повторяя циклы. Дыхание разогналось до невероятной частоты, а он всё продолжал, даже после двадцать пятого, пожираемый взглядами. Полины, с упавшей челюстью, и её новых знакомых. В глазах смешалось солнечное пламя, стена хрущёвки, коробка, фигурки корешей и девичьи локоны. Тридцать один раз, и он свалился на землю, лишь волевым усилием не дав себе упасть. Руки горели, пот валил градом, а сердце билось так, что его, наверное, было слышно со стороны. Футболёры смотрели скорее с уважением, а девчонки стояли рядом обалдевшие, с глазами по пять рублей, у Жиги так и вообще челюсть отвисла в прямом смысле. – Ты в порядке? – бросилась к нему Полина. – Да нормас – а руки-то болят, аж сводит, подумал он. – Алекс, ты мощь! – Жига смотрела с восхищением. – Говорят, рекорд Гиннеса по подтягиваниям был двадцать… - Беликова замялась, поправляя локон, и так же глядя на Алекса, на бицепсы, восьмёрку кубиков пресса и грудные мышцы, словно у свежей бронзовой статуи атлета. Он явно ей понравился, так что она незаметно оказалась ближе. – Четыре? – Не знаю, явно больше – он отошёл, всё ещё глубоко дыша, избегая резкой остановки. – Ну ты дал жару! Теперь тебе точно к нам! А пока, лёгкой дороги. – Того же. Так и закончили.