Зной

Это происходит с ним с самого рождения. Вергилия такой недуг почему-то не коснулся, но вот Данте… Данте подвергался ему каждое полнолуние. Ага, как в дешёвых романах об оборотнях. Все, что было известно науке о таком, было утеряно ещё столетия два назад. Все, что было известно самому Данте: в полнолуние ему хотелось убивать и трахать. Возможно, в другом порядке. Возможно. Подходящие жертвы находились на самом деле не так часто — шутка ли, каждый месяц кого-то убивать, при этом не вызывая подозрений. Кто-нибудь охмелевший, кого никто и искать не будет, кто будет ему совсем незнаком, а вместе с тем и обеспечит Данте укрытием от подозрений. Кто-то, как, например, этот пацан. Завалился к нему в контору посреди ночи, явно спутав с собственным домом. Стоит, тяжело дышит в прихожей, пытаясь осознать, где он оказался. Ну да, пацан, ты, конечно, можешь медлить, но видя тебя в таком сексуальном топике и кожаных штанах, с потекшей по подбородку слюной и стояком, медлить не буду уже я. Хорошо, что в прихожую ведёт лестница сверху, как раз к самой двери, как раз так, чтобы оказаться за парнем и укусить его за загривок, попутно обняв его со спины обеими руками и прижавшись пахом к сладкой попке. О, боже, как же сладко. Невыносимо сладко веет от кожи юнца, и даже десяти тяжёлых вдохов не хватает, чтобы усыпить ненадолго жажду принюхиваться, словно ищейка. Такая у него сладкая широкая шея, развратно и совсем беззащитно, полностью открытая для ласк. И ведь он даже не сопротивляется. Только сильнее прижимается к моему паху, даже, наверно, полностью не осознавая, что оказался в ловушке. Ох, какой невероятный зной исходит от его разгоряченной румянцем кожи. Кровь так притягательно прилила к его щекам и шее, совсем не оставляя мне выбора — кусаю в месте, где загнанно бьётся маленькая слабенькая артерия, где ощущается пульс этого милого кролика. Сердечко бьётся так быстро, словно у мышки, грудь вздымается часто- часто, а похоти столько, что странно, как она вовсе уместилась в его тельце. Невероятно развратное движение бедрами, и я толкаю его в сторону, заставляя подняться вверх по лестнице. По пути, конечно же спотыкаясь, он цепляет какое-то старое фото в рамке, роняя его. Стекло бьётся на тысячу мелких осколков, но это не важно — сегодня, и, скорее всего, завтра, никто не воспользуется входной дверью. Ох, эти нескончаемые вкусные бедра. Эти полные ягодицы, в страхе и предвкушении сжимающиеся так притягательно-трогательно каждый раз, когда я оглаживаю из хозяйским жестом или цепляю клыками. Какое же невероятно гипнотизирующее колечко мышц, сжимающееся трепетно вокруг моего языка и пальцев. Я хочу съесть этого парня заживо. Зверь, похоже, показывается в моих глазах на мгновение, потому что парень, лёжа с разведёнными ногами на моей кровати, приподнявшись на одном локте, со страхом вглядывается в мое лицо. Его нежные черты лица на минуту становятся острее, после чего брови сводятся в переносице. Я провел пальцем по этому месту ещё раз. И ещё, и ещё. Сладкий стон вырывается из его развратного рта. Я наконец расстегиваю собственную ширинку, и мое возбуждение ощущается невероятно тяжёлым. Головкой прикасаюсь к полным налитым губам. И, о, как же превосходна его глотка. Раз, раз- два, раз-два-три. Втрахиваться в его нежное горло так играючи невероятно приятно. Парень втягивается в игру, доходит до десяти фрикций, но на одиннадцатой останавливается, неловко отстраняясь, в знак прощения слизывая с головки и всей длины моего члена собственную слюну. Когда я вхожу в него на всю длину, своим весом буквально вдавливая в кровать, он поднимает лодыжки в воздух, и пальцы на его ногах сладко-сладко сжимаются, где-то в плоскости кровати тонет громкий стон. Кажется, перед его глазами сейчас взрываются звёзды, потому что с каждым моим толчком он издает сдавленные, невероятно похотливые стоны в подушку, цепляясь одной рукой за мою, другой — за одеяло, до белых костяшек, до боли в ногтях и суставах. Мое терпение лопается, когда он начинает стонать совсем громко, запрокидывая голову на мое плечо, жадно глотая воздух и сжимая меня в себе так, словно никогда в жизни больше не хочет отпускать. Он не замечает багровых полос на своих боках и спине, кровь, струящуюся по ним крупными каплями. Жадно внюхиваясь в калейдоскоп пота, крови и похоти, я отпускаю своего демона.