Scrubbing away Human Emotion

— Итак, что ты имел в виду, говоря о связи Фатуи с указом? Прошло ровно два дня с тех пор, как они покинули пещеру, и два странника близки к достижению своей цели. За всё время их путешествия не произошло никаких особенных событий, просто прогулки и обычные разговоры о вещах, связанных с путешествием. Это первый раз, когда Казуха поднимает более серьёзную тему. Скарамучча просто пожимает плечами. — Ничего. Я просто напутал кое-что. — Ты? Высокомерный человек, называющий себя богом при каждом удобном случае, путает какие-то слова, а потом так небрежно признаёт свою ошибку? — у Казухи удивлённое и недоверчивое выражение лица. Глаз Скарамуччи дёргается, когда он представляет, как разорвет сопливое лицо Казухи на куски. Это действительно эффективная стратегия вытянуть из него информацию, учитывая, что Скарамучча слишком горд, чтобы признать свою ошибку. Другой вариант заключается в том, чтобы рассказать Казухе правду. Но и этого он делать не будет. Так что Скарамучча молчит. Долгое время они просто так идут рядом друг с другом и через какое-то время, судя по всему, добираются до нужной Казухе расщелины. Кленовый парень ведёт их вглубь, пока они не достигают её конца, соединяющейся с огромной горой Ёго. Казуха останавливается как вкопанный перед мечом, торчащим из тёмной, неровной земли. Рядом с мечом лежит кошка, свернувшаяся калачиком. Её белый мех выглядит удивительно блестящим, учитывая, что поблизости нет ни одной деревни, где бы могли позаботиться об этом существе. Казуха медленно приближается к мечу, опускается перед ним на колени и складывает руки в молитвенном жесте. Глаза закрыты, а губы что-то шепчут. Скарамучча остаётся стоять прямо позади него, наблюдая за разворачивающейся сценой. Через несколько мгновений Казуха протягивает руку к кошке, которая, пока он молился, подняла голову и внимательно наблюдала за ним. Увидев приближающегося Казуху, она медленно встаёт и обнюхивает его руку. — Привет, мой верный друг, — Казуха нежно щекочет подставленное кошкой горло. — Как у тебя дела? Ты смогла плотно покушать с того момента, как я навещал тебя в последний раз? Кошка просто мурлычет и трётся боком о ногу Казухи. — Она здесь живет? — Скарамучча не двигается ни на сантиметр. За свою жизнь он практически не имел дел с кошками. — Да. Я не знаю почему, но когда мы устанавливали памятник моему другу, она наблюдала за нами и с тех пор живёт тут. Может быть, они встретились, и теперь она ждёт, когда он вернётся. Или ей просто нравится поддерживать жизнь здесь, кто знает. Казуха снимает со спины сумку и достаёт остатки рисовых шариков, выкладывая их на землю, чтобы она их съела. Она прижимается к нему носом, прежде чем присесть, чтобы перекусить. — Неужели величайший Скарамучча дрожит от страха при виде кошек? — Казуха смотрит на него через плечо с дразнящей улыбкой на губах. Скарамучча усмехается. — Размечтался, — чтобы доказать свою правоту, он присаживается на корточки рядом с, подозрительно разглядывая кошку. Она никак не реагирует на самого Скарамуччу, а только поднимает голову, услышав звон колокольчиков на его шляпе. Она садится, заворожённо смотря на движущиеся аксессуары. Казуха хихикает и открывает рот, но Скарамучча язвительно перебивает его. — Не говори ничего. Иди попрощайся со своим парнем. — Это… так бессердечно с твоей стороны, — Казуха встаёт, в голосе ни нотки оскорбления. — Действителено, у меня же нет сердца. Казуха слегка наклоняет голову в замешательстве, но больше вопросов не задаёт. Похоже, он усвоил урок и теперь копит энергию для более плодотворных разговоров, чем нынешние попытки вытянуть информацию из своего замкнутого собеседника. Когда Казуха снимает поблёкший глаз бога со своих одеяний, Скарамучча отводит глаза и вместо этого наблюдает за кошкой у своих ног. Она поднимает лапу и дёргает за один колокольчик, что сразу же начинает издавать красивую мелодию. С растущей уверенностью в своём успехе, она переворачивается на спину и начинает играть с колокольчиком, висящим у неё над головой. Скарамучча подыгрывает, берёт ленту в руку и двигает ею, чтобы она могла за ней погнаться. — Какой же ты свирепый маленький зверёк, — бормочет он, когда она впивается коготками в ткань прямо рядом с его пальцами. — И обрати внимание на то, куда ты направляешь свои когти. Вуаль только-только починили. Шаркающий звук заставляет Скарамуччу отвести взгляд от белого комочка шерсти. Казуха присел на камень перед ними; глаз бога его друга сверкает на солнце на земле рядом с мемориалом. Когда Скарамучча снова сталкивается с Казухой, на его лице появляется нежная улыбка. — Я могу ещё раз починить твою шляпу, если что. — Точно нет. Твоё рукоделие выглядит до боли ужасно. Казуха хихикает. — Это странно, потому что я могу поклясться, что видел крайнюю благодарность на твоём лице, когда ты снова надел её после починки. Твои глаза, казалось, кричали о том, насколько потрясающе красива моя работа и как она только ещё больше улучшила дизайн твоей шляпы. — Ты действительно так считаешь? — Скарамучча с вызовом приподнимает бровь. — Что ещё говорят тебе мои глаза? Казуха выдерживает его пронзительный взгляд и прищуривает глаза в притворном усилии, будто действительно пытается что-то разглядеть. — Они говорят мне, что ты хотел провести всё это время только со мной. Скарамучча невесело смеётся. — Я не могу винить тебя за то, что ты принимаешь желаемое за действительное, поскольку, скорее всего, для любого смертного было бы величайшей честью удостоиться внимания такого идеального существа, как я. Казуха уставился на него, разинув рот. — Как ты можешь говорить такие вещи, не смущаясь? — Как ты можешь декламировать самую чертовски отвратительную поэзию, которую когда-либо видел этот мир, и в то же время намекать на природу — и при этом не смущаться? — Это абсолютно не то, чем я занимаюсь. Природа окружает всех нас, она встраивается… Скарамучча перебивает его. — Казуха. Он немедленно замолкает и просто моргает, глядя на него. — Я не собираюсь выслушивать очередную тираду о великолепии природы. Казуха снова прищуривается. — Твои глаза также говорят мне, что тебе действительно нравится, когда я рассказываю о природных мелодиях. — Мои глаза скажут тебе кое-что ещё через секунду, когда я встану и сделаю так, что ты больше никогда иничего не сможешь увидеть. От самурая исходит ещё один смешок. — Не могу дождаться увидеть твои старания. Скарамучча опускает одно колено на землю, выпрямляя спину в этом согнутом положении, прежде чем устрашающе посмотреть на компаньона. — Ты недооцениваешь меня. Ты думаешь, что я могу только угрожать. Казуха не отвечает, и это является достаточным ответом для Скарамуччи, заставляя его вспыхнуть праведным гневом. Он гладит кошку по голове, будто извиняясь, и подходит к сидящему напротив него человеку. Без колебаний вытаскивая кинжал из-за бедра, направляя его к лицу Казухи. Однако тот не пытается вырваться. Просто смотрит на него, пока пальцы Скарамуччи хватают его за подбородок, а другая рука поднимает кинжал. Наступает момент, когда никто из них не двигается — даже кошка перестает махать хвостом и напряжённо наблюдает за ними. Скарамучча чувствует тёплое лицо Казухи под своими пальцами. Внезапная интимность этого обрушивается на него, как падающее дерево. В дополнение к этому, с такого близкого расстояния он может видеть следы частых улыбок Казухи. Уголки его рта по умолчанию нежно приподняты, что придаёт его лицу по-настоящему доброе и доступное выражение. Однако на лице Казухи есть что-то, что выводит Скарамуччу из себя ещё сильнее: ясные глаза самурая отражают уровень доверия, которого он никогда раньше не видел по отношению к себе. Поначалу это чувство едва не заставляет его отшатнуться от изумления. Но это только усиливает в нём раздражение. Казуха искренне верит, что Скарамучча не выколет ему глаза. Или он верит в свои собственные способности настолько, что сможет защититься в последний момент, прежде чем лезвие пронзит его. Скарамучча недовольно морщится и поднимает голову Казухи ещё выше. — Люди — это вид, который может обрести блаженство только в невежестве. На лице Казухи появляется замешательство. Когда он говорит, его челюсть прижимается к пальцам Скарамуччи. — Что ты имеешь в виду? — Ты игнорируешь мою истинную природу, чтобы создать свою собственную маленькую картинку в своей голове. А потом ты проецируешь эту картинку на меня, обманывая себя, заставляя поверить, что я правда такой, — Скарамучча прижимает кончик лезвия к виску Казухи. — Это до невозможности раздражает. Кошка шипит на Скарамуччу, когда он не отступает после этого. Низкое рычание вырывается из её груди, хвост пушится, когда она угрожающе смотрит на него. Странник смотрит на неё долю секунды, и это даёт Казухе возможность сбежать. Но вместо этого самурай просто выпрямляется, что приводит к тому, что кинжал скользит по его коже. — Я не выдумываю твой образ в св… Скарамучча дёргает его вперёд и попадает лезвием ему куда-то в спину. В этом движении больше нет колебаний или пощады. Казуха издаёт удивлённый звук, успевая отреагировать прицельным ударом кулака в бедро Скарамуччи. Последний теряет равновесие и успевает лишь зацепить оружием руку Казухи. Отступив на шаг, Скарамучча останавливается и свирепо смотрит на своего противника. — Именно это я и имею в виду. Ты не ожидал, что я действительно нападу, потому что обманывал себя, думая, что знаешь меня достаточно хорошо. Казуха недоверчиво выдыхает, смотря в ответ. Кажется, он хочет что-то сказать, но обрывает себя, прежде чем издает хоть один звук. Вместо этого он закрывает глаза и успокаивается. Открывая их вновь, все негативные эмоции с его лица исчезают. — Ты прав. Это была моя ошибка. Скарамучча слегка кивает, вытирает кинжал, чтобы избавиться от капелек крови, убирая его. Кошка всё ещё враждебно смотрит на него и быстро подбегает к Казухе, чтобы потереться о его ноги. Он нежно улыбается и наклоняется, чтобы погладить её. — Всё в порядке. Я в порядке. Атмосфера вокруг них теперь какая-то неловкая, поэтому Скарамучча разворачивается с намерением уйти. Он не ожидал, что Казуха останется с ним после этого; не после того, что только что произошло. И всё же самурай поступает именно так. — Я искренне извиняюсь за то, что недооценил тебя. После поединка с тобой я очень хорошо осознал твою силу. Я полагаю, что непринуждённые разговоры, которые мы вели, сбили меня с толку мыслями о том, какие у нас были отношения. Это привлекает интерес Скарамуччи. — Какие у нас были отношения? — повторяет он. Казуха моргает. — Дружеские. — Дружеские? — Скарамучча хмурится. — Ты думал, мы друзья? — Да. Честно говоря, обычно принято считать кого-то своим другом, когда вы добровольно проводите день за днём в присутствии друг друга. Внезапная чересчур официальная манера речи раздражает Скарамуччу больше, чем он хотел бы признать. Глаз начинает предательски дёргаться. — Что за дерьмовое шоу. Что, чёрт возьми, заставило тебя подумать, что мы больше не? — «Больше не» что? Скарамучча на самом деле собирается убить Казуху за то, что тот заставил его сказать это. — Друзья. Казуха несколько секунд безмолвно смотрит на него. — Тот факт, что ты только что пытался убить меня. — Ничего такого, чего бы я не делал раньше. — Раньше ты пробовал это, когда мы даже не знали имён друг друга. Сейчас всё немного по-другому. — Ты недооценил меня. — Я думал, что мы просто шутим. Скарамучча свирепо смотрит на него. — Мы шутили. Пока ты меня не недооценил. Казуха снова глубоко вздыхает, затем качает головой и осматривает рану на своей руке. — С тобой необычайно трудно иметь дело. «Это потому, что я не хочу, чтобы кто-то имел со мной дело», — думает Скарамучча, но не может заставить себя произнести эти слова вслух. Они звучат неправильно. Он отбрасывает эту мысль прочь и просто наблюдает за тем, что делает Казуха. Осмотрев дыру на своей одежде, он роется в сумке, чтобы достать маленький горшочек, который ставит на камень рядом с собой. Быстрыми движениями он расстёгивает пояс и снимает всю ткань со своего правого плеча. Однако вскоре он сталкивается с проблемой, что рана находится слишком далеко на спине, и он изо всех сил пытается нащупать её, чтобы нанести мазь. Скарамучча собирается с силами в течение минуты, прежде чем подойти ближе. — Дай мне это, — он протягивает руку к лекарству и садится рядом. Казуха колеблется. — Это чрезвычайно неловкая ситуация. Скарамучча вздыхает и делает то, о чём никогда бы не подумал. Он смягчает свой голос. — На самом деле у меня не было намерения причинить тебе боль. Единственная причина, по которой я вытащил клинок, заключалась в том, что я хотел доказать свою точку зрения. Ты был уверен, что я этого не сделаю, поэтому я ответил, что могу. Казуха кивает. — Я знаю, знаю. Всё ещё было шокирующе чувствовать, что это произошло на самом деле, — он кладёт горшочек с мазью на колени Скарамучче. — В следующий раз сразу скажи мне, если я перегну палку. Скарамучча подавляет предательскую улыбку, которая грозит расползтись по его губам, пока открывает лекарство. — В следующий раз? — он наносит немного мази на пальцы. Казуха мычит в знак согласия и гладит кошку, которая всё ещё прижимается к его телу, глядя на Скарамуччу убийственным взглядом. Что-то в том, как она судит Скарамуччу, заставляет его чувствовать себя невероятно ужасно. Поэтому он опускает плечи и отводит взгляд к ногам Казухи. — Теперь кошка меня ненавидит. Казуха поворачивает к нему лицо и смеётся громче, чем следовало бы в такой ситуации. — Почти уверен, что она простит тебя, увидев, как ты помогаешь мне. Она очень умная, — он нежно гладит её белую голову. Скарамучча в это не верит, и это заставляет его чувствовать себя очень виноватым. За последние несколько дней он слишком часто испытывал чувство вины. На самом деле, он вообще слишком много чувствовал за последние несколько дней. Казуха — ужасный компаньон. Нахмурившись, Скарамучча хватает компаньона за руку и поворачивает её до тех пор, пока у него не появится наилучший доступ к ране. Когда его пальцы, покрытые бальзамом, касаются царапины, по коже Казухи пробегают мурашки. Скарамучча видит их у него на руке и на шее. Какая интересная реакция. Накладывая лекарство, Скарамучча не может удержаться от того, чтобы не бросить еще несколько взглядов на шею Казухи. Мурашки по коже прошли, но Скарамучча не может перестать думать о том факте, что он слышал сердцебиение самурая ещё в городе, а это значит, что у Казухи должен быть пульс — пульс, который прощупывается на его шее. Скарамучча заканчивает намазывать мазью, но не отпускает чужую руку. — Всё в порядке? — Казуха искоса смотрит на него. — Есть ли ещё какая-нибудь рана, которую я не заметил? Пальцы Скарамуччи сами по себе тянутся к шее Казухи. Это не его вина. Когда они касаются шелковистой кожи, по телу Казухи пробегает дрожь, которая на мгновение заставляет его содрогнуться. Губы приоткрываются, глаза расширяются. Однако Скарамучча ничего этого не замечает, поскольку полностью сосредоточен на поиске места, где он действительно может почувствовать биение сердца. Когда он находит это, он автоматически наклоняется ближе и прижимает указательный и средний пальцы к горлу Казухи — не грубо, с максимально возможной нежностью, на которую он способен, чтобы почувствовать удары пульса. Никто не произносит ни слова по крайней мере за двадцать таких ударов. Затем Казуха заметно сглатывает. — Что ты делаешь? Скарамучча понимает, в какой ситуации они оказались, и отшатывается, поспешно закрывая мазь. — Заканчиваю свои медицинские дела. — Ты чувствовал мой пульс? — Абсолютно точно нет. — Так что это правда, что у тебя самого нет сердца, — Казуха произносит это как ни в чём не бывало, в его тоне нет намёка на вопрос. Скарамучча слегка встряхивает головой, колокольчики издают ласковый звон. — Да, я уже говорил тебе об этом раньше. Я могу быть жестоким, ужасающим и безжалостным, но я не лжец. Если я скажу тебе, что у меня нет сердца, значит, у меня действительно его нет — по крайней мере, нормально функционирующего. Казуха смотрит на него со смешным интересом, затем опускает взгляд на грудь Скарамуччи, как будто пытается заглянуть прямо в неё и убедиться в этом собственными глазами. — Значит, ты всё-таки не человек. — Всё это время ты думал, что я человек? Даже после того, как я сказал тебе, что не умру, когда в меня ударит молния? Или когда я буквально атаковал тебя с гораздо большей силой, чем ты, возможно, когда-либо видел? — Скарамучча морщится от отвращения. Думает, он человек? Какое оскорбление. Он — существо, которое превосходит всех остальных; которое скоро превзойдет даже эту навозную кучу в лице электро архонта. При этой мысли у него начинает гореть в груди. Кашель подступает к горлу. Скарамучча концентрируется на том, чтобы ничего не выдать, замыкается и закрывает глаза. — Что происходит? — Казуха осторожно касается руки Скарамуша, но тот никак не реагирует. — Это что, ещё один приступ? Скарамучча мысленно считает до десяти, затем снова открывает глаза и называет пять вещей, которые может видеть (Казуха, кошка, мазь, сумка, камни); четыре вещи, к которым он может прикоснуться (Казуха, горшок, камни, вуаль на шляпе); три вещи, которые он может слышать (голос Казухи, слабый плеск волн, крик птицы); две вещи, которые он чувствует по запаху (Казуха, лекарство, которое он только что применил) и одна вещь, которую он может попробовать на вкус (рыбу, которую Казуха заставил его съесть ранее). После представление запаха на языке Скарамучча всё ещё чувствует тошноту, но уже не такую слабость, как обычно после таких приступов. Это был всего лишь лёгкий случай. Казуха всё ещё держит его руки, одаривая компаньона волнующимся взглядом. — Это закончилось? Скарамучча вяло кивает. — Эти приступы связаны с тем, что у тебя нет сердца? Он снова кивает. Нетрудно сделать вывод, что эти проблемы всё ещё возникают из-за электрогнозиса в его груди — гнозиса, который он может поддерживать только потому, что внутри него нет бьющегося сердца. Тем не менее, Скарамучче трудно признать более глубокий подтекст, стоящий за тем фактом, что сердце бога, похоже, причиняет вред его телу. В конце концов, он пятьсот лет трудился над тем, чтобы стереть всё до последнего следа человеческих эмоций, чтобы стать достойным этой божественной силы. Он не позволит своему телу отвергнуть это. Отрицание. В конце концов, так оно и есть. Гнозис сидит в его внутренностях, как чужеродный пришелец, как смертельная опухоль — разъедает здоровую плоть вокруг себя, распространяя свою силу через незнакомые Скарамучче клетки. И эти клетки могут чувствовать, что эта сила предназначена не для них. Нет, это предназначено для них, но они недостаточно сильны, чтобы справиться с этим. Скарамучча был и остаётся недостаточно сильным для сердца бога. — Почему? Я избавился от всего. Всё до последней грязной эмоции, — бормочет он себе под нос. Казуха просто наблюдает за выражением его лица, когда Скарамуччу осеняет осознание. — Всё, кроме жажды мести. Скарамучча искажает своё лицо от ужаса. Единственное, от чего он никогда не отказывался, — это предвкушение увидеть павшую на колени Вельзевулл. И чувство вины. Последние несколько дней он чувствовал себя виноватым. Его плотина, должно быть, прорвалась. Нет, Скарамучча этого не допустит. Он никогда не смирится с этим. Гнозис останется, и он найдёт способ преодолеть его глупые особенности. С решимостью на лице Скарамучча выпрямляет спину и оказывается лицом к лицу с частично раздетым Казухой. — Оденься. Казуха моргает, глядя на него. — Теперь с тобой всё в порядке? — и не двигается с места. — Никогда не было так хорошо, — Скарамучча встаёт и уходит от мемориала. Он никогда больше не позволит отвергнуть себя из-за гнозиса. Его тело привыкнет к этой силе.