***
Поэтому он проводит свои следующие дни недалеко от города. К сожалению, вполне вероятно, что Царица разместила некоторых своих шпионов внутри городских стен, поэтому Скарамучча решает пока оставаться в тени за его пределами. Ему просто придётся внимательно прислушиваться к разговорам жителей, чтобы выяснить, когда Эи действительно придёт в мир смертных. И это происходит в особенно солнечный, тёплый и невероятно скучный день. Едва наступил полдень. Скарамучча слышит, как группа людей беседует о том, как они подслушали разговор Путешественника со жрицей храма Наруками, прося у неё пропуск, чтобы увидеть сёгуна Райдэн, проживающую на данный момент в Тенсюкаку в одиночестве. Он планирует поговорить с Вельзевул о бушующих штормах, приближающихся к Инадзуме, попросить её поддержки, а затем показать ей город. Он всерьёз надеется снова сблизить её с народом. Скарамучча на это только усмехается. Всё, что может сделать эта злобная эгоистка — бросать людей. Она не из тех, кто готов что-то починить, а скорее выбросит, если это ей совсем не по вкусу. Как бы то ни было, ему всё равно, как её представляют люди. Единственное, что его волнует — как он должен оказаться перед Тенсюкаку, когда она вернётся. Вот почему он сразу же направляется в сторону дворца. Конечно, он мог бы прямо подойти к главному входу — охранники не были бы никакой помехой, — но тогда существует высокая вероятность, что Итэр предупредит сёгуна. И, с одной стороны, он, скорее всего, нападёт на него, а с другой — сообщит Эи о его появлении. Что, вероятно, заставит её вернуться в своё царство. Нет, он должен подкрасться поближе к главному входу и дождаться возвращения Вельзевул, прежде чем нанести удар. Перелезть через стену для него не составляет ни малейшего труда. Он берёт в руки оба колокольчика, прикреплённых к шляпе, и крепко держит их, дабы они не издавали никаких звуков, которые могли бы выдать его. Однако, как только его ноги касаются запрещённой земли, у него начинает кружиться голова, подступает тошнота и острая боль пронзает грудь. Почему это происходит снова? Он был в полном порядке почти две недели, ни единого симптома после дуэли с Казухой. Почему именно сейчас? Он закрывает глаза, концентрируясь на ровном дыхании. Но приступы учащаются, и всего через несколько мгновений ему приходится присесть на корточки и впиться ногтями в грудь, чтобы немного ослабить боль. Это не работает. Его лёгкие больше не качают кровь. Его грудь словно горит. Пытается ли его тело вывернуть себя наизнанку? Ноги подкашиваются, и он падает на колени, прижимаясь лбом к прохладной травянистой земле. Он до разноцветных пятен сжимает веки и стискивает зубы, отдавая все силы, чтобы не застонать от боли. Он должен уйти. Никто не должен найти его в таком виде. Никто. Особенно солдаты сёгуната. Скарамучча понятия не имеет, как ему удаётся взять себя в руки, чтобы протащить своё тело вдоль стен дворца, находя закрытые ворота. Зачем кому-то понадобилось размещать здесь боковой вход и при этом не оставить никакой охраны? Несмотря на то, что в нём почти не осталось сил, он высасывает последние частицы электрической энергии из гнозиса и стреляет молнией в замок, закрывающий дверь. Металлические пружины открываются, позволяя Скарамучче вынести своё тяжёлое тело. Он делает всего несколько шагов, прежде чем падает рядом с деревом и теряет сознание.***
Что его будит? Шум. Снова. Однако на этот раз это не Казуха, исполняющий мирную песню на листе. Это звук шагов. Кто-то приближается к нему. И на этот раз Скарамучче нечем себя защитить. Он даже не может толком открыть глаза. На мгновение ему удаётся поднять веки, и он мельком замечает красные колени. А затем он снова погружается в глубины своего разума.***
Сердцебиение заставляет его прийти в себя. У Скарамуччи обычно не бьётся сердце. Также он редко слышал его. Он не ходит вокруг да около, прикладывая ухо к чужой груди. В последний раз он слышал звук бьющегося сердца сотни лет назад, когда жил вместе с маленьким человеческим ребёнком. Он помнит смех мальчика и то, как он помогал ему чувствовать себя в безопасности. Он помнит одежду, которую они оба пытались сшить из старого постельного белья. Он помнит вкус их завтрака, состоящего из фиалковых дынь и странных специй, которыми раньше владели родители мальчика. И он помнит, как он умер. Предавая его точно так же, как и его создательница. Сердцебиения больше нет. Скарамучча резко открывает глаза. Где он и чьё сердце он слышал? Рука ложится ему на рот, и тихое «шшш» доносится до уха. Скарамучча хмурит брови. Если бы его грудь не была похожа на сгоревший дом, он бы немедленно сел, схватил ближайшее оружие (возможно, камень) и ударил бы нападавшего в голову. — Возможно, они сбежали вниз по скале, — тревожно произносит незнакомый голос прямо перед ними. Нападавший сильнее прижимает руку ко рту Скарамуччи, как бы говоря, что он не должен произносить ни единого звука. Он снова может слышать и чувствовать биение чужого сердца. Это успокаивающий ровный шум, пульсирующий в собственном неживом теле Скарамуччи. Он также может чувствовать тёплую грудь за своей спиной. Незнакомец, должно быть, оттащил тело Скарамуччи от того места, где он упал, и запихнул их обоих в незаметную нишу в городских стенах. Думая о том, насколько крошечно здесь пространство, не было другого способа разместиться, кроме как использовать Скарамуччу в качестве своего щита. Отвратительно. И всё же человеческое тепло заставляет его чувствовать себя непривычно успокоенным. Ещё больше отвратительно. Он теряет нить своей мысли. — Давайте сообщим сёгуну. Особенно с учётом обсуждения отмены охоты, это может быть частью чего-то большего, — наступает пауза, во время которой шаги удаляются от места их укрытия. — И не забудьте запечатать этот боковой выход! Не могу поверить, что там никого не было. Только после того, как звуки их голосов и шагов полностью исчезнут, незнакомец ослабляет хватку вокруг рта Скарамуччи. — Прости мою грубость, но мне показалось, что ты не хотел, чтобы они тебя нашли. Скарамучча узнаёт этот голос. Он пытается приподняться, но жалко терпит неудачу и просто издаёт тихий раздражённый стон. — Какого чёрта ты здесь делаешь? Он чувствует, как Казуха слегка передвигается позади него, кладя руки Скарамучче на бока и помогая ему правильно сесть. Какое дежавю. — Вопрос получше: что ты здесь делаешь? У тебя ещё один приступ? Разве тебе не следует отдохнуть? — Я отдыхаю прямо сейчас. — Нет, ты сейчас раздавишь мою ногу до смерти. Скарамучча получает удар ногой в поясницу, пока Казуха пытается вытолкнуть их обоих из ниши. — Ты специально это делаешь? Просто немного подними руки! Скарамучча не может отрицать, что ему нравится, когда Казуха злится, но нет, на самом деле, он это не нарочно. Он действительно не может поднять руки. Всё его тело словно окаменело. — Ты думаешь, я бы добровольно позволил незнакомцу утащить меня куда-нибудь, а потом просто прижиматься к моей спине? Казухе наконец удаётся вытащить их обоих из ниши и прислонить Скарамуччу к стене снаружи. Последний теперь может видеть, где они находятся. Справа от него между кронами деревьев мелькает статуя Вездесущего Бога. — Да кто тебя знает, — Казуха смахивает немного грязи и листьев со своих шорт. — В том-то и дело, что никто, — Скарамучча огрызается в ответ, более тщательно осматривая окрестности. — Что случилось? С тяжёлым вздохом Казуха садится перед ним. — Это ты мне скажи. Я просто мирно прогуливался возле статуи, когда услышал, как ты корчишься на траве, пытаясь вспороть себе грудь. Что ты делал? — похоже, он искренне раздражён. — Не твоё дело, — Скарамучча недовольно отводит глаза в сторону. — Я только что подверг себя опасности быть арестованным, чтобы оттащить твою несносную задницу от охраны сёгуна! — Казуха угрожающе наклоняется вперёд. — Даже если «спасибо» не входит в твой лексикон, самое меньшее, что ты мог бы сделать, ради архонта, это сказать мне, почему ты сейчас находишься в самом чувствительном к дракам месте во всём Тейвате! Я не знаю, кто ты, но ты чрезвычайно искусен в бою, и я уверен, что я не единственный человек здесь, кто это знает. Так что, если они увидят тебя — если ты нападёшь на них — ты можешь легко разрушить всю тяжёлую работу, которую все вложили в это хрупкое перемирие. Скарамучча не колеблется ни секунды, полностью включаясь в спор. — Это довольно изысканно звучит от человека, рискующего уничтожить всю свою нацию, чтобы спасти одного путешественника. Казуха открывает рот и закрывает его. — Что? — Блокирование удара Райдэн могло бы очень сильно побудить её сделать из тебя предостерегающий пример. Ты связан с сопротивлением Указу об охоте на глаза бога, не так ли? — Казуха не возражает, и Скарамучча продолжает. — Она могла легко расценить твоё нападение как ход, разработанный сопротивлением, и начать отдавать приказы о массовых казнях всех, кто связан с этим движением. Кленовый парень безмолвно моргает несколько раз. — Она — наш архонт. Она никогда бы не стала так убивать своих людей. Скарамучча усмехается. — Она согласилась, чтобы у вас забрали все ваши глаза бога. Только тогда люди начали просить Фатуи о… — он резко замолкает. Не так много людей за пределами Фатуи знают об истинной причине Указа об охоте. Он не может рассказать Казухе о том, что это был их план дестабилизировать Инадзуму и заставить людей полагаться на глаза порчи, которые неминуемо убьют большую часть из них. На мгновение он сам сбивает себя с толку. В любом случае, почему Скарамуччу должна волновать реакция Казухи на то, что он был одной из причин Указа? — Фатуи? — Казуха сводит брови. Скарамучча только прерывисто покашливает. Дважды. Трижды. Четыре, пять, шесть раз. Всё его тело сотрясается от сильного кашля, от которого всё болит ещё сильнее. Его грудь как будто снова вспарывается. Слёзы наворачиваются на глаза от усилий подавить дальнейшие конвульсии, терпя неудачу и запуская ещё более жёсткую атаку. — Выпей, — одной рукой откидывая голову Скарамуччи назад, другой быстро капая ему в рот немного воды с листа. Он делает всё возможное, чтобы не выкашлять всю жидкость обратно, но терпит ужасную неудачу. Инстинктивно закрывает веки и поворачивает голову так, чтобы вода не попала в глаза. — Откуда? — он хрипло смеётся между двумя особенно сильными приступами кашля. — Извини? Скарамучча просто издаёт ещё один слабый смешок, его приступ кашля медленно проходит. — Где… ты достал… откуда вода? Я не вижу… никаких прудов… — от слов у него болит горло, но он не может остановиться. Сначала Казуха только моргает, глядя на его болезненно искажённое лицо. Усмехается и слегка подталкивает туловище Скарамуччи немного вперёд, осматривая череп свободной рукой. — Ты ударился головой во время кашля. Скарамучча не протестует и просто позволяет ему ощупать раны. Его собственное дыхание становится медленным, хриплым. Конечности дрожат. А грудь полностью онемела. Это не может быть просто его тело, приспосабливающееся к гнозису. Приступы становятся только хуже. Казуха, должно быть, подумал о том же, прислоняя Скарамуччу спиной к стене, начиная размышлять: — В прошлый раз всё было не так плохо. У тебя были ещё какие-нибудь приступы? Скарамучча качает головой из стороны в сторону, показывая «нет». — Когда они начались? Дело не в том, что Скарамучча не хочет заявить миру, кто он такой. Чёрт, он всё равно скоро ткнёт это всем в лицо. Но ответ на этот вопрос, сказав Казухе, что он должен был стать марионеткой Вельзевул, заставит его только задавать больше вопросов о прошлом Скарамуччи, а он абсолютно ничего не скажет ему об этом. Скарамучча никогда этого не делал и не сделает. У него должен быть определённый уровень доверия, которого у них нет. Поэтому он делает глубокий вдох, пытаясь избавиться от дрожи, и не отвечает на вопрос. — Что ты вообще здесь делаешь? Разве тебе не следует убежать подальше от этого места, пока ты ещё можешь? Принимая во внимание, что ты выступил против сёгуна. Казуха задумчиво смотрит на него. Скарамучча чувствует его пристальный взгляд на своём лице. Он хотел бы, чтобы у него хватило сил выколоть этому кленовому парню глазные яблоки. — Разве ты не должен беспокоиться о себе? — безучастно парирует Казуха. — Нет, ты и так достаточно беспокоишься за нас двоих. Тихий смех содрогает тело Казухи. — Ты уже говоришь о «нас»? — Да, с тех пор, как настойчиво ты, кажется, следуешь за мной. — Я слежу за тобой? Ты был тем, кто поспешил вернуться ко мне после того, как я рассказал тебе о предстоящем шторме, — на его губах лукавая улыбка. Скарамучча раздражённо хмурится. — Не было такого. Я просто искал кого-нибудь для дуэли, и так совпало, что это был ты. — Так ты говоришь, что это судьба снова свела нас вместе? — тон Казухи раздражающе игривый, и Скарамучча бросает недовольный взгляд в его сторону. — Мы должны уйти до того, как вернутся охранники.***
Скарамучча с большой неохотой позволяет Казухе поддержать его тело и оттащить его от Статуи, пока они не доберутся до гораздо более безопасного места в пещере под городом. Даже если тут есть патруль, они будут прятаться в зарослях, подальше от чужих глаз. Казуха предлагает принести ещё воды, но Скарамучча только пренебрежительно машет рукой. Он больше не вынесет такого. Вся эта ситуация и так слишком унизительно для него. Когда Казуха садится напротив, Скарамучча подозрительно смотрит на него. — Почему ты не уходишь? Казуха роется в сумке у себя на коленях. — Потому что тебе прямо сейчас не помешала бы некоторая помощь. Скарамучча только смеётся. — Ты думаешь, что такой божественный человек, как я, нуждается в помощи простого смертного? Кленовый парень достаёт из сумки рисовый шарик, окутанный листьями, и снимает обёртку, откусывая небольшой кусок. Кажется, будто его мозг обдумывает, как ответить на оскорбительно грубые слова Скарамуччи. Мгновение спустя, спокойный, как воздух перед грозой, Казуха встаёт и подходит ближе — трава под его ногами смягчает шаги, и такое ощушение, словно он плывёт. Казуха элегантно кладёт пальцы на рукоять своего меча и наклоняется, чтобы его лицо оказалось прямо перед лицом Скарамуччи — всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Из глаз пропала уже привычная доброта. — Этот простой смертный только что спас твою божественную персону от ареста сёгунатом. До этого этот простой смертный также заботился о твоём абсолютно бессильном теле, поправляя твою вуаль, не требуя абсолютно ничего взамен. И в данный момент этот простой смертный владеет острым и смертоносным мечом, который может без особых усилий пронзить твоё божественное тело, как если бы оно было не более чем травинкой, — его голос нехарактерно ледяной. Скарамучча слегка ошеломлён внезапной враждебностью, в течение нескольких секунд в его голове нет ни слова. Но он заставляет взять себя в руки, собирает восстановившиеся силы, чтобы скрестить их перед собой и вызывающе вытягивает шею. Взгляд Казухи скользит к губам Скарамуччи, когда они самодовольно складываются в злую ухмылку. — Куда пропало это паинькино поведение, господин мой-меч-создан-для-спасения? — Наше время, проведённое вместе, заставило меня понять, что я спас бы куда больше людей, если бы использовал свой меч против тебя. Скарамучча усмехается. — Тогда почему ты этого не сделал? Казуха молча наблюдает за ним, выпрямляется и разламывает рисовый шарик пополам. Ту часть, которую он не трогал, он предлагает такому же страннику. — Не пойми меня неправильно, Скарамучча. Я не против оказывать помощь людям, независимо от того, кто они такие. Но я не буду молчать и позволять обращаться с собой, как с никчёмным предметом. Скарамучча не принимает еду, поэтому Казуха кладет её на обёртку рядом с ним. — Знаешь, я пришёл сюда сегодня, чтобы найти какое-то завершение. Я не планирую начинать новую волну негодований только потому, что ты был слишком горд, чтобы принять хоть какую-то помощь, — он садится обратно. — Итак, давай же разделим эту трапезу, и как только ты восстановишь достаточно сил, чтобы защитить себя, наши пути снова разойдутся. Скарамучча не отвечает. Рисовый шарик так и остаётся нетронутым.