Ведь даже сам Валерий Сюткин пел про нас, а ты мне всё ещё не веришь

— Двенадцать миллионов?! — Антон чуть ли не давится светлым фильтрованым, которое, честно говоря, уже напоминает мочу гоблинов — в квартире тепло, а «Bud» в алюминиевой банке слишком уж долго ждëт своего звёздного часа и начинает киснуть, прямо как лицо Шастуна после увиденного ценника за квартиру в новостройке. Парень откидывается на спинку дивана и трëт пальцами глаза. Позвоночник хрустит, как пачка чипсов, на которую кто-то нечаянно сел, но потом специально поëрзал своей большой задницей. Хочется потянуться всем телом, но это может плохо кончиться — мышцы просто-напросто иногда сводит судорогами — Антон ведь не мальчик уже, по его собственным меркам: как-никак в апреле двадцать пять стукнуло. Ноут на коленях из-за беспрерывной работы нагревается до невъебических температур и, наверное, скоро отключится — зарядки осталось очень мало. Антон, кстати, скоро отключится тоже. И да, у него тоже мало зарядки. Кофе три раза в день, иногда энергетики и сверху приправа в виде сигарет — так себе еда конечно. Доширак чуть лучше, особенно с мазиком, но тоже валындается где-то там на самом дне кулинарного экстаза. Антон, кажется, похудел в полтора раза, и теперь на работу он добирается на 5 минут раньше — ветер что ли помогает? Мэри Поппинс. Рашн эдишн. Мама, естественно, во время созвонов спрашивает, хорошо ли её сын ест и сладко ли спит, а сын пиздит как дышит, потому что питается он всем вышеперечисленным плюс святой дух — это с премиальной подпиской, с бесплатной пробной был бы просто подножный корм. А спит ещё того хуже — постоянно просыпается, мучается от редких, но метких блять кошмаров, да и кофеин, старательно накапливающийся в организме, передаёт своеобразный привет в виде мешков под глазами. Но, в целом, жить можно. Не то чтобы Шастун анорексик — сейчас он уже не влезает в те вещи, которые носил пять лет назад, значит, раскабанел, а ни хуя не похудел — или в принципе имеет какие-то проблемы с питанием, точнее, намеренно сам себе их создаёт, просто в последнее время то времени нет поесть, то есть не хочется, то ничего не хочется от слова «совсем» из-за нервов. А нервы шалят, как пятиклассники во время перемены — управы на них никакой не найти. Позов, вон, рекомендует успокоительные пропить, а Антону они что слону дробина — пару раз чихнуть и три раза пëрнуть. Вряд ли две таблетки «Пустырника форте» в день помогут ему разобрать кучу отчётов и бумаг, которые на него свалило начальство, и оставаться в более-менее оптимистичном и бодром настроении. А всё почему? А всё потому, что одинокие женщины в бухгалтерии, с которыми Шастун любезно поделился конфетами и во время душевного чаепития спизданул чутка лишнего, не умеют держать язык за зубами. Вот таким вот образом на следующий день половина сотрудников знала, что парень нашёл работу в другом городе и собирается увольняться. Начальник, естественно, знал чуть ли не в первых рядах, поэтому изрядно поднагрузил его работой. Финальный босс, ëпта. Хочется верить, что сил продержаться хватит, а награда будет достойной. Заявление он уже написал, так что назад пути нет, и на собеседование уже ездил. Так сказать, контрольная точка пройдена, сохранение прошло успешно. Что странно: должность одинаковая — финансовый менеджер, но зарплата на новом месте на десять тысяч выше. Да и компания вроде не фуфлоидная, так что надо меньше загоняться: проблем и так много, а тут ещё и новые придумываются. До переезда в Питер, хотя нет, не так. До переезда в Санкт-Петербург (чтобы коренные в девятом колене петербуржцы не оскорблялись) осталось чуть меньше месяца, а дел непочатый край. Итак, начиная от сложного к простому, список дел Антона Андреевича Шастуна на ближайшие четыре, мать его, недели — хоть ежедневник заводи, ей богу: первое, самое важное и самое сложное — поиск жилья. Рынок недвижимости, конечно, не проседает, однако цены кусаются. Причём так, что сразу откусывают руку по локоть. Да, окей, студия где-нибудь в хуево-кукуево, кхм, в Мурино, может, не такая и дорогая по сравнению с квартирами в центре — как говорится, всего каких-то четыре миллиона, ипотека на шее и золотой ключик у нас в кармане, причём в буквальном смысле — но как утром добираться из этого Мурино на работу без машины? Серым зайчиком через лесополосу, потом на автобусе до метро и на метро? Так домой тогда можно вообще не приезжать, а сразу жить на работе. (Спальный мешок, кстати, обходится, по самым скромным подсчётам, намного дешевле). Да и гарантию на то, что квартира в новостройке окажется тёплой, с хорошей звукоизоляцией и нормальными соседями под боком, которые не трахаются каждую ночь сразу во всех комнатах, почти равна нулю. Шанс, конечно, есть, но он ничтожно мал, и это обнадёживает. Именно поэтому уже который вечер Антон заваливается домой после работы и тщательно просматривает сайты вторичного жилья в поисках чего-то адекватного как по цене, так и в принципе: квартир с ванной на кухне или с ремонтом времён мамонтов хоть жопой ешь, и это убивает всякую надежду найти что-то нормальное. И дешëвое. А то двенадцать миллионов за однокомнатную квартиру поразили его до глубины души. Оставшиеся дела — это так, по мелочи: упаковать вещи в коробки, хотя их должно быть не так много, оповестить друзей о своём переезде и, следовательно, устроить попойку по этому поводу, а также выучить, что правильно не подъезд, а парадная, вместо бордюра — поребрик, в ларьках у странных мужчин из Средней Азии он теперь будет покупать не шаурму, а шаверму, и вместо пончиков есть пышки. Антон соскребается с дивана. Не зажигая свет идёт в прихожую — счёт за электроэнергию в этом месяце придёт как всегда заоблачный — по пути собирает все углы съëмной однушки. Дёшево и сердито. В кармане пуховика рукой нащупал пачку и зажигалку — цель похода на балкон обнаружена. Ночная Москва изредка вспыхивает огнями. Машины проносятся с характерным шелестом колёс, ветер пахнет октябрём, опавшими листьями и сыростью. С балконных перил капают дождевые капли, а ткань домашних тапок мокнет. Слышали последний писк моды? Шлëпки из клетчатой фланели и пуховик-палатка — всё, теперь вы король этой вечеринки! Хотя, если у моды такие неординарные писки, то лучше ей больше не пищать. Антон достаёт последнюю сигарету из пачки, мысленно при этом чертыхаясь, потому что завтра ему вновь придётся бегать по всем ближайшим табачкам за бесюче-популярным Честерфилдом, которого почти никогда нигде нет, особенно блоками. Он зажимает между зубами фильтр и щёлкает зажигалкой. Искра, ещё одна и ещё — сраные зажигалки за двадцать пять рублей! Кончик наконец-то воспламеняется, первая затяжка слишком хороша. Нет, Антон, покуривая, абсолютно не грустит, как картонный персонаж из фильмов или книг, где под печальную музыку тот ловит флешбеки и упивается чувством горя и жалости к себе. А ещё перед этим у него случается в жизни редкостный пиздец, но со страданиями герой явно в таких эпизодах переигрывает. Шастун, конечно, не спец по кино, но такое видно невооружённым глазом. Особенно, если это сериал по «России-1». Нет, всё не так. Наоборот, в душе какое-то предвкушение скорых перемен, чего-то нового и, судя по тизеру, ахуенного. Главное — не обмануться ожиданиями, а то будет один в один как с российским кинематографом — на словах бог, а по жизни лох. Сигарета на удивление быстро кончается, а ветер уносит дым в сторону квартиры ворчливой соседки, которая уже не в первый раз ловит Антона в подъезде, словно сидит и ждёт его одного, как верный пëс, и начинает отчитывать парня как пятнадцатилетнего мальчишку. Да, если подумать, между собакой и Алевтиной Юрьевной действительно можно провести параллель: обе сутулые и обе постоянно гавкают. Одна из них, естественно, в переносном смысле. Антон вертит головой в поисках пепельницы и вспоминает, что разбил её позавчера, поэтому тушит окурок о пустой глиняный цветочный горшок. Странно, что Ира его не забрала, когда собирала вещи. Хотя с другой стороны, ни хуя не странно — это ведь не эпл-вотч, которые ей Антон подарил на Новый год. Их-то она забрала, чмокнула парня в щеку на прощание и больше Шастун не виделся с ней в неформальной обстановке, а вот на работе приходилось, но общение ограничивалось вполне миролюбивыми фразами по типу «Привет-пока» и беседами по поводу отчётов и ведомостей. Ира хорошая. За те пять лет, пока они встречались, ни разу не было ни одного крупного скандала, вот чтобы прям тушите свет, гасите свечи, но если на третьем курсе это был бурный и страстный роман, совмещённый со взаимопониманием и нежностью, то в двадцать пять их отношения стали похожи на сожительство брата и сестры с редкими паузами на секс. Как говорится, инцест — дело семейное. Шастуна передëрнуло от своих же мыслей, и он закрыл балконную дверь. Скандалов, конечно, не было, но когда Ира две недели назад рассказала о том, что уже некоторое время общается с «серьёзным и ответственным мужчиной, который знает, чего хочет от отношений со мной, и открыто выражает свои намерения, а не мотается, как говно в проруби, пять лет и даже не может сделать мне предложение», Антон был поражён не её изменой, а враньём. Мало того, что она приравняла значения понятий «‎общаться»‎ и «‎трахаться»‎ — жутко хочется подарить ей толковый словарь — так она ещё и скрывала это. Прикольно конечно: он злился на пока ещё свою девушку не потому, что она параллельно спит с ним и с каким-то левым мужиком, который клянётся ей в любви, а потому, что она ему не сказала об этом. Только не подумайте, что если бы она призналась раньше, парень согласился бы на полигамию в их отношениях. Вот вам и ви фэл ин лав ин октобэр… Воображение почему-то рисует крепкого, высокого лысого мужчину с выражением лица «Сделаешь шаг влево или вправо — расстреляю», на шее которого изредка покачивается золотая цепь с палец толщиной, в то время как он управляет геликом. Она что, изменила ему с лысым из браззерс? И это не акт негодовнивания: да Антон сам бы ему дал, хуйня вопрос. Рядом сидит Ира в норковой жилетке, мажет губы блеском третий раз, смотрясь в переднее зеркало, и слащаво так говорит: «Масик, давай ещё в ЦУМ заедем». На фоне играет «Moscow never sleeps», а когда мужчине звонит жена, он нехотя отвечает на звонок и говорит, что задерживается на работе. Вся эта выдуманная история почему-то пахнет для Антона приторно-сладкими духами с феромонами и две тысячи седьмым. И куколдингом. «Секс втроём — это, конечно, круто, но вы когда-нибудь пробовали спать больше восьми часов?» — усмехается Антон, вспоминая старый прикол из вк, который предварительно был нагло спизжен из Твиттера. Собственно, как и большинство мемов. Но спать хотя бы восемь часов — это несбыточная мечта, ибо у Антона с этим давние проблемы. Лет в 17-18, когда он ещё подходил под описание девстенника-задрота, который всю ночь играет в доту и вот это вот их фирменное «гг вп», Шастун начал испытывать свой организм, но не из-за собственного слабоумия и попыток выпендриться, а так как понял, что времени в сутках ему катастрофически не хватает: весь десятый класс он пинал хуи, а тут оказалось, что выпускные экзамены не за горами. Пришлось приспосабливаться и, вроде как, даже учиться. Не спать ночами стало что-то вроде традиции: ночью и дышать легче, и никто перед глазами не шныряет туда-сюда, да и вообще темнота — друг молодёжи. В университетские годы всё только усилилось из-за сессий, практик и, конечно же тусовок, куда ж без этого. А вот потом уже стало интереснее, ведь способность спать ночью куда-то магическим образом исчезла. Сон стал прерывистым, не приносящим никакого насыщения. Антон просыпался, если это вообще можно так назвать, как битый огурец, и чапал по утренней Москве, ненавидя всех и каждого по отдельности. Иногда он мог и вовсе не спать по двое суток, но мозг отчётливо давал понять, что эта идея очень хуёвая. Терапевт разводила руками и единственное, что она посоветовала после всех платных обследований и анализов — «вам нужно восстановить режим. С вас около двадцати тысяч рублей». Кажется, так теперь выглядят цыгане. Шастун в очередной раз кривится, вспоминая этот случай, но когда Дырсик решает опустошить желудок прямо на белый ворсистый ковёр, тот уже не выдерживает: — Ну ёбон-бобон! Жопа блять шерстяная, только не здесь, только не в этой комнате! — Антон подхватывает кота за подмышки и изо всех сил хочет успеть добежать с ним до ванной — с кафеля намного проще убирать это безобразие в виде котовьей шерсти со слюнями. Хуже могло быть только в том случае, если бы кот навалил кучу, а потом бы решил вытереть задницу, триумфально проезжая на ней круг по ковру. Знаем, проходили. Было такое. Оттирать весело, прям пиздец — хочется заткнуть нос, зарыдать и хлебнуть «Доместоса». Когда дело сделано, довольный кот спешит на кухню, громко и призывно мяукая, мол, товарищ начальник, разрешите доложить: место для еды освободилось, рота готова к приёму пищи, а Шастун только и успевает закатывать глаза, натягивая жёлтые резиновые перчатки для уборки. «Блять, а как переезжать с Дырсиком?» — до него слишком поздно доходит, что он не один. Их полтора. И эта рыже-белая половина сейчас вновь прибежала в ванну и неистово трётся вокруг шастуновских ног, даже не подозревая о том, что тот обдумывает, куда бы его сбагрить. Вообще, это ирин кот. Неплохой перевод стрелок, не правда ли? Не, реально, это Ира захотела «маленького, няшного котëночка, сладкого и милого зайку», у-тю-тю и все остальные розовые сопли, клялась-божилась, что будет его кормить и дымящиеся кучки за ним убирать, а главное — вычëсывать, но когда этот няшно-сладкий пидор вырос и стал ссать в её цветы, а также разгрыз кожаную сумку «Биркин» и разодрал диван, любовь между Ирой и Дырсиком угасла и поникла, как член девственника от волнения во время первого секса. Поэтому отдать ей кота приравнивается к заказному убийству. Шастун перебирает список друзей дальше. У Позова дома и так свой зоосад — двое детей и жена, к тому же, недавно приехала тёща погостить, Серёжа занят строительством загородного дома, а больше, собственно, и рассчитывать не на кого. Везти кота к маме в Воронеж — ну это уже верх свинства. К Илье всё в тот же Воронеж — свинство меньшего разряда, но всё ещё не то. Есть ещё, конечно, Оксана, но она редко бывает дома — работает на телевидении, часто ездит в командировки и в принципе не может усидеть на месте. А ведь животным нужна ласка и забота… На этой прозаичной ноте Антон кидает полный любви взгляд на Дырсика, но тот продолжает самозабвенно вылизывать яйца, элегантно подняв заднюю ногу. — Да-а-а, и как же ж я тебя, моë сокровище, отдам кому-нибудь? — отрывисто произносит Шастун и скукоживает лицо в куричью жопку. Зрелище так себе. Когда Антон, наконец, убрал за Дырсиком, а пол в ванной блестел и благоухал «Мистером Пропером» на три километра, парень вновь вернулся к поискам, но спустя ещё полчаса понял, что накопленных семисот тысяч ему не хватает даже на первый взнос. На эти деньги, конечно, можно снимать неплохую однушку, но спускать сумму буквально вникуда абсолютно не хочется. Лучше уж платить за своё, чем в карман какому-то дяде или тёте. Где-то под рёбрами и чуть левее, в области сердца, вновь непонятно потянуло. Это состояние Антон знал достаточно хорошо, чтобы случайно принять его за невралгию или что-то сердечное. Эмоциональные качели, с которыми он пытался бороться в последнее время, решили проявить себя именно сейчас, когда уже всё почти решено и дело за малым. Почти. И нет, в памяти всплывает не что-то плохое, выбивающее из колеи и заставляющее ловить чернильные флешбеки на задворках памяти, которые порхают в голове, словно ласточки в небе перед грозой, а, наоборот, очень хорошие, тёплые и по-настоящему драгоценные воспоминания о родном городе, где каждая улица, утыканная панельками, знакома до жути, где людей меньше, чем в системе из почти двенадцати миллионов человек, именуемой «Москва». И все эти «человеки» на окраинах строят свои безликие, безобразные человейники, в более тысячу квартир каждый, горбатятся на работе, чтобы заработать, и, по сути, жизни-то не видят, будучи сегментами в отвратительно скучной системе «работа-дом-работа». Антон исключением не является, поэтому с улыбкой погружается в подростковое время, и сердце всё больше щемит от того, что эти моменты никогда не повторятся. Ему десять лет. Вот бабушка каждое утро готовит ему завтрак, потом включает старый радиоприемник, где крутят советские песни о дружбе и любви, и, нацепив очки, садится разгадывать кроссворды. Оладьи всегда казались очень вкусными, хоть и без сгущёнки, а лето — бесконечно долгим и по-настоящему тёплым вне зависимости от температуры за окном. Ему уже никогда не будет десять. Он больше никогда не увидит бабушку. Да и летних каникул у него теперь нет. Правда, это не самая страшная проблема из всех вышеперечисленных. Потом его перебрасывает в один летний, ничем не примечательный вечер, который почему-то врезался ему в память и законсервировался. Этакая банка с хорошим, но отравляющим своей хорошестью воспоминанием — если так подумать, его абъюзит его собственная память, и это почему-то забавляет. Есть в этом толика садо-мазохизма, однако Антон не сторонник подобных извращений. Ему уже шестнадцать и июньский вечер не предвещает ничего сверхъестественного. Это была обычная прогулка до местного дома культуры, где устраивались редкие мероприятия по случаю каких-то действительно значимых событий. Они с Ильёй добрели до здания, по виду напоминавшего нечто среднее между заброшкой и пережитком советского прошлого, и устроились на ступенях. Между многочисленными панельками потух закат, а на ясном серо-голубом светлом небе взошёл месяц. Воздух был пропитан июнем, молодостью и ощущением, что всё ещё только начинается, всё только впереди. Однако почему-то сейчас, когда Антону уже совсем не шестнадцать, на него нападает жуткий страх перед будущим. Не тем обозримым будущим, которое случится через месяц или два, а более далёким. Временами, Шастун впадает в дикий ступор, размышляя над тем, что же он будет делать дальше. Ему кажется, что на данный момент его жизнь застыла, как у вампиров из пресловутого фильма «Сумерки», вот только он не смертельно красив, богат и счастлив. Но все воспоминания обрываются в тот момент, когда он вспоминает, по какой причине уехал из родного города — отсутствие работы. Это действует, как отрезвляющая пощёчина, и сразу же на него набрасывается нездоровый перфекционизм и трудоголизм и вместе с тем гордость, готовые растерзать его эмпатическую сторону личности и начать шептать на ухо что-то вроде «Тебе нужно стараться больше, ты же хочешь быть лучше и жить хорошо?». Антон действительно хочет жить хорошо и ни в чём не нуждаться, но лучше бы, по его скромному мнению, это «хорошо» доставалось ему без титанических усилий, а лучше без усилий вообще. Не, ну а что? Лень матушку никто не отменял. На неё, наверно, даже культура отмены не подействует. А жаль. Такая противная сучка, сколько людей и стараний вон на корню загубила. Антон замыленным взглядом скользит по чрезмерно яркому экрану ноутбука, выискивая вариант, который бы ему подошёл. Беспроводная мышка давно разрядилась, телефон тоже работает на последнем издыхании, подмигивает экраном, будто человек, с намёком: «Ну давай, вставь мне в задницу этот провод, чтобы электрический разряд прошёлся по всему моему металлическому корпусу». Антон вновь отвлёкся и с застывшим на губах смешком задумался: вот если бы он был роботом, он бы позволил себе в задницу что-то вставлять ради зарядки? В нынешних реалиях он категорически против, ибо задница — это святое. Кто вообще обожает подобного рода манипуляции, когда в твоем заднем проходе кто-то копошится или вовсе нехило так двигается взад-вперёд? Почему-то он поймал себя на мысли, что от этого вопроса самую малость сквозит гомофобией, так сказать, поддувает, пора прикрыть форточку, но залагавший тачпад привлёк к себе почти всё внимание. Курсор на экране не двигался, сайт не пролистывался, и ноутбук вообще никак не реагировал на его действия. Антон всмотрелся в экран, всё ещё тыкаясь в клавишу «esc». Объявление на зафризиной странице сайта гласило: «продам комнату 22 кв.м., этаж 3/5, Средний проспект В.О., цена — 920 000 рублей». Антон протёр глаза от неожиданности и даже взбодрился. Кажется, судьба благосклонна к нему, хотя в фортуну, астрологию и таро он не верит ровно так же, как и в существование фантомаса. Вот Дед Мороз — это другое дело! Все эти акциденты, знаки зодиака, матрицы судьбы и прочая хтонь — это абсолютно не для него. Вы спросите, откуда он тогда всё это знает? Очень просто: онлайн-расклады таро в тиктоке — во какая вещь! Шастун иногда натыкался на эти эфиры с помесью бесовщины, цыганства и шарлотанства и знатно угарал в перерыве от рабочего времени. Эта псевдомагическая деятельность его жутко забавляла, хотя никакого явного раздражения или презрения он не выказывал — всё же, людям надо во что-то верить. «Надеюсь, Позов сможет занять двести двадцать тысяч рублей», — после этого Антон уже сомневался в адекватности своих мыслей, но чувствовал себя крайне счастливым.