meine Liebe

Кунсулу стало сначала жарко, а потом её будто окатило холодной водой страха.Сердце, только более менее успокоившееся, вновь зашлось стуком, отдавая в ушах гулким, ритмичным звуком. В горле встал ком, стало тяжелее дышать, девушке хотелось вдохнуть побольше воздуха, но она попросту не могла, нельзя было. Немец заметит её учащенное дыхание, немец не дурак, он поймёт, почует её страх, от которого уже сковало все тело. Кунсулу бы хотела ударить его свободной рукой, той, что не была окольцована наручником но руки не слушались, даже палец ноги не мог пошевелиться, показывая самой девушке, ты беспомощна, ты не сможешь ему противостоять. Это убивало её, осознание самого факта того, что есди даже немец захочет с ней что либо сделать, она не сможет не то что оттолкнуть, даже закричать не сможет, паралич уже распространился на голосовые связки, блокируя, не давая даже тихонько заскулить. Заставляя себя, она немного приоткрыла глаз, для того чтобы в ужасе захлопнув его.Он будто знал что она это сделает и смотрел прямо в глаза, изучая лицо. Она даже не заметила как он приподнялся со своей части кровати и перегнулся. Рука, в которую всё ещё со всей силы впивался наручники, ныла, казалось вот вот, и из запястья пойдёт кровь. Ей хотелось заплакать. Заплакать от боли, от страха, от безысходности, от неизвестности. Просто заплакать и свернутся клубочком, как в детстве, у коленей родного отца. По сути она никогда не была свободна. Она родилась и сначала была с отцом под гнётом Российской Империи, потом с братом во время «Красных и белых», а позже осталась одна, под покровительством незнакомой страны, заставляющей называть себя «папой», а других, таких же как и она, детей-республик «братьями» и «сестрами». И она знала, если прознают, что она страна, что она бессмертна, её вновь заточат, она вновь станет зависимой, от другой страны, от другого правителя. Лучше смерть, лучше умереть не опознанной, пропасть для своей «семьи» без вести, чтобы её территория стала ничьей, ей было уже плевать что будет. Было жалко людей, народ, безусловно. Но она устала, устала от всего. Момент, и она осознала. Она не забинтовала руку бинтом, как делала обычно, дабы не был виден флаг, а на руке, окольцованная наручником, на котором он собственно и был, подвёрнут рукав. Он знал. Они знали. Они все знали. Поэтому ей и были оказаны такие высокие почести. Не холодная камера, а «своя» комната. Не промерзший пол темницы, а двухместная и мягкая кровать. Не удары и не плескание ледяной воды в лицо, а нежные, но такие противные, поглаживания по голове и руке. Хотелось рыдать от предоставленной ей чести, от этого личного ада, разукрашенного розовыми тонами и с приглушенным пламенем преисподни. Вдруг, девушка прислушалась. Больше не было тяжести на матрасе рядом с ней.Больше не было холодных, как будто мёртвых, пальцев на её нагретой тёплой кроватью коже. Лишь пружины жалобно скрипели и слышала звук застёжки фашистских ботинок. Он проверил в её ложь? Так просто? Она не сильно умела притворятся спящей, но теперь хотела приписать это к своим скудным талантом, чтобы позже рассказывать, как она обвела вокруг пальца какую то важную немецкую шишку. Кунсулу приуныла, смысл думать об этом, находясь в логове врага, тем более после того как открылось то, что она страна, а не простая девчушка из подчиненной советской власти земле. Стараясь приободрить себя, она уверял, сейчас немец уйдёт, и она что нибудь, да придумает. Но фашист не торопился. Он медлительно вставал, надевал сапоги, и потом шёл к стулу, не более быстро брал что то со стула, скорее всего какой то элемент одежды или сумку, и стоял. Просто стоял и прожигал её спину взглядом. Она не могла, лёжа спиной к нему увидеть что он делает, но раздавались странные шуршащие звуки, хотя со стороны самого немца не было ни звука. Девушка хотела ужп подумать, что он вышел и можно прекратить строить из себя спящую, но звук застёгиваюшейся бляшки армейского ремня и тихий шёпот, вывели её из дурмана ложной безопасности «Ну спи спи, маленькая Frau, ты все равно не сможешь сбежать. КизСср… или все же КазСср? Впрочем не важно, неподходящее название для тебя, вот войдёшь в мой состав....» Тут железная дверь её комнаты захлопнулась, заставив Кунсулу подпрыгнуть так и не услышав окончание речи самовлюбленного немца. Погодите, в «мой» состав? *** Немец выходя из комнаты пленницы тихо посмеивался. Ну как можно быть такой доверчивой? Она серьёзно думала, что он не заметить как её колотило крупной дрожью от страха и холода, исходящего от него? Это было забавно… даже очень. А как она делала вид что ворочается, пытаясь уйти от его прикосновений. А с каким ужасом она буквально на секунду заглядывала ему в глаза, вот умора. Какая же она дурная. Но. он бы солгал если бы сказал что девка не симпатичная. На любителя, но когда долго не было женщины, и она сгодится.Где то на её Родине эту девушку, с миловидными глазками, хотя и довольно узкими, что не соответствовало вкусу немца, может и посчитали бы привлекательной и может она бы стала хорошей женой и матерью. Но У всего было огромное но. Она не была обычной. Не была создана как человек. Никогда у неё не было матери, да и отца тоже. Страны хоть и называют тех, кто был до — родителями, но сам Альберт этого абсолютно не понимал и считал смешным. Да и сами страны создавали семьи довольно редко. Хотя лучше сказать, это были единичные случаи. Скорее всего по политическим соображениям. А так как наследников из этого брака не было, за 10, а то и 20 лет союза, можно было предположить, что страны просто не могут иметь детей. Маленькие страны сами собой возникают, когда понятно что государство скоро исчезнет с планеты. Так ведь и появился Рейх, он появился во время Первой Мировой, с каким же ужасом на него смотрел его предшественник, надо было видеть. Хотя случай с СССР довольно странный. Он вроде как помирать не собирается, только создан, хотя с тем, что происходит сейчас на фронте, недолго ему осталось. От мыслей о поражении треклятого русского, немцу стало ещё веселей. По сути СССР изначально имел маленькие страны, он их забрал у уже наполовину умирающих государств.Он просто собрал эти молодые республики и объединил, сделав их одним целым, собой. Погруженный в думы о странах и их странностях, он чуть не врезался в кучку солдат, что то горячо обсуждавших. Крауц не был фанатом подслушивания и разных сплетен, но было слишком интересно узнать, что же так сильно заинтересовало солдат. Чуть прислушавшись, он вместо какой то новости о наступлении, услышал только грязные юношеские бормотания, от которых захотелось поморщиться от отвращения