harmonize

I Тэян был солнечным светом с того самого дня, как Чимин впервые увидел его, было ли то на страницах журналов или на экране ТВ. Пылающий и слишком яркий. Его оттенок – это цвет паркетных полов в старых зданиях и янтарно-золотистое солнце перед началом заката, до того как оно окрасит небо оранжево-розовыми тонами. Тэян – это воплощение мужественности, это страсть, под стать татуировке во всю грудь. Люди притягиваются к нему в радиусе пяти метров точно так же, как подсолнухи драматично поворачивают головы к небу, чтобы увидеть этот пылающий огненный шар. И это естественно – он талантлив, представителен и хорош собой. Солнце заставляет растения дышать, почву – высыхать, а луну – управлять океаном. Тэян равным образом вселяет энергию в окружающих, и Чимин отнюдь не является исключением. Чимин вообще в этих мыслях никогда не сомневался, особенно после того, как он впервые посмотрел Тэяну в глаза. Именно тогда он узнал, что тот Тэян, который вне сцены, тот Тэян, что Дон Ёнбэ, светится такой же лучезарной аурой. Ёнбэ – улыбчивый. Он улыбается, улыбается и улыбается, распространяя солнечный свет, который излучается всем его существом, сверкающими глазами и внутренней энергетикой. Для Чимина этот солнечный свет – прекрасное, тёплое ощущение его на холодной, фарфоровой коже. Этих сверкающих глаз достаточно, чтобы вдохнуть некое подобие эйфории в атмосферу вокруг, что прежде могла долго оставаться неизменной. В каждое живое существо. Чимин рад, что сейчас зима. Ни одуванчиков, чтобы загадать желание, ни палящего зноя – на холоде легче проветрить голову от беспорядочных мыслей, потому что ласковое «Чимин-и» в личных сообщениях уже в который раз подрывает целую архитектуру нейронных связей. II Пак Чимин – это лунный свет, серебристый и яркий, рассеивающий густой сумрак тёмной ночи. Такой же таинственный и загадочный, одной только смущённой полуулыбкой способный поселить тепло и чарующие эмоции в душе. Период времени, когда они не знали друг друга – для Ёнбэ чужое диссонирующее воспоминание, к которому порой ему даже не хочется возвращаться. В большинство дней кажется, что он знает Чимина столько, сколько знает жизнь, но одна лишь загадочная улыбка способна разбить эту уверенность на осколки и пробудить неведомой силы желание понять, узнать лучше. Временами желание слишком сильное, чтобы продолжать ему противостоять. Чимин похож на сокровище в самых грубых отношениях. Его хочется показывать всему миру, но одновременно – укрывать от посторонних глаз. Драгоценный, даже чудо света. Ёнбэ не сказал бы, что это уже слишком. Он кажется хрупким и в то же время очень сильным. Его сила, способная рассеивать тьму ночи, находится за миловидной внешностью и порой усталыми глазами. Он определённо знает, что мечты осуществляются только благодаря упорному труду. Чимин – это зеркало, каким-то образом, Ёнбэ видит то же упорство, то же воодушевление на его лице, что совершено точно было и в нём самом ещё не так давно. Теперь на смену пылкости пришло спокойствие и гармония, но он думает, что это возможно – вернуть назад позабытые чувства. А с Чимином – и подавно. Блестящие радужки его глаз отражают многое, но в первую очередь Ёнбэ видит новое пламя в своём собственном взгляде, давно позабытую страсть к самой жизни. III В Чимине есть что-то, что озадачивает Ёнбэ. Что-то, что он не может объяснить просто словами, и что-то, в чём он пока не уверен. У Чимина есть очарование, которое Ёнбэ почти считает колдовством. Он приходит к этому заключению в тишине звукозаписывающей студии, где из звуков – только мерные периодические щелчки мышки, за пару минут до появления в ней Чимина, который моментально озаряет каждый квадратный сантиметр комнаты, не оставляя ни единого шанса на сопротивление. Чимин как светлячок, маленький и свободный, который так быстро загорается от любой, даже такой обыденной вещи, как создание музыки. Ёнбэ думает, что ему хорошо удаётся скрывать тот факт, что он явно и безоговорочно попал под очарование, от друзей, коллег-продюсеров, хореографов. Но в то же время никогда, а особенно сейчас, в то время как они наедине, Ёнбэ не может сдержать беззаботной улыбки, которая появляется, стоит только Чимину попасть в поле его зрения. И сейчас он не может не заметить, как все его черты заметно расслабляются, когда младший рядом. С ним написание песен становится вновь не рутиной, а увлекательной дорогой. В такие моменты ему кажется, что нет и не может быть ничего более сближающего, чем совместная работа над музыкой. Это как добровольно раскрыть души друг перед другом и переплести их в одном наборе нот, одной тональности, одном настроении. И даже когда работа на сегодня окончена, они не спешат расходиться по домам, будто что-то держит их здесь, в небольшой уютной студии, где выключены бьющие по глазам люминисцентные лампы, и из освещения – только экран компьютера с множеством записанных дорожек и одинокий светильник в углу. – Хён, можешь сыграть что-нибудь? – вдруг нарушает воцарившую уже некоторое время тишину Чимин и показывает взглядом на цифровое фортепиано у стены. – Конечно, – звучит ответ, но для тебя всё, что угодно – вот что он имеет в виду. Ёнбэ задумывается на секунду, и у него проскальзывает идея пошутить и сыграть «Wedding Dress», но быстро на смену легкомысленному настроению приходит что-то иное. Аккорды растекаются по комнате приятной живой мелодичностью, извлекаемые лёгкими и выверенными движениями, постепенно переливающиеся в полноценную импровизацию. В этих движениях одновременно нежность и элегантность, а в мелодии – свет, волшебный и мерцающий. Чимин поражается, как он играет на этом инструменте, как будто это продолжение его ума, его существа, его силы духа? Ему кажется, что старший, сам того не осознавая, так же играет и с ним самим. Интересно, как он это делает? Если бы Чимин спросил, понял бы он, что он имеет в виду? У него промелькнула мысль, что старший, должно быть, заметил, как он откровенно пялится, но по крайней мере ничего не говорит об этом. Чимин благодарен за это. Завершающий аккорд повисает в воздухе и рассеивается в пространстве, так, что кажется, что его можно вдохнуть и задержать. Ёнбэ думает, что позже он соберёт всё воедино, а пока он нажимает на loop на панели фортепиано и приближается к расслабленной фигуре младшего. Он склоняется, не задумываясь, и протягивает правую руку. – Потанцуй со мной. На мгновение Чимин застыл с широко распахнутыми глазами, но вскоре его удивление сменилось смущением. – … Что? – Просто давай потанцуем, – дождавшись момента, когда Чимин положил свою ладонь в его, он помог ему подняться на ноги и осторожно, будто бы боясь сломать, заключил в ненавязчивые объятия, устроив руки на хрупкой талии. Ритмично покачиваясь под негромкий аккомпанемент, Ёнбэ смотрел на парня в своих руках, который неуверенно положил ладони на его плечи, но не захотел встречаться со старшим взглядами и сразу же отвёл глаза вниз, скрывая их за ресницами. Несмотря на угол обзора Ёнбэ обратил внимание на лёгкий румянец на чужих щеках и на вишнёвые губы, растянутые в смущённой улыбке. Он подумал, что это выглядело до чёртиков мило, и что у него нет ничего, что он мог бы противопоставить этому очарованию. Он будто смотрит одновременно на миллиарды звёзд, и Чимин мягкий и красивый, как ночное небо, он несёт спокойствие и атмосферу, которую многие творцы только пытаются воссоздать. Легко, почти невесомо Ёнбэ переместил руку с талии младшего и медленно повёл ладонью вверх по его спине. На самом деле он опасался, что Чимин опешит и сразу отойдёт, но он и понятия не имел о тех взрывах фейерверков, что сравнимы со вспышками на солнце, и что от каждого прикосновения воспламенялись где-то внутри у Чимина, мечтавшего о том, чтобы в один момент время просто замерло. Но Ёнбэ был приятно удивлён, когда Чимин выпустил счастливый вздох и практически растаял в его руках, умостив голову на плече так, что серебряная россыпь волос приятно касалась кожи на шее. Тогда старший обвил руку вокруг его талии крепче, ближе прижимая к себе, а другой рукой лениво бегая вверх-вниз вдоль спины, ощущая всё на одном дыхании, выпущенным в ночь. Становилось очевидным, что осталась последняя неразрушенная стена между ними, и момент её падения наступал здесь и сейчас. Ёнбэ целует его в первый раз в два часа ночи в пустой студии, и всё остальное становится неважным.