***
- Розмарин, - Самаэль покрутил веточку душистого кустарника перед лицом. - Когда-то эта трава считалась магической. О ней ходило множество легенд, - он отложил пряность на край тарелки, прорезал румяный стейк бритвенно-острым ножом, выпуская из мягких волокон дымящийся, кровавый сок. Собеседник напротив, как обычно, молчал, но это лишь добавляло ему очарования. Самаэль поместил крупный кусок мяса в рот, с удовольствием раздирая его клиновидными, наточенными зубами. Капля кроваво-мутной жижи стекла с уголка тонких губ. Он небрежно провел салфеткой. - Понимаешь, раньше все было иначе. Этот чудесный розмарин вплетали в венки нежные как на внешность, так и на вкус юные девы. Его рисовали на полотнах, ему приписывали священное, почти библейское значение. - Самаэль глотнул вина из золоченого кубка, причмокивая от удовольствия, - Ходили слухи, будто бы сама Дева Мария, сбегая в Египет, положила младенца Иисуса под небольшой кустик розмарина, и его белые цветы тотчас же превратились в голубые, - он разразился надменным смехом. - Глупость несусветная, но так оно было: люди верили во всякую чушь, будучи либо чрезвычайно набожными, либо наоборот жестокими безбожниками. И, мой друг, это было весело, - Самаэль отрезал еще один кусок мяса и забросил его в пасть, с наслаждением хрустя хрящами. Полумрак обстановки добавлял готичной обеденной средневекового шарма: высокие канделябры, столовое серебро, позолоченные кубки и мясное пиршество, от которого враз разбегались глаза. Вилки с ножами ловко порхали в воздухе, аппетит у обоих был отменный. - Знаешь, ветви розмарина зажигали на могилах вместо ладана. Многие надеялись, что это обеспечит покойнику блаженство в ином мире, - Самаэль длинным когтем выудил застрявший в зубах кусок хряща. - Им увешивались с головы до пят, потому что желали защиты от злых духов, - снова снисходительный, скрипучий смех. - Бедолаги! Без обид, но люди никогда не научатся мыслить здраво. Да и зачем им это, верно? Хотя есть, конечно, уникумы вроде тебя, мой милый стряпчий, - он приподнял кубок. Молчаливый приятель ответил тем же, смольные глаза смотрели с интересом, но хладная враждебность сохраняла присутствие, невзирая ни на что. - Воздух, и тот, был другим. Никаких тебе выхлопных газов, никакого смога, разве что в самих селеньях, а особенно в городах - зловонный смрад нечистот. Но за их пределами - красота, - Самаэль мечтательно облизнул губы. - Звучу как старик, вечно недовольный настоящим. Стряпчий усмехнулся. Он ел жадно, не уступая гибриду в прожорливости, утаскивая отовсюду понемногу. Самаэль отодвинул пустую тарелку и подцепил когтями внушительный кусок запеченного в сливах окорока, впился в него клыками, пачкая манжеты белоснежной сорочки в жирной, сочащейся влаге. Нескромное чавканье, громкое причмокивание, шумное хлебание - многозвучный оркестр, сопровождавший жуткую трапезу. Благоразумно избавившись на вечер от слуг, они сохранили в здравом рассудке не одну человеческую жизнь. Прикончив половину мякоти, Самаэль устроил передышку, разбавляя терпкий, кисловато-сладкий привкус мяса глубоким, насыщенным ароматом вина. - Вспомнился случай, - он громко отрыгнул. - Было это пару или может тройку столетий назад, уже и не вспомнить. Я был моложе. Желания мои не сильно отличались от теперешних, но все уже порядком приелось. Избалованный собственной неуязвимостью и тем, с какой легкостью я мог добыть любую жертву, я разорял деревнями, опустошал города. Ни короли, ни венценосные особы, ни их жалкие армии не делали мне особых преград. Я был богом, если позволено так выразиться, - Самаэль усмехнулся в кулак. -Никем не преследуемый, никем не гонимый, я бесцельно блуждал по миру. Тогда не было никаких проблем стать кем угодно. Я мог назваться лекарем и мне верили на слово, мог прослыть колдуном и меня сторонились, боялись, но все равно шли в лапы из интереса и тщеславия, той же примитивной злобы друг к другу. И все же я скучал. Как же сильно я маялся скукой! И вот, представь, в один из дней я оказался проездом в небольшом городке восточной Европы. Преимущественно люди, илари в тех местах почти не водилось. Рыночная площадь, привычная вонь…***
…и тут я замечаю ее. Белокурая, немного с рыжиной, светлоглазая, молочная девица – ярчайший представитель людской расы. Звезда посреди кучи навоза. Рядом с рынком шла крестьянская свадьба. Невеста дурнушка, каких не счесть, но вот она - чудо как хороша. Широкая улыбка, смех от души, искренние слезы радости. Ты знаешь, подобные мне не питают стремлений к плотским утехам и не испытывают потребностей в любви. Однако, у меня созрела совершенно очаровательная идейка. Я воспылал азартом и более ни о чем не мог думать, кроме как о том, чтобы побыстрее претворить свой восхитительный замысел в жизнь. Наскоро убив одного из местных баронов, я начал представляться его именем. Конечно, пошли слухи, что я фальшивка, но никто не рискнул открыто усомниться в этом. Дабы избежать лишних волнений и укрепить свою известность в округе, я даже посетил местного князя. Вскоре меня признали. Я вел чинный образ жизни: был вежлив и учтив, питался только за пределами города, помогал обездоленным, пару раз демонстративно выручил местных крестьян во время пожаров и обрушения монастыря. Меня зауважали. И вот Лили, моя мечта, предсказуемо заинтересовалась мной. Для усиления эффекта я был подчеркнуто холоден со всеми, кроме нее. Это не утаилось ни от наместника злосчастного городка, ни от отца Лили. И если первый аж подрагивал от того, как сильно ему хотелось женить девчонку на мне, то второй наоборот – избегал и недолюбливал меня. Не зря говорят - родительское сердце не обманешь. Этот смурной, прищуренный мужичонка будто чуял во мне зло, а я продолжал наивно хлопать ресницами и вздыхать по Лили. Признаться честно, девчонка была глупа, как пробка, но так чиста, так набожна, что я ощущал легкое покалывание под ложечкой всякий раз, когда держал ее пухлую ручку в холодных, бездушных лапах. Впрочем, меня невозможно было в чем-либо уличить. Безупречный, воспитанный, не под стать обычным мужикам я строго соблюдал все мыслимые и немыслимые приличия. Красиво ухаживал, наигрывал на еловой лютне нежные, трогательные мотивы, посвящал стихи, дарил охапки душистых цветов, преподносил украшения из личной сокровищницы почившего барона, и она влюбилась. Без оглядки, полюбила целиком - безвозвратно, отчаянно, а я наполнился невообразимым, восторженным экстазом. Дело шло к помолвке. Как и подобало, я попросил руки, получив в ответ весьма категоричный отказ. Эта заминка неслабо рассердила меня. Однако, после горьких, сопливых слез Лили и совестливых увещеваний наместника, мрачный папаша таки сдался мне на милость. К слову сказать, я повел себя как самый благочестивый, добродетельный господин: до свадьбы не коснулся ее и пальцем. Более того, без возражений согласился оставить невесту на попечение родителей до самой церемонии. После такого поступка, отцовское сердце смягчилось, ну а я приступил к воплощению второй части моего маленького плана. В городке стали пропадать и умирать люди. Действовал я нарочито небрежно, оставлял следы, улики в виде порезов от когтей и дырок от укусов, мелькал во мраке переулков. Слух вспыхнул словно спичка. Народ стал бояться лишний раз высовываться наружу. Всеобщий страх насыщал мое эго, без этого никуда. Я ликовал, блуждая средь бела дня в толпе будущих жертв, так глупо и безотчетно молящих меня же о спасении. Без сожалений тратил казну барона на наемников, которых позже с большим аппетитом поедал. Приобретал мечи, копья, топоры и ружья, которые мне не причиняли вреда. Отдавал серебро вдовам и вдовцам, чьих любимых я без стеснения осушал за пару минут в глухих, темных подворотнях днем ранее. Моя жизнь полнилась такими яркими красками, что и не передать словами. До сих пор мурашки по коже пляшут. Если Создатель задумал нас для защиты, то он верно не учел, на какую чудовищную жестокость мы были так же способны. Но баланс неизбежен. Даже в этом. Любая сила, так или иначе, требует соответствующей платы. Но, вернемся к рассказу. Лили я берег как зеницу ока. Она все больше утопала в своей слепой любви. А я тайно потешался над человеческой тупостью. И вот настал день икс. Свадьба прошла скромно. На фоне зверств праздновать никому не хотелось, и только мы сияли от счастья. Отец скорбно передал мне руку дочери. Его глаза буравили мое бледное, юношеское лицо, но я был непроницаем и покорен. Первая брачная ночь прошла как в самых захудалых, дешевых романах - со страстью и неоправданной горячностью. Ее девственная кровь на простыне меня не завела – я вдоволь насытился до этого, испив до белесой кожи ее подруг. Она кричала мое имя, стонала слова любви, а я с трудом сдерживал смех и желание откусить ее прелестную, пухленькую ляжку. Едва минуло пару недель после, я пустился во все тяжкие. О, мой милый друг, это было настоящим, великолепным кошмаром! Народ пропадал пачками. На окраине трупы валялись неприличными грудами. Обескровленные, подъеденные, задушенные. Вампир! Оборотень! Демон! Как меня только не нарекали. Блаженные идиоты! Я им даже немного сочувствовал. В страхе за семью Лили бросилась уговаривать меня поселить их с нами в замке. Много слов не требовалось, я и сам с нетерпением ждал этого. Три сестры, два аппетитных, младших брата, болезная мать и недоверчивый папаша - все перебрались за ворота замка. На улице всюду несло горелым мясом. Убиенных сжигали, после того, как один свихнувшихся святоша решил, что трупы могут восставать из мертвых. Будь это правдой, я бы сам не мало удивился, ведь у меня в подвале на тот момент все еще валялась смердящая кучка бывших владельцев замка. Не очень-то хотелось встречаться с ними после моей маленькой проказы, но не суть. Мы жили так еще неделю. Сестры влюбились в мое добродушие и щедрость. Я натаскал им платьев из хозяйской спальни и оставшиеся в сокровищнице побрякушки. Младшие братья восхищались моей силой и умом. Мать благоговела, а отец молчаливо следил за каждым моим шагом, денно и нощно шарахаясь по закоулкам замка в поисках секретов и неприглядных тайн. Я забавлялся, но время поджимало, терпение иссякало, а голод только нарастал. И вот, подумать только, накануне дня рождения моей благоверной, тот час, тот чудный, великолепный час, наконец-то, настал! Я предусмотрительно трижды за ночь ублажил дражайшую супругу, оставив ее без сил забыться крепким сном, и поспешил воплощать оставшееся от задумки. Сперва с жизнью расстались сестры. Они безмятежно дрыхли в противоположном крыле. Одним движением я располосовал их тонкие, длинные шейки. Раз, и фонтан сладкой, теплой крови обрызгал всю опочивальню и меня заодно. Ты знаешь, я не пью кровь умерших. Не потому что это вредно или опасно. Я не делаю этого из-за банального тщеславия и безмерной любви к театральщине. Каюсь, да-да! Я не пью кровь ради утоления голода. Для этого мне за глаза хватило бы и пары литров. Я пью страх, томящийся в глазах жертвы, ужас, наполняющий ее тело, сладостную боль и безмолвную жалость, охватившие сознание. Ты меня, мой друг, должен понимать, как никто лучше. Тот самый миг, когда несчастное, обреченное на смерть существо осознаёт всю безнадежность ситуации, заставляет меня бесстыдно оргазмировать, испытывать наивысшее чувство блаженства, растворяясь в нем полностью, до последнего вздоха…***
Усладив взгляд кровавым озером в спальне сестер, я двинулся к родителям. Удивительно, насколько чуток был сон у папаши. Не спорю, от меня за километр несло медным запахом крови, и все же я не был готов к тому, что он проснется, едва я подойду к двери. В полумраке спальни он вперился в меня своими настороженными, острыми глазами. Я присел на кровать супруги, бредившей от простудного жара, и стал ласково утешать ее, нежно убирая с мокрого лба редкие, выцветшие старостью пряди. Отец зажег свечи и обомлел от ужаса. Я, обагренный с головы до пят, хищно скалился, явив себя практически в первозданном виде. Ему сложно не посочувствовать, не так ли? Паника и шок сковали согбенное тело старика. Он едва мог дышать. Мой тончайший слух улавливал прерывистое дыхание и свистящие хрипы, исходившие из его нутра. Не медля более, я вырвал трахею дражайшей половины, до конца молящейся за меня и мою невероятную доброту Господу Богу. Кровь брызнула на лицо и растеклась черным покрывалом по скукоженной фигурке истлевшей старухи. Я облизнулся и направился к нему. Покончив со старшим поколением, я оказался в детской у мальчишек. Ангелочки! Такие нежные, такие чистые, такие сочные! Еще ничем не порченная кровь усладила мой привередливый вкус. Я испил их до суха, не оставив ни капли. Моя Лили, очевидно, почувствовав неладное - у людей есть такая странная способность, проснулась по среди ночи и, не обнаружив меня подле, побрела по замку. Крики боли, страха и ужаса заставляли меня задыхаться от смеха. Она звала меня, вбегая по очереди в комнаты, пока не наткнулась на бездыханные тельца младших братьев. Я вошел следом, как бесплотная тень. Она уже не билась в истерике, лишь скорбно, тихо мычала, увлажняя слезами обескровленные детские тушки. Завидев меня, Лили сперва вскочила от радости, но через секунду с неверящими глазами отшатнулась, с трудом держась на подогнутых ногах. Я, все так же окроплённый кровью ее близких, безвинно улыбался, ласково напевая именинную прибаутку в честь дня рождения. В этот момент, вся красота ее, все ее очарование схлынули с мертвенно-бледного лица. Она будто бы сразу постарела на десяток лет. Я подошел к ней вплотную и ощутил дурманящий запах безнадежности, разочарования, горя и отчаяния. Но этот прекрасный букет разбавила совершенно новая, доселе мне неизведанная эмоция - разбившаяся на мелкие осколки нежная, первая любовь. О, мой друг, это было непередаваемо! Все усилия, потраченные на эту авантюру, стократно окупились! Я обогнул ее со спины, встав напротив зеркала, чтобы видеть все, что будет нарисовано на прекрасном, хоть и увядшем личике. Схватил когтистыми лапами за шею и, продемонстрировав свой настоящий облик, со сладостью вжался в плотную, молодую шейку клыками, не забывая смотреть в испуганные, потрясенные глаза. Когда я осилил почти половину, она безмолвно прошептала посиневшими губами «за что» и умерла у меня на руках - сердце не выдержало. Я чувствовал, как оно разорвалось прямо в груди. И, знаешь, это было самое изысканное, самое утонченное угощение во всей моей жизни.***
Стол заметно опустел. Свечи чадили. Ужин подходил к логическому завершению. Самаэль откинулся на спинку стула и с удовлетворением похлопал себя по животу. - Ты безупречен в своем мастерстве! И я счастлив, что мы можем разделить эти маленькие радости. Молчаливый повар кивнул в ответ, он вилкой ковырял в зубах, с безразличием оглядывая опустевшие тарелки. - А еще, Диего, ты сильно напоминаешь мне мою драгоценную Мати. Прошло уже столько лет, а я все не могу забыть ее. Сентиментальность, будь она не ладна, - Самаэль расстроено скривил губы. – Если так долго живешь среди смертных, невольно перенимаешь некоторые особенности… Телефон пикнул сообщением, напоминая, что всему есть свое время и неотложные дела требуют своевременного внимания. - Нет ли у нас какого десерта напоследок? - с интересом спросил гибрид. - Хочется чего-то привычного, если ты понимаешь, о чем я. И Диего понимал. Он встал из-за стола, ловко выхватил висящий на поясном ремне сверкающий остротой тесак, провернул его в руке, и, взмахнув, рубанул по расчлененному телу. На ближайшем от обеденного столе громоздилась внушительная куча бесполых тел, частично распотрошённых и обезглавленных. Струи крови аккуратно стекали в специальный слив на каменном полу. Диего достал нож поменьше и принялся что-то вырезать, соблазняя Самаэля свежим запахом крови и приятными слуху звуками. Наконец, он развернулся, держа в руке сочную, пленительную печень. Глаза Самаэля стали черными, рот некрасиво разорвался по краям, обнажая чудовищные клыки, с которых ручьем стекала вязкая, темная слюна. Диего усмехнулся. Он кинул кусок печени Самаэлю, будто дрессированному псу. Зубы щелкнули, гибрид с наслаждением перемалывал нежную мякоть коричневатой железы, дрожа и прикрывая глаза от несдерживаемого наслаждения. Закончив с десертом, он вернул привычный облик, подтирая белоснежной салфеткой испачканные кровью уголки губ. Диего принялся натачивать ножи. - Très bien, mon cher! Даю зуб, телу не больше 12. Молодое и нежное. Диего кивнул, не отводя взгляда от гладкого, блестящего лезвия. - С нетерпением жду следующей встречи, мой дорогой. Рассчитываю, как минимум, на дюжину. Диего растянул губы в нехорошей улыбке. Ужин подошел к концу. Впереди каждого из них ждала пленительная охота. Чувство сладости от предвкушения азарта подняло настроение. Комнату охватил грубый, звонкий смех Самаэля.