***
В её следующую с ним встречу Мона совершала очередное безрезультатное чтение. Его неуловимое созвездие оставалось решительно неразборчивым в её астролябии. Она повернулась и обняла его, уткнувшись лицом в его плечо. — Эй, всё в порядке. Что случилось? — Я хочу, чтобы ты был здесь всё время, — пробормотала она ему в плечо. — Я хочу, чтобы ты вообще был здесь. Он начал выводить рукой успокаивающие круги на её спине. — Почему ты так говоришь? — Я говорила с твоей ма… Сёгуном. Нет никакого способа удержать тебя во времени, кроме как убрать гнозис. Он замер. — Я не могу… — Ты не можешь, — закончила девушка. — А ещё она сказала мне, что если ты согласишься на это, то, скорее всего, умрёшь. — И ты не хочешь, чтобы я умер? — Мона подняла на него взгляд. Он выглядел искренне любопытным, с едва сдерживаемым счастьем на лице. Она издала лающий смешок. — Конечно, нет. Неужели ты всё ещё думаешь, что я не забочусь о тебе? Он искренне улыбнулся и поцеловал её. — Но ведь есть шанс, что я выживу, верно? — Очень маленький, да. Он запечатлел поцелуй на её лбу, а затем отстранился. — Мне… нужна минута, чтобы подумать об этом. Она кивнула, и они вместе посмотрели на звёзды. Ей нравилось, как они отражались в его глазах.***
Она помогала Путешественнице с поручением на острове Ватацуми, когда он появился вновь. На его лице было немного засохшей крови, и он выглядел слегка обезумевшим. — Мона? Как… Это Ватацуми? Погоди, ты говорила… «О», — подумала она. Должно быть, это его самый первый прыжок. Она сделала шаг вперёд и мягко положила руку ему на плечо. — Я говорила, что ты отделился от времени. Разговор, который у тебя только что со мной состоялся, произошёл около двух месяцев назад, — она смочила большой палец свободной руки и стёрла кровь с его лица. — И так… будет всегда? — Я встретила тебя за несколько лет до того, как ты встретил меня. Большую часть времени я, вероятно, не буду знать тебя настолько же хорошо, — она улыбнулась. — Но всё в порядке, потому что ты меня знаешь. Ты сам мне однажды об этом сказал. Он протянул руку и накрыл её ладонь своей. — Не этого я хотел, — прошептал он.***
Однажды, когда она сопровождала Путешественницу на одно поручение, та спросила у неё, почему она хотела поговорить с Сёгуном Райдэн. — На самом деле это немного долгая история. Я не уверена, захочешь ли ты её услышать. — О? Паймон думала, что ты просто хотела спросить об астрологии или что-то в этом роде, но теперь Паймон действительно любопытно! Путешественница скрыла смешок. — По правде говоря, теперь мне тоже любопытно, если ты, конечно же, не против рассказать нам. — Ну, — начала Мона, не совсем уверенная с чего начать. — Ты помнишь Скарамуччу? Предвестника Фатуи, который несколько раз пытался тебя убить? — О да, тот парень! Хотела бы Паймон, чтобы он оказался здесь прямо сейчас. Тогда Путешественница смогла бы преподать ему урок! — Сказитель? Яэ сказала нам, что он был прототипом марионетки Сёгуна, и что ты была с ним знакома. И ты сказала, что у него был гнозис — ты о нём спрашивала? — В некотором роде, да, — произнесла она задумчивым тоном. — Когда он использовал гнозис, то перестал существовать в обычном линейном течении времени. Я спрашивала, есть ли какой-нибудь способ безопасно вернуть его в нормальное состояние. — Безопасно? Но он плохой парень, разве нет? Почему тебе не всё равно? Мона вспомнила свой восемнадцатый день рождения, чашки сладкого чая и бесчисленные часы, проведённые вместе за наблюдением за звёздами. Она припомнила, как он смотрел на неё: с ненавистью, замешательством, нежностью, желанием и чем-то ещё, чему она никогда не давала названия. Пока ещё нет. — Мне не всё равно, потому что я люблю его, — ответила она. Паймон вскрикнула, а Путешественница хоть и молчала, но выглядела не менее ошеломлённой. — Ты уверена, что с тобой всё в порядке, Мона? Ты ударилась головой или что-то в этом роде? — спросила Паймон. — О, я в совершенно здравом уме. Я признаю его бесчисленные недостатки, включая его комично грубый характер. Но, — сказала она и наклонилась вперёд, театрально прошептав: — Он добр ко мне. Только не говорите ему, что это я вам сказала. Это испортит его имидж. Парочка выглядела совершенно невозмутимо. — …Паймон считает, что мы поверим в это только когда увидим. Мона засмеялась. — Не могу сказать, что виню вас в этом.***
Она искала его следы по всей Инадзуме. На одном острове она услышала очень давнюю историю о танцоре с мечом. На другом люди рассказали ей о пяти старых семьях и о том, как все они, кроме одной, вымерли. Одна старушка поведала ей о том, что всегда подозревала нечестную игру, но все остальные лишь устало от неё отмахивались — очевидно, что спор этот был настолько давним, что все вовлечённые в него стороны продолжали его лишь по старой памяти. Тем не менее, когда Мона сказала женщине, что, по её мнению, она права, её улыбка стала явно самодовольной. Она встретила маленького мальчика, который рассказал ей об отправившемся на фронт незнакомце в большой шляпе. Он спросил, видела ли она его и в порядке ли он. Мона ответила, что видела и что тот в порядке, и она даже не солгала ему. Во всяком случае, не полностью. Она вспомнила, что Куникузуши был странником. Наверное, в каком-то смысле и она тоже: она не решалась пускать корни и всегда устремлялась туда, куда вели её звёзды. От такой жизни она бы не отказалась, но она должна была признать, что тут имело место одиночество. Жить вот так, в одиночку и без сердца, для которого был создан, — она не могла винить его за то, что он с таким рвением ухватился за гнозис. Она подозревала, что поступила бы так же.***
Куникузуши помогал ей собирать водоросли на пляже — Путешественнице по какой-то причине понадобилось несколько пучков, и она попросила Мону собрать их. По нагретому солнцем мелководью, в котором они росли, было приятно ходить. Однако на самом деле собирать растение довольно трудно — листья были удручающе скользкими. Он нежно направлял её руку своей и показывал, как отрывать листья от стебля у основания. Она торжествующе вскрикнула, когда ей удалось с лёгкостью вытащить их из песка, и хоть он и поздравил её явно саркастичным тоном, нежное выражение его лица было искренним. В этот момент он казался ей красивее, чем когда-либо прежде. Они вместе бродили по пляжу и собирали все водоросли, что попадались им на глаза. Девушка забеспокоилась, что таким образом нарушится экосистема или что-то в этом роде, но он заверил её, что они вырастут снова через несколько дней. Он протянул ей собранные пучки, а затем наклонился вперёд, чтобы украсть поцелуй. На вкус он был как морская соль. Он хихикнул, заметив её румянец. Мона начала было что-то говорить, какой-то пустяковый комментарий ни о чём конкретном, но он исчез прежде, чем она успела подобрать слова. Она вздохнула с большей тоской, чем готова была кому-либо признаться. Кто-то позади неё неловко закашлялся. Она обернулась, готовясь принять боевую стойку, но встретила всего лишь Путешественницу. Она плохо спряталась за большим камнем. — Я, эм, не хотела вмешиваться, — сказала она. — Вау, — встряла Паймон. — Ты и правда влюблена в него.***
Прогулка обратно в город Инадзумы прошла несколько неловко. Путешественница, по-видимому, потеряла дар речи, а Паймон выглядела не менее озадаченной. — Как же странно видеть Сказителя настолько беззаботным, — в конце концов произнесла Паймон. — Я имею в виду, Чайлд тоже Предвестник, но тот никогда не был таким же серьёзным, как он. Мона засмеялась. — К этому привыкаешь. Снаружи он колючий, но внутри очень милый. Ну, когда он сам того захочет. Если он когда-нибудь будет с тобой груб, то скажи мне, и я накричу на него ради тебя. — …Ты уверена, что это хорошая идея? — добавила Путешественница. — Конечно. Я ему нравлюсь, поэтому он не может на меня злиться. Явно позабавленная Путешественница захихикала. — Уж лучше я и дальше буду его избегать, — она на мгновение замолкла, выражение её лица стало более серьёзным. — Надеюсь, ты выяснишь, как сделать так, чтобы он остался с тобой. Мона улыбнулась отнюдь не тёплой улыбкой. «Если попробовать его вынуть, то существует очень высокая вероятность того, что он умрёт», — прошептала ей его мать. — Я тоже надеюсь, Путешественница.***
Он встретил её в Великом храме Наруками. — Мне нравится, как выглядят отсюда звёзды, — сказала она ему. Мона хотела, чтобы он знал, хотела, чтобы он понимал даже самые обыденные вещи о ней. Она хотела жить с ним совершенно обыкновенной жизнью, где они проводили бы каждый день в обществе друг друга; жизнью, где он узнал бы, откуда именно ей нравится наблюдать за звёздами, а она узнала бы, что он делает своими руками, пока ждёт окончания приготовления ужина. Он кивнул. — Я уже проводил здесь время. Это лучший вид в Инадзуме, хотя большинство людей смотрят вниз, — он вложил свою ладонь в её руку. Она почувствовала его ложное сердцебиение вплоть до самых кончиков его пальцев. — Мона, ты говорила с… — Сёгуном Райдэн? — закончила она за него. — Да. Он повернулся к ней лицом. — Я сделал выбор, — он поднял их переплетённые руки к своей груди. — Говорят, что гнозис — это сердце бога, а моё уже принадлежит тебе, — нежно, почти мечтательно, он прижал её руку к своей груди и улыбнулся: мягко, печально, с любовью. — Ничего страшного, если ты его заберёшь. Я хочу, чтобы ты его забрала. Брошенная кукла, идеально созданная для всего, кроме того, для чего была создана — трагедия его существования удвоилась, когда она почувствовала, как забился внутри него гнозис. Ей показалось, что он похож на глиняное изделие с незаметным изъяном, из-за которого он взорвётся, когда попадёт в печь, но даже самые претенциозные гончары и вполовину не испытывают к своим творениям тех чувств, которые испытывает она к Куникузуши. Она потеряет гораздо больше, чем просто скульптуру, если извлечение его сердца закончится неудачно. — Ты уверен в этом? Он кивнул, и Мона просунула внутрь руку, испытав странное, неестественное чувство. Она поняла, когда именно достигла гнозиса — проходящее через неё электричество ни с чем не спутаешь. Предмет, который вытащила девушка, оказался меньше, чем та ожидала. Удивительно, сколько силы может вместить в себя эта маленькая шахматная фигурка, сколько разрушений она может принести. Однако она быстро отбросила его в сторону, когда Куникузуши рухнул на неё. Божественная сила для неё ничего не значила по сравнению с ним. Селестия могла бы предложить ей само архонство, и она бы отказалась, если б это означало бросить его. — Эй, всё хорошо. Всё будет хорошо, — прошептала она безумным, но успокаивающим тоном, опуская его на землю. Он выглядел совершенно измученным, но всё равно улыбнулся ей. Его идеальное точёное лицо треснуло. — О, — прошептал он. — Как здорово. Я боялся, что больше не буду любить тебя, но нет, я люблю тебя, — его речь была медленной и слегка невнятной. Мона посмотрела на свои покрытые кровью руки. — И я тебя люблю, — сказала она. Его улыбка стала ещё шире. — Любишь? Правда? — она не могла припомнить, чтобы когда-либо видела на его лице выражение такого неподдельного, незамысловатого счастья. Он начал было говорить что-то ещё, но закашлялся кровью. — Куникузуши, с тобой всё будет хорошо, я позову на помощь, я… — Нет, пожалуйста, не уходи. Я люблю тебя. Мона, я… Его дыхание становилось всё более затруднённым, но он всё ещё улыбался ей. Он с трудом поднял руку и обхватил её лицо. — Мона, — выдохнул он счастливым, облегчённым и довольным тоном. Почти что благоговейным. Его рука безвольно упала вниз. — Куникузуши? — едва слышно прошептала она. Он был не в состоянии ей ответить. Его дыхание больше не было затруднено, потому что он не дышал. На мгновение она задалась вопросом, почему он стал таким размытым, пока не поняла, что плакала. Мона притянула его ближе и зарыдала у него на груди. Она задалась вопросом, не слишком ли сильно он заботился, не слишком ли глубоко чувствовал. Украденное им искусственное сердце отняло у него эти чувства и подавило их, как паразит. Вырвать его — означало слишком сильно дёрнуть за ниточки чувств, намотанных вокруг его сердцевины, и в результате какая-то важная часть его самого треснула и сломалась. Она не знала, как долго пробыла в таком положении, обернувшись вокруг него. Ей казалось, что прошли часы или, скорее всего, дни и месяцы. Она была вся в крови и слезах, но ей даже в голову не приходило оставить его. Она едва не пропустила мимо ушей приближающееся цоканье высоких каблуков. Мона инстинктивно прижала его ближе к себе в защитном жесте. Даже сейчас, особенно сейчас, она не могла его отпустить. Чья-то рука легла ей на плечо, и девушка, наконец, подняла взгляд. Сёгун Райдэн опустилась перед ней на колени. — Я пришла, как только почувствовала гнозис, — сказала она и опустила руку на своё творение. Её идеально наманикюренные руки были лишены недостатков смертных; её глаза были мягкими и заботливыми. Она практически походила на настоящую мать. — Именно этого я и боялась. Мона шмыгнула носом. — Всё кончено. Ты была права. Она покачала головой. — Гнозис был источником энергии, поддерживающим его жизнь, но… Она слегка приподнялась, и её взгляд стал решительным. — Но часть этой энергии всё ещё на месте. Именно её я и использую, чтобы управлять этим телом, — она начала светиться, как будто собиралась разразиться электрической атакой. — Подожди, — проговорила Мона, — ты… — Я отдам её ему, — она положила руку ему на грудь, между её пальцами потрескивало электричество. — Я больше не смогу вернуться в царство Эвтюмии, но я обязана ему хотя бы этим, — произнесла она мягким, проникновенным, едва ли достаточно громким, чтобы быть услышанной, тоном. Нежная улыбка не покидала её лица, даже когда она засветилась из-за своей силы. Материнское и божественное, казалось, хотя бы на мгновение просуществовало одновременно. Сёгун выпустила невероятный поток энергии, и Мона едва не потеряла сознание. Когда к ней вернулось зрение, Сёгун рухнула прямо перед ней. Она заморгала, приходя в себя, и её глаза почему-то выглядели светлее. Все мысли о Сёгуне быстро улетучились, когда Мона заметила, что Куникузуши очнулся. Он медленно открыл глаза. — Мона? Она так широко улыбнулась, что казалось, будто её лицо вот-вот треснет. — Привет. Он прищурил глаза, определённо всё ещё немного сбитый с толку и не до конца пробудившийся. — Ты что, плакала? Пожалуйста, не плачь, Мона. Из-за слёз ты выглядишь ужасно, — несмотря на то, что он ещё не совсем пришёл в себя, ему всё же удалось растянуть свои прекрасные губы в ухмылке. Она легонько ударила его кулаком по плечу, просто из принципа. Он засмеялся. Сёгун прочистила горло. — Это сработало, — произнесла она тихим и почти что печальным тоном. Её улыбка была полна облегчения, но в глазах промелькнула грусть. Она его мать, и она спасла ему жизнь, но её сын не рад её видеть. На самом деле у него не было причин радоваться её присутствию — он не знал её, и она не знала его. — Я рада, — её слова, несмотря на явное сожаление, были искренни. Куникузуши приподнялся, чтобы сесть, всё ещё тяжело опираясь на Мону. — Мама, — сказал он. — Давно не виделись. Сёгун опустила взгляд на свои руки. — Верно. Тогда ты заслуживал лучшего, чем то, что я могла тебе дать, — Мона засомневалась в правдивости её слов, но слова Сёгуна прозвучали так, будто бы она в это верила. — Мне жаль — если для тебя это всё ещё важно. Он не ответил, выглядя так, будто бы его раздирали противоречия: ненависть, негодование, печаль и простая потребность в матери промелькнули на его лице так быстро, что Моне едва удалось распознать их все. Его мать медленно поднялась на ноги. — Это мой тебе подарок, — сказала она. — Живи так, как пожелаешь. А если когда-нибудь захочешь поговорить со мной, то ты знаешь, где меня найти, — её тон был сдержанным, но в то же время полным надежды и не лишённым капельки сожаления. Куникузуши кивнул ей, и она двинулась в путь, украдкой оглянувшись на него разок-другой, но её сын так и не взглянул на неё. Её глаза наполнились чем-то неописуемым, и, наблюдая за тем, как исчезает её фигура, Мона поняла, что значит быть матерью. — Я не хочу быть перед ней в долгу, — сказал Куникузуши. — Не будешь, — подарок, как она это назвала, это то, что даётся безвозмездно. То, что родитель дал бы, должен был дать своему ребёнку. Куникузуши нежно обнял её, уткнувшись лицом в её плечо. Она припомнила, что раньше он носил шляпу, чтобы скрыть выражение своего лица. Девушка мягко выводила пальцами круги по его спине, и они оставались в таком положении ещё несколько минут. В конце концов, он отстранился и, моргнув, взглянул на неё. Он всё ещё выглядел так, будто бы не до конца пришёл в себя, поэтому Мона помогла ему подняться на ноги. — Ты хорошо себя чувствуешь? Он посмотрел на неё с обожанием, затем положил руку ей на затылок и притянул к себе для поцелуя. — Теперь да, — она игриво хлопнула его по плечу. Он выглядел усталым, но довольным. Мона улыбнулась. — Куда бы тебе хотелось пойти? Он посмотрел на неё так, словно она для него — весь мир. Она осознала, что впервые между ними не осталось никаких секретов и никакие предопределённые будущие встречи больше не нависали над их головами. Есть только он и она, и больше ничего. Она не знала, куда он хотел пойти и куда всё-таки отправится, и она не могла быть ещё счастливее. — Мне всё равно, пока я с тобой. Мона сжала его ладонь. Она понимала, что в мире всё ещё неспокойно, но не смогла представить ничего такого, чего они не смогли бы преодолеть вместе. Возможно, она оптимистично настроена, ведь девушка совершенно не беспокоилась на этот счёт. — Как и мне, — сказала она. Он поцеловал её, но уже без отчаяния. Теперь у них есть всё время в мире.