01
22 января 2023 г. в 18:06
— Прекращай.
Джисон не может. Фотографии в его руках вызывают ноющую боль в груди, заставляют конечности холодеть, но вместе с тем позволяют вспомнить прошлое, где они были счастливы. Не только он один, правда?
Вот их первые кадры на фотоаппарат, купленный Ханом на блошином рынке: Со смотрит в окно, а на следующей распечатке уже держит зрительный контакт с самим младшим. Парень тогда хотел снять старшего исподтишка, и у него это почти получилось. Почти, потому что сработала вспышка, на которую он и среагировал. Чанбин в тот день по-доброму посмеялся с этой ситуации и позволил Хану сделать еще пару снимков, вдобавок покривлявшись, чтобы младший жалостливо протянул его имя чуть ли не на весь автобус.
На других фотографиях старший вальяжно развалился на стуле, протягивая руку к подносу с виноградом, после легко закидывая плоды в рот. Хан помнит его мягкую улыбку в тот день. Они с друзьями собрались на заднем дворе у Чанбина, позволяя себе расслабиться в родном кругу. Как они после ухода всех таскали фрукты в дом, то и дело роняя их по пути. В тот вечер парни обнимались, будто больше никогда не встретятся друг с другом. Тело Джисона еще помнит те нежные прикосновения и запах парфюма, сконцентрировавшийся где-то за ухом.
Хан обожал фотографировать закаты, но не любил появляться в объективе камеры. Зато Со обожал подлавливать его. Нечеткое изображение, но на нем можно разобрать широко лыбящегося младшего, позади которого растеклись оранжево-розовые краски. Чанбин был рад даже этому, он тогда громко верещал, убегая от Джисона на крыше. В том месте парни проводили много времени, как вместе, так и порознь, там осталось много эпизодов их жизни. Даже слишком много.
— В его карманах были только мои сигареты, — парень всхлипывает, щурясь, чтобы видеть сквозь слезы последнюю фотографию со старшим. Он дарил самую яркую улыбку, даже когда все было очень плохо. Даже когда мечтал о смерти, не высыпался, ненавидел себя, свои попытки барахтаться. Но что-то все же сломало его.
— И записка на стуле. Он просил не вспоминать его со слезами, помнишь? — Чан, сгорбившись, сидел напротив своего друга, медленно опустошая бокал с шампанским, — мне как-то бабушка сказала, когда над покойником плачешь, у него в загробном мире дождь идет. Пожалей его хотя бы там. Он же ненавидел влагу.
Чанбин просто не выдержал. Вся это философия его жизни, где суициду нет места, где он вынесет любое испытание, разрушилась всего за неделю. Долгий подбор лекарств, которые вызывали немалое количество побочных эффектов, раскручивали депрессию, словно подбрасывали дров в костер, вынуждая Со думать о веревке на своей шее, о ноже подле вен, о горе таблеток, которую можно было насобирать из домашней аптечки. Его организм не принимал ни один прописанный препарат.
Парень шел к психиатру, думая, что наконец сможет разобраться в себе, вычеркнуть навязчивые мысли из своей рутины, но все стало только хуже. Головная боль была такой, что хотелось окунуться в наполненную ванну и не высовываться из-под воды до последнего. Он чувствовал себя таким слабым, таким ничтожным, но все равно молчал. Почему-то ему казалось, что через это проходят все, каждый из его знакомых. Но это были лишь ложные убеждения, чтобы не выделять себя.
Развязка его страданий нашлась в повешении. Было жаль родителей. Было жаль Джисона. Но сильнее Чанбин жалел себя. Он имел право на это действие, он сам выбрал способ прекращения своего существования. Он собственными руками надел петлю на свою шею, а не кто-то со стороны. Для него перед смертью это было чем-то значимым. Потому что Чанбин признался самому себе: жизнь его подавила.