Учебники. Раскрытая на столе тетрадь. Ненавистная физика душит своими бесконечными формулами и терминами, которые все никак не могут уложиться в голове и закрепиться там.
Кажется, этот день никогда не закончится.
Он в цикле. Громадном, сумбурном, но поражающем своей повторяемостью изо дня в день, из недели в неделю.
Год за годом.
Меняются времена года. Осенью тоскливо, сыро и прохладно. Мерзкие лужи повсюду так и норовят испачкать брюки в грязи. Зимой холодно, морозные ветра вперемешку со снегом бьют в лицо и режут его острыми осколками снежинок. Новый год. Суматоха сменяется светлыми чувствами, а потом страхом.
Алкоголь меняет людей.
Весной экзамены. Природа встречает свой рассвет. Только-только стало сухо, пробивается из-под земли молодая трава. Но все еще прохладно. Часто промозгло. Вчера снова шел дождь.
Летом лучше. Летом проще. Летом легко и свободно, дышать становится так хорошо, словно птицу, запертую в клетке, выпустили полетать. Летом он может прийти домой к девяти, весь день пробыв на улице в компании наушников и детей, тут и там снующих по площадке.
Последняя возможность перед осенью вдохнуть полной грудью.
А дальше все по новой.
Но все же физика… Она никогда ему не нравилась. Заковыристая, сложная, в ней нужно закопать себя полностью, чтобы понять. Ему не нравится такое. Особенно когда от предстоящей итоговой контрольной зависит твоя оценка. Отец не любит тройки.
ЕГЭ становится все ближе и ближе, а он не может справиться с физикой. С простой физикой. Он ведь даже ее не сдает. Рука тянется за блокнотом. В голове всплыл образ существа, которое он представлял, когда слушал очередную песню в плейлисте. Хочется зарисовать. Но нельзя.
Иногда ему кажется, что он просто прожигает свои годы зря. Что ни на какой юрфак он не поступит, что все его старания напрасны и лишь отнимают время.
Но что остается делать?
Он не готов ночевать в ванной. В ней холодно и темно.
Зеркала смотрят на него. Страх сковывает.
Отец изменился после ее смерти. Стал озлобленным. Но винить его нельзя. Тот пожар сломал. Разрушил все, что они строили годами. Изменил до неузнаваемости.
И виноват в этом он.
— Сяо. — он вздрагивает. Мороз по коже проходит стремительно, словно током прошибает.
Страх. Что он сделал не так? — Сходи за хлебом.
— Хорошо, — звуки сами выходят из горла.
А он ли это говорит?
Невидимое облегчение разрезает оковы. Хлеб. Ну да.
Сяо бросает взгляд в окно. Солнце лениво пробивается сквозь редкую листву. Май уже наступил, но тепло появилось едва-едва.
Поскорее бы уже лето…
Он поднимается с места, отбрасывает ручку. Медленно разрабатывает пальцы. Натягивает толстовку. Плюс пятнадцать и ветер — красота!
Берет ключи с вешалки, кошелек и телефон. Наушники итак почти всегда при нем.
Тихо открывает дверь, она поскрипывает, тихо закрывает. Главное — не хлопать.
А потом он бежит. Бежит по лестнице, летит по ступеням, скользит по поручню. Он — птица, с крыльями до небес.
Ноги заплетаются, но воздух бьет ему по лицу, трезвит мысли, делает их чище, быстрее,
свободнее. Он бежит так, будто никогда больше не вернется сюда.
Это что, бордюр? Раскидывает руки, запрыгивает на него, почти летит, шаг за шагом переставляя ступни. Он — канатоходец, внизу — лава, вверху — бескрайнее небо! Опасный прыжок над пропастью — это спуск для колясок. Обшарпанная краска слетает с камня, а он почти бежит по нему, парит!
Голова невольно вскидывается вверх: там, высоко-высоко, летят облака, закручиваясь в медленном танце, образовывая причудливые формы. Это рыба? То похоже на замок! Дракон! Змея!
— Твою ж! -
резкая боль прошибает голень и Сяо почти падает, если бы не что-то, схватившее его за ткань.
Он поворачивает голову, издавая звук между «а» и «э», и первым делом замечает ярко-голубой, смешанный с черным, в косичке.
— Извините, девушка, я…
— Какая я тебе, к черту, девушка?
О.
Это парень.
Помладше его?
— Все равно прости.
— Да ну. Это я со скейтом тут…
О. Так это был скейт.
— Не, нормально.
Алатус только сейчас замечает, что его уже отпустили и сели на тот злосчастный бордюр.
Он присел рядом. Голень скулит и ноет, но он стоически терпит, хотя желание сжать ее очень сильное.
Они сидят. Где-то вдалеке воет сирена. Тихий шелест листьев раздается откуда-то сверху. Птицы не поют.
— И все-таки хочу загладить вину за неосмотрительность.
Сяо отвлекается и поворачивает голову — рядом с новоиспеченным незнакомым знакомым красуется бутылка сидра. Кажется, яблочный.
Это кажется ему странным. Зачем за такое извиняться? Да и он сам виноват. Не смотрел вперед, а на эти облака.
— Не сто́ит.
— Нет, я серьезно.
— Я тоже.
— Тебе он не нравится?
— Я не пробовал.
— Если тебя смущает, что мы незнакомы, то я Венти.
— Сяо. Но правда, не сто́ит.
— А если тебя смущает, что мы во дворе твоего дома, то я знаю крышу гаража неподалёку. Оттуда красивый вид на озеро открывается.
Сяо хотел было ответить, что ему нельзя, что отец его прибьёт за это, что ему надо готовиться к экзаменам, что его вообще послали за хлебом, но…
— Ладно.
Он не уверен в том, что это верное решение. Что это правильно так поступать.
Но черт возьми. Свобода…
— Супер! Не отставай!
Он будет жалеть. Но уже как-то все равно.
***
Ноги непривычно свисают с края. Высота небольшая, но если упасть неудачно, то точно что-нибудь сломается. Возможно, что-то внутри.
Прямо сейчас.
Ломается.
Возможно, привычное мышление.
Плевать.
Сладкий привкус сидра ещё остается на губах, когда он отрывает от них бутылку. Приятное чувство разливается внутри. Где-то в душе. Возможно, возле сердца.
Они сидят рядом. Венти рассказывает о том, как «старая карга» не хотела ему продавать этот самый сидр, который они сейчас хлебают прям так, как самые заядлые алкоголики.
Стороны уже перепутаны, сложно сказать, сколько непрямых поцелуев произошло. Но Сяо предпочитает об этом не думать.
Он вообще предпочитает сейчас ни о чем не думать.
По пути они купили хлеб. Так что ему останется только дойти до дома. Дорогу он знает. Теперь знает.
А про отца он тоже предпочитает не думать. Плевать. Будь что будет.
Отсюдаи правда открывается красивый вид на озеро.
— А можно… Потом будет прокатиться на скейте?
— М? — кажется, Сяо только что прервал очередной рассказ. Он соврет, если скажет, что внимательно слушал. — А, конечно! Давай номерами обменяемся?
— Давай.
Сяо достает телефон из кармана, набирает пароль и открывает контакты.
Внезапно он начинает дрожать.
На интерфейсе крайне неприветливо высвечивается «Отец».
Сяо машинально тянется пальцем на зеленую кнопку, по пути продумывая правдтвое обоснование своей задержке, но резко останавливается.
— Что-то случилось?
Палец дергается, в нерешительности зависая над кнопкой сброса.
Но нажимает.
— Нет, ничего.
Нет времени.
— Диктуй номер.
Он наслаждается жизнью.
