My whole world

      Леди тихо выдохнула. Кот неосознанно повторил за ней.       Они жили в столице самой эйфории, в живописном Париже, охваченном ими с железных прутьев монументальной Эйфелевой башни. Перед ними — пестрящие в фантасмагории огни живого города. Перед ними — цветастое марево выпущенных в свободный полёт фонарей. Перед ними вся жизнь, которую они оберегали.        Кот возвёл взгляд к ничем не застланному куполу ночного холста, где расцветали карликовые точки-огоньки. Словно всё-всё было на акварельной картине. Нуар бы достал одну из этих звёзд для своей Леди, попроси она его об этом. Нашёл бы способ, пускай для того надо хоть в космос отправиться, хоть загадать желание у какого-нибудь извращённо трактующего всё по-своему Джинна. Но Леди ни о чём таком не просила, только еле слышно сопела на его плече.       Кот, зарываясь носом в её растрепанные волосы, аккуратно, чтобы не разбудить сие диво, поправлял накинутое на них одеяло. Верно же говорили, что Ледибаг чудесна, только ему это чудо открывалось с другой стороны. Лишь в его отдалённых грёзах рядом с ним всегда неприступная и бойкая Леди становилась такой хрупкой и маленькой, словно миниатюрная куколка, как сейчас. И ведь глядя на неё, не поверишь, что каждый день ценою своих сил именно она защищала весь город от зла.        Плагг бы сказал, что он сходил с ума, что до такой степени быть зависимым от одного человека категорически неприемлемо. Кот и не отнекивался: была у него зависимость чувствовать её присутствие рядом с собой, видеть её, касаться и ощущать мягко и любяще трепавшие его волосы ладони, что медленно переходили к щекам. Была у него зависимость обжигать дыханием шею, да и любые участки чувствительной кожи, чтобы в результате почувствовать ответное прикосновение её блуждавших по чёрному латексу рук. Нуар ждал этого мгновения до пьянящей одури неимоверно долго. В какой-то день он перестал верить, что это однажды произойдёт с ним, но в тот миг, тот самый, когда ему было позволено уткнуться в её шею, когда можно было долгими, но мимолётными часами сминать её губы своими и сходить с ума от — наконец-то — ответной ласки, его обыденное бытие перевернулось напрочь.        Кот зависим. Кот болен ею. Кот понял это тогда, когда даже во сне перед ним в лучах августейшего солнца гурией представала его Леди. Принял, когда на закате впервые на своё признание, которым он уже ни на что не надеялся, получил ответ. Взаимный. Нуар поначалу думал, что показалось, что то придуманный его болезненным рассудком рай, которого не существовало. Обвившие его спину руки вкупе с её сердцем, в исступлении колотившим его по рёбрам, говорили иначе. Тогда Кот прижал к себе уже точно свою Леди, неистово повторяя про себя одно слово: моя, моя. Моя.        Теперь же, глядя на то, как её голова преспокойно лежала у него на плече, Нуар мог в отдалённой тишине зачарованно разглядывать каждую чёрточку её умиротворённого во сне лица. Больше, чем об этом, он мог мечтать только о том, чтобы когда-нибудь найти её. Другую. Настоящую. Посмотреть в эти глаза без маски, ощутить всё тепло её тела без этого пятнистого костюма. Найти, схватить в охапку и закружить с нею в воздухе. Нуар был уверен, что сильная и волевая в геройском облике, в гражданской жизни Ледибаг хрупкая и хрустальная куколка, которой подобно воздуху нужна была опора. Храбрый рыцарь и принц, как в сказке. И он хотел оказаться в её реальной жизни, чтобы защищать. Когда главный злодей падёт перед ними, они, как она и обещала, снимут маски. Тогда он и будет рядом, чтобы так же, как и в бою, защитить от всех окружающих её невзгод.        Нуар поднял взгляд наверх, когда в нескольких метрах от них снопами янтарных искр взорвался салют. А потом ещё один, до непроглядности азуритовый, как её волосы, а за ним — одновременно алый, как её костюм, и светло-голубой, как её глаза. От бесконечного содома над головой Ледибаг заворочалась в тонком одеяле, прижимаясь ближе к Нуару, и он, словно поздно вспомнив о ней, обернулся к сопящей ему на ухо героине. Он медленно протянул к её лицу руку, заботливо и осторожно — ну нельзя же разбудить это чудо, Кот! — заправив ей за ухо выбившуюся прядь волос. Не сумев побороть внутреннее желание, так и рвущееся наружу, Нуар потянулся к ней ладонью, аккуратно, почти что неосязаемо, касаясь до её щеки, проводя шершавыми и согнутыми пальцами по ней, боясь, что одним неосторожным движением случайно ранит когтями. Во сне Леди шелохнулась, точно почувствовала его касания, и Нуар замер, виновато понимая, что посмел нарушить её сон. Зажмурившись, она неспешно приоткрыла глаза, пару раз хлопнув угольными ресницами. Сквозь приопущенные веки Ледибаг посмотрела наверх, на Кота, на плече которого она спала всё это время, и тот час же озарила его своей лучезарной улыбкой.        Иногда Нуар был полностью уверен, что он незаметно для себя умер и попал в выдуманный им же рай, ибо где же ещё могли жить ангелы?        — Доброе утро, Котёнок, — сонливо и так мягко, как никогда раньше, шепнула она, и Кот мысленно, беззлобно совсем, усмехнулся. На улице ведь всё ещё царила ледяной королевой непроглядная ночь, до утра им ещё далеко, как до Марселя.        Ночь эта ко всему прочему была отнюдь не самой тёплой, и он, почувствовав это, поспешил сильнее укутать свою Леди одеялом, щедро отдав ей свою заслуженную часть. Аргументы, что она была в защищающем её от холода костюме тут не подействовали, потому уже скоро она была чуть ли не с головой намотана слоем флисового одеяла. Смотря на неё, Нуару кое-как удалось сдержать умилённый вздох. Обычно воинственная и иногда только до реликтового беспамятства нежная, Ледибаг сейчас походила на не выспавшегося воробушка. Сонливый взгляд, растрёпанные волосы и хмурое выражение лица, да ещё и он укутал её таким образом! Кот думал, что порой Плагг был прав: он был слишком одурманен, слишком влюблён в неё. И ему это нравилось.       Моя Леди, ну что же ты творишь со мной?        Ледибаг порывисто обняла затаившего дыхание Нуара, почувствовав, как одной рукой он прижал её ближе к себе. Она точно не могла сказать, когда именно с ней произошло нечто подобное. Когда она начала испытывать что-то невообразимое и такое совсем не-дружеское к своему напарнику, когда она нашла привлекательным черты его рельефного от геройского костюма телосложения, когда она начала доверять ему в стократ больше, чем родителям, лучшим друзьям, да даже самой себе — всего этого алая Леди уже не помнила. В один момент, будто то велела отдушина сама, ей просто довелось сказать напрочь лишенное какого-либо сожаления «прощай» одному красивому мальчику, что каждый день лучезарно улыбался ей с глянцевых плакатов по всей её комнате. Когда-то ведь каждый её вдох-выдох так рьяно и любовно произносил именно его имя. Как это произошло, как это она так просто махнула ему рукой на прощание, Леди уже не могла вспомнить. Будучи рядом с Нуаром ей этого и не хотелось.        Весь Париж словно их огромный-огромный дом, а эта Эйфелева башня — их личный уголок, их гнёздышко, где они могли побыть наедине. Место, где все бывалые мечты Ледибаг о замужестве с полюбившимся одноклассником тлели на фоне долгих и протяжных поцелуев с Нуаром. Она бы никогда не поверила, что в один день разрешит Коту так безбожно прикусить её за мочку уха или зарыться лицом в её забавные хвостики. Она бы никогда не поверила, что когда-нибудь и сама будет млеть от одних только его касаний. Ну это же Кот Нуар, сказала бы Леди. Но сейчас как раз-таки этот самый Нуар стал для неё неожиданно почти всем: воздухом, солнцем, вселенной. Так же, как и она для него. Ледибаг сначала думала, что сошла с ума, а потом уже приняла, что сходить с рамок сумасшествия ей очень даже нравилось.        Её разум — внезапно — мгновенно становился самым чистым местом на Земле. Всё-всё для них — грёзы о дизайне, проблемы с отцом, Бражник с его бабочками и скорая годовая контрольная по химии — отходило на задний план, давая возможность утонуть в догорающих красках ночного Парижа. Леди думала, что сейчас было не до этого. Кот Нуар был уверен, что его главная мечта сидела перед ним, а о другом думать и смысла не было.        Нуар щурил глаза до ощутимой боли в пульсирующих висках, но всё равно готов был на весь свет прокричать, что он уже как несколько месяцев самый счастливый Кот на планете. Она ведь его. Только его. Навсегда, до конца жизни, до их общего последнего выдоха.        — Ты похожа на ёжика, — глядя на вялыми иглами растрёпанные волосы, бесхитростно проговорил Кот, касаясь кончиком своего носа до её и прижимая к вискам чёрные ушки.        Они мягкие и пушистые, как и бывает у котов. Леди просто знала это.        В ответ она хитро улыбнулась.        — Кто бы говорил. Сам-то как одуванчик, — высунутая из-под одеяла рука, тёплая такая, погладила Нуара по голове, пока пальцы перебирали копну золотистых волос. Из горла Кота вырвалось довольное мурчание, и он, несильно зажмурившись, потёрся головой о её худую ладонь.        У них всё было как в живописном и красочном романе о двух влюблённых: им было хорошо вместе настолько же, насколько плохо было и порознь. Ледибаг никогда бы не поверила, что по ночам ей будет тоскливо именно без него. Раньше ведь Нуар, не боясь сантиментов, говорил, что для него нападения акум только в радость: идеальная возможность снова и снова увидеть её, обменяться словами и побыть вместе. Леди тогда чувствовала то же самое, да наоборот. Чуть позже она и сама неосознанно ждала этих мгновений, чтобы услышать очередной глупый каламбур и не менее глупую шутку, не желая принимать, что это могло стать для неё чем-то родным. Теперь они виделись большую часть времени. Акумы были ни к чему.        В Париже всё ещё ночь, но чернила неба еле заметно рассеивались в столпе мутно-лазурного свечения. Ледибаг со всем изяществом привстала с места, накидывая на хрусткие девичьи плечи нежно-розовое одеяло, и потянулась, разминая затёкшие части тела. Кот залюбовался, глядя на невесомо очерченные светом луны линии ключиц и залитые серебром звёзд алые губы. И вот ведь, как оказалось, мало нужно было, чтобы быть счастливым. Всего-то очнуться в одном месте с близким человеком и смотреть на то, как тот медленно пробуждался ото сна, и, улыбаясь сквозь давний сон, протягивал тебе руку. Нуар не сразу протянул свою ладонь к ней, а когда сделал это, то Леди тогда же, подобно маленькой девочке хихикнув, схватилась за него и понесла куда-то, на ходу возбужденно говоря, куда она тащила его. Смотря на неё, Кот расплылся в блаженной улыбке. Боги, ну зачем она рассказывала, куда вела его, если он всё равно пойдёт за ней хоть на край света?        Под ними — залитые янтарём фонарей околотки Парижа, изредка перемигивающиеся изумрудными и сапфировыми колоритами. Над ними — застывший временем покров срывающихся с глаз звёзд, что хаотичными искрами кружились где-то там, за прутьями рёбер. Ледибаг уже не тащила его, нет. Они вместе, одним шагом, шли куда-то. Будто каждый день жизнь давала им время до утра, потому что потом снова обыденная рутина. Утром — школа, обязанности, ненавистные люди-лицемеры. Утром — безразличие и горькое молчание за столом. Сейчас у них есть время ровно до того момента, пока небо над ними не вспыхнет светло-рыжим солнцем, по краям обрамлённое пластом золотистого бархата. До того момента, пока не забрезжит багровой кровью рассвет.        Леди шла куда-то, ведя его в неизвестность. Кот готов был идти в любое место, если туда пойдёт и она. Пусть то будет концерт Джаггеда, пусть то будет дремучий лес со злым драконом, пусть то будет не имеющая выхода белая брешь. Или же их маленький мир, созданный только для них.        Только вот Кот Нуар, глядя на свою Леди, думал, что свой мир он уже нашёл.        В ней.