~~~
— хули ты до меня доебался, карелин? дурацкое совпадение. нелепая случайность. дотлевающая сигарета и немая сцена из двух выебистых рэперов в неврозе. картина маслом — мирон в черном худи, с капюшоном, натянутым почти до его арийского шнобеля, и слава, взъерошенный и отвратительно бодрый, посреди коридора на студии звукозаписи. федоров своим вечно вздернутым носом ему почти в грудь уткнулся, так летел куда-то, не разбирая дороги. слава чувствует парфюм и жженный табак. слава чувствует, что на него снова смотрят так, что он бы сдох, если бы взглядом можно было задушить. на мироне написано: не влезай, убьет. нет, не так.!!! НЕ ВЛЕЗАЙ, ДЕБИЛ ЕБАНЫЙ, УБЬЕТ, ЕБНЕТ ТОКОМ НАМЕРТВО!!!
славу и ебнуло — окси. только не оксикодоном, не оксиконтином, его ебнуло изящной шеей, тонкими запястьями, мышцами вдоль предплечья, рубашками, расстегнутыми всегда на одну верхнюю пуговку, ебнуло поджатыми губами, привычкой задирать подбородок, ровными зубами в просвете злой, плотоядной улыбки, ебнуло по голове со всей дури и машнов теперь контуженный. контуженный чужими выебонами, злостью, пассивной агрессией, тупыми панчами, эрудицией, напускной уверенностью. контуженный оксимироном. контуженный мироном яновичем. слава хочет его ударить. а еще — поцеловать: прямо в эти узкие, плотные, злые губы, которые нахуй шлют чаще, чем здороваются. мелкий лысый пиздюк никого не боится. он смотрит со своих метра семидесяти так, будто он ростом метра три и смотрит славе прямо в глаза. льдисто-инисто-голубыми своими. без ножа режет. — с дороги уйди. коридорчик узкий, как его сжатые губы. двоим тут сложно разойтись. а слава и не думает уступать. — сам уйди. пепел падает на бесцветный от протертостей линолеум. когда-то он был нежно-бежевым. теперь отвратительно серый, цвета сталинок и питерского неба по вторникам. эй, мирош? как дела? они стоят, как те два барана на мосту, смотрят друг на друга, как идиоты, и, кажется, оба не понимают, что им делать, ведь ни тот, ни другой не собирается отходить в сторону. — я тебя ненавижу, — говорит машнов. я тебя обожаю. — совершенно взаимно. совершенно невзаимно. пепел падает на протертый линолеум цвета мироновских синяков под глазами. интересно, он вообще спит? интересно, он вообще ест? интересно, он вообще человек, или ебучая концепция, рисунок пастелью, постер на троллейбусной остановке, афиша предстоящего тура? миро, ты кто такой? отец русского рэпа или одушевленное, дышащее? ты живой? мирош? — я опаздываю, — говорит мирон устало. и отодвигается в сторону. сдается. и минуты ведь не прошло. слава стоит и смотрит. и дышит. молча. и с места не двигается. федоров брови сдвигает и рукой с сигаретой машет, мол, проходи ты уже, дебил, че встал. а слава не двигается. — ты тупой, что ли? вопрос в воздухе провисает острыми, звонкими, почти истерическими нотами. — вроде нет, — говорит машнов. — иди уже, куда шел. я реально опаздываю. куда ты там так торопишься, федоров? на свиданку? очередные поебушки с групис? слава чувствует себя буридановым ослом, который от голода умрет, неспособный выбрать между двумя одинаково привлекательными вариантами: побесить мирона или пойти по своим делам. он ведь тоже типа опаздывает, только ебет это уже мало, потому что он видит, как у окси в глазах разгорается льдисто-инистое пламя агрессии. психует. швыряет на пол окурок. толкает его плечом со всей дури (откуда такие силы, ты же тощий и маленький?) и уходит. уходит, сука. слава снова один. и снова выглядит, как дурак.~~~
миро-о-о-он, миро, мироша, мирончик, мирон янович, посмотрите на меня, пожалуйста. я же бойкий и ласковый, такой смешной, милый и псевдоинтеллектуальный, ну, пожалуйста, почему я вам не нравлюсь, почему вы так со мной. мирон янович смотрит на него исподлобно злобно, мягко выдыхает дым. раз. вдо-о-ох. два. вы-ы-ыдох. медленно. по чуть-чуть. если глотнуть слишком много, можно начать позорно кашлять, как семиклассник. только тогда это было от непривычки, а теперь от того, что гортань уже начисто сигаретным дымом стертая, сожженная. слава себя таким же чувствует: оголенный нерв, одни чувства. сплошные губы. как у маяковского. я люблю тебя. слава себя таким же чувствует: жалким и нежным, слишком лебезным, чтобы его как-то чуть грубее или сильнее задевали. я люблю тебя. — и следующим у нас выходит слава кпсс эйкей соня мармеладова! очень интересно, чем он нас сегодня порадует! слава в последний момент зачем-то вписался читать стихи на этом дурацком маленьком пятачке посреди бара. слава не знает, зачем. они ждут от него чего-то злого и смешного, но у славы осталась только нежность и горечь. и когда он открывает рот, из него льются рифмы. если бы можно было истекать чувствами, именно это он и делал: каково это: знать, что ты чей-то нательный шрам, область памяти, вызывающая столько драм? против воли поставленное клеймо иль метка. эпицентр любого взрыва — один твой взгляд. расскажи, тебе это льстит? ты этому рад? по ночам ты спокойно спишь? просыпаешься редко? расскажи, как она называет тебя, как целует твоё плечо, что ты чувствуешь в этот момент? становится ли горячо? у тебя пробегают мурашки по всей спине? отвечать, на самом деле, не надо. куда бы ты ни пошёл, я тебя ощущаю, знаю, что всё у тебя хо ро шо. только, вот, понять не могу: почему ты всё снишься мне? она любит тебя. обвивается как лоза. и, наверное, говорит про твои глаза, восхваляя их охуенный цвет. я смеюсь. не злорадствуя. не кляну. не зову беду. словно мантру я повторяю во сне, как в бреду – мы совсем не похожи с ней. и это огромный плюс. я не жертва, отнюдь, и слезы в подушку не лью. в основном, держусь, но, всё же, бывает — пью, когда в междурёберье что-то опять саднит. не нуждаюсь в твоей любви и, тем более, жалости, и стихи сочиняю, возможно, от слабости. потому что со мной случаются рецидивы и шрам болит. слава смело мирону в глаза смотрит, пока давится литерами на виду у всех. бесстыже, безжалостно, оставив на дне дырявых карманов сомнения. а федоров смотрит молча и глотает свой виски так просто, как будто это вода. я люблю тебя.~~~
— что это было, блять? он врезается в него в курилке: злой и легкий, совсем тоненький-звонкий под своей огромной толстовкой. глаза мокрые и огромные. в них поместилась бы вся вселенная. — что — это? — в дурака не играй. — не командуй, карлица лысая. слава устал. мироновы руки от себя отпихивает, лезет в карман за сигаретами. — хамло. руки трясутся. как будто бы слава правда истек. скончался на этом пятачке посреди бара, окруженный людьми. умер под аплодисменты и тяжелый, свинцовый взгляд. единственный взгляд, который он от него получил от и до. адресованный только ему. только для него такой невыносимый, сквозной. в пластмассовом старом ведре топили щенка. только вместо щенка был слава, а вместо ведра с водой — горькие, пустые, прозрачные, как море, глаза окси. я люблю тебя. мирон подкуривает ему сигарету. слава делает одну затяжку, и сигарету у него отбирают. а потом чужой рот врезается в его, как будто поцелуй — это форма удара.