Правильный

Сказать, что Чонгук любит покопаться в себе и надумать за троих — сказать ничего. Откуда берет и что за червь сомнений в нем просыпается — проблема не одного дня, а целого волнения Тэхена по поводу того, что его дорогому человеку пока не лишним будет терапия и разбор всех тараканов, чтобы те не мешали жить в первую очередь самому Чонгуку. Тэхен же волнуется: то у того откуда-то мысль, что у него слишком тонкая талия, тогда как Тэхен по ней без малого с ума сходил и готов был памятник воздвигнуть для поклонений; то рисует он плохо, то плохо знает языки (при свободном понимании на плоскости и в реальности «в полевых условиях»), то не дотягивает по уровню до предложенного ему места работы, то баллы за экзамен слишком высокие — сам бы поставил себе намного меньше. С самой юности Чонгук придирается к себе по мелочам и по любому поводу, придумывая себе и накручивая, что порой доходит до абсурда. Он отчаянно занижает собственную бесценность, и Тэхену это очень не нравится и очень тяжело слышать, ведь все с точностью до наоборот. А ведь они уже не дети, коими были, когда встретились, но проблема Чонгука горела и виделась даже тогда. Когда ему было примерно пятнадцать, многие их разговоры сводились нередко к тому, что Чонгук вбрасывал фразу наподобие «Хотя зачем я это рассказываю, какая глупость», тогда как рассказы Чонгука порой были единственным, что держало Тэхена от нервного срыва в побегах за репетиторами да погонями за первыми местами на школьных олимпиадах и играх по баскетболу, в который он играл с пинка родителей «ради лучшего будущего». Там же они, на самом деле, и познакомились и подружились с Чонгуком — парнем младше его на год, но из параллельного класса, благодаря успехам в учебе. Хотя Тэхен, честно, предполагает, что это благодаря исключительно дикому давлению со стороны родителей, которые хотели, чтобы их сын был первым и лучшим во всем, и желательно — как можно быстрее. Как в шоу-биз его только не отдали, с их-то амбициями? Но поиздевались вдоволь: с трех лет фортепиано (к которому Чонгук теперь не подходит и на пушечный выстрел), с четырех — шахматы и тхэквондо, с пяти — академическая живопись и школа для «юных гениев», тогда как «гением» в привычном понимании этого слова Чонгук никогда не был, а вот затюканным ребенком, которого своими амбициями душили родители — более чем, и приходилось себя душить, «дотягивая» до одногруппников. Родители не смогли добиться высот — их за них и для них добьется ребенок, мнение которого не учитывается. Потом были ежесезонные конкурсы, олимпиады, даже театральные постановки, где их дитятко должно было быть на главных ролях, тогда как сам Чонгук на дух не переносил театр и тем более — чужое к себе внимание. Пожинают до сих пор. Хорошо хоть омегой Чонгук не родился, а то его бы, наверное, еще и подавителями в альфу превратили, чтобы «дотягивал», и угробили в зародыше хрупкое здоровье. Глупейший пережиток времени и стереотипов, что альфы лучшие, а если лучшие, то и Чонгук, будучи бетой, должен быть альфой всех альф. Только первое место, только быть номером один! Тэхен до сих пор поверить не может, что родители Чонгука почти все среднюю школу перед выходом за порог квартиры обливали парфюмом, придающим подростку аромат тяжелой ванили с нотками феромонов альфы. Что там говорить, его так долго «выдавали за альфу», что при встрече даже Тэхен был уверен, что его друг — самый настоящий альфа всех альф. Ну, спокойнее, уравновешеннее, но точно альфа! А что гормоны в голову не бьют и ароматы особенно не трогают — это побочка хронической усталости от шестнадцатичасового учебного дня шесть дней на семь, на седьмой из которых Чонгук обычно просто спал — и так с двенадцати и до восемнадцати, пока не поступил в универ и не сбежал от давления родителей, после тайком переведясь с экономики на факультет культуры с уклоном не то в педагогику, не то в искусствоведение. Когда это случайно всплыло, было уже поздно: диплом на руках, Тэхен горой по правую руку, готовый биться за своего человека до последнего и с каждым, громко лающий в непонимании происходящего их доберман Бам, и первые улучшения в состоянии Чонгука, благодаря влиянию и поддержке друзей, любимого человека и редких визитов к психологу (с пинка вышеназванных). Ор стоял, конечно, дикий, и Тэхен искренне не понял, как Чонгук вообще жил с этими людьми столько времени. Точно задушили, обрезав крылья. Вообще, Тэхен бы хотел много ласковых им сказать о том, как они искалечили своего родного сына, но не станет — со стенкой общаться и то продуктивней. А крылья Чонгуку он соберет новые, даже лучше: не один, конечно, у них отличные друзья и близкие, в числе которых даже родители самого Тэхена, которые были новости об избраннике сына хоть и в шоке, но не против. Потому что Чонгук — душка. А еще в разы приземленнее их порой улетающего в дебри эмоций и мечтаний сына-альфы, способный его остудить, когда пылает, и верно направить, когда Тэхен в своих мечтах несколько теряется. И это лучшие отношения и лучший человек, которого только мог Тэхен в своей жизни встретить, и почему прямо сейчас этот самый, мудрый не по годам, теплый и нежный временами человек выдает такую неописуемую глупость — Тэхен, простите, не понимает. Он что, недостаточно показывает как дорожит им? Или как-то неверно это делает? «Ты заслуживаешь лучшего». — Повтори, пожалуйста, что ты сказал? — он произносит это медленно, заглядывая в лицо отводящему взгляд Чонгуку, что сжался на своем любимом кресле так сильно, будто пытается защититься не то от холода, не то от самого себя. Как они вообще пришли к этому разговору — вопрос отличный, потому что все, кажется, было более, чем нормально: он забрал Чонгука с его работы в музее, где тот устроился временно гидом на постоянную экспозицию, знакомую ему наизусть, они заехали в щиктан за ужином, решив поесть дома за просмотром нового сезона Анатомии Грей; после — забывая про сериал, утонули в объятиях друг друга, заскучав за целый день разлуки, и плавились кожа о кожу до скрипа кровати и шорохов скинутых на пол простыней, и вдруг… Чонгук просто замирает, каменея, чем пугает до дури Тэхена, занятого до этого грезами про обновление чужой метки на шее — его любимое занятие; и ничего, что метка надолго не остается — он до мурашек обожает шею Чонгука и месяц к месяцу обновлять ее ему только в радость, что вообще-то нравится и Чонгуку, но сегодня, видимо, что-то не так. Он тогда подорвался с кровати как ужаленный и умчался в одних трусах в другой конец комнаты, где у них расположены два кресла: качалка Тэхена и широкое, будто для двух Чонгуков, его. Забился, обнял себя за колени — Тэхен чуть в себя не упал от страха, что сделал спустя семь лет отношений что-то не то. Вроде все как обычно. Что на этот раз толкнуло его человека? Не просто же «парень» или «его бета», — партнер. И это выражается во всем: взаимном уважении, решении конфликтов и непониманий через рот словами, разделении домашних обязанностей без стереотипов «кто в семье главный». Потому что кто в чем лучше, тот и главный: Чонгук вот дико тащится от уборки, когда дело не касается мытья посуды, поэтому Тэхен посуду моет или сам, или в посудомойке, которую подарил своему человеку на тысячу дней отношений и получил в ответ море слез счастья от не рыдающего вообще-то даже на Титанике Чонгука и лишнее подтверждение, как дороги эти отношения. А с готовкой они оба не очень — поэтому доставка их друг. И вот что такого должно было случиться, от чего Чонгук сейчас сидит взволнованным воробушком, грызущим свои щеки изнутри, и взгляд отводит, выдавая какую-то несусветную для Тэхена дурь, о которой он не подумал бы даже в очень пьяном и очень неадекватном состоянии. — Гу? Объяснишь, с чего такие выводы? — старается говорить как можно мягче, поглаживая чужие крепкие колени и касаясь губами успевших заледенеть от волнения пальцев. Надо бы укрыть глупого и обнять покрепче, да не хочет напугать сильнее — что-то случилось, и с этим «что-то» важно разобраться. Не на пустом ведь месте в голове человека рождается такое. — Тэ… у тебя ведь правда есть возможность обрести будущее, а я… физически не смогу тебе дать то, что ты хочешь… заслуживаешь… — его голос хрипит и еле слышен. Видно, за собственными переживаниями мучает сам себя. И Тэхен не был бы собой, оставь он его сейчас в таком раздрае. Ну, подумаешь сбежал из кровати как от прокаженного, заставив начать себя винить, будто сделать что-то не так; подумаешь, настрой сбил — будто это так важно и так невозвратно. — Родной, поговори со мной. Почему ты так думаешь? Разве я когда-то тебе давал думать, что меня что-то в нас, — он с улыбкой указывает от него к себе и обратно, увидев коротко брошенный на себя взгляд, — не хватает? Я не понимаю, откуда такие мысли. И он действительно этого не понимает. Как в них, в их отношениях и в их семье может что-то не устраивать? Да они, возможно, самые везучие на всей планете, раз нашли друг друга и не разошлись еще в начале их пути, столкнувшись с трудностями. Такими отношениями не размениваются и не оставляют их ради чьих-то чужих убеждений. — Хочешь сказать, я не прав? — огрызается, защищаясь, но по-прежнему поглядывает щеночком, взволнованным возможной реакцией своего хозяина на разбитую им вазу. А Тэхену плевать на вазу — не плевать, почему щеночек лежит на ее осколках, словно там ему и место. — Гу, почему ты так подумал? Я недостаточно уделяю тебе внимания? Или как-то веду себя иначе? Ты скажи, потому что я иногда ведь могу этого не замечать, а мыслей пока не читаю, — он улыбается, не теряя в голосе мягкость. С Чонгуком в такие моменты надо только так: плавно, немного его подталкивая и раскрывая, но ни в коем случае не бросаясь с обвинениями — себе бы не простил такого, хоть и бывает порой сложно с чужими загонами, ну да у кого их нет, верно? Сейчас Чонгук кажется ему таким ранимым и нежным, что одно неверное движение — разобьешь внутри и без того годами уничтожаемое сердце, что еще не до конца оправилось и окрепло, чтобы уверенно биться и не страшиться туманного впереди. Чонгук качает головой, тяжело вздыхая — держаться, как бы не сжать его в объятиях и спрятать от всех его демонов, становится все сложнее. — Просто… — начинает тихо и замолкает, прочищая горло. После секундной заминки с волнением продолжает едва слышно: — Просто я нашел сегодня наш дневник желаний на будущее, который мы заполняли с первого курса, и там… — Чонгук поджимает губы, начав теребить пальцами края своих боксеров. Тэхен, если честно, не помнит совсем, о каких дневниках тот говорит, но если его это так взволновало, то, видимо, там что-то очень важное — не иначе. — И там?.. — намекает продолжить, все же подсаживаясь к нему в кресло и приобнимая за плечи в попытке согреть, — никакого подтекста, лишь искреннее желание защитить. Хоть порой и от него самого. Чонгук доверчиво жмется ближе, зарываясь носом в ямку у ключицы, и глубоко вдыхает, — Тэхен специально купил гель с тем же ароматом, что у него от природы, чтобы Чонгуку было понятно, как его чувствуют остальные и он не ощущал себя обделенным. Молочный шоколад. И этот запах, помимо его естественного запаха тела, что так или иначе проявляется на коже, хоть и без примесей феромонов, которые слышат другие — альфы, омеги, даже гаммы, — любимый аромат Чонгука. Иногда он думал, как бы он сам пах, будь он одним из, и сочетался бы его аромат с Тэхеном? Когда он рассказал о подобных мыслях ему однажды, Тэхен лишь пожал плечами и сказал, что лучший для него аромат — его аромат, и не важно, какой он конкретно. Хоть и попросил в шутку не покупать тот ужасный жасминовый чай, обливаясь им в очередных своих вечерних спа-процедурах с пакетиками на глазах, — просто пахнет он со слов Тэхена не то подгузниками, не то тухлой водой, и пахни так Чонгук — Тэхен записал бы его к врачу, ведь это явно что-то нездоровое. (Тогда за эти слова Тэхен получил бан на секс на целую неделю, но от слов своих не отказался, а потом, при очередной заварке, пробившийся после приступа ринита нюх Чонгука и сам уловил те самые «не то подгузник, не то тухлятина», и чай исчез в коробке под названием «заварить родителям Чон, если те решат нагрянуть».) Интересно, будь он одним из, у них с Тэхеном было бы будущее? Этот вопрос он задавал себе не раз и озвучивал даже Тэхену, на что тот раз за разом отвечал единственное и твердое: «Неважно кем и как, но ты — мой. Потому что я при любых обстоятельствах твой, а мы равны». Сердце сжимается почти ощутимо, и не только при разгоне крови по артериям. Неважно кем и как… Но было бы проще, окажись они, он, другим, да? — И там ты писал, что твоей главной мечтой является большая семья: ты, я, две собаки и три ребенка минимум. И неясыть почему-то, — он на мгновение сбивается, приподнимая уголки губ. Тэхен такой Тэхен — наверное, тогда у него был прилив любви к вселенной Гарри Поттера. Он вскидывает взгляд, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть другому в глаза, замечая на губах напротив теплую влюбленную улыбку. — Что ты так улыбаешься? Ты до сих пор о семье мечтаешь, я знаю, а в нашем тандеме, увы, никто из нас двоих выносить ребенка не сможет. — Под конец голос гаснет, как потухает и взгляд, смягчившийся воспоминаниями. Иногда одна мысль способна уничтожить все хорошее в моменте. Его мягко приподнимают за подбородок двумя пальцами, намекая приподнять голову и посмотреть все-таки в глаза. — Я вспомнил про какую запись ты говоришь, и, знаешь, — Тэхен вдруг усмехается, хитро щурясь, — я сделал ее еще в старших классах, когда думал, что ты альфа. Чонгук теряет, кажется, дар речи. — У нас тогда только начинало наклевываться: ты перестал так отчаянно от меня бегать, я перестал набрасываться на каждого, кто что-то говорил в твой адрес — и мне даже не важно было, хорошее или плохое. Мне так голову сносило от твоих мыслей, того мира, который ты видел и хотел проживать, твоих глаз, от которых я не мог оторваться, твоего голоса, увлечений, всего тебя — что мне стало совершенно все равно в какой-то момент, альфа ты, гамма, да хоть пришелец с планеты мармелада — мне просто хотелось быть частью твоей жизни. Быть частичкой твоего мира. И не хотелось ни с кем тебя делить даже, вел себя как сумасшедший, — родители только успевали в школу приезжать, а я оправдываться остаточным агрессивным эффектом соревнований. И когда ты наконец согласился пойти со мной на свидание… — Ты меня буквально вынудил, — не может удержаться. — Ага, рассказывай. Сам таскал мне конспекты к занятиям, которые я пропустил из-за соревнований, и подкидывал их мне тайком в рюкзак, чтобы я, — делает кавычки пальцами, — не перенапрягался и хорошо отдыхал. «Потому что мои глаза намного прекраснее, будучи ясными», — твои слова, не мои. — Чонгук в ответ фыркает, но улыбается, устраиваясь удобнее в объятиях, положив голову на мерно вздымающуюся грудную клетку Тэхена. Лучшая мелодия. Глухой удар, удар, удар, удар. — И вот когда ты наконец согласился пойти со мной на свидание и даже пришел, — он выделает последнее слово, говоря с напускным восхищением, вызывая смех. Тэхен оставляет в его волосах короткий чмок и продолжает: — Я был в такой волне эйфории, что только и мог, как найти в залежах какой-то пустой блокнот и выпустить свои мысли на бумагу: я, мой Чонгуки, а в дополнение — собака раз, собака два. И три поросенка — наши, не обязательно родные, но точно наши. И для меня эти мечты не изменились. Чонгук задумчиво водит ладонью по его плечу, даже не обратив внимание, как его подсаживают выше, почти укладывая на себя. — Чонгуки, — тихо зовет его Тэхен, медом обволакивая мысли. Их взгляды встречаются, застывая в мгновении. И Чонгук не сдерживается, укладывая ладони на чужие щеки и соприкасаясь лбами. — Просто я так люблю тебя, что больше всего на свете хочу твоего счастья. И если, — сбивается, но сразу продолжает: — И если для твоего искреннего счастья мне придется тебя отпустить — я пойду на это. Тэхен замирает. А после — сжимает его ладони в своих и отстраняет их. Чонгук уже хочет извиниться, но Тэхен лишь подносит чужие пальцы к своим губам и замирает. — Не смей больше никогда думать о том, чтобы отпустить меня. — Он смотрит ему в глаза и говорит как никогда серьезно. — Ни по каким причинам: никогда. Слышишь? Потому что иначе я в наших отношениях покажусь совсем тираном, ведь я тебя — никуда и никогда. А счастье мы строим каждый день мелочами. Даже не будь у нас большой семьи, у нас все еще есть четыре племянника, которые, признаюсь, немного отбили у меня желание обзаводиться своими. — Чонгук на это несдержанно смеется. Это точно — дети братьев Тэхена кого хочешь переубедят в том, что они цветы жизни. — И, Гу. — Он вскидывает в ответ взгляд. Тэхен улыбается. — Я тебе как-то уже говорил, но ты, видимо, забыл. — О чем? Тэхен прикусывает нижнюю губу в попытке сдержать широкую улыбку, но выходит с трудом. — Я дико обожаю тебя, твое тело и твой естественный запах. И никто мне не нужен кроме тебя. — Даже Бам? — Чонгук тоже не сдерживает улыбку. Становится намного спокойнее и теплее. С Тэхеном всегда так: согреет в объятиях, поговорит, успокоив внутренних тараканов, что иногда просыпаются в самые неподходящие моменты, и влюбит в себя лишь сильнее. Прекрасный. — Он сгрыз мои любимые тапки. Я на него обижаюсь. — Тэхен пожимает плечами, на что Чонгук не сдерживает смешок. — Так вот как проверяется твоя любовь, да? Уровнем порчи твоего имущества? — подкалывает его Чонгук, игриво толкая локтем в бок. — Разумеется! Любимые тапки! — наигранно возмущается, вскинув руки, и Чонгук не сдерживается: прижимается своими губами к его, тут же углубляя поцелуй, на который его альфа с довольным урчанием отвечает. Ладони Тэхена сразу же оказываются на его талии. Кожа к коже — идеально. — Прости за мои психи. Я еще учусь с ними справляться. И спасибо, что всегда поставишь мозги на место, — шепчет он в самые губы, тепло улыбаясь. — Ничего не приходит сразу, — отвечает Тэхен, игриво подцепляя кончиком носа чужой. — Да и ты уже делаешь успехи, — хоть и продолжаешь иногда надумывать за других что кому лучше. Поменьше мыслей о возможном-невозможном. Ты — мое главное счастье. Не забывай об этом. — Буду стараться, — с улыбкой смотрит прямо в глаза, чувствуя, как комок внутри растворяется словно сам по себе, отпуская пружину. А после, решив проехать по бедрам Тэхена своими, он хитро прищуривается, чем вызывает шумный выдох через стиснутые зубы. — Мы же не закончили что-то, верно? Ответа он не получает, зато неплохо так ловит туман перед глазами, когда Тэхен, видимо, решив играть с ним на равных, делает толчок, вскидывая бедра вверх. Дыхание сбивается. Он смотрит помутненным взглядом прямо в черные глаза напротив и шумно сглатывает. Даже не будучи омегой, эти доминантные волны в Тэхене способны снести Чонгуку голову напрочь. Одно слово, взгляд — и Чонгук перед Тэхеном и на колени упадет, и заскулит от нетерпения, и заерзает по простыням в стремлении почувствовать больше: эту внутреннюю силу, эту заботу, эту любовь и опеку. Дьявол подери, с Тэхеном, даже являясь бетой, порой Чонгук такая омега, что смущение охватывает. Но только на мгновения — потому что потом его сносит: кожей, запахами без примесей феромонов, но с абсолютным их ощущением, влагой на висках, касаниями спины тканей простыни, звуками, шорохами, чувствами. Любовью. С Тэхеном ведь иначе не получается, и, наверное, он прав — Чонгук не хочет его никуда и никогда отдавать. И больше не станет. А со счастьем они разберутся. Ведь такой правильный для Чонгука альфа не может без своего самого правильного для него беты. Метка в эту ночь обновляется особенно приятно.