Insomnia

      Не заснуть. Совсем не заснуть. Словно кто-то похитил сон, решив больше не отдавать. Словно была превышена квота, позволяющая крепко спать после тяжелого дня. И Дилюк прекрасно знал, что сна не будет вплоть до утра. Молодой мужчина потерял покой. Он больше не мог спать. И причина тому – полуночный гость. Как иронично. Ведь сам Рагнвиндр был тем, кто ночами защищает город, получив глупое прозвище от горожан. Теперь же он не мог и этого.       Время перевалило за полночь, а старинные часы начали свой неспешный бой, оповещая о том, что ночь в самом разгаре. И все домочадцы уже давно должны спать, покончив со своими обязанностями. Но в это время Дилюк не спит. Как бы сильно этого не хотел. В последнее время мужчина так истощен, что больше не выходит подменить Чарльза в таверне, а все дела, связанные с винной индустрией, окончательно были переданы Эльзеру.       Причиной тому был нездоровый вид господина Рагнвиндра. Порой мужчина словно терял контроль, ища что-то взглядом и не обращая на что-либо внимание. Или же мог уставиться в одну точку, побледнев и что-то беззвучно шепча. Кто-то говорил, что мужчина слишком много на себя взваливает и ему просто нужен отдых. Знакомые старались уговорить его отойти на некоторое время от дел, сам же Дилюк только отмахивался. К ночи же его страдания не оканчивались. Едва часы пробивали двенадцать, Рагнвиндр ждал неизбежного. И каждый раз убеждался, что это никогда не закончится. – Почему ты не хочешь впустить меня? – из-за окна зазвучал тихий вкрадчивый голос. – Проваливай. Я тебя не ждал. И видеть не хочу! – чеканил Дилюк, отвечая этому голосу. Каждый раз он повторял одну и ту же ошибку. Нельзя отвечать. И Рагнвиндр проклинал себя за это снова и снова. Теперь он был обречён до утра не найти покоя. Тот, кто обращался к нему, теперь не отступит. Было бы лучше, если бы мужчина лег спать до полуночи. – Разреши войти, прошу.       Ответа не следует. Дилюк изо всех сил старается игнорировать своего ночного гостя, как бы сильно тот не старался привлечь внимание хозяина дома. Но все же несмотря на плач и болезненные стоны, Рагнвиндр до последнего молчит, не отрывая взгляда от окна. И это тоже большая ошибка. Ведь тот, кто так рьяно просит войти в дом, не сводит взгляда кроваво-красных глаз, что светятся во тьме, подобно фонарю.       Что бы не делал мужчина, результат его не радовал. Оставаясь наедине с ночным гостем, Дилюк не мог и помыслить о отдыхе. Их отделяло лишь окно. И ведь ничто не мешало просящему войти. Лишь эта тонкая преграда из стекла, которую можно запросто разбить, но гость не делал этого, продолжая стонать и умолять. Даже если у Рагнвиндра всё же получалось заснуть, он знал, что проснётся посреди ночи, ощущая на себе пронзительный взгляд. И парень всегда ощущал от этого только холод и желание уйти как можно дальше. Его ночные вылазки прекратились. Ведь даже в ночи невозможно ощутить того спокойствия и безмятежности. Нет, этого чувства никогда и не было. Будучи защитником на страже справедливости и порядка, Дилюк не мог позволить себе расслабиться. Сейчас же Полуночный Герой превратился в легенду. Многие утверждали, что он продолжает нести своё бремя, защищая сон граждан, кто-то же был обеспокоен тем, что городская легенда исчезла после чреды несчастий, произошедших в Мондштадте. – Неужели и сегодня ты не впустишь меня? – голос за окном звучал с некоторой тоской. Словно говоривший устал каждый раз выпрашивать, чтобы его впустили. – Ну же, не молчи!       Этой ночью Рагнвиндр предпочёл игнорировать гостя. Запахнув плотные шторы, молодой мужчина все равно мог видеть тонкий силуэт за окном, очерченный лунным светом, и горящий во тьме взгляд. Фигура за окном слегка покачивалась, словно травинка на ветру, а голова была наклонена в бок, словно неизвестный пытался завести кокетливую беседу, ожидая, что красноволосый ответит. И ведь никакого диалога между ними просто не могло произойти.       Окна были наглухо закрыты, но всё равно каждый раз Дилюк слышал этот голос, что постепенно сводил его с ума, не покидая даже в кошмарах. Казалось, он был нарочито теплым и нежным, но тихий сдавленный хрип портил его, вызывая только отвращение. Создавалось ощущение, что гостю что-то сильно мешало говорить, но он всё также оставался в неизменном положении со склоненной головой. Для Дилюка же этот хрип был подобен скрежету по стеклу. И даже когда не получив ответа, ночной визитёр начинал царапать стекло чем-то острым, Рагнвиндр только сильнее закрывал голову подушкой, лишь бы этого не слышать. – Будь ты проклят! Сдохни! Сдохни! – пронзительный крик за окном заставил кровь в жилах стынуть. Послышался стук, словно кто-то с неведомой силой пытался выломать окно вместе с рамой, а стекло начало жалобно скрежетать. И только чудом окно оставалось целым, словно вандала что-то отпугнуло. Оконную раму оставили в покое, а с улицы снова послышался жалобный вой, что постепенно удалялся, а после и вовсе затих.       На этот раз Дилюку повезло пережить еще одну ночь. Или же не повезло протянуть ещё немного. Ведь гость так просто не отступит.       Наступивший рассвет оповещал о наступлении нового дня. Лучи солнца медленно оглаживали окрестности, пробуждая природу от сна. Даже сквозь закрытые окна слышался щебет птиц. Им неведомы кошмары, которые вынужден терпеть молодой хозяин винокурни. Их трели так же веселы, а птичья возня всё такая же оживленная.       И только с наступлением рассвета Рагнвиндр мог предаться тревожному сну, хоть как-то пытаясь восстановить силы. И всё же недостаток сна и усталость сильно сказывались на состоянии винокура. Он становился всё более раздражительным, а концентрация внимания сошла на нет. Нередки были и нервные срывы, когда Дилюк мог накричать на того или иного подчиненного, что было так не свойственно для мужчины.       Последней же каплей стала разбитая ваза. Спускаясь вниз, чтобы обсудить рабочие моменты с Эльзером, Рагнвиндр на миг остановился, резко обернувшись в сторону лестничного пролёта. Как и всегда, там ничего и не могло быть. Если бы самому хозяину таверны не показалось, что он видел промелькнувшую тень. Это заставило парня понервничать.       Переведя взгляд на постамент, где уже издавна стояла вычурная ваза, что не вписывалась в интерьер, парень глухо зарычал, после чего опрокинул вазу. Сосуд с громким дребезгом разбился на части, перепугав горничных. – Господин, вы не поранились? – главная горничная с беспокойством смотрела на Рагнвиндра. – Ох, как же жаль. Эта ваза - последнее, что осталось... – Замолчи! Плевать я хотел на эту вазу! – неожиданный срыв со стороны молодого хозяина удивил Аделинду. Та не успела ничего сказать в ответ, прежде чем Дилюк стремительно взлетел вверх по лестнице, после чего громко хлопнул дверью. Обычно спокойный Рагнвиндр никогда не повышал голоса на горничную, что работала еще при его отце. И такое поведение со стороны парня не могло не огорчить Аделинду. Конечно же, она ничего не скажет. Наверняка строго настрого запретит и остальным поднимать тему или сплетничать. Но всё же женщина была сильно обеспокоена состоянием молодого господина. Дилюк же, словно раненый зверь, ходил по своему кабинету из стороны в сторону, схватившись руками за голову. Его поведение недостойно, но всё же подчиненные до сих пор от чего-то проявляли сострадание и понимание, стараясь не обижаться на резкие слова Рагнвиндра. Уже все давно поняли, что завидный жених и просто богач пребывает не в том состоянии, чтобы пытаться сдерживаться. В своём помешательстве парень не сразу понял, что всё же осколки задели руку, и вот уже некоторое время по кисти тонкими струйками стекала кровь, заполоняя собой всё. Когда Рагнвиндр потёр щеку, кровь стекла по щеке, подобно одинокой слезинке. Она капала на дорогой ковер и одежду, но Дилюку было плевать. Разве может быть значимой боль от порезов, когда жизнь превратилась в сплошной кошмар? А ведь когда-то всё было совершенно не так. У парня было всё, что только можно пожелать. Уважаемый в городе делец был нелюдимым и загадочным, но всё равно привлекал к себе не меньше внимания. Рагнвиндру было всё равно, что о нем думают. Он лишь продолжал дело своего отца, при чем вполне успешно. Но все пошло наперекосяк несколько недель назад...

***

       Ночи в таверне «Доля Ангелов» не отличались чем-то из ряда вон. Бизнес господина Рагнвиндра процветал, привлекая всё больше и больше любителей выпить. Но всё это было не так важно, особенно когда таверну посещал лишь один человек, которого Дилюк ждал с замиранием сердца, зная, что он обязательно придет. И красноволосый никогда не ошибался. С неизменной улыбкой, словно плутоватый кот, на пороге «Доли Ангелов» появлялся капитан кавалерии. Кэйа Альберих был тем, кто уж точно не упустит возможность лишний раз помозолить братцу глаза. Сам же капитан любил говорить, что пришел пропустить стаканчик другой. – Твой виноград не портится от такой кислой мины, Дилюк? – вопрошал Кэйа, легко постукивая пальцем по стакану с виски. – Хм... Многозначное хмыканье могло быть и ответом на вопрос, а так же попыткой проигнорировать нахального капитана кавалерии. Такие подколы давным-давно перестали злить красноволосого. Дилюк продолжал свою работу, неторопливо начищая стаканы до блеска. Те редкие дни, когда сам Рагнвиндр был за стойкой, всегда производили фурор среди посетителей и благоприятно сказывались на продаже лучших вин. Сам же парень не видел в этом своей заслуги. По его мнению, для алкашей всегда найдется лишний повод, чтобы выпить. А работает ли в это время сам хозяин таверны или нет, это не играло значения. И только скучающий Кэйа не мог остаться в стороне, пытаясь досаждать тому, с кем провёл всё детство. Лишь в качестве исключения он прекращал обращать внимание на шикарную копну алых волос, переводя скучающий взгляд в сторону и подпирая рукой голову. Его томительное ожидание выдавал лишь тающий в стакане лёд. Конечно же, для смуглого парня не было проблемой сделать так, чтобы лёд не таял. Но то был тайный сигнал, понятный только им двоим. Для любого, кто более менее знал этих двоих, могло показаться, что оба избегают друг друга. Находясь рядом, они словно игнорировали факт существования каждой из сторон. Кэйа продолжал неторопливо пить виски. Дилюк же продолжал свою работу. И так было вплоть до закрытия таверны, когда горожане, едва перебирая ногами, могли уйти за порог таверны. В худшем случае, если же выпивохи еще не желали покидать свои места, а Чарльз был рядом, Дилюк передавал бразды правления ему. Конечно, к моменту, когда он освобождался, место за стойкой пустовало, а о том, что еще некоторое время назад на высоком барном стуле сидел экзотической внешности капитан, говорил только растаявший в пустом стакане лёд. Рагнвиндр не торопился уйти. Чаще всего он кивал Чарльзу, оповещая о том, что собирается вернуться к своей работе, после чего уходил наверх. По крайней мере, к позднему времени пьяницам было не до того, чтобы обращать внимание на то, как красноволосый парень в черном дорогом пальто ловко прошмыгнул на третий этаж, который обычно был закрыт на ключ ото всех любопытных глаз. Когда же Дилюк, наконец, поднялся по узкой лесенке выше, то дверь в небольшую комнату была уже приоткрыта. Комната встречала парня легкой прохладой и полумраком, в котором любой шорох был приглушенным. Для Рагнвиндра всё это было привычно, и, закрыв дверь изнутри, красноволосый устало вздыхал, ослабляя галстук на шее. Ему не нужен был свет, чтобы видеть. Но даже так он знал, что находится в комнате не один. Ловкие руки прошлись по телу, а сам Дилюк был прижат к стене. Тёмный силуэт оказался слишком близко, а шею опалило горячее дыхание: – Неужели ты думал, что, игнорируя меня весь вечер, сможешь избавиться? – Не хотелось видеть твоё лицо при свете. – Ах, Мастер Дилюк так не честно. В голосе Кэйи звучала насмешка, в то время как сам он припал губами к шее. Его язык аккуратно, но в то же время дерзко прошелся вплоть до мочки уха, от чего со стороны Рагнвиндра послышался сдавленный вздох. Сам он никогда не отвечал на такую наглую манеру дразнить. Сильные и обжигающе горячие руки Дилюка касались бедер и талии, грубо сжимая капитана в своих объятиях. Но, кажется, тот был совсем не против. Наоборот, Альберих тихо выдохнул в шею, утыкаясь туда носом. Им не нужны лишние разговоры. Оба прекрасно знали, к чему может привести такая запретная близость, поэтому и не хотелось терять время на болтовню. Рагнвиндр никогда не медлил, в отличие от партнёра. И если Кэйа был горазд на длительные прелюдии, неизменно лаская любовника, то Дилюк в этом плане был более сдержан. Один лишь запах кожи заводил парня настолько, что он едва сдерживал себя от того, чтобы не оставить метку. В прошлый раз сдержаться не получилось, и, к стыду парня, Кэйа еще неделю щеголял с укусом на шее, даже не пытаясь его скрыть. По этой причине красноволосый всячески избегал меток на открытых участках кожи, но не запрещал себе этого там, где багровые засосы и укусы мог увидеть только он. Альберих намеренно медлил. Ему нравилось дразнить, но в то же время он был достаточно быстр для того, чтобы его руки в нужный момент освободили член от тесных оков брюк. Дилюку не нужно было даже отслеживать, чем же занимается его партнёр. Горячее дыхание приятно опаляло живот, а после и вовсе заставляло сдавленно выдыхать, чувствуя тёплый язык на головке. Кэйа относился к процессу со знанием дела, то играясь языком с головкой, то начиная посасывать, не пытаясь взять член в рот полностью. Его изощренные ласки приносили ни с чем несравнимое удовольствие, но признаться себе в том Дилюк попросту не мог. Его рука с силой сжимала короткие волосы на затылке, а с губ слышалось тихое угрожающее рычание. Капитан кавалерии, в свою очередь, издавал до неприличия громкие причмокивающие звуки, а его язык медленно проходился по уздечке, в то время как рука с грубоватой нежностью ласкала яички, вызывая новую порцию стонов. Терпения Дилюка хватило ненадолго. Потянув любовника за волосы, он заставил Альбериха выпустить плоть изо рта с чпокающим звуком. Красноволосый был уверен, что в этот момент Кэйа бессовестно облизывал перепачканные покрасневшие губы. Судя по учащенному дыханию, и сам кавалерист заметно возбудился. Будучи довольно покорным, чтобы лишний раз не ощущать боль, парень поднялся на ноги. Нисколько не церемонясь и не заботясь о комфорте самого Кэйи, Рагнвиндр заломал изящную руку, заводя её за спину. Кажется, и к этому капитан привык. Даже в таком положении он успел выпятить бедра, вжимаясь ягодицами в пах и потираясь о вставший член. Ответом на такую наглость служил мощный шлепок по заднице, от чего Кэйа невольно подавился воздухом, судорожно открывая рот. – Неужели я плохо отсасываю, что господин Рагнвиндр решил меня прервать? – Ты можешь хотя бы сейчас помолчать? Дилюк не дал возможности поболтать еще немного. Повернув лицо парня свободной рукой к себе и впившись в губы жадным поцелуем, хозяин таверны и сам выказал нетерпеливость по отношению к партнёру. Едва прервав поцелуй, он так же грубо толкнул Кэйю на одноместную постель. Всё же эта комната была предназначена для отдыха, на случай, если винокур решит не ехать домой после работы в таверне. С жалобным скрипом кровать прогнулась под весом двух тел, в то время как любовники были слишком поглощены друг другом. Дилюк не дал возможности руководить процессом. Придавив парня к постели, красноволосый зажал коленями бедра, срывая с парня одежду. Нет, он не был щепетилен в этом плане, но всё же предпочитал осматривать свои владения прежде, чем приступит к занятию сексом с тем, кого когда-то возненавидел всей душой, но всё же смог простить. Забросив ногу на свое плечо и заставив парня проявить воистину поражающую воображение гибкость, Дилюк прикусил кожу на бедре. Обновление меток было обязательным и даже важным делом. Конечно, в темноте на смуглой коже они не так заметны, как того хотелось бы. Но Рагнвиндра успокаивал сам факт, что это тело принадлежит ему. Эти метки оставлены им. И этот парень спит именно с ним. В свою очередь Кэйа только шире раздвинул ноги. Конечно же, в демонстрации пульсирующего от вожделения ануса не было нужды, всё же свет в этой каморке был под запретом. Кажется, такое поведение попросту вошло в привычку, и Альберих не желал её менять, принимая всё более развратные позы. – Ах, Дилюк... Хватит дразнить. Мы здесь не для прелюдий, – Кэйа как можно плотнее придвинулся к парню, елозя бёдрами по постели. Его руки плавно легли на грудь, словно синеволосый пытался ее прикрыть. С губ же сорвался стон, который был подобен призыву к действиям.       В ход идёт смазка, которую парень ловко извлек из под подушки. Всё же Кэйа мало заботился о подобных вещах и часто разбрасывал бутыльки на видных местах. В каморке же было не так много места, а значит, всё нужное должно быть под рукой.       Обильно смазав член и анус партнёра, прежде чем войти, Дилюк постарался всё же побеспокоиться о комфорте Кэйи. Только сильнее придавив парня к постели и раздвинув ноги в разные стороны, красноволосый пристроился поудобнее, упираясь головкой о вход. Погладив любовника по лицу и подцепив пальцами повязку, чтобы стянуть ее, Дилюк склонился ниже, приникая к губам в поцелуе, а оставшееся расстояние между ними преодолевая резким и быстрым толчком. Не давая времени на то, чтобы привыкнуть, парень продолжил двигаться, вызывая новую порцию приглушенных стонов. Кэйа, в свою очередь, тоже не остался безучастным. Сплетаясь языками в танце страсти, он зажал член мягкими стенками, приходя в экстаз при каждом толчке. Размеренные движения постепенно стали более неистовыми и резкими, и уже мало что сдерживало любовников от развратных стонов. Спасало лишь то, что шум в таверне не стихал, а значит, риски быть услышанными были минимальны.       Оба любовника были подобны сплетённому воедино клубку страсти, похоти и разврата. Дилюк всё не прекращал вбиваться в тело, жаждая услышать ласкающие слух стоны. И Кэйа действительно был хорош в этом. Услаждая партнёра, он старался не только сильнее раскрепостить партнёра, но и вовсю отдаться процессу. Жадно цепляясь руками за плечи и царапая ногтями спину, он как можно плотнее старался прижимать к себе любовника, потираясь грудью. Отчего в спёртом воздухе крошечной комнаты витал сводящий с ума аромат тел.       Шлепки становились всё громче, а движения более рваными. Сбитое дыхание становилось всё более тяжелым и рваным, а разгоряченное тело партнёра всё извивалось под Дилюком в удовольствии. И это заводило только сильнее. Рагнвиндр с глухим рычанием снова и снова впивался в шею, срывая новую порцию стонов. Несмотря на то, что главенствующую позицию занял Рагнвиндр, Кэйа не позволил долго наслаждаться этим. Капитан пошел на ухищрения, чтобы по итогу ловко перевернуться и оказаться сверху. – Поза наездника тебе к лицу, - прошипел красноволосый, впиваясь пальцами в бедра. Ему не нужно заставлять любовника двигаться, ведь это он делает прекрасно сам. – Хочешь сказать, что мне лучше скакать сверху, о, пылкий жеребец? – не менее язвительно отвечает Кэйа, прежде чем с его губ сорвался очередной громкий стон. Продолжая дразнить друг друга, они снова и снова доводили друг друга до пика блаженства, находя в себе силы продолжить. Неистовствость и страсть стали вечными спутниками их встреч.       Эти игры были бесконечны. Играть в ненависть на публике и предаваться любви наедине стало извращенной фишкой. Изюминкой отношений, в которых оба только выигрывали.       В момент единения нельзя было сказать точно, кто из парней желал друг друга сильнее. Такие тайные ночные встречи не были для них редкостью с тех пор, когда Рагнвиндр вернулся в город после нескольких лет отсутствия. Конечно, они не сразу нашли общий язык и смогли примириться, но, кажется, теперь об этом было позабыто.       Но, даже когда стих ритмичный стук, а оба любовника удовлетворены, приходится найти в себе силы, чтобы подняться и уйти. Таверна еще не закрыта. И нужно придерживаться мифа о том, что отношения между братьями всё еще натянуты. Потребовалось время, чтобы привести себя в порядок. В отличие от Кэйи, который выглядел немного потрепанно, хозяин таверны,наоборот, сделал всё, чтобы сохранить идеальный образ. – Думаю, мне пора, Мастер Дилюк. У меня еще осталась работа. До встречи, – Альберих вышел из комнаты первым, давая понять, что их встреча окончена.       Последующие мгновения Рагнвиндр помнил смутно. Перед глазами словно возникла алая пелена, а слух на некоторое время покинул Полуночного Героя. Когда же зрение и слух вернулись к нему, парень не мог поверить своим глазам.       Раздался приглушенный грохот. Всё утонуло в криках и панике, и только сдавленный хрип и гортанное бульканье контрастировало на фоне общей какофонии. Запах страха и смерти наполнил таверну. Капитан Кавалерии, словно поломанная кукла лежал на полу первого этажа. Его шея была вывернута под неестественным углом, а конечности разбросаны в разные стороны от тела. Из под головы начало медленно растекаться пятно густой тёмной крови, в то время как Альберих еще как-то пытался пошевелиться, корчась от боли. Единственный глаз бешено вращался, словно вот-вот выскочит из орбиты. Вместо слов изо рта слышался гнетущий тихий хрип, который, несмотря на шум, был громче чего-либо. Еще мгновение и отвратительное бульканье прекратилось, а взгляд прекрасных, но в то же время холодных глаз застыл навсегда. Кэйа Альберих был мёртв.

***

      Организовать похороны в спешке и суматохе оказалось непростым делом. Новость о ужасающей смерти Кэйи Альбериха пронеслась по городу, словно раскат грома в ясную погоду.       Горожане были шокированы и огорчены гибелью молодого, подающего надежды аристократа. К тому же, благодаря очевидцам, которые еще не скоро позабудут то ужасающее зрелище, смерть капитана Кавалерии обрела новые шокирующие подробности. Впрочем, многие из них были слишком невероятны и лишены логики.       Кто-то утверждал, что это был несчастный случай, и хмельной капитан попросту запнулся, слетев с лестницы. Кто-то говорил, что перед падением видел мелькнувшую за спиной Альбериха тень. Кто-то же утверждал, что это было бессовестное и жестокое нападение мага бездны, что появился лишь на мгновение, чтобы лишить капитана жизни. Кто-то обвинял Фатуи. Самой же невероятной теорией было отравление. Ведь по логике горожан, господин Кэйа всегда твёрдо стоял на ногах даже после Полуденной смерти. Разве мог молодой мужчина так запросто и трагично упасть с лестницы, когда умел прекрасно себя контролировать даже в состоянии опьянения?       Слухи росли подобно снежному кому. Конечно, рыцари пытались опровергать подобное, дабы не порочить честь капитана, но даже это не помогло избежать домыслов и сплетен.       Казалось, смерть названного брата сильно ударила по Рагнвиндру. Он стал более молчаливым и отстраненным, нежели раньше. Учитывая, что несчастный случай произошел в его таверне, на некоторое время «Долю Ангелов» пришлось закрыть. Конечно, злые языки могли сказать, что так и наступит конец винной индустрии, но общий траур и без того пошатнул настроение свободолюбивых горожан. Все с пониманием отнеслись к временному закрытию таверны. Даже если Дилюк старался казаться холодным и нелюдимым, многие сочли, что молодой делец по-своему переживает гибель брата. Всё же все знали, как были близки молодые люди в то время, когда еще был жив отец Дилюка – Крепус. Теперь же Рагнвиндр остался совсем один.       На удивление, в день похорон пригревало солнце. Жизнь продолжалась, словно ничего не случилось. Несмотря на всеобщий траур, город оставался все таким же шумным. Бойко шла торговля на главных улицах, кузнец исправно бил молотом по наковальне, а рыцари несли свою службу. Лишь у Собора Барбатоса царила тишина. В этот день стихли песни бардов на площади перед статуей, а у входа в собор собралась небольшая группа рыцарей во главе действующего магистра Джинн. Также были и те горожане, которые знали и любили Капитана Кавалерии.       Лица служителей Ордена были непроницаемы, но глаза говорили о многом. Одни сожалели о утрате, другие горько оплакивали Альбериха. У третьих же был вопрос, почему на похороны названного брата так и не явился Рагнвиндр. Нигде не было видно алой шевелюры, и никто не знал, где может быть винокур.       Панихида прошла тихо, и ни у кого не возникло вопросов по поводу того, почему гроб во время прощания был закрыт. И даже если бы кто-то из страждущих в последний раз прикоснуться к Капитану, задал подобный вопрос, навряд ли рыцари или же монахини позволили это сделать. Во всем нужно сохранять порядок.       Когда же пришло время погребения, гроб вынесли на заднюю часть двора к небольшому кладбищу за Собором. Было решено, что Кэйа Альберих будет похоронен рядом с приёмным отцом. Всё же Крепус любил Кэйю, как родного сына. К тому же Дилюк не был против захоронения рядом с покойным отцом.       В полном молчании гроб пронесли по аллее, залитой солнечным светом. В момент светлой печали и умиротворения гроб должны были опустить в яму, прежде чем последние цветы будут возложены. Но в миг, когда гроб едва начали погружать в вырытую могилу, один из рыцарей запнулся, отчего ровный строй был нарушен. Случилась небольшая паника, ведь несколько рослых мужчин не смогли удержать гроб, а крышка съехала в сторону, со стуком ударившись о землю.       Еще несколько мгновений прошли в тишине, которую так же неожиданно разрезал вопль ужаса и плач. Когда же, наконец, рыцари смогли оправиться от первого шока, вызванного криком, то даже у самых бывалых лица побледнели и вытянулись. Ведь произошедшее для многих стало кошмаром. Гроб был пуст.

***

      И снова наступила ночь. Дилюк уже откровенно выбился из сил и перестал считать, сколько дней или недель прошло с момента, когда тело названного брата пропало. Конечно, парень был точно уверен, что тело перед похоронами находилось в гробу. Он сам приходил в собор, чтобы взглянуть на Кэйю в последний раз. На удивление умиротворенное лицо почему-то вызвало у Рагнвиндра смешанное чувство недоверия и отвращения. Не получалось осознать, что тот, с кем красноволосый провел детство... Так просто умер.       Но теперь это стало причиной кошмаров, что продолжались каждую ночь. В первое время Дилюк не мог поверить в происходящее. Он списывал всё на усталость и разыгравшуюся фантазию. Вплоть до тех пор, пока не обнаружил на оконной раме второго этажа продолговатые царапины. Словно кто-то пытался попасть в дом через окно. Теперь же прошло достаточно времени, чтобы признать ночной кошмар явью. Едва наступила полночь, а старинные часы стихли, погрузив дом в дымку сна, Рагнвиндр услышал голос. Он прекрасно знал, что даже если игнорировать его из раза в раз, ночной гость не отступит.       Хриплый и утративший былую напевность и бархатистость голос был чужим. Пронизывающий холод, что исходил от него волнами, мог заставить любого в ужасе вздрогнуть. Но Дилюк знал, что не отступит. Ему некуда бежать. Тот, кто каждую ночь звал Рагнвиндра, будет делать это снова и снова, пока не добьется своего. – Впусти меня? – несмотря на хрипотцу, на этот раз делец уловил знакомые игривые нотки. Тень, что стояла за окном, терпеливо ждала. И хоть голос звучал с неприкрытой злобой и угрозой, он продолжал так же кокетливо просить войти. – Ну что же тебе стоит? Впусти, иначе пожалеешь.       Дилюк понимал, что он находится в безопасности лишь до тех пор, пока сам не даст разрешение войти. Что-то всё ещё сдерживало злые намерения. Голос всё больше и больше хрипел, походя на нечеловеческое рычание.       Рагнвиндр знал, что едва он распахнет шторы, как тут же встретится с горящим жаждой убийства взглядом. И его это могло бы напугать в первый раз, но не сейчас. Так и произошло, едва штора сдвинулась в сторону, а взгляд красноволосого мужчины встретился с тем, кого он одновременно хотел видеть, но в то же время не хотел этого вовсе.       Склоненная на бок голова вовсе не была таковой. Переломанная посередине шея, очевидно, мешала обладателю смотреть прямо или же выпрямиться. Впрочем, это нисколько не мешало тому, кто настойчиво продолжал умолять впустить. Из глазницы медленно вытекала черная кровь, проводя неровную линию по щеке, отчего казалось, что по лицу пошла трещина.       Растерявший былую красоту и превратившийся в тень себя образ был невыносим. Он отторгал и заставлял чувствовать ни с чем не сравнимое отвращение. Хотелось закричать, распахнуть окно и со всей силы ударить, чтобы прогнать морок раз и навсегда. Но всё же Дилюк этого не делал. Словно завороженный, он продолжал смотреть в окно на человека напротив. Нет, определенно это уже не был человек. Существо за окном лишь отдаленно напоминало того Кэйю, которого знал Рагнвиндр. Но Кэйа Альберих был мёртв. И этого не изменить, даже если возносить молитвы всем Архонтам.       Дилюк устал. Устал чувствовать полуночного гостя каждую ночь за окном. Слушать кошмарные завывания, мольбы и угрозы. Сходить с ума. И всё, что их разделяло – это окно. По неведомой причине Альберих не мог войти в дом и добраться до Дилюка, продолжая изводить того каждую ночь. – Убийца! – взвыла нечисть, царапая ногтями стекло. Злой взгляд был направлен на Рагнвиндра, а из уголка губ потекла та же черная вязкая жидкость, превращая пугающую улыбку в нечто более жуткое и нечеловеческое.       На этот раз запугивание не вызвало никакой реакции со стороны красноволосого. Он спокойно взглянул на нежить, зная, что за чередой угроз последуют проклятья. Оживший мертвец не изменял привычке изводить парня, лишая того покоя и сна. – Я любил тебя. Любил так, как никого не любят, Кэйа, – впервые Рагнвиндр обратился к нечисти по имени, что заставило последнего замереть и прекратить завывания. – И именно поэтому убил. Да, то не было случайностью. Я столкнул тебя вниз. Видел, как ты корчился от боли, хрипя и умирая на полу моей таверны.       Лицо Рагнвиндра омрачилось. Невольно Дилюк вспомнил, с чего всё началось. С тех пор как он вернулся в город, его сжирала изнутри ревность. По началу это было неприятное чувство, что кололо красноволосого мужчину при виде Кэйи. Всё же Капитан был всегда так весел и общителен. Его часто окружали люди, которым нужен был совет Альбериха или же поддержка.       Дилюку же хотелось, чтоб всё было как раньше, когда, будучи мальчишками, они были неразлучны. Когда были счастливы. “Посмотри на меня. Почему ты не можешь просто подойти и пообщаться только со мной?” – Каждый раз ловя себя на подобных мыслях, Дилюк только раздражался.       Постепенно неконтролируемая ревность стала невыносима настолько, что Рагнвиндр потерял аппетит и сон, но сумев кое-как примириться с братом, он, наконец, нашел утешение. Наконец смог обуздать свои чувства. Но с каждым разом ему требовалось всё больше. Лишь бы Капитан Кавалерии не уходил, лишь бы был рядом. Ревность никуда не исчезла. Она всё продолжала паразитировать. Каждый раз, стоило кому-либо заговорить с Альберихом, как то же мерзкое чувство вспыхивало снова, сводя хозяина таверны с ума. Он понимал, что это неправильно. Но чем ближе он становился с Кэйей, тем сильнее было желание присвоить и никому не отдавать.       Дилюк и не заметил, как начал терять рассудок, размышляя о том, как должен поступить, лишь бы кавалерист принадлежал только ему одному. Всё чаще мужчина ловил себя на мысли, что хотел бы сохранить красоту любовника навсегда. Запечатлеть её в моменте и сделать только своей. К действительности парня вернул заунывный вой. – За что? За что? – повторяя снова и снова, Кэйа взвыл, оставляя царапины на стекле. Его лицо исказила гримаса, а сам он оскалился, вперившись взглядом в своего убийцу. – Ведь только так я мог быть уверен, что ты принадлежишь только мне.       Окончательно сошедший с ума молодой мужчина с вызовом уставился на мертвеца. Сквозившее во взгляде безумие, наконец, вырвалось наружу вместе с распахнутым окном. Порыв ветра ворвался в комнату вместе со словами, которые не могла услышать ни единая живая душа. Час расплаты настал.

***

      Кто же знал, что некогда благополучный город Свободы один за одним будут сотрясать кошмарные в своей жестокости события. Не прошло и пары недель с несчастного случая, когда один печально известный капитан кавалерии насмерть свернул шею, упав с лестницы, как произошло то, что потрясло Тейват даже в самых удаленных уголках.       Весть о том, что владелец винокурни «Рассвет» был найден с перерезанным горлом в своей постели, облетела все регионы, которые так или иначе занимались торговлей. След убийцы так и не получилось найти. Распространяться об этом деле лишний раз не стали, оставив в секрете и то, что окно молодого господина Рагнвиндра снаружи напоминало изодранное решето. Словно дикий хищник снова и снова драл дерево, пытаясь сломать раму.       Не стали говорить и о том, что, несмотря на ужасную смерть, лицо Дилюка было умиротворенным, словно он смог получить отпущение всех грехов. Он так же сжимал в руках глазную повязку, по заверениям многих, которая когда-то принадлежала капитану кавалерии. Но никто не обратил внимание на то, что окровавленная постель была усеяна пеплом, а в воздухе витал довольно свежий и морозный запах, который не выветривался еще долго.       Вскоре это осталось лишь городской легендой. И только некий бард в зеленых одеждах слагал стихи о трагичной любви льда и пламени, что канула раз и навсегда в небытие.