сейчас

Накалённый до предела воздух вокруг давит спазмами лёгкие. Хельге чертовски хочется закурить, а пачка сигарет в кармане пиджака прожигает её кожу своей тяжестью. Очередной приступ мигрени бьёт по вискам с новой силой, отчего она сжимает зубы до скрипа, мечтая размозжить голову Джона о ближайшую стену. —Ты вообще не будешь лезть в это дело, пока я не скажу обратное, Вульф, —рычит Уокер, хмуря светлые брови, склоняясь к её лицу. —Не помню, чтобы мне какого-то хера понадобилось твоё разрешение, недо-капитан, —язвит Хельга, облизывая нижнюю губу, сжимая ладони в кулаки от непреодолимого желания вмазать ему со всей силы. —Тогда вспомни. Вспомни, кто ты на самом деле, Вдова. Вспомни, сколько крови на твоих руках и завались, —бьёт по щеке наотмашь, не прикасаясь. Пытается задеть, уколоть, ударить побольнее, думая что он в силах это сделать. —У тебя не получится, Уокер. Если ты хотел причинить мне боль своими словами, то ты облажался. Мне плевать, —подходит ближе, соприкасаясь своим носом с его. —Я знаю, кто я, Уокер. Я наёмница. Убийца. Чудовище, монстр и всё то, что ты хотел сказать. Вот только проблема в том, что я ни черта не чувствую по этому поводу. Мне не стыдно, не больно, не совестно. Мне никак, Джон. А самые страшные люди, как раз те, кто ничего не чувствуют, —выдыхает в его губы, сжимая щёки пальцами до лёгкого хруста челюсти. Хельга чертовски хорошо помнила, кто она. Помнила академию, изнурительные тренировки и чертовски неприятную процедуру стерилизации. Помнила тяжесть Глока в ладони, лёгкую отдачу при выстреле и разлетающиеся частички губчастой массы. Помнила холодящий кожу металл ножа, чужие волосы зажатые между пальцами и как наточенное лезвие легко разрезало шею. А ещё Хельга помнила Наташу — всегда выделяющуюся из толпы, яркую словно Сириус среди всех остальных тысяч звёзд, сильную и смелую. Наташу, которая всегда легонько ударяла её по плечу и говорила: «И не с таким справлялись, Оля.» Но Наташи больше нету. И никто больше не говорит ей, что она справится. И Сириус на небе горит ещё ярче, чем раньше, но теперь вокруг мелькают лишь однотипные лица, невзрачные и хмурые, словно проблемы с деньгами это чёртов конец жизни. Она бы хотела, чтобы где-то там в другой жизни самой большой проблемой было отсутствие денег, чтобы дома её кто-то ждал (хотя бы слюнявый толстый мопс), чтобы сильная и смелая Наташа была рядом, гладила её по голове словно младшую сестру и сказала бы: «Отличный выбор, Олька. Я бы тоже захотела с ними трахнуться.» Они бы посмеялись с ней вместе, выпили бы весь запас алкоголя, обсудили бы всех и всё (от новой сексуальной причёски Барнса и пышной шубы Земо до отбитого на голову Уокера) и заснули бы где-то на полу гостиничного номера в обнимку. Счастливые и пьяные. Где-то в другой жизни, но не в этой. В этой ей придётся терпеть присутствие высокомерного нового Кэпа и его уколы в сторону того, кем она была раньше. Придётся возвращаться в пустую-пустую квартиру, где не согревают даже батареи. В этой жизни на ней всегда будет висеть клеймо «Наёмница», не бывшая, нет, наёмница однажды—наёмница навсегда. Без права на второй шанс. Они и к Наташе настроены были враждебно, пока она сотню раз не спасла чьи-то жизни (только о своей совсем-совсем забыла). Но Хельга не Мститель, не герой, Хельга убьёт даже если будет другой вариант. У неё на руках столько крови, что она впиталась в эпителий, стала невидимой окружающим, невычислимой ни одной экспертизой. Но её бы не оправдал ни один суд: ей не стирали память, не подчиняли себе её разум. Она просто та, кем она есть. Та, кем её воспитала Красная комната. Оля Волкова умерла много-много лет назад, будучи милым ребёнком и на смену ей пришла совершенно другая личность. Тогда родилась Хельга Вульф. Тогда появилась новая обученная наёмница, которая не проявляла жалости и сочувствия. Которая чётко выполняла задание за заданием, не раздумывая ни на миг. —Делайте, что хотите. Я с радостью буду наблюдать за тем, как вас всех посадят за решётку, —Уокер резко развернулся, покидая помещение, громко хлопнув дверью. Хельга ухмыльнулась, развернувшись к столу и плеснула себе в стакан виски. Она выпила его, не скривившись, виски был словно яблочный сок на фоне водки, которую они с Наташей распивали когда-то в городе белых ночей. —Эй, Хельга, —прошептал ей Сэм, взволнованно глядя на неё.—Он мудак, не воспринимай его слова всерьёз, —Уилсон приободряюще улыбнулся ей и Хельга не смогла не улыбнутся в ответ. —О, поверь мне, в том что он мудак нет никаких сомнений, Сокол. Я в норме, —она переклонила ещё один стакан тёрпкого виски, сев на высокий стул. Хельга приложила пальцы к ноющим вискам, слегка растерев их. —Мне нужно кое с кем встретиться, присмотри за этими двумя, —он кивнул головой на мужчин позади себя. —Сэм, иди к чёрту, —гаркнул ему Барнс, разминая свою шею. —Пошё-ёл, —протянул он и вышел из здания. И Хельге становится невыносимо-жарко потому, что они застряли вместе на неопределённое количество времени и, возможно, уже завтра кто-то из них прикончит другого, но Джеймс слишком невъебически-красив со своим «Мне никто не нужен» взглядом, в парадоксально-натянутой на его теле чёрной футболке и перекатывающимися мышцами под ней. А Земо ахуительно-притягательный с зализанными на две стороны волосами, в немыслимо-обтягивающей его стройное (не мускулистое, как у Джеймса)тело водолазке и своей ухмылкой, мол,《Папочка всё решит, детки». Конечно, нужно разобраться ещё кто здесь папочка, ведь у них в тандеме имеется столетний сержант со стальным взглядом (возможно не только взглядом). Потому, что виски в стакане слишком быстро пьянит, дезориентирует мысли, рубит смертельной дозой вольт по мозгам, словно приговорённого к казни на электрическом стуле. Мозги плавятся в жижу, растекаются по черепной коробке, вытекая из ушей и всё, что остаётся это лишь непреодолимое блядское желание почувствовать холодный вибраниум на шее и узнать какая на ощупь мертвецки-бледная кожа Барона языком. Настолько сильное желание, что руки которые раньше метко стреляли в цель на чужом лбу или перерезали чью-то шею словно бифштекс на тарелке, трясутся в больном треморе, судорогами сжимаясь вокруг гранённого стакана. —Хочешь трахнуть нас, вол-чи-ца? —тянет Земо, перекатывает на языке прозвище, придуманное им самим. Он по-аристократски отодвигает мизинец от чашки, когда делает очередной глоток блядского вишнёвого чая. Словно знает, как сильно Хельга обожает вишню и её дурманящий запах. —Мы совершенно не против, только попроси, —грёбаный самоуверенный ублюдок. Смотрит на неё из-под лба, с наигранной невинностью в обсидиановых радужках. Переводит взгляд на напряжённого до предела Джеймса, который сжимает ладони в кулаки и злобно смотрит на него, оперевшись на стену. —Я не буду просить и ты это прекрасно знаешь, Гельмут, —Хельга прожигает взглядом дыру в его лбу, невыносимо желает одновременно прострелить его гениальную голову и врезаться в его губы своими, слизав кислый вкус чая с его языка. —Но ты же хочешь, верно? —незаметно подходит ближе, трётся носом об напряжённую шею с бешено пульсирующей артерией, которую он прикусывает зубами.—Хочешь, я знаю. Стоит всего лишь сказать вслух и мы сделаем всё о чём ты попросишь, О-ля, —произносит почти без акцента на её родном языке. Хельга давится воздухом, когда чувствует холодный металл на своей ноге. Джеймс засовывает ладонь под юбку, сжимает бедро до лёгкой боли, утыкаясь носом в её ключицу. —Скажи, что ты хочешь, Хельга, —Барнс целует её острые скулы, подбородок, шею, шепчет в приоткрытые губы: —Просто скажи это. Губы Земо на затылке, так же как и зубы. Он кусает её кожу, зацеловывая следы, тянет вниз свободный пиджак. Пальцы Баки мучительно-медленно вытягивают из петелек пуговицы на рубашке, стаскивают её с плеч. Тело обдаёт потоком холодного воздуха, но Хельге катастрофически-жарко, она зажата между двумя адски-горячими мужчинами. —Ненавижу. Вас, —хрипит она, зарываясь ладонями в волосы каждого.—Хочу. Ахренеть как хочу. Обоих, —губы Джеймса обрушиваются на неё. Он проталкивает свой язык в её рот, ведёт им по ребристому нёбу, выбивая стоны из горла. Холодные ладони Гельмута на торчащих рёбрах, она скинула ещё несколько килограмм за это время, становлясь почти болезненно-худой. Но Земо, к счастью, так не считает, он прижимается своим стояком к её заднице, откидывает в сторону кружевное бра, сжимая в руке её небольшую грудь. —Ты чертовски красивая, знаешь это? —шепчет барон, накручивая её локоны на кулак, оттягивая её голову на своё плечо. Это очень удобно, Хельга одного роста с Земо, всего на пару дюймов ниже Джеймса, который, к слову снимает с её бёдер узкую юбку, опускаясь на колено. Он целует выпирающую косточку, поднимается по икрам, всасывает кожу на внутренней стороне бёдер, зализывая следы. Зацепляет зубами кружевную полоску, стягивая нижнее бельё вниз, откидывая его ко всей куче её вещей. Она полностью голая, до помутнения рассудка возбуждённая, ей чертовски нужна разрядка, нужно как минимум пару-тройку оргазмов. Джеймс подхватывает её под бёдра, бросая на кровать. Хельга становится на ней на колени, дрожащими пальцами стягивая с него футболку. Снимает водолазку Земо, притягивает их к себе за бляшки ремней, пытаясь их расстегнуть, но руки слишком сильно трясутся, ей кажется, что ещё всего миг и она задохнётся от возбуждения, но парни, к счастью, стягивают с себя чертовски мешающие сейчас брюки. Барнс откидывает её на кровать лицом, приподнимая её задницу вверх, заставляя опереться на ослабленные локти. Гельмут снова наматывает её волосы на кулак, поднимает её голову вверх. Перед её лицом сейчас ахренительно-внушительный стояк Земо, она облизывает ткань его боксёров именно в том месте где она наиболее натянута. Хельга зубами берётся за резинку его нижнего белья, тянет её вниз, помогая одной рукой. Баки целует её плечи и поясницу, резко входит в неё, одновременно с тем как Земо толкается в её горло. Глаза слезятся, словно в приступе асфиксии, она расслабляет гортань, обхватывает губами гладкий член Гельмута. Стонет, когда Барнс сильнее толкается в неё, сжимая талию ладонями, посылая вибрации по горлу. —Такая послушная, вол-чи-ца, —снова тянет Земо. Завтра она скорее всего возмутится, когда он так её назовёт, пошлёт его нахер на своём родном языке, зная что он поймёт. Но сейчас, когда ледяная ладонь Гельмута зарывается в её ониксовые волосы, когда тушь стекает вниз по щекам, когда металл приятно холодит кожу шеи, когда сильные бёдра Джеймса бьются об её, Хельге немыслимо-ахуительно в этом сейчас. Возможно, завтра Барнс с его джентльмескими замашками из двадцатых скажет ей, что это всё чертовски неправильно и что она вообще не в его вкусе. Возможно, завтра утром Земо съебёт в закат по-английски, не попрощавшись, лишь черкнёт какое-то наглое «Ты была на высоте, Оленька》в его стиле, на помятой салфетке. Возможно, завтра её саму вдруг, что наименее вероятно, накроет волной стыда и смущения, она поймёт что всё это не для неё и не о ней. Но сегодня Хельге хочется раздражающего до скрипа зубов Гельмута, который шепчет на ухо чертовски-грязные словечки; хочется ахуительного Джеймса, который ведёт дорожку мокрых поцелуев от её затылка по до хруста выгнутой пояснице и сдавливает пальцами её шею, оставляя синюшные следы. Сегодня Хельге ахуительно-хорошо. И что будет завтра совсем-совсем неважно.