моя страсть к курению

В курилке темень и дыма столько, что хоть топор вешай, если бы курение не было само по себе привлекательным процессом, можно было бы сэкономить на сигаретах — просто встать и подышать пассивно. Но у Юры с собой сегодня новенькие сигариллы, и он широким жестом открывает портсигар. — Мужики, угощаю! — Надо же, событие... Федя, подумав, берет одну и вдумчиво нюхает, хотя в таком дыму запах не услышать. Костя хмыкает, даже не глядя в его сторону: — Спасибо, я лучше со своим беломором, мне так привычнее. Ну и пожалуйста. Юра пожимает плечами и закуривает. — Как дела? Какие новости? — он не дожидается ответа. — Прикиньте, что я узнал буквально прошлым вечером? Первым делом в родной участок прибежал поделиться, вы ща попадаете... — Ну просвети, будь добр, — говорит Костя еле слышно (но достаточно громко, чтоб Юра услышал), тем насмешливым тоном, который подразумевает, что Юра продолжит говорить, даже если ему не скажут да, и в общем-то это правда, так что Юра не тратит время на обиды и сразу переходит к сути. — Короче, вы же знаете, что я периодически ошиваюсь в казино. По делу, — он делает паузу для всех желающих сказать веское «ну-ну». — Рулетка, картишки, ну, обычный набор, да? Так вот сижу я там вчера, никого не трогаю, пытаюсь отыграть обратно запонки — они мне дороги как память... — запонок на его рубашке сейчас нет, и вообще-то он надеялся, что после красочного рассказа сможет уговорить добрых товарищей скинуться по чуть-чуть, чтобы он сегодня повторил попытку, но если нет, то нет. — И тут, значит, заходит один тип... Это нормально для Кости — слушать историю с таким видом, как будто мыслями он вообще не здесь, и только изредка вставлять обидные, но точные комментарии, над которыми все будут смеяться. Вот Федя обычно более благодарная аудитория, Федя любит сплетни, и уж чего-чего, а сплетен у Юры предостаточно; но сегодня и у Феди рассеянный взгляд, да при том совершенно мимо Юры, хотя Юра расстарался, жестикулируя. Федя даже сигариллу себе не поджег, так и держит в пальцах. Ладно. Так вот и приноси товарищам подарки. — И вот после этого он такой: вали в свой Гонконг, китаеза. А парень ему отвечает, тоже так спокойно: я вообще-то бурят, — Юра с наслаждением подбирается к лучшей части рассказа, и именно в этот момент Федя перебивает его, тихо спрашивая: — Кость, ты что делаешь? — Трачу время, слушая байки нашего дорогого друга, — отвечает Костя немедленно, но голос его кажется фальшивящим, в диссонансе с тем, как спрашивал Федя — как родитель, который нашел спрятанный под шкафом дневник с двойкой и спрашивает, что поставили за контрольную, в абсурдной надежде услышать честный ответ. Только вместо школьника у него — Константин Гром, и он ни перед кем за свои действия не отвечает. Даже перед напарником. — Кость. — Так что там с твоим бурятом? — но Юра не ведется. Теперь и ему интересно, а Костя как будто это понимает и с удовольствием повторяет шоу для благодарной аудитории: проводит зажженной сигаретой вдоль предплечья до закатанного к локтю рукава, заставляя густую поросль свернуться в дымящиеся черные точки. У сгиба локтя — вжимает огонек в кожу, и Федя морщится, а Юру перетряхивает, как будто по телу пустили табун мурашек — даже пальцам на ногах становится щекотно. На руке у Кости от запястья до локтя видно еще штуки три розовых кругляшков, наверняка по числу бычков в пепельнице. — Кость, ты думаешь хоть иногда, какой пример подаешь сыну? — Федя звучит устало и как-то беспомощно. — Что он за тобой повторять будет? А? — А ты видишь тут Игоря? — Костя демонстративно оглядывается по сторонам, встречается взглядом с Юрой и как будто подцепляет невидимыми нитями, заставляя шагнуть ближе; потом подмигивает и связь рвется, а Юре становится неловко, что он так пялился, но неловкость всегда можно сгладить юмором, и он смеется, смеется и приглаживает волосы, просыпая пепел с сигариллы на плечо. — Ну ты затейник, Гром. Будешь потом фиксировать как следы пыток? — Ага, — соглашается Костя бархатно. — А то мне никто не верит, что Федя надо мной измывается. Юре смешно. Федя — ругается невнятно, и отводит глаза, когда Костя поджигает еще одну сигарету. Закуривает её, как будто совершенно невинно, но что-то в его позе неуловимо изменилось — он больше не скрывается в тенях и клубах дыма, не прячет лицо, и все время краем глаза смотрит на Юру, а Юра не может не следить за огоньком сигареты, пытаясь разгадать этот ребус. — Гром, а правда, зачем? — Да мозгов у него нет. — Просто, — пожимает плечами Костя. — Проверка на выдержку. Вроде того. Вы так в детстве не делали? Юра, стыдно сказать, в детстве ходил в музыкалку по классу скрипки и курить начал только в академии, так что нет, качает головой. Костя у него на глазах высовывает язык, влажный, розовый и широкий, как лопатка для выпечки, прижимает сигарету к нему — видно дымок, когда сигарета гаснет; Юра снова содрогается от дикого восторга, Федя — сжимает кулаки, ломая сигариллу пополам. — Браво! Гром, браво, трюк блестящий, тебе бы в цирке выступать. — Хоть кто-то ценит, — хмыкает Костя. За Юрой не ржавеет, он и хлопать начинает, и Костя демонстративно раскланивается, а потом по-новой подпаливает сигарету и затягивается, и это тоже делает красиво, запрокинув голову и выдыхая дым тонкой струйкой. Поднимает руку с сигаретой, помахивает — Юра следит, машинально облизнув губы. — Хочешь? — Твой беломор? Так у меня свое есть. — Да нет, попробовать. — Кость, че ты творишь? — Я не тебя спросил, — Костя на Федю даже не смотрит, только на Юру, снова этим взглядом, на который Юра идет, как моль на свет лампы, как мальчишка, которого берут на слабо старшие товарищи. — Ну? Юра сглатывает — в пересохшем горле дерет. Смотрит на огонек, помнит из школьных уроков: оранжевое пламя не самое горячее, так, пустяк. Только Юра себя любит, слишком любит даже для таких пустяков. Страшно. — Я сам не смогу, — говорит честно. — Еще бы. Это же на выдержку, а с этим у тебя туго, — хмыкает Костя. — Не бойся, я помогу. — Юр, ну хоть ты в это не лезь, а? — Федь. Если тебе что-то не нравится, дверь там, — Костя рассеянно склоняет голову в сторону выхода из курилки. — Федь, все нормально, мы просто прикалываемся. — Да, Федь. Мы прикалываемся. Руку давай, — Костя технично расстегивает манжету, задирает повыше рукав пиджака и закатывает рубашку. Голую кожу холодит, хотя волосы встают дыбом явно не от этого. — Слушай, а как ты это — с языком? Он не то что тянет время — ему правда любопытно, но еще инстинкты требуют выиграть долю секунды до казни. Костя, кажется, понимает это прекрасно. Улыбается до морщинок в уголках глаз. — Да легко. Это даже не больно. Рот открой, — Юра медлит. Тогда Костя берет его двумя пальцами за челюсть, тянет, и приоткрыть рот все-таки приходится, а Костя продолжает: — Теперь язык высунь. Ну? Юра не хочет, чтобы Костя полез пальцами ему в рот, так что язык он вываливает сам и сразу жмурится от страха, но подглядывает из-под ресниц. Костя заносит руку с сигаретой, но к языку близко не опускает, только постукивает пальцем — и на язык падает столбик пепла. Юра закашливается от неожиданности. Язык покалывают искры, но не хуже, чем любимые детишками кислотные конфеты. В основном это просто странно и противно, потому что пепел размазывается по языку и оставляет во рту мерзкий горелый вкус. — Язык-то мокрый, он сразу тушит. Это реально просто трюк, — говорит Костя совершенно спокойно, пока Юра пытается не подавиться слюной с пеплом. Если бы он мог сейчас пошевелить челюстью, он бы обязательно сказал, что работает под прикрытием бог знает среди каких людей, но даже там обходился без таких приколдесов, но фишка в том, что Юру только помани обещанием поиграть с огнем — а у Кости слова с делом не расходятся. — Ладно, вот теперь будет правда жестко, — обещает он ровно, сжимая запястье двумя пальцами, как стальным наручником. — Учти, я буду давить до упора. — От тебя я другого не ждал, — смеется Юра слегка уже на грани; в голове сразу роятся глупые вопросы, в духе «а ты уверен, что это безопасно?» и «а я могу сказать нет?», но лучше ему не слышать от Кости честных ответов. — Готов? На счет три, — улыбается Костя. Краем глаза Юра видит Федю: странно белый, он отвернулся к стене, и не понятно, зачем до сих пор не ушел, если их с Костей шуточки так ему не нравятся. — Раз. Два. Он давит сигарету в руку повыше запястья, в нежную кожицу там, где даже волосы почти не растут, где совсем близко к поверхности бьется синяя жилка. Юра взвывает сквозь зубы сразу же, он даже жара не чувствует, только бешеную боль, белую, яростную, сосредоточенную в одной крошечной точке и от этого словно концентрированную до предела. Он дергается, конечно, пытается выдрать руку на чистом инстинкте, но Костя держит — не меняясь в лице, — и прокручивает сигарету, остатками жара вплавляясь еще глубже в кожу, так, что Юра перестает подвывать и распахивает рот, беззвучно выдыхая. В уголках глаз собираются слезы. Все это тянется вечность, но занимает не дольше пары секунд. Юра часто моргает, пытаясь стряхнуть влагу с ресниц, все мысли стягиваются к горящему кусочку кожи, ему так плохо сейчас, что он просто не может думать ни о чем другом, и никогда еще в его вечно разрывающейся от двадцати мыслей одновременно голове не было так пусто и звонко. Это почти чистый кайф, если не считать жгучей боли — Костя выбирает этот момент, чтобы надавить поверх сигареты большим пальцем, растирая свежий ожог — раздирая его нажачкой, по ощущениям, Юру скручивает так, что аж пополам складывает, он снова — безуспешно — вырывается, а потом вдруг оказывается на свободе, от которой чуть не садится сразу на пол. — Да какого хера ты творишь! — орет Федя Косте в самое лицо, прижав его к стене напротив. Юра полностью пропустил это движение, вот насколько его мир сосредоточился до огонька одной сигареты. — Ты совсем долбанулся?! Ты нормальный, так с друзьями поступать?! — Федь, да че ты, ему ж понравилось, — Костя ухмыляется, и до чего же страшная эта ухмылка, такой бы бандитов пугать, сразу все расскажут как миленькие. Ему идет, как Юре его любимые запонки. — А, Юр? — Понравилось — не то слово, — честно хрипит Юра. У него в глазах все еще мутно, рука горит огнем и колени покашиваются, но, блядь, последний раз он чувствовал себя таким живым... вчера, когда в казино началась перестрелка. Только тут обошлось без пальбы над ухом. Ох, ебать — пальцы на ногах свело судорогой, не разогнуть. И мурашки, колючие адреналиновые мурашки, они везде. — Ты больной! Больной, Костя! — рычит Федя сквозь зубы. Выходит у него не зло, это даже смешно — больше похоже на стон измученного зверя. — Тебе бы самому понравилось, если бы тебя так?! — А ты проверь, — смеется Костя; Федя встряхивает его за грудки в последний раз, нелепо взъерошенный и все еще бледный, и двумя ладонями хлопает по карманам вельветого пиджака. Достает пачку сигарет — на мгновение Юра задерживает дыхание, пытаясь представить: всегда спокойного Федю, сигарету в его руке, огонек у самой кожи Кости Грома. Пол едва не уходит из-под ног, сейчас бы стать мухой на стене и подглядеть неслышно, но увы, увы: шоу не продолжается. Федя бросает пачку под ноги и наступает сверху раз, два, пока не давит пачку в труху. Костя смотрит на это бестрепетно и даже скучающе. — Хватит. Накурился на сегодня, — скрежещет Федя, отталкивая его от себя. Костя встает прямо, отряхивает пиджак, улыбается Юре — дружелюбно и приятно, без жутковатой волчьей искры. — Я же говорю — измывается. Насилие, порча имущества... — Выметайся. Костя уходит. Федя приваливается к стене, прикрывает глаза ладонью и размеренно дышит — Юра не решается его окликнуть, даже зажигалкой не щелкает, только баюкает больную руку. Внутри что-то шипит и лопается, как пузырьки в шампанском; во рту стоит гадкий пепельный привкус с желчью пополам, рука пульсирует и горит, все еще, хотя Юра проверил, что тщательно смахнул все крупинки пепла с места ожога, это чувство преследует его всего несколько минут, а ему уже хочется сцарапать с себя кожу, лишь бы почувствовать что-то другое. Он нажимает на след осторожно, копируя Костю, и его продирает до самых пяток новой вспышкой. Федя, не глядя, начинает шарить по своим карманам подрагивающими пальцами, и вот тут Юра отвлекается от своей боли и вовремя успевает сунуть в ищущую руку сигариллу. Федя приоткрывает глаза, шмыгает носом. — Спасибо, — странное дело, пытали тут Юру, а разбитым выглядит он. — Ерунда. Огоньку? — Федя кивает, Юра щелкает зажигалкой, со второго раза вызывая пламя. Федя затягивается сразу мощно, во все легкие, и потом очень долго, дрожаще выдыхает дымный след. — Вкусная штука. — А то. Высший класс. Специально для дорогих друзей берег. — Как рука? — Ерунда, ерунда, — отмахивается Юра (боль в руке сводит его с ума, ему нужно надавить туда снова, чтобы на мгновение изматывающая ритмичная пульсация стала одной вспышкой, но не при Феде). — Костя, сегодня, конечно... — Федя так напрягается, что Юра перестраивает фразу прямо на полпути: — Так, э-э, что с тем делом? — Каким? — Которое у вас было в прошлом месяце? — Закрыли, — вяло отзывается Федя. Судя по всему, оживленной беседы можно не ждать. Жалко, но не смертельно. — Ты промой обязательно. — Ага. — Не «ага», а сразу как выйдешь. — Так точно. Федь, слушай, — он нервно облизывает губы. Федя фокусирует на нем мутный, отрешенный взгляд. — Сколько? — Федь, — Юра вытягивается в струнку, ему вроде и неловко — никому не нравится быть тем другом, за которым тянется шлейф из долгов, и сразу от души отлегло, даже пульсация в запястье как будто стала терпимее. — Триста. Я с зарплаты верну, мне просто срочно надо, иначе бы я и просить не стал... Федя отсчитывает молча — Юра просто поражается, ни тебе ворчания, ни кряхтения, что самому есть нечего, ни попреканий образом жизни и тем, что он слишком вжился в роль беспечного игрока и однажды это укусит его за жопу (не укусит, Феденька, как раз потому что занимаю я у тебя, а не у тех, кто может оторвать мне руки-ноги за просрочку по счету). Там даже больше того, что он просил, но Юра не решается обратить на это внимание. Повезло так повезло. Федя сегодня добрый. — Хочешь еще одну? — Юра показывает портсигар. Федя качает головой, и говорить им больше не о чем, так что Юра прокашливается и приглаживает волосы. — Ну, я тогда... — Иди, иди. Только промой, я тебя прошу. — Обязательно. Косте приветы, — Федя кривится в подобии улыбки и остается там, один в темноте, в накуренных другими табачных облаках. Ну, пусть, всем же иногда нужно побыть в одиночестве? Юра всё понимает; Юра рукав поправляет, манжет застегивает и выруливает на выход, машинально трогая след ожога через ткань. Больные они, конечно, оба, что Костя, что Федя, но Юра даже завидует — им точно никогда не бывает скучно.