horny + rejected

это не уникальное желание — он такой же как и все: очередной (полу)человеческий ребенок, жаждущий ее внимания; звено в цепи; имя в списке. каждый хотел склонить голову и возложить на мягкие, теплые бедра, затем ощутить нежные ладони на загривке, спускающиеся к хрупким шейным позвонкам, будто гильотины. невыносимо-чувственная ласка с подтекстом смертной казни. денджи был такой же. он любил макиму — буквально побитый щенок, которого сначала игриво погладили ножкой, лишь лакированным носком туфли, а он уже готов слизать всю грязь с подошвы и броситься между ног новой хозяйки. манипулировать такими отбросами, как денджи, очень легко. когда человек не знает нормальной, комфортной жизни — то даже тарелкой супа и теплой ванной его можно сразить наповал лучше дорогих ресторанов и бесчисленных карат бриллиантов. когда человек не знает любви — он верит даже в ее имитацию, закрученную в про́клятые спирали на радужках глаз. как у макимы. он обожал макиму как мать. он хотел макиму как женщину. его персональная травма мозга, такая неправильная фигура, которую нужно любить одновременно и сердцем, и плотью. они были по-настоящему близки только короткий промежуток времени: когда разбитый, оторванный от друзей с мясом и жилами денджи жил в квартире макимы на правах человеческой собачки, спал в одной лежанке с ее бесчисленными шавками, вдыхал зловонье собачьих пастей, жрал собачий корм. и над всем этим возвышалась макима. в нее хотелось уткнуться и забыться. это разрешалось по вечерам, если денджи не капризничал и не капал на мозги тем, что, типа, макима убила его друзей, пф-ф. отняла игрушки, которые сама же подарила. как бы то ни было, макима сама уже мертва как телесная, ощутимая руками женщина, но — ее фантом все еще жив в изуродованном мозгу денджи.

*

сначала он играет с пауэр в какую-то игру на консоли. они на полу, пауэр лежит пузом на смятой плоской подушке, денджи сидит, тоже на подушке, все вокруг в крошках чипсов и кошачьей шерсти, у них обоих в руках геймпады, и по выпуклому экрану телевизора два персонажа, пауэр и денджи соответственно, бьют друг другу морды. в груди тепло, в желудке по́лно, денджи ловит дереализацию и ощущает себя японским поэтом-эстетом, обдрачивающимся моментом, когда, типа, сакура линяет розовым. с кухни раздается шум — аки вновь готовит им отборное хр— полезное питание, с овощами, которые пауэр так ненавидит. денджи и не замечает, когда оказывается в гостиной квартиры макимы. на полу — лужи крови, тела собак с пробитыми черепами, семь шавок. в руке у денджи пистолет. на стволе выгравировано: «в дар кишибе за боевые заслуги». денджи долго смотрит на эти слова, очень долго, ощущая себя бесконечно-тупым, а когда отрывает взгляд, то оказывается на пороге квартиры, весь мокрый. с одежды струится дождевая вода — он знает, что это дождь — и ноги в дырявых кроссовках противно-сырые. лицо его такое же холодное, мокрое после дождя, с пустым взглядом пустых глаз. макима тепло улыбается и встречает своего верного поклонника. закрывает за ним дверь. закрывает на замок. — на улице сильный дождь, — говорит она. — ливень. ты не простудишься? — у меня нет легких. — как так? у всех людей есть легкие, денджи. — я не человек. макима тепло улыбается и уходит на кухню. денджи стоит в коридоре, с пистолетом в руке, и видит дальше, через вереницу дверных проемов, похожих на зеркальный лабиринт: гостиная завалена собачьими телами, семь трупов у телевизора. на экране показывают тот глупый японский файтинг, с девочками-волшебницами и щетинистыми якудза, в который они с пауэр играли до… до всего. — ты проголодался? — спрашивает макима, доставая недоеденный пирог из холодильника. — чай будешь? — да, — говорит денджи, выдерживает паузу и повторяет: — да. когда макима нагибается, чтобы вынуть пирог из нижней полки холодильника, денджи долго — считанные секунды, ощутимые вечностью — пялится на нее. на ее тело. хочется молча подойти и сжать задницу макимы, но денджи не сдвигается с места. дежавю. у него нет легких, он не дышит и спрашивает, не выдыхая воздуха при артикуляции: — как ты относишься к тому, что я перемочил всех твоих шлюхошавок? знаешь… в точности как ты, когда пауэр… — денджи, я люблю тебя, несмотря ни на что, — отвечает макима, не оборачиваясь. — раздевайся. не стой в мокром. заботливая и всепрощающая, как мама. денджи стискивает пальцами ручку пистолета и заходит на кухню, истекая холодным городским ливнем, будто грозовая туча. в микроволновке греется пирог. макима степенно и неспешно размешивает чай. дуло утыкается ей в затылок. рука денджи сжимает ее зад, с той же силой, с которой сжимает пушку. — на колени. встань. макима улыбается и послушно опускается на колени. лицом к нему. денджи подпирает дулом ее подбородок и свободной рукой хватает ее за волосы, нагибается и проводит языком по про́клятой спирали на болезненно-желтой радужке глаза, подцепляет кончиком языка пышные ресницы и оставляет слюнявую дорожку на лбу. — денджи, ты как щеночек, — говорит макима. — нет, — хрипит денджи и откашливается. — это ты как сучка. сучка макима хочет поиграться с палкой, м? — я не понимаю, о чем ты, денджи. почему-то он не чувствует жара в паху, не чувствует собственного возбуждения, но знает — и видит, что стояк есть. «расстегни мне блядские штаны», — приказывает денджи, и нежные руки макимы сами расправляются с ремнем, пуговицей, ширинкой. улыбается. — денджи, я знаю, что ты мне все еще верен, несмотря ни на что, — говорит макима. — можешь дальше убеждать себя в моей щенячьей верности. дай мне свою голову. макима берет его член в рот и упирает ладони в выступающие кости таза денджи. он наблюдает некоторое время, как его эротическая травма мозга, его идеал заглатывает наполовину без каких-либо проблем, и в груди нет никаких чувств, и в паху тоже нет никакого удовольствия — это вдвойне отстойно. денджи наматывает на кулак волосы макимы, роняет пистолет и кладет освободившуюся руку ей на затылок, чтобы просто насаживать голову макимы. она кашляет, брызгает слюной, но терпит, даже не сопротивляется. денджи ловит еще одну дереализацию — он только что буквально подчинил себе демона контроля, поставил на колени, и это как-то неправильно, фальшиво. — с-сука, — шепчет денджи. — это так бессмысленно. он кончает ей в рот и отпускает. она отлипает от члена, соскальзывает с него головой, будто героиня слешера с мачете маньяка, и пару раз глотает маленькими глотками. ее лицо все в слюнях и слезах, но она все еще держится уверенно и улыбается. тепло улыбается. — дурачок. люблю тебя, — говорит макима, подбирает пистолет с пола и протягивает его денджи ручкой вперед. — ты мог просто попросить. — у тебя никогда ничего нельзя просто попросить, — вспоминает денджи и выхватывает ствол. — м? правда? у нее с настоящей макимой общего столько же, сколько у настоящей макимы со своим образом в медиа. только вместо расчетливой, деловой бизнес-леди — перед денджи на коленях находится нечто… нечто, на что он сам обдрачивается холодными ночами. — слишком часто говоришь, что любишь меня, — говорит он. — нереалистично. макима никогда так не делает. — может, я лучше знаю, что делает макима, а что не делает? — макима не любит меня. я ее ненавижу. я хочу ее сломать так, как она сломала меня. — малыш… — улыбается макима. денджи открывает рот, чтобы что-то сказать, сплюнуть еще пару унций яда ей в лицо, только что вытраханное им же, но не успевает — из глаз льются слезы. сморгнув их пару раз, он просыпается один в постели. за окном льет ливень.