Серебряный пёс

Злость и желание наконец отплатить шерифу за все его выкрутасы подгоняли её. Уэнсдей практически бегом пересекла лес, предвкушая острую сладость ядовитой мести. Она собиралась отыскать Тайлера, немедленно притащить его на встречу с отцом и устроить последнему наглядную демонстрацию того, что не все свои желания стоит претворять в жизнь. Если, конечно, он вовремя не одумается. Информация в списке Уэнсдей обладала большим приоритетом, чем возмездие. Школа пустовала — все ушли в Джерико на праздник. Уэнсдей запоздало пришло в голову, что она, возможно, напрасно теряет время, и Тайлер отправился в город вместе с другими студентами. И всё же она решила проверить его спальню — на случай, что Галпина выворачивает от одной идеи прогулки по Джерико так же, как выворачивало саму Уэнсдей в середине января. Тайлера не оказалось в его комнате. Однако стойкое ощущение того, что он не в Джерико, никуда не исчезло. Возможно, это было какой-то особенностью их связи — Уэнсдей не знала, где именно он находится, но, чем больше прислушивалась к себе, тем яснее понимала — она может определить направление, в котором ей следовало идти, чтобы отыскать Галпина. Сосредоточившись, она попробовала нащупать ниточку, что их связывала, сделать её более осязаемой, понять, куда та ведёт. Пару минут Уэнсдей стояла с закрытыми глазами перед дверью Галпина, а потом сдвинулась с места. Ноги будто сами понесли её по коридорам замка — наружу, прямиком к реке. Долгое время Уэнсдей не знала конечной точки своего пути, но потом, уже рациональной частью своего сознания, поняла, куда направляется. Вороний остров. Склеп, в котором прежде был похоронен Крэкстоун. До того, как Лорел Гейтс оживила его. Уэнсдей уже бывала там однажды после — безуспешно пыталась отыскать и вернуть по праву принадлежащую ей и её семье Книгу Теней. В тот раз Уэнсдей довольно долго рассматривала огромное тёмное пятно на полу, перетекающее по ступеням, — казалось, что столько крови в ней просто не могло поместиться. Уэнсдей не боялась ни смерти, ни мертвецов, ни зыбких теней прошлого, но не слишком-то хотела снова возвращаться в склеп — в место, где лишь несколько месяцев назад чувствовала полное бессилие. Тем не менее она пошла вдоль берега реки к причалу. Пара лодочек мерно покачивалась на волнах. Уэнсдей подтянула одну из них к себе, перебралась внутрь, отвязала её и оттолкнулась веслом от берега. Она гребла, взяв курс на Вороний остров. Снова прислушавшись к себе, Уэнсдей решила, что движется в правильном направлении, медленно, но неумолимо приближаясь к Галпину. Что он вообще забыл в склепе? Зачем потащился туда? Уэнсдей издалека увидела у противоположного берега пустую одинокую лодку и почувствовала смутное ликование. Она не ошиблась — Тайлер был здесь. А значит, шериф совсем скоро гораздо ближе познакомится с глубинами её мстительной натуры. Она добралась до острова и, оставив лодку, быстрым шагом направилась к склепу. Одна створка его резной двери была слегка приоткрыта и из-за ветра легонько ходила туда-сюда, поворачиваясь на петлях. Уэнсдей вошла внутрь. В весенних лучах, проходящих через отверстие в потолке над саркофагом и разбрызгивающих яркий дневной свет, склеп выглядел почти приветливо. Кто-то явно прибрался здесь с последнего визита Уэнсдей: не было ни стекла, оставшегося от разбитых банок с конечностями, ни тяжёлых канделябров с оплывшими свечами. На полу справа от надгробия сидел Галпин, обхватив колени руками и съёжившись. При появлении Уэнсдей он немедленно вскинул голову и подобрался, словно готовясь защищаться. На мгновение Уэнсдей почудилось, что он сейчас обратится и бросится на неё, вцепится в горло. Но Тайлер, признав, кто перед ним, моргнул и будто обмяк всем телом. Он мотнул головой, встряхивая копной светлых кудряшек, и отвернулся, уткнувшись лбом в колени. Потом тяжело и несколько судорожно вздохнул. Почему-то Уэнсдей показалось, что отдать с порога приказ и потащить Тайлера в родительский дом было не очень хорошей идеей. Немного поколебавшись, она шагнула ближе. Бесстрастно переступила через теперь уже не настолько ярко темневшее пятно на полу — единственное оставшееся в склепе свидетельство произошедшего в ночь кровавой луны. — Предаёшься воспоминаниям? — спросила Уэнсдей, остановившись у саркофага. Тайлер снова поднял голову и внимательно посмотрел на неё. Уэнсдей отметила, что Галпин не выказал никакого удивления тому, что она нашла его здесь. Возможно, Лорел Гейтс частенько проделывала что-то подобное. Тайлер молчал, и Уэнсдей предприняла ещё одну попытку растормошить его. — Почему ты не пошёл в город вместе со всеми? — поинтересовалась она. — С каких это пор тебе есть до меня дело? — сварливо пробормотал Галпин, подозрительно разглядывая её. По сути, ей было всё равно, почему Тайлер прятался от общества других студентов или своих бывших друзей-норми, предпочитая сидеть в склепе вместо того, чтобы веселиться вместе со всеми под ласковым весенним солнцем. Но по какой-то не до конца осознаваемой ею самой причине, Уэнсдей казалось важным добиться от него хоть какой-то реакции. С другой стороны, возможно, ей не стоило напирать слишком сильно… В любом случае Уэнсдей не имела никакого желания расшаркиваться, раз уж сам Тайлер не шёл на диалог. Возможно, ей стоило попробовать действовать иначе. — Ладно. Забудь. Считай, что я спросила просто из вежливости, — прохладным тоном сказала она. Галпин покачал головой. Волосы волной упали ему на глаза. — Оставь меня в покое, — несколько устало попросил он. Уэнсдей это позабавило. — Ты так выпрашивал моего внимания, а теперь, когда получил его, прогоняешь? — спросила она с лёгкой издёвкой. Ноздри Тайлера раздулись, что внезапно придало ему невероятное сходство с отцом. — Когда я пытаюсь поговорить с тобой, ты каждый раз отмахиваешься. Но именно сейчас, когда я желаю побыть в одиночестве, я тебе срочно понадобился? — его голос угрожающе понизился. — Да, — коротко ответила Уэнсдей, изогнув бровь. Тайлер дышал тяжело и мелко. Уэнсдей внимательно наблюдала за ним: Галпин мало походил на того невозмутимого, отпускающего неуместные шутки и хорохорящегося подростка, каким он пытался держать себя с тех пор, как приехал в Невермор. Не походил он и на того Тайлера, которого она знала до своего рокового видения об убийстве Кинботт, или того, каким Тайлер открылся Уэнсдей в полицейском участке. Это была какая-то новая, доселе незнакомая ей грань переменчивой натуры Галпина. И Уэнсдей пока не до конца понимала, что она из себя представляет. — И зачем же ты пришла? — требовательно спросил Тайлер. — Расскажешь, наконец, о своих планах на меня? — Нет у меня никаких планов, — презрительно бросила Уэнсдей. Галпин явно нисколечко ей не поверил. — Нам нужно поговорить, — с нажимом выговорил он. Уэнсдей немного нахмурилась. В первый раз — казалось, это случилось так давно, будто прошла целая вечность — она поехала к Галпину именно для того, чтобы поговорить с ним. Расспросить о Лорел. Узнать, известно ли ему что-то о псах. С тех пор Уэнсдей сместила фокус расследования на несколько иные вещи. Но теперь, когда Тайлер был в её полном распоряжении, она могла вернуться к прежнему плану. Нужно только пересилить отвращение к нахождению с Галпином в одном помещении. — Хорошо, мы поговорим, но позже, — пообещала Уэнсдей. — Сейчас мне нужно, чтобы ты пошёл со мной. Пора навестить отца после долгой разлуки. Тайлер скривился, будто она предложила ему что-то невыносимо мерзкое. — Я бы предпочёл обойтись без этого. — Тогда это будет вдвойне приятной встречей. В одно мгновение с лица Галпина будто бы слетела последняя маска. Он подобрался и ощерился, словно загнанное в угол животное. — Что тебе нужно, Уэнсдей? — Тайлер внезапно подскочил на ноги ловко, стремительно и со злостью рыкнул: — Позлорадствовать? Поиздеваться надо мной? Склеп наполнился эхом от его голоса. Воздух, казалось, задрожал. Тайлер стоял, сжав кулаки и тяжело дыша. Его лицо скривилось от ярости. Губы побелели. Руки заходили ходуном. — Успокойся, — хладнокровно велела Уэнсдей. Она прищурилась, рассматривая Галпина с исследовательским интересом. Выглядел он так, будто собирался напасть на неё, но по какой-то одному ему известной причине медлил. — Признайся, ты забрала меня из Уиллоу Хилл, потому что хотела сделать мою жизнь невыносимой? — На самом деле, принимая это решение, меньше всего я думала о тебе, — честно ответила Уэнсдей. Она сказала чистую правду, но Галпин, видимо, понял слова Уэнсдей по-своему. — Конечно, ты упоминала о своём эгоизме, — обвиняющим тоном протянул он. — Но ты не можешь просто использовать людей для собственного извращённого удовольствия. Галпин с натугой расправил шею и плечи, будто пытался что-то с них сбросить, и ненадолго замер, а после обессиленно сел обратно на пол, снова съёживаясь и обхватывая себя руками. — Оставь меня одного, — в его голосе было столько подростковой драмы, что Уэнсдей внезапно стало смешно. — Перестань уже жалеть себя, — презрительно бросила она, заканчивая этот бессмысленный разговор. — Идём, теперь ты на вёслах. Уэнсдей повернулась спиной к Галпину и сделала шаг к двери, ожидая, что тот безоговорочно подчинится. Она не собиралась больше тратить ни минуты своего времени на его нытьё. — Нет. Я никуда не пойду, пока мы не поговорим. Уэнсдей застыла. Она медленно повернулась назад. Галпин, сидя в своём углу, смотрел на неё с вызовом. — Я приказываю тебе пойти со мной, — уточнила она. Тайлер вздрогнул, будто от пощёчины. Он сжал кулаки с такой силой, что на тыльной стороне ладоней заметно выступили вены, и зарычал сквозь зубы. Было видно, как много энергии он тратит на то, чтобы воспротивиться её воле. — Нет! — отрывисто рявкнул он. — И ты меня не заставишь! Уэнсдей моргнула. Возможно, её отказ от общения с Галпином ослабил их связь до такой степени, что он получил возможность ослушаться её приказа? Это было не таким уж неожиданным, но весьма неприятным поворотом. — И что именно тебя не устраивает? — фыркнула Уэнсдей, стараясь не демонстрировать ни капли удивления. — Я вытащила тебя на волю, дала возможность вернуться к твоей жалкой никчёмной жизни, а ты предпочитаешь сидеть здесь и ныть о несправедливости бытия? — Я хочу знать, чем именно я обязан такой щедрости! — со злым отчаянием выкрикнул Тайлер. — Ты бы не сделала этого просто так, Уэнсдей. И я хочу знать конечный счёт за этот невероятно великодушный «подарок»! — Это не твой счёт, если можно так выразиться, — немного помедлив, ответила Уэнсдей. — Теперь мы наконец пойдём к шерифу? Тайлер на несколько долгих мгновений задумался, потом спросил: — Ты договорилась о чём-то с отцом? Уэнсдей неопределённо пожала плечами. Вспоминая инструкции, составленные Картер, она решила добавить немного личной мотивации. — Он обещал мне кое-что, — губы Уэнсдей изогнулись в ухмылке. — Тебе понравится. Рассказ о твоей матери. Ты вроде бы хотел узнать её историю? Брови Галпина удивлённо взлетели вверх, придавая его лицу слегка глуповатое выражение. Потом Тайлер нахмурился, и на его переносице собрались глубокие складки. — Отец ни за что не расскажет тебе правды, — он потряс головой. — Если у него будет хоть малейшая возможность соврать, он это сделает. Он… предпочитает не вспоминать о ней. Уэнсдей довольно усмехнулась. — Посмотрим, что мы сможем с этим сделать.

***

Тайлер шагал по лесу с таким видом, будто Уэнсдей вела его на казнь, а не на встречу с единственным живым родственником. — Так в чём состоит твой план? — спросил он уже, кажется, в пятый раз, пиная подвернувшийся под ногу камешек. — В крайнем случае, буду угрожать ему смертью от когтей хайда и возвращением сына в тюрьму, — будничным тоном сообщила Уэнсдей. Галпин остановился на полном ходу так резко, словно налетел на невидимую стену. Уэнсдей, не дожидаясь, пока он переварит её слова, продолжила идти вперёд с прежней скоростью. — Ты же сейчас не серьёзно? — в голосе Тайлера слышалось такое потрясение, будто до этого он считал её милой девочкой, не способной обидеть и мухи. — Расслабься, вряд ли всё зайдёт настолько далеко. Уэнсдей даже не обернулась, лишь немного повысила голос, чтобы Галпин её услышал. Через пару минут он нагнал её и подстроился под шаг. Некоторое время они шли молча, потом Тайлер снова спросил: — И всё-таки, как ты собираешься убедить его? Уэнсдей едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза. — Это наш с твоим отцом маленький секрет, — её голос, несмотря на зарождающееся раздражение, звучал ровно. — Возможно, будет лучше, если сначала мы побеседуем наедине. — Нет, — возмутился Галпин. — Если вы будете говорить о маме, я хочу… — Меня мало волнует, чего ты хочешь, — перебив его, ответила она. — Я имею на это право, Уэнсдей! Тайлер снова остановился, но на этот раз схватил её за предплечье и рывком развернул к себе лицом. Уэнсдей смерила его невозмутимым взглядом, и Галпин, слегка стушевавшись, разжал пальцы и отступил на полшага. — Извини, — пробормотал он. — Просто это много для меня значит, и я… Тайлер вцепился в собственные кудри и с отчаянной силой дёрнул. Уэнсдей прищурилась, наблюдая за ним. Эмоции Галпина сменялись, словно стёклышки в безумном калейдоскопе. Сейчас он выглядел почти как тот испуганный малыш на лестнице из её видения, который знал, что с его мамой случилось что-то ужасное, но ещё не понимал, что именно. Связь между ними — хайдом и его хозяйкой — ослабла, не успев толком установиться, и это явно откатывало Тайлера назад. Делало его нестабильным и, возможно, опасным. — Твой отец будет более откровенным, если я буду одна, — терпеливо пояснила Уэнсдей. — И я позабочусь о том, чтобы после он поговорил с тобой. Она пыталась успокоить Тайлера, чтобы как можно скорее достичь своей цели и добыть необходимую информацию. Но Галпин, кажется, воспринял её слова совершенно иначе. Его взгляд засиял от благодарности и какой-то безумной надежды. — Я тебе доверяю, — сказал он с такой проникновенностью, которая обескуражила и расположила бы к нему кого угодно. Кого угодно, кроме Уэнсдей. Она лишь коротко кивнула и снова зашагала по дороге. Когда они наконец вышли на опушку леса и Галпин увидел свой родной грязно-голубой дом, он скривился, точно у него разом заболели все зубы. — Стой на виду, — велела ему Уэнсдей. Тайлер замер у кромки леса, явно нервничая. Уэнсдей направилась прямо к крыльцу. Донован Галпин почти сразу выскочил из дома, как она и ожидала. Кажется, бывший шериф теперь тратил всё свободное время на мониторинг того, что происходит на его подъездной дорожке. — Тайлер, сынок! — закричал Донован издалека и, явно еле сдерживаясь, чтобы не броситься бегом, широкими торопливыми шагами рванулся вперёд. Уэнсдей преградила ему дорогу. Бывший шериф попытался обойти её, что, должно быть, казалось ему довольно простой задачей, но Уэнсдей была гораздо проворнее. Она, словно призрак, вырастала на его пути каждый раз, как Галпин-старший делал шаг в сторону. Уэнсдей, впервые за несколько дней чувствовавшая странную лёгкость, откровенно забавлялась. — Пропусти меня, — остановившись, с угрозой прорычал шериф и, снова предприняв попытку выглянуть из-за её плеча, заорал: — Тайлер! — Сначала нам нужно поговорить, — спокойно сказала Уэнсдей. Игнорируя её, Галпин-старший снова завопил, явно теряя последние остатки терпения. В его голосе послышались раздражённые, требовательные нотки: — Иди сюда, сын! — Да, пусть подойдёт поближе и узнает, наконец, кто убил его любимую мамочку, — еле слышно пробормотала Уэнсдей. Её заявление произвело эффект взорвавшейся гранаты. Шериф, побледневший как смерть, отшатнулся, беззвучно открывая и закрывая рот. Он выглядел точно рыба, испробовавшая любимую наживку Пагсли. — Что ты вообще можешь знать об этом, Аддамс? — запоздало пытаясь атаковать в ответ, вполголоса прошипел Донован Галпин. — Многое, — Уэнсдей наслаждалась наконец обретённой властью. — Например то, что она умерла мгновенно — от выстрела из вашего табельного пистолета. Конечно, вы не хотели убивать её — это был акт самообороны, но так уж вышло, — она сделала короткую паузу, давая Доновану время переварить информацию, и заговорила снова: — Или что Франсуаза не хотела иметь детей, но вы, используя вашу связь… Шериф побелел ещё сильнее. — Замолчи, Аддамс, — непослушными губами проговорил он. — Сейчас же. — Бедный Тайлер, — Уэнсдей сочувственно покачала головой. — Видимо, смерть матери стала для него таким шоком, что его психика вытеснила воспоминания об этом кошмарном дне, — она хищно улыбнулась шерифу и кивнула головой назад, в сторону Тайлера. — Всё ещё хотите позвать сына и освежить его память? — Что тебе нужно? — Галпин-старший выглядел так, словно его сейчас хватит удар. — Ничего нового. Информация. И имейте в виду, кое-какие детали мне известны. Если хоть одно слово из вашего рассказа не будет соответствовать моим данным… — Идём в дом, — бросил шериф, резко разворачиваясь. Хватаясь за перила, Донован тяжело взобрался на крыльцо. Уэнсдей поднялась за ним. Уже у самой двери она на мгновение обернулась. Тайлер стоял там же, на границе света и тени, застыв в такой позе, словно в любой момент был готов сорваться с места — то ли чтобы рвануть в лес прочь от родного дома, то ли чтобы броситься вслед за ней и отцом. Со стороны кухни послышался звон разбитого стекла, и шериф громко выругался. Уэнсдей пошла на звук. Донован Галпин стоял у открытого кухонного шкафчика и пытался открыть бутылку виски. Его руки тряслись, словно во время сильного приступа болезни Паркинсона. На полу под его ногами поблёскивали осколки, а воздух крепко пах алкоголем — очевидно, предыдущая попытка выпить кончилась тем, что Галпин-старший уронил и вдребезги расколошматил бутылку. Наконец справившись с крышкой, шериф поднёс горлышко к губам и сделал несколько щедрых глотков. Он брякнул бутылку на стол, слегка морщась, и обтёр рот рукавом. Привалившись к кухонной тумбе, он вцепился в неё почти так же, как когда-то цеплялась Франсуаза. А потом Галпин уставился на Уэнсдей бешеным, абсолютно звериным взглядом. — Ты не могла узнать об этом обычным способом, Аддамс, — бормотал он, рассуждая сам с собой. — Реджи мёртв. Хоть ты и крутилась рядом с его моргом… Не-е-ет, он бы не сказал тебе. Ноубл тем более. Никто из нормальных людей не стал бы разговаривать с тобой о моей жене. И ты ни от кого не могла узнать о причине, почему Франс… — шериф запнулся, а после с угрозой выплюнул: — Ты влезла мне в голову, Аддамс, так что ли? Уэнсдей пожала одним плечом, прошла в комнату и уселась за круглый обеденный столик. Она аккуратно сложила перед собой руки и выгнула бровь, уставившись на Галпина. Тот следил за ней взглядом быка, готового броситься на красную тряпку. — Нет, — бывший шериф прищурился и медленно покачал головой. — Если бы ты могла читать мысли, то зачем тебе спрашивать меня о Франс… Тут что-то другое… — Какая разница? — бесстрастно спросила Уэнсдей. — Я здесь не для этого, а для… — Моего обстоятельного рассказе о Франсуазе, — хрипло закончил за неё Галпин. — Зачем тебе вообще понадобилось что-либо узнавать о ней? — Это вас тоже не касается, шериф. Важно только то, что вы должны отвечать на вопросы, иначе… — она многозначительно кивнула в сторону двери. Лицо Галпина скривилось. С минуту он стоял, уставившись на Уэнсдей, словно пытаясь взглядом прожечь в ней дыру. Потом его ноздри дёрнулись, будто шериф учуял нечто совершенно отвратительное. Он встряхнул головой точно таким движением, как его сын. Он подхватил со столешницы початую бутылку и широкий прозрачный стакан с полки, заставленной дешёвым алкоголем вперемешку с посудой. Закрывая шкафчик, Донован грохнул дверцей так, будто она была повинна во всех его бедах. Старый кухонный гарнитур ответил жалобным стоном. Медленно, словно он пытался приблизиться к смертельно ядовитой змее, шериф двинулся в сторону Уэнсдей. Стекло под его ботинками хрустело, как маленькие льдинки. Галпин-старший подошёл к обеденному столу и тяжело опустился напротив Уэнсдей. Он уставился на неё колючим взглядом и, крепко сдавив пальцами стакан, сдавленно прохрипел: — Что именно ты хочешь знать, Аддамс? Уэнсдей возликовала, но внешне постаралась остаться совершенно безразличной. Она надеялась узнать о Уиллоу Хилл больше, ведь все ниточки вели именно к этой больнице-крепости: исследования хайдов, удержание слетевших с катушек оборотней в его стенах… Любая мелочь могла оказаться полезной зацепкой. — В карте вашей супруги написано, что её «проблемы» начались из-за послеродовой депрессии, — сказала Уэнсдей. — Я знаю, что это неправда. Вы забрали её из Уиллоу Хилл гораздо раньше. Расскажите, как она обратилась и каким образом вы стали её хозяином. Она несколько преувеличила собственную осведомлённость. Уэнсдей не знала наверняка, действительно ли Франсуаза попала в Уиллоу Хилл после первого обращения. Лишь догадалась по реакции Галпина в один из их прошлых разговоров. Она задержала дыхание, ожидая его ответа. Шериф поморщился. Несколько секунд он молчал, сверля Уэнсдей колючим взглядом. Потом плеснул виски в стакан, бормоча себе под нос: — Трезвым я эту историю не выдержу. Галпин опрокинул в себя порцию алкоголя. Его щеки порозовели, зрачки слегка расширились. Наконец, он заговорил — хрипло и медленно, словно взвешивая каждое слово. — Я был совсем желторотым юнцом, когда лично познакомился с Франс. Только поступил на службу. Когда Гарретта… — шериф запнулся и поправился: — когда с Гарреттом произошёл несчастный случай — это было моё первое серьёзное дело, — мы опрашивали свидетелей, и Франс досталась мне. Донован отхлебнул ещё глоток виски и произнёс совсем тихо: — Она была очень худенькая, хрупкая. Напуганная всей этой историей. Они с Гарреттом не были друзьями, но в таком маленьком городке, как Джерико… — Галпин многозначительно махнул рукой. Уэнсдей вспомнила рассказ своей матери: Франсуаза предпочитала общество норми. Наверняка они с Гарреттом пересекались, даже если не имели близких отношений. Шериф тяжело вздохнул. — Франс почти ничего не видела, но я тогда потратил на неё довольно много времени. Она была немного не в себе, — Галпин покрутил бокал в руке. — Незадолго до смерти Гаррета у Франс случилась личная трагедия. Её кузен покончил с собой. — Франсуаза тогда уже обращалась? — с любопытством спросила Уэнсдей, когда шериф замолчал и снова потянулся к стакану. Галпин помотал головой. — Нет, конечно нет, — с болью в голосе сказал он. — Франс позже говорила, что была уверена — ген монстра давно изжил себя. Несколько поколений её семьи были избавлены от этого проклятья. Но смерть кузена произвела на неё гнетущее впечатление. Никто не знал наверняка, однако Франс подозревала, что он обратился и решил, что самоубийство станет лучшим выходом. Уэнсдей помнила: Мортиша говорила, что в какой-то момент Франсуазу точно подменили. Скорее всего это произошло как раз после смерти её кузена. Вероятность того, что хайд дремал в её близком родственнике, наверняка сводила Франсуазу с ума. Ведь это значило, что гены монстра могли проснуться и в ней самой, исковеркать жизнь, перевернуть с ног на голову всё, что она о себе знала… — После смерти Гаррета прежние друзья Франсуазы перестали с ней общаться, — продолжал Галпин. — Многие больше не хотели иметь ничего общего с Невермором, хоть и сочувствовали Франс, но… Сын самого влиятельного человека в городе — и даже это его не уберегло… Люди боятся таких вещей, сама понимаешь. Уэнсдей подумала, что и изменившийся характер самой Франсуазы мог испугать норми, но не стала ничего говорить вслух, чтобы не перебивать шерифа. То ли изрядная порция алкоголя, то ли возможность наконец выговориться о старой, явно до сих пор не заживающей ране развязала ему язык. Галпин насколько упорно бежал от этой истории, что Уэнсдей была удивлена его внезапному красноречию. Он не просто сообщал ей сухие факты. Он словно бы заново проживал прошлое с покинувшей его навеки женой. — Я же видел её прежде — весёлая, всегда окружённая людьми… Франс никогда не была заводилой, но, когда она что-то говорила, все замолкали, обращаясь в слух. И тут я вижу её во Флюгере — одну-одинёшеньку, за самым дальним столиком… Не знаю, что меня дёрнуло тогда подойти к ней, — задумчиво протянул шериф. — У неё были такие глаза: огромные, как у оленёнка, и полные слез… Рассказ Галпина был не слишком связным, но Уэнсдей всё поняла и из его разрозненных фраз. Несовершеннолетняя испуганная девчонка, хранящая страшную тайну, и молодой, едва начавший службу, офицер полиции — что у них могло быть общего? Она нуждалась в утешении. Он пожалел её. Они сблизились, стали общаться, а потом… — Потом произошла та история, — сдавленно проскрипел шериф. Он снова замолчал и схватился за бутылку дрожащими пальцами. Сделал несколько больших глотков прямо из горла. Глаза шерифа заслезились то ли от крепкого алкоголя, то ли от нахлынувших из-за неприятных воспоминаний чувств. — Мы прогуливались у окраины Джерико. Услышали в лесу крики. Подвыпившая компания парней из города и несколько Неверморских детишек. Дело явно шло к драке. Я решил вмешаться. Попросил Франс остаться на месте, но она не послушалась. Из рассказа матери Уэнсдей знала, что после смерти Гаррета Гейтса обстановка в Джерико накалилась. Очевидно, в тот день, о котором рассказывал шериф, произошла одна из многих стычек на почве ксенофобии и глубоко укоренившихся предубеждений. — Они хотели припугнуть изгоев, — речь Донована стала совсем рубленной, похожей на хриплое карканье. — Прикопались к безликому парнишке и мелкой девчонке. Повалили мальчишку на землю. У одного из парней, Брендана О'Брайена, был нож. Он крутил им у лица мальчика, угрожая найти у того рот и сделать его нормальным. Девчонка орала как банши. На её крик сбежались другие изгои. Я попытался угомонить всех, но… Рот Донована скривился, как от нестерпимой муки. Уэнсдей терпеливо ждала продолжения. — Наверное, Франс показалось, что мне грозит опасность. Конечно, она не хотела убивать Брендана, но… — шериф сглотнул, и его голос сорвался на судорожный всхлип. — Франс обернулась в одно мгновение, и он упал замертво. Друзья Брендана бросились бежать. Другие изгои попытались задержать Франс. Она покалечила ещё несколько человек. Двое ваших не выжили. Шериф снова приложился к бутылке в попытке залить своё горе. Картина, описанная им, буквально стояла у Уэнсдей перед глазами. Ей было совсем не жаль норми во главе с неизвестным ей покойным Бренданом. Они поплатились за собственную глупость и невежество. А вот изгои… Двое из них умерли, а остальных исключили из школы за то, что они попытались остановить Франсуазу и спасти своих обидчиков. А после Неверморский совет собственноручно запретил собрания Белладонны, пытавшейся бороться за права изгоев… Уэнсдей со злостью сжала челюсть. Несправедливость — главный лейтмотив отношений норми и изгоев — разжигала в сердце Уэнсдей неудержимое желание исправить её, докопаться до истины, добиться правосудия. — Почему никто не дал показаний о том, что случилось на самом деле? — спросила она звенящим от гнева голосом. — Ведь Франсуазу никто не заподозрил в убийствах. Донован Галпин поднял на Уэнсдей пьяные, налитые кровью глаза. — Франс никогда не была убийцей. Она была глубоко несчастной и уязвимой шестнадцатилетней девочкой. Это был несчастный случай, — язык шерифа заплетался, речь стала невнятной. — Старая песня, — пробормотала Уэнсдей. — Не смей! — рявкнул Галпин, резко взмахивая пальцем в её сторону и едва не ударив им Уэнсдей по лицу. Уэнсдей даже не пошевелилась, лишь скривилась от отвращения. Бывший шериф при всей трагичности истории его жены не вызывал в ней ни капли сочувствия. — Почему никто не узнал, что произошло? — снова требовательно спросила она, уверенная, что уже знает ответ. — Они прислали… чёрт знает кого, — с трудом выговорил Галпин. — Каких-то гипнотизёров из ваших. И подтёрли всем память. — Всем, кроме вас? — уточнила Уэнсдей. — Мне тоже, — Донован отвёл взгляд в сторону. — Но потом, когда врачи в Уиллоу Хилл поняли, что без меня им не справиться, пришлось вернуть мои воспоминания назад. Значит, инстинкт Франсуазы выбрал Галпина, как через несколько десятков лет инстинкт её сына выбрал Уэнсдей. И Уиллоу Хилл, и те, кто за ними стоял, позволили ему забрать Франсуазу также, как Уэнсдей забрала Тайлера. А предварительно, очевидно, прислали сирен, чтобы история с убийствами не всплыла наружу. Та же больница, те же методы, те же отвратительные утайки и лицемерие. По щекам шерифа катились скупые слезы, которые он даже не замечал. Галпин пустился в пространные воспоминания о поездках в больницу. И о встречах с Франсуазой, которая с каждой встречей становилась ближе и дороже его сердцу. Во время рассказа Галпин то и дело снова прикладывался к бутылке. — Её выписали через долгих пять лет, — Галпин икнул. — Тогда у Уиллоу Хилл не было опыта работы с хайдами... Шериф явно боготворил Уиллоу Хилл и обвинял Невермор в частности и изгоев в целом за то, что именно они не поддержали его будущую супругу и не сделали ничего, чтобы помочь ей. Но Уэнсдей была уверена, эти пять лет Уиллоу Хилл занимались не столько лечением Франсуазы, сколько исследовали хайда, попавшего в их руки. Учились обращаться с ними и, весьма вероятно, искали способы использовать. — Франс некуда было идти — семья разорвала с ней всякое общение. Я забрал её к себе. Мы прожили вместе почти одиннадцать долгих и счастливых лет, а потом… она забеременела. То, что умолчал шериф, Уэнсдей могла представить и без его рассказа. Он хотел детей, а Франсуаза не горела желанием передавать гены монстра ребёнку. Потом, случайно или нет, она оказалась в положении и захотела избавиться от беременности. Используя свою связь, осознанно или нет, Галпин убедил жену оставить малыша. — Это было… сложно. Франс была не в себе. Нам пришлось снова обратиться к врачам из Уиллоу Хилл. После родов... Им пришлось опять изолировать её. Шериф был настолько пьян и разбит, что еле выговаривал слова. — На полгода я остался один с ребёнком. Франс была слишком… травмирована. Её не могли выписать. А потом… потом… Шериф громко всхлипнул. Он представлял собою довольно жалкое зрелище. Говорить Донован больше не мог. Он упал лицом на стол и глухо завыл, словно раненное животное. Уэнсдей смотрела на него с отвращением. Очевидно, сегодня от Галпина-старшего вряд ли можно было ждать продолжения какого-то внятного диалога. И всё же она решила попробовать узнать ещё кое-что. — Последний вопрос, шериф, — сказала она. — Вам что-нибудь известно о Серебряном псе? Донован издал омерзительный булькающий звук и замотал головой, не поднимая её. Его плечи тряслись так, что стол, на котором шериф лежал, дрожал и подпрыгивал, будто в него вселился полтергейст. — Папа. Уэнсдей обернулась. В дверях за её спиной стоял Тайлер. Его глаза были красными и мокрыми. Уэнсдей догадалась, что он не выдержал и подслушал их разговор. — Тайлер, — рыдая, выдохнул шериф и попытался подняться на ноги. — Прости меня, сынок! Тот бросился к отцу, и они вцепились друг в друга так, словно от этого зависела их жизнь. Уэнсдей скривилась и встала. Она узнала всё, что хотела, о Франсуазе. Добиться же сейчас от Галпина-старшего связного рассказа об убийствах в Джерико, произошедших в последние полгода, было делом довольно бессмысленным. Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Отец и сын стояли, крепко обнявшись и плача друг у друга на плече.