I know that you've been living in the past What's going in your head now? Maybe something I said It's driving me crazy, and you can try to lie But you're not gonna, not gonna deny No you're not gonna, not gonna deny my love
You can't deny my love Я знаю, что ты жила прошлым. Что сейчас происходит в твоей голове? Может быть, я что-то сказал. Это сводит меня с ума, и ты можешь пытаться солгать, Но ты не будешь, не будешь отрицать, Нет, ты не будешь, не будешь отрицать мою любовь.
Ты не можешь отрицать мою любовь.
Brandon Flowers - Can't deny my love
Они сидели в студии напротив друг друга. Ксавье завернулся в плед, а Уэнсдей заварила для него чай и включила обогреватель. Это напомнило ей о том январском дне, когда сама Уэнсдей вышла на мороз в одной кофте, а Ксавье затащил её сюда, в свою мастерскую, чтобы согреть. Тогда она тоже думала о Тайлере — но совсем противоположные вещи: что ни за что и никогда не будет иметь с ним ничего общего. У судьбы, хоть Уэнсдей в неё и не верила, определённо было чувство юмора. Ксавье не смотрел на неё. Он опустил взгляд в чашку с чаем и упорно таращился в тёмную жидкость, будто на её поверхности можно было найти весь смысл бытия. Уэнсдей не могла понять, о чём Ксавье думает. Она почти не видела его лица за длинными прядями волос. Она набрала в грудь побольше воздуха и заговорила. Удивительно, как много тайн успело накопиться за такое короткое время. Слова лились из неё, и Уэнсдей в какой-то степени была рада избавиться от части секретов. Она подробно пересказала разговор с Донованом Галпином и беседу с Картер. Но потом словно ступила на минное поле. На самом деле Уэнсдей почти не врала — лишь умалчивала. Но в этом была большая доля лукавства. Она не сказала, что видела рисунки Ксавье. Не сказала, что узнала о Картер от Пагсли — то, что её брат прочитал в голове докторши, говорило в пользу опеки над Тайлером. Не сказала о своём видении, о грозящей Ксавье опасности и об условиях Кумико. И, конечно, без центрального элемента пазла — мыслей и сомнений Уэнсдей насчёт навязанной ей связи с Галпином — она сама ощущала свой рассказ полной профанацией. Нечестной и довольно подлой, учитывая все обстоятельства. Уэнсдей думала, что Ксавье завалит её вопросами, но он молча слушал, по-прежнему избегая её взгляда и лишь иногда сжимая челюсть так крепко, что желваки на его скулах выделялись больше обычного. Когда она наконец выложила всё, что могла, Ксавье отставил кружку с нетронутым чаем, стукнув ею по столу чуть сильнее, чем было необходимо, поднялся на ноги и в несколько широких шагов приблизился к расследовательской доске. Уэнсдей наблюдала за ним с возрастающим недоумением. — Надо дополнить доску новыми фактами, — пояснил Ксавье убийственно невозмутимым тоном, от которого веяло непривычным холодком. — И ты не… — она осеклась на полуслове, не совсем понимая, что собиралась спросить. Уэнсдей была удивлена и растеряна. Он действительно так легко поверил ей? Это ведь хорошо? Это же было ей на руку? Ксавье оглянулся через плечо и пронзительно посмотрел на неё. Его глаза лихорадочно блестели. — Ты сказала, что не собираешься… забирать его. Тема закрыта, — несколько резко сказал он и, повернувшись спиной, снова уставился на доску. — Присоединишься? Что-то внутри неё сжалось, и Уэнсдей сглотнула противный комок вины, вставший поперёк горла. Ей ничего не оставалось, кроме как подойти к Ксавье и заняться делом. Существование папки с подписанным информированным согласием они оба тщательно игнорировали. Ксавье старательно делал вид, что ничего не случилось, но его лицо будто бы каменело каждый раз, когда Уэнсдей произносила фамилию Галпина. Она знала, что им придётся поговорить начистоту, но решила дать им обоим передышку. Она пообещала сама себе, что вернётся к этому разговору после его Дня Рождения. Часа через полтора в студию постучался Вещь, чтобы передать настойчивое приглашение к ужину от родителей Уэнсдей, и им пришлось прерваться. Пиршество было гораздо малочисленней, чем вчера — многие навещавшие неверморцев родственники уже разъехались, — но не уступало в торжественности и разнообразии блюд. Уэнсдей ела мало. Она следила за Ксавье, до сих пор гадая, притворяется ли он, что поверил ей. Разговор зашёл о лаборатории Пагсли, и Ксавье с живым интересом расспрашивал младшего брата Уэнсдей. Он казался полностью поглощённым беседой, но Уэнсдей не покидало неприятное ощущение, что Ксавье избегает встречаться с ней взглядом. Иногда на его лице мелькало странное выражение загнанной обречённости, как у человека, с покорным смирением готовящегося к чему угодно ужасному и считающему невозможным предотвратить катастрофу. Уэнсдей из-за этого кусок не лез в горло. Пагсли сделался необычайно разговорчив, взахлёб описывая последние эксперименты, которые проводил в лаборатории. В какой-то момент он едва не проболтался об изготовленном по просьбе сестры кровоостанавливающем средстве, которое теперь бережно хранилось в её комнате. Уэнсдей вовремя пнула брата под столом тяжёлым ботинком, и тот тут же заткнулся. К счастью, Ксавье ничего не заметил, потому что как раз в этот момент Гомес очень кстати попытался соблазнить его на вторую порцию тако. Отец в течение всего ужина разводил суету на пустом месте. Он снова усиленно подкладывал еду в тарелку Ксавье, а после с неменьшей настойчивостью принялся уговаривать его взять чек на покупку нового пальто вместо утопленного. — В конце концов, у тебя послезавтра День Рождения! — заметил он, хмуря брови. — Не хочешь брать компенсацию, возьми в качестве подарка. Мортиша молчала, с мрачной задумчивостью поглядывая то на своих детей, то на мужа, то на Ксавье. Уэнсдей старательно игнорировала выразительно приподнятые брови матери, явно говорившие: она догадывается, что каждый за этим столом что-то умалчивает лично от неё. К счастью, они находились в многолюдном зале столовой, а Мортиша считала неуместным выносить семейные проблемы на всеобщее обозрение. В общем, совместная трапеза Аддамсов в этот день больше походила на очную ставку, чем на тёплую семейную встречу. Уэнсдей была весьма признательна Барлоу, когда та поднялась со своего места и взошла на трибуну, чтобы поблагодарить приехавших. Беседы в зале смолкли как по щелчку. Барлоу заговорила в своей непревзойдённо безэмоциональной манере, сжимая деревянный бортик трибуны пальцами. Плотные перчатки обтягивали её руки словно вторая кожа. Речь директрисы была краткой и лаконичной. Она ни разу не упомянула о проблемах в управлении Невермором, которые наверняка возникали в связи с новым витком подозрительности по отношению к изгоям. Лишь в конце Барлоу позволила себе незначительную ремарку: — Полагаю, для вас, наших многоуважаемых родителей, важно, чтобы дети, находясь в Неверморе, были в безопасности и оставались вдали от сплетен, которых в последнее время стало достаточно, — с лёгкой ноткой торжественности сказала она. — Надеюсь, вы убедились в том, что школа под моим руководством преуспевает с выполнением этой задачи. Мы всегда ставили и будем ставить в приоритет защиту наших студентов. Барлоу сдержанно улыбнулась, и сидящие в столовой принялись вежливо аплодировать. От внимания Уэнсдей не укрылось, что Мортиша, изящно хлопая одной ладонью о другую, внимательно рассматривает директрису, едва заметно поджав губы. Наконец наступило время отъезда. Отец удалился проконтролировать сбор многочисленных чемоданов (Мортиша взяла с собой столько вещей, словно собиралась провести пару недель на необитаемом острове, не теряя привычного уровня комфорта). Пагсли оттащил Ксавье в сторону, чтобы тот ещё раз продемонстрировал оживление ворона на фреске в Квадратном дворе. Уэнсдей осталась наблюдать за ними в стороне. Мортиша неслышно подошла и встала рядом. Она задумчиво смотрела на кружащую над головами нарисованную птицу, а потом повернулась к дочери. — Ты надела новый медальон, — заметила она непроницаемым тоном. Уэнсдей с достоинством кивнула, не отрывая взгляда от Ксавье с Пагсли. — Я видела бабушку, — ответила она на незаданный вслух вопрос. — Надеюсь, ей ты готова доверить больше, чем своей матери, — с горечью обронила Мортиша. Оживлённый стараниями Ксавье ворон сделал очередной пируэт в воздухе. Пагсли восхищённо и совершенно недостойно разинул рот. Уэнсдей с каменным лицом продолжала смотреть в их сторону, хоть и почувствовала едва заметный укол чего-то, что другие наверняка назвали бы совестью. Наверное, ей стоило поблагодарить мать за помощь, но язык Уэнсдей будто бы прилип к небу. — Вы оба так быстро выросли, — тихо пробормотала Мортиша. — И завели так много секретов. Уэнсдей поморщилась. Если они начнут этот разговор, то точно разругаются. Её же вполне устраивало сохранять хотя бы видимость мирного сосуществования с матерью. На каникулах всё было так… спокойно. Почему нужно было обязательно это испортить, пытаясь влезть туда, куда Уэнсдей не желала никого пускать? — Ты знакома с Барлоу? — спросила она вместо того, чтобы реагировать на подначки и начать обмен взаимными шпильками. — Мы виделась пару раз, когда были детьми, — отозвалась Мортиша. — До того, как мать Гвендолин увезла её в Европу. Уэнсдей задумчиво нахмурилась. Директриса упоминала, что училась в другой школе. Но утаила, что эта школа находилась на другом континенте. Казалось ещё более подозрительным, что Барлоу, живя за океаном, интересовалась изгнанием хайдов из Невермора. Здесь явно было что-то личное. — Почему они уехали? Из-за болезни её бабушки, Кассандры? Мортиша покачала головой. — Не знаю. Но Кассандра умерла незадолго до их отъезда. — А мать Барлоу? Она тоже медиум? — желая разузнать хоть что-то, допытывалась Уэнсдей. — Она была голубем, как я. Значит, её уже не было в живых. Уэнсдей вспомнила, как пренебрежительно Барлоу говорила о способностях ясновидящих-голубей, считая их самонадеянными и легкомысленными. Имела ли она в виду собственную мать? — Гвендолин всегда ходит в перчатках? — после недолгого молчания спросила Мортиша, склонив голову чуть вбок. Уэнсдей заинтересованно покосилась на мать и кивнула, чуть пожимая плечами. По крайней мере, она никогда не видела Барлоу без них. — Она считает, что видения опасны, — пояснила Уэнсдей, с любопытством следя за реакцией матери. — Барлоу сказала мне, что из-за них её бабушка и оказалась в психиатрической лечебнице. Мортиша прищурилась с явным неодобрением во взгляде. — Запирать собственную сущность — вот что действительно опасно, милая, — веско сказала она. — Надеюсь, ты это понимаешь? — Я не собираюсь прятаться от своего дара, — ответила Уэнсдей, задирая подбородок. — Хорошо, — голос матери звучал серьёзно и значительно, а на губах не было и тени улыбки. Гомес и нагруженный тяжёлыми чемоданами Ларч вышли из здания школы и направились в их сторону. — Помни, что ты всегда можешь обратиться за помощью не только к бабушке, — тёмные глаза Мортиши сверкнули, и на мгновение Уэнсдей показалось, что мать хочет сказать что-то ещё. Но Мортиша молча отвернулась и поплыла навстречу мужу, шурша длинной юбкой.***
You were the better part Of every bit of beating heart that I had Whatever I had I finally sat alone Pitch black flesh and bone Couldn't believe that you were gone Well, you look like yourself But you're somebody else Only it ain't on the surface Well, you talk like yourself No, I hear someone else though Now you're making me nervous
Ты была лучшей из каждой частички
моего бьющегося сердца, Всем, что я имел. В итоге я остался один, Плоть и кости почернели как смоль, Не в силах принять твой уход. Что ж, ты выглядишь, как обычно, Но тебя будто подменили, Только сразу этого не заметить. Что ж, ты говоришь, как обычно, Но нет, я слышу кого-то другого И из-за этого тревожусь.
Flora Cash - You're Somebody Else
Родители Уэнсдей тепло попрощались с ней и Ксавье и уехали. Едва катафалк скрылся за воротами, Ксавье сослался на завтрашний тест по анатомии изгоев и удалился в свою комнату. Уэнсдей почувствовала себя беспомощной. Ещё на прошлой неделе, улучив минутку между уроков, Аякс отозвал Уэнсдей в сторону и попросил уговорить Ксавье на небольшую вечеринку в честь его Дня Рождения. — Мы уже всё подготовили, — заговорщицки улыбаясь, сказал он. — Но Ксавье ни за что не согласится, если его позовёт кто-то из нас. — И что я должна сделать? — хмуро спросила Уэнсдей, вспоминая, как на её шестнадцатилетие одноклассники подбросили под дверь фальшивую записку. — Заманить его обманом в какой-нибудь склеп? Аякс почесал затылок, слегка сдвигая шапку. — Нет, он наверняка поймёт, в чём дело. Просто попробуй его уговорить. И Уэнсдей попробовала. Она издалека завела разговор с Ксавье, пытаясь прощупать почву. Он отнёсся к идее вечеринки довольно прохладно. Аякс тогда, казалось, не слишком-то расстроился. — Ожидаемо, — проворчал он, прищуриваясь и словно над чем-то раздумывая. — В любом случае, спасибо за попытку, Уэнсдей. После ритуала, который они устроили с подачи Пагсли, Уэнсдей думала, что печаль Ксавье по матери немного утихнет, и его станет проще уговорить. Но теперь, когда до его Дня Рождения оставался один день, а между ними будто бы легла бесконечная пропасть отчуждения, Уэнсдей в этом сильно сомневалась. К тому же Аякс больше ни о чём её не просил, очевидно, отменив планы. Так что, если Уэнсдей хотела устроить для Ксавье праздник, всё ложилось только на её плечи. В понедельник Ксавье был рассеянным и отрешённым. К счастью, он не избегал Уэнсдей, но она чувствовала, что между ними будто бы что-то надломилось. Ксавье несколько натянуто улыбался, когда замечал, что Уэнсдей за ним наблюдает, но, как только она делала вид, что поверила в его маленькую ложь, и отводила взгляд, снова погружался в мрачные, безрадостные мысли. Уэнсдей весь день ломала голову, как она может отвлечь Ксавье. Проблема была ещё и в том, что поводов для хандры у него было предостаточно и без Галпина. Грузился ли он по поводу Бьянки, которая после родительских выходных ходила по школе мрачнее тучи и огрызалась на всех, кто попадался ей под руку? Грустил по матери? Переживал из-за отца, который, насколько Уэнсдей знала, перешёл в режим полного игнорирования сына? Она уже приготовила для него подарок — купила длинную серебряную цепочку, повесила на неё свой кулон из обсидиана и завернула в подарочную бумагу. Она даже сочинила не слишком затянутую, но кошмарно слащавую речь, чтобы заставить Ксавье носить медальон не снимая. Уэнсдей надеялась, что проводник Ксавье окажется столь же полезным, как Гуди, излечившая её смертельные раны. Торт, который она заказала во Флюгере целую вечность назад, должны были доставить завтра днём, но Уэнсдей решила, что сегодня останется у Ксавье на ночь и поздравит его с самого утра (Ему ведь нравилось засыпать и просыпаться рядом с ней?), а после уроков устроит что-то вроде свидания. Ночь была безлунной — небо заволокло низкими тяжёлыми тучами, и воздух густо пах дождём. Уэнсдей перелезла по карнизу к окну комнаты Ксавье примерно через час после отбоя и заглянула внутрь. Остатки алтаря — огарки свечей, слегка подвядшие чайные розы и бархатцы, покоящиеся на стопках книг, — стояли на прежнем месте. Ксавье не спал — он сидел почти в полной темноте за письменным столом. Круг света от небольшой тусклой лампы на прищепке, прикреплённой к полке, выхватывал из сумрака его долговязый силуэт, склонившийся над листом бумаги. Он был настолько сосредоточен на своём занятии, что даже не сразу услышал настойчивый стук в окно. На мгновение Уэнсдей показалось, что Ксавье прогонит её, но он открыл створку и протянул руку, помогая спуститься на пол. — Я подумала, ты не откажешься от компании, — прощупывая почву, сказала она. Ксавье в первый раз со вчерашнего дня посмотрел ей в глаза, и Уэнсдей твёрдо встретила его взгляд. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем губы Ксавье дрогнули, а плечи заметно расслабились. — Не откажусь, — ответил он, отходя назад к письменному столу. Приблизившись, Уэнсдей бросила взгляд на рисунок. Это был портрет, написанный акварелью. Уэнсдей мгновенно узнала изображённую на нём женщину, хотя видела её лишь однажды, мельком — в своём видении. Длинные, чуть вьющиеся светлые волосы, ярко-голубые глаза и узкое худое лицо, так сильно похожее на лицо Ксавье, что от этого неприятно ёкало в груди. Заметив, что Уэнсдей смотрит на портрет его матери, Ксавье грустно улыбнулся и пошевелил пальцами над рисунком. Плавные акварельные линии будто подёрнулись рябью, и губы женщины изогнулись в мягкой улыбке. — Я никогда не рисовал её, с тех пор как… — Ксавье сглотнул и, не закончив предложение, опустил руку. Она бессильно повисла плетью вдоль его тела. Женщина снова замерла — художественный слепок когда-то живого человека. На самом деле Уэнсдей надеялась, им удастся избежать этой темы. Их с Ксавье понимание смерти было настолько разным, что Уэнсдей опасалась заходить на эту территорию. Но возможно Пагсли был прав, и ей следовало хотя бы попробовать. К тому же после всего случившегося Уэнсдей чувствовала себя несколько обязанной. Она оторвала взгляд от портрета и пристально посмотрела на Ксавье, пытаясь предугадать его реакцию. — Бабушка говорила, что мы берём жизнь взаймы, — осторожно начала она. — И должны вернуть её, когда придёт время. — Пагсли сказал: она умерла чуть больше года назад, — Ксавье отвернулся от стола так, что свет стал падать на него сзади, осеняя и будто бы обводя каждый волосок, выбившийся из небрежного пучка на затылке. — Ты никогда об этом не упоминала. Уэнсдей едва заметно пожала плечами. — Мы по-другому относимся к таким вещам, — она хмурилась, подбирая слова. — Похороны и рождение в нашей культуре неразрывно связаны. Смерть — это повод порадоваться за умершего, ведь он уходит в лучший из миров. Ксавье невесело хмыкнул. Возможно, ему подобные представления казались ироничными из-за того, что похороны матери прошли прямо в День его Рождения. Он вздохнул, стянул резинку, распуская волосы, и провёл по ним пальцами, зачёсывая назад. Потом поднял со стола кусок ветоши и кисточку из тех, что Уэнсдей дарила ему на Рождество. Казалось, ему непременно нужно чем-то занять руки. Какое-то время Ксавье полоскал кисти в воде и тщательно вытирал их. Молчание ощущалось напряжённой плотной субстанцией. Уэнсдей, крепко сцепив пальцы в замок, терпеливо ждала, захочет ли Ксавье продолжить разговор. Наконец, он отложил кисти. — И ты совсем не скучаешь? — едва слышно, словно не желая разбить тишину, спросил Ксавье. — Скучаю, — выдавила из себя Уэнсдей, пытаясь быть честной. — Хоть это и нерационально. Ксавье свёл брови на переносице, словно её слова были сущей бессмыслицей. Внутри Уэнсдей всё звенело от желания прикоснуться к нему. Она сделала шаг вперёд, взяла лицо Ксавье в ладони, заставляя немного нагнуться, поднялась на цыпочки и осторожно поцеловала. Он не сопротивлялся, и в груди Уэнсдей будто бы развязали узел — сама того не осознавая, до этого момента она опасалась, что Ксавье оттолкнёт её. — Не думай об этом, ладно? — прошептала она. — Иди сюда. Медленно пятясь назад, Уэнсдей увлекала Ксавье к кровати. Они упали на постель, и Уэнсдей принялась покрывать его лицо и шею поцелуями, пытаясь заставить забыться. Ксавье сначала лишь рассеянно поглаживал её по плечам, но потом вдруг резко опрокинул Уэнсдей на спину, оказавшись сверху. Он отчаянно вжимался в неё, блуждая руками по её телу. — Забудь свою печаль, — беззвучно кричала она каждым поцелуем, каждым прикосновением. — Забудь, затеряйся во мне. Я могу забрать твою боль хотя бы на время, если ты позволишь. И Ксавье, кажется, позволял. Его ласки становились отчаяннее, более нуждающимися, более жаждущими. Расстёгивая многочисленные пуговички на её рубашке, Ксавье так торопился, что оторвал одну или несколько. Растрёпанная, полуголая и до предела возбуждённая, Уэнсдей уже стягивала с него пижамные штаны, когда, словно гром среди ясного неба, раздался отрывистый стук в дверь. На мгновение они испуганно замерли, уставившись друг на друга. Их услышал кто-то из дежурных преподавателей? Стук повторился, более настойчивый, чем в первый раз. За дверью послышалась возня, и Уэнсдей различила чуть взволнованный голос Аякса: — Эй, приятель! Открой, пока нас тут не сцапали. Уэнсдей оттолкнула от себя Ксавье, тихо выругавшись. Неужели Инид не могла предупредить своего бестолкового парня, чтобы тот не совался к Ксавье сегодня? Неужели сам Аякс не мог ей сказать, что собирается явиться сюда посреди ночи? Ксавье бросил в сторону Уэнсдей свою футболку. Спотыкаясь и на ходу натягивая на себя одежду, он поспешил к двери. По дороге он схватил со стула плед и накинул на плечи, тщательно занавешивания полами область паха. Наконец Ксавье приоткрыл дверь — ровно настолько, чтобы непрошенным гостям не было видно ту половину комнаты, где Уэнсдей поспешно одевалась, шипя проклятья себе под нос. Торопясь, она затолкала злосчастную рубашку без двух пуговиц прямо на груди под подушку и нацепила на себя футболку Ксавье. — С Днём Рождения! — громким шёпотом проревел снаружи нестройный хор мальчишеских голосов. Уэнсдей попыталась пригладить волосы. В более неловкую ситуацию она ещё не попадала. А если сюда нагрянет кто-то из учителей, услышав шум… — Знаю, ты предпочитаешь не праздновать, и вообще, — донёсся до ушей Уэнсдей немного смущённый голос Аякса и мелодичное звяканье стеклянной тары. — Но мы подумали… Стоящие за порогом одноклассники заговорили наперебой: — У нас тут пиво и острые крылышки из местной забегаловки. — Кент заморочил голову продавщице. — Может, всё-таки впустишь нас? Ксавье обернулся через плечо, бросив быстрый взгляд на Уэнсдей. — Что там у тебя? — полюбопытствовал кто-то, кажется, приятель Аякса, Патрик, пытаясь просунуть голову в проход. — Гости, — не слишком приветливо ответил Ксавье. — Вы немного не вовремя. За дверью снова началось какое-то копошение и толкотня. — Уэнсдей! — довольно громко, нараспев позвал Кент. — Скажи Ксавье, чтоб он нас впустил! Щёки Уэнсдей запекло. Скрываться дальше было бессмысленно. Она гордо выпрямилась и сложила руки на груди, пытаясь прикрыть идиотскую надпись на футболке. — Впусти их, — царственным тоном разрешила она. Ксавье отошёл, переставая загораживать проход, и в комнату ввалились их одноклассники — Аякс, Кент, Патрик и ещё трое, чьих имён Уэнсдей до сих пор так и не запомнила. Оказавшись внутри, они зависли у порога, во все глаза разглядывая Уэнсдей. На лицах большинства из них было написано такое изумление, словно она отрастила вторую голову. — Надо было всё-таки взять с собой Инид, — протянул Аякс, таращась на Уэнсдей, надменно задравшую подбородок. — Миленькая футболка, Аддамс, — хихикнул Кент, расталкивая остальных и проходя в комнату. Он подмигнул ей, явно забавляясь, и завалился на незастеленную кровать Роуэна, до сих пор стоящую на противоположной стороне. Уэнсдей бросила на Кента неприязненный взгляд. По его нарушенной координации и характерному запаху было предельно ясно — не всё добытое пиво было доставлено до места назначения. Интеллект Кента и в трезвом состоянии едва дотягивал до нормотипичного, алкоголь же лишь усугубил его самоубийственную глупость. В комнате мигом стало тесно и шумно. Кто-то щёлкнул выключателем, зажигая свет. Кто-то разбирал пакеты, гремя бутылками. Ксавье торопливо спрятал рисунок с портретом матери и теперь освобождал стол, сдвигая цветы со свечами. Аякс принялся раздавать всем открытые бутылки с пивом. Он протянул одну Уэнсдей, но та лишь смерила его уничижительным взглядом. — Тише, вы! — увещевал Ксавье нежданных визитёров. — Полночь уже! — Кент обезвредил дежурных, — пояснил Аякс, откупоривая своё пиво. — Никто к нам не заявится. Гости одобрительно загудели. — Может, позовём девчонок? — предложил Патрик, делая щедрый глоток из бутылки. — Йоко намешает коктейли, — мечтательно протянул темноволосый парень-вампир, чьего имени Уэнсдей не знала. — Точняк! Надо собрать всех в библиотеке! — воскликнул Кент и, оглядывая недоумевающие лица тех, кто не состоял в обществе Белладонны, добавил: — Там нас точно никто не услышит. — В библиотеке? — пискнул низенький парнишка в квадратных очках, немного напоминающий Роуэна. — Мы же… ну… Он замялся, и Уэнсдей поняла, что на самом деле никто не отменял вечеринку, на которую она пыталась уговорить Ксавье по просьбе Аякса. Петропулос просто-напросто решил затащить на неё именинника обманом. — Бьянка с тебя чешую сдерёт, если узнает, что ты раскрываешь секреты непосвящённым, — покачал головой Ксавье, кажется, ничего не подозревая. Лицо Кента на мгновение скисло. Видимо, он живо представил реакцию Барклай, но быстро взял себя в руки и принялся хорохориться. — Ой, да брось! Ей уже, кажется, всё равно, — он взмахнул бутылкой так сильно, что немного пива, шипя, выплеснулось на пол. — Когда мы собирались последний раз? В прошлом году? — Нет, — поспешно перебил его Аякс. — Есть вариант получше. Подвал за статуей Дремлющего Ворона. Помните, в прошлом году старшаки устроили там вечеринку перед выпускным? Все снова зашумели, выражая согласие. Ксавье попытался что-то возразить, но его уже никто не слушал. Уэнсдей внезапно почувствовала себя лишней. Она привыкла быть с Ксавье наедине и со скрипом терпела совместные трапезы с Инид и Аяксом. Видеть Ксавье среди большой компании приятелей было странно. Она будто наблюдала за незнакомым человеком. Да и вообще Уэнсдей скорее бы выбрала поменяться одеждой с Синклер, чем по своей воле оказаться на школьной вечеринке. — Я ухожу, — приблизившись к Ксавье, пробормотала она так тихо, чтобы мог услышать только он. Но Ксавье бросил на неё умоляющий взгляд и замотал головой: — Нет, Уэнсдей, пожалуйста, останься, — также вполголоса попросил он, склонившись над её ухом. — Мы уйдём почти сразу, обещаю. Иначе они не отстанут от меня до самого утра. — Упс, — громко сказал Кент за их спиной. — Я перепутал чаты и отправил приглашение всей школе. Он пьяно заржал, явно довольный собой. Ксавье обречённо застонал.***
Röyksopp feat. Robyn - Monument (The Inevitable End Version)
Таким образом Уэнсдей оказалась среди шума и толпы слегка выпивших неверморцев. Подвал, о котором говорил Аякс, оказался чуть большим зеркальным братом библиотеки Белладонны: без окон, с точно таким же узором на мозаичном полу, округлый, слегка вытянутый и довольно тёмный. Часть комнаты была огорожена решёткой, образуя довольно просторную клетку, в которую кто-то стащил древнюю увечную мебель. Возможно, когда-то Фолкнер или продолжатели его дела использовали это помещение для удержания очередного опасного изгоя, а теперь здесь было что-то вроде расчищенного склада. Небольшая вечеринка, которую планировал Аякс, превратилась в довольно грандиозное сборище. Хоть Кента и заставили удалить приглашение из общего чата, новость о несанкционированной попойке разнеслась по Невермору так быстро и всеохватно, как пожар распространяется в сухостойном лесу. В Подвал набилось столько народу, что, казалось, собралась минимум четверть школы. Кент приложил дежурных преподавателей так сильно, что никаких препятствий для грандиозного сборища не возникло. В мгновение ока кто-то нашёл среди кучи колченогих парт более-менее приличную с подпалинами на лакированной столешнице и выдвинул её из клетки наружу. Йоко, пришедшая в компании нагруженных позвякивающими мешками парней, превратила его в обширную барную стойку. Неизвестно откуда в Подвал притащили пару десятков складных стульев и небольшую колонку, к которой подключили телефон. Музыка играла просто убийственная — невнятная, дёрганная, с настолько оглушительными басами, что закладывало уши. Уэнсдей сидела в углу рядом с клеткой, потягивая слишком приторный коктейль, который притащил ей Ксавье, и мрачно разглядывала толпу, пришедшую якобы его поздравить, а на деле напиться и расслабиться. Кажется, больше половины этих людей не были знакомы ни Ксавье, ни тем более самой Уэнсдей. Она чувствовала себя крайне дискомфортно. Особенно в этой идиотской футболке. Уэнсдей поморщилась и одёрнула вперёд полы рубашки с оторванными пуговицами, которую накинула сверху. Вечеринка быстро набирала обороты. Кент затеял какую-то глупую игру вроде «Правды или действия». Дивина, заслышав очередную зубодробительную песню, взвизгнула и потащила других сирен танцевать. Уэнсдей отметила, что Бьянки среди них не было. Йоко один за другим смешивала напитки и, скаля клыки, от души смеялась, беседуя с какой-то девчонкой с короткими светлыми кудрями. Девчонка повернулась, и Уэнсдей не без удивления признала в ней подружку Кумико — Бекки. Сам Ксавье тоже стоял неподалёку — его окружили их одноклассники. Они похлопывали его по плечам, панибратски обнимались и чокались друг с другом, соблюдая отвратительно вульгарные и шумные ритуалы. Инид возникла в поле зрения Уэнсдей внезапно, словно чёртик из табакерки, с чем-то тошнотворно разноцветным в изящном бокале. Она уселась на стул рядом, едва не расплескав ядовитую на вид жидкость. — Извини, — без единой нотки раскаяния в голосе сказала она, чуть наклоняясь к Уэнсдей. — Надо было предупредить тебя, что Аякс так просто не отступится. Надеюсь, они вам не очень-то помешали? Уэнсдей бросила на Инид короткий многозначительный взгляд исподлобья, но ничего не ответила. — Йоко расчехлила запасы, которые приберегала к весеннему балу, — Инид хихикнула. — Хоть Ксавье и не желал никаких сборищ, похоже, он тоже получает удовольствие. Уэнсдей с сомнением посмотрела в его сторону. Ксавье стоял у импровизированной барной стойки и довольно пресно, скорее вежливо, чем весело, улыбался Йоко, которая что-то ему втолковывала. — По-моему, в итоге получилось великолепно! Даже лучше, чем планировалось, — восхищённо выдохнула Синклер, взмахивая руками. Уэнсдей, поморщившись, одним глотком допила свой напиток и нагнулась, чтобы поставить стакан на пол. Голова внезапно закружилась, и разноцветные плитки, составляющие сложный растительный узор, поплыли в сторону от её взгляда. Неужели коктейль был настолько крепким? Она резко выпрямилась, и головокружение прошло. — Надеюсь, ты не расстроилась? — Инид совершенно не смущало, что Уэнсдей до сих пор не сказала в ответ ни слова. — Ты всё равно планировала поздравить его завтра вечером. Вернее, уже сегодня, конечно, — поправилась она, накручивая розовый локон на палец. — Могу помочь со сборами. Кстати, я уже договорилась с Йоко. Переночую у неё. Комната в вашем полном распоряжении! — Обсудим это потом, — отрезала Уэнсдей. — Мне нужно кое с чем разобраться. Она поднялась со стула и ровным шагом направилась к импровизированному танцполу, разрезая разномастную толпу, словно ледокол. Подростки бросали на неё слегка удивлённые взгляды и предпочитали поскорее уступить дорогу, так что Уэнсдей быстро добралась до цели. Дивина запыхалась от бешеных плясок и теперь стояла чуть в стороне, обмахиваясь ладонями. Уэнсдей приблизилась к ней со спины и негромко окликнула. Сирена вздрогнула от неожиданности и повернулась. — Чего тебе, Аддамс? — не очень дружелюбно сказала она. — Если ты хочешь спросить, где Бьянка, то скажу тебе то же, что и всем: она неважно себя чувствует, поэтому осталась в спальне. Уэнсдей недоверчиво выгнула бровь, но не стала спорить. Она ощущала подступающую головную боль — явно от этой адской музыки — и хотела покончить с разговором поскорее. — Я действительно насчёт Бьянки, но спросить хотела о другом, — спокойно пояснила Уэнсдей. — Ты не замечала, что в последнее время она ведёт себя странно? Она рассчитывала, что алкоголь подействует на Дивину так же, как на Кента, и развяжет ей язык. Но сирена подобралась, скрещивая руки на груди. — Ты всерьёз предполагаешь, что я стану докладывать тебе о делах своей лучшей подруги? — с вызовом протянула она. — За кого ты меня принимаешь? — Мне кажется, у неё серьёзные проблемы, — напирала Уэнсдей. — Это становится очевидно для всех. Сама подумай — чтобы Бьянка проиграла Ксавье фехтовальный поединок? Сирена даже не смотрела на неё. Но Уэнсдей не собиралась так быстро сдаваться. — Лукас попросил меня приглядывать за ней, — небрежно сказала она. Дивина наконец вскинула голову, и их взгляды встретились. Боль в голове Уэнсдей внезапно вспыхнула с небывалой силой. Не удержавшись, она поморщилась, приложив к виску прохладные пальцы, что не укрылось от неестественно голубых глаз сирены. Дивина нахмурилась, словно к ней пришла какая-то весьма неприятная мысль. — Отвали, Аддамс, — процедила она сквозь зубы и кивнула куда-то за спину Уэнсдей. — Следи лучше за своим парнем. Морщась от боли, Уэнсдей обернулась. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как стоявшая теперь рядом с Ксавье Бекки крепко обняла его. На самом деле эти объятья были вполне дружескими, совсем не похожими на те, что бывают между влюблёнными, но… Дивина, воспользовавшись моментом, тут же ретировалась, однако теперь Уэнсдей было глубоко наплевать на это. Как. Она. Посмела?! Как у этой выскочки хватило наглости вторгнуться в личное пространство Ксавье? В личное пространство её Ксавье! Доступ в которое могла иметь только сама Уэнсдей! Бекки отступила от него и, широко размахивая руками, принялась рассказывать что-то явно весёлое. Губы Уэнсдей сами собой вытянулись в тонкую линию. Ноздри затрепетали от гнева. Голова по-прежнему пульсировала от боли в такт музыке. Пылая от злости, желая повыдёргивать Бекки все её нелепые кудри и приложить лицом прямо о мраморный пол (голова снова закружилась), Уэнсдей, повинуясь свирепому порыву, сделала шаг вперёд, но тут же остановилась как вкопанная. Пытаясь успокоиться, она крепко сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Не могла же она в самом деле запретить гостям поздравлять именинника! В конце концов, это был его День Рождения. Первый День Рождения за много лет, когда друзья устроили для Ксавье вечеринку, а он, хоть и нехотя, благодаря обману и хитрости, согласился на неё прийти. Ксавье на мгновение отвлёкся от беседы с Бекки и заметил, что Уэнсдей на него смотрит. Наверное, её гнев был столь очевиден, что в глазах Ксавье мелькнула паника, и Уэнсдей поспешно опустила взгляд в пол. Боль гулко зазвенела в висках, и зрение явно решило сыграть с ней злую шутку, искажая перспективу. Мозаичный узор поплыл перед глазами. Собственные ноги вдруг показались Уэнсдей сюрреалистично длинными и бесконечно далёкими. Грудь сжало так сильно, словно из комнаты выкачали весь воздух. Уэнсдей бросило в жар, на лбу выступила испарина, голова снова пошла кругом. Она не могла и не хотела оставаться здесь ни минутой больше. Сосредоточившись на собственном дыхании, она усилием воли передвинула левую ногу. Затем правую. К счастью, толпа снова расступалась, не желая вставать на пути этой странной Уэнсдей Аддамс. Лишь напившийся почти до невменяемости Кент, на которого она случайно наткнулась, заорал так, что почти перекричал музыку: — О-о-о, Аддамс! Хочешь п-провозгласить тост? Почему у девчонки нашего и-именинника нет бокала, Й-й-йоко? Его голос звучал одновременно далеко и близко — так, будто Кент вопил в водосточную трубу. Уэнсдей грубо оттолкнула его плечом и прибавила шагу. Она потянула на себя статую Дремлющего Ворона, открывая проход, и лицо обожгло холодом и свежестью на контрасте с духотой Подвала, набитого неверморцами, как бочка анчоусами. Уэнсдей вывалилась наружу и поковыляла к двери, ведущей в Квадратный двор, — это была самая короткая дорога к общежитиям. Она завернула за угол и почувствовала прохладную влажность, услышала громоподобный стук капель по брусчатке, заглушивший музыку, — на улице шёл сильный ливень. — Уэнсдей, постой! — она едва уловила голос Ксавье за шумом дождя. — Возвращайся назад! — крикнула ему Уэнсдей. Едва сделав шаг во двор, она промокла до нитки, но от ледяной воды, стекающей по затылку за шиворот, Уэнсдей стало гораздо лучше. Боль ещё пульсировала в висках, но зрение и слух вернулись в своё нормальное состояние. Уэнсдей знала, что Ксавье преследовал её, но ей совершенно не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Тем более с ним. Она поспешно пересекла Квадратный двор и снова оказалась под крышей, вбежав внутрь школы. Вода стекала с неё ручьём. Шаги гулко отдавались по коридору, эхом рикошетя от мраморного пола и потолка. Горгулья, за которой они с Ксавье когда-то прятались от директрисы, стояла на прежнем месте. Поддавшись необъяснимому порыву, Уэнсдей нырнула за статую и прислонилась к покатой стене, пытаясь отдышаться. Затаившись, она услышала, как Ксавье прошёл мимо, окликая её… Зачем она это сделала? Зачем спряталась? Что вообще с ней произошло? Теперь головная боль стремительно утихала. Видимо, ей стало плохо из-за этой чёртовой музыки. Мягкие шаги теперь приближались — Ксавье возвращался назад. Он протиснулся к Уэнсдей, в это крошечное пространство между стеной и горгульей, в котором они вдвоём едва помещались. Он тоже изрядно вымок — с потемневших от воды волос Ксавье стекали капли. — Сегодня я обыграл тебя в прятки, — беззаботно засмеялся он. — Ты даже не старалась. Оставила за собой целую лужу. Уэнсдей с удивлением моргнула, безошибочно распознавая в движениях и мимике Ксавье характерную расторможенность, которая часто сопровождала алкогольное опьянение. Она нахмурилась и попыталась вылезти наружу, но Ксавье заблокировал пути отступления, поставив руки с двух сторон от её головы. — Эй, что случилось? — ласковым успокаивающим тоном спросил он. Даже после прогулки под дождём от Ксавье пахло джином и чужими, слишком приторными духами. Бекки. Уэнсдей сжала челюсть. Теперь, когда она чувствовала себя вполне нормально, раздражение с новой силой всколыхнулось внутри, обжигая горло. — Ты же не ревнуешь, правда? — странно растягивая слова, допытывался Ксавье. — Она просто старая знакомая. Бекс. Помнишь, я как-то говорил тебе… Она не хотела слушать истории об этой надоедливой девице. К тому же после истории с документами на Галпина их с Ксавье отношения только стали налаживаться, и Уэнсдей не собиралась снова всё испортить, поэтому поспешила перебить его. — У меня просто разболелась голова, — буркнула она. — Тогда у нас есть уважительная причина, чтобы уйти, — протянул Ксавье, криво улыбаясь. Уэнсдей сверкнула на него слегка раздражённым взглядом. — У меня, — поправила она. — Тебе нужно вернуться. — Не хочу, — с озорными нотками в голосе заявил он. — Хочу поцеловать тебя. Знаешь, как я мечтал об этом, когда мы стояли здесь в прошлый раз? Ксавье попытался нагнуться к ней и хорошенько приложился лбом об скругляющийся потолок. Он зашипел от боли, выпрямился и потёр ушибленное место. Выражение его лица стало до смешного обиженным. Уэнсдей закатила глаза. — Ладно, — проворчала она, беря его за руку и вытягивая в коридор. — Идём спать. По дороге к общежитию они никого не встретили — ни студентов, ни преподавателей. Алкоголь сделал Ксавье слегка заторможенным, раздражающе ласковым и болтливым, но теперь, когда вдали от жуткой музыки её головная боль утихла, Уэнсдей это скорее забавляло. Вообще-то слушать восхищённое бормотание Ксавье о её волшебно мягких волосах и поэтичные сравнения её бледной кожи с лунным светом было даже приятно. Особенно когда он трепетно сжимал её пальцы или внезапно останавливался, чтобы притянуть Уэнсдей в объятья и поцеловать. Они добрались до спальни в половине третьего ночи. Ксавье первым пошёл умываться. Когда Уэнсдей вышла из ванной, он уже лежал в постели и с упорством, достойным лучшего применения, пытался не заснуть. — Я дождался тебя, — расслабленно улыбаясь, Ксавье протянул к ней руки. Уэнсдей скорее по привычке фыркнула и устроилась рядом. Ксавье обвился вокруг неё, тесно прижимая к себе. Уже засыпая, вполовину неосознанно он пробормотал в её волосы: — Обещай, что никуда не исчезнешь. Тёплое и нежное чувство, отвратительно напоминающее надежду и что-то ещё, настолько же слащавое, шевельнулось в груди Уэнсдей. Она закрыла глаза и позволила себе на мгновение забыть обо всех тревогах последних недель.***
Позднее Уэнсдей частенько размышляла, что стало последней песчинкой, после падения которой обвал всей горы песка стал неизбежным. Когда вся система, которую она с таким усердием выстраивала, пытаясь оградить Ксавье от информации — опасной или способной его огорчить, перестала быть стабильной и пошла в разнос. Когда очередное умолчание запустило лавину, которая уже не могла остановиться. Случилось ли это в тот день, когда он увидел документы на Галпина? Чуть раньше или чуть позже? Возможно, это стало неизбежно, когда к ней пришло видение о роковом бале? Или они с Ксавье были обречены с самого начала? По правде говоря, это не имело особого значения, но Уэнсдей не могла перестать мысленно прокручивать эти дни, пытаясь отыскать тот момент времени, где ещё можно было что-то поправить. Лишь одно Уэнсдей знала совершенно ясно — в День Рождения Ксавье всё, что могло пойти не так, пошло по самому наихудшему сценарию, словно пытаясь гипертрофированно проиллюстрировать действие закона Мёрфи. Телефон Ксавье разразился громкой трелью ровно в пять утра. Невыспавшийся и сонный, он долго пытался отыскать неумолкающий мобильный в куче одежды, сваленной на кресле. Уэнсдей была готова свернуть Аяксу шею, когда выяснилось, что это именно он разбудил их в такую рань. Ксавье вырубил звук, но едва они снова улеглись в постель, кто-то громко и настойчиво постучал в окно. — Вещь! — удивлённо воскликнул Ксавье, открывая неожиданному гостю створку. Вещь взобрался на подоконник, отряхнулся от воды, словно собака, и принялся панически жестикулировать. Уэнсдей подскочила с кровати как ужаленная. — Приберись в комнате! — велела она ничего не понимающему спросонья Ксавье. — Дежурные проверяют спальни! Через десять минут пивные бутылки, оставшиеся от полуночного визита их одноклассников, были засунуты под кровать, Ксавье очень правдоподобно притворялся спящим, а Уэнсдей, натянув капюшон куртки на голову, чтобы не вымокнуть, возвращалась в Офелия-Холл с Вещью в кармане. К счастью, дождь за это время изрядно поутих. Инид встретила их, поспешно открывая наполовину разноцветное окно. — Боже, вы успели! — суетливо хлопоча, она забросила мокрую куртку и грязные ботинки Уэнсдей в ванную комнату и закрыла дверь. — Кент так напился, что его песня перестала действовать. Маккензи вернулась к патрулированию и наткнулась в коридоре на кого-то из младшекурсников. — Они рассказали о вечеринке? — резко спросила Уэнсдей. Не хватало ещё, чтобы у Ксавье, как у виновника торжества, были неприятности. Инид замотала головой. — Нет, но Маккензи учуяла алкоголь и решила на всякий случай выборочно проверить спальни. Когда пожилая преподавательница явилась в Офелия-Холл, свет в их спальне уже не горел, а Уэнсдей с Инид с виду мирно лежали в постелях. На самом деле Уэнсдей едва не скрежетала зубами, проклиная Кента, Аякса и неосмотрительных студентов, попавшихся дежурной. Весь её план с утренними поздравлениями вылетел в трубу. За завтраком стало понятно, что произошло настоящее чудо и никого больше не поймали за нарушением школьных правил. Хотя некоторые студенты явно страдали от похмелья и вяло ковыряли еду в своих тарелках, вечеринка осталась безнаказанной. И, похоже, это была последняя хорошая новость на сегодня. Ксавье с самого утра был в крайнем раздражении. На ботанике Уэнсдей не выдержала и спросила, в чём дело. — Отец, — немного помявшись, ответил Ксавье. — Он перевёл на мой счёт деньги. Теперь мне хватает средств до конца обучения. — Он подарил тебе деньги? — Уэнсдей недоумевающе приподняла брови. Ксавье хмыкнул. — Подарил, — с неприязнью протянул он. — Скорее бросил, как подачку. Ксавье уткнулся в тетрадь и до конца урока вычерчивал на её страницах что-то не очень внятное. Его каракули казались Уэнсдей смутно знакомыми, но она никак не могла понять, на что именно они похожи. После ботаники у Ксавье было свободное время, а у Уэнсдей факультатив по углублённому изучению литературы. Они попрощались, договорившись встретиться после урока в мастерской. Мобильный Уэнсдей завибрировал во время занятия. Она достала телефон из кармана, уверенная, что это уведомление от Флюгера о доставке торта (ради чего Уэнсдей, собственно, и забрала мобильный из тумбочки), но на экране высветилось имя Картер. В груди что-то занемело, когда она щёлкнула на сообщение и прочла его: Лечащий врач мистера Галпина возвращается на следующей неделе. Поторопитесь.***
Когда-то Ксавье сказал, что Уэнсдей больше никогда не будет решать свои проблемы в одиночку. Теперь же он ничем не мог ей помочь. Уэнсдей отчаянно желала поговорить с ним начистоту и посоветоваться, но она была обязана справиться самостоятельно. Исполнение сиюминутных капризов могло иметь слишком ужасные последствия. К тому же Ксавье всё равно не смог бы теперь бесстрастно отнестись к чему-либо, касающемуся Галпина. Она не хотела этого. Она не хотела иметь ничего общего с Тайлером. Но было ли разумно отказываться от помощи Кумико? Стоило ли Уэнсдей своим отказом оставить врачам и покровителям Уиллоу Хилл возможность использовать Галпина против изгоев или это было слишком опасно? С другой стороны, что будет с Ксавье? Выдержат ли их отношения столь подлое предательство? Уэнсдей не хотела рисковать. Может быть, медальона будет достаточно, чтобы сохранить ему жизнь? Может быть, Картер сама разберётся с Галпином, не привлекая к этому Уэнсдей? Времени, чтобы принять решение, почти не осталось. Ей стоило в последний раз всё хорошенько обдумать, но прямо сейчас она хотела убедиться, что Ксавье не пропустит обед. На улице снова накрапывал дождь, и под ногами хлюпала размокшая грязь. Плохо утоптанная дорога, ведущая к мастерской, совсем раскисла. Уэнсдей застала Ксавье за мольбертом. Сосредоточенно нахмурившись, он наносил краску на лист бумаги широкими размашистыми движениями. Заметив её присутствие, Ксавье отложил кисть и сделал шаг назад, внимательно вглядываясь в изображение. — Я никак не разберу, что это, — пробормотал он, рассеянно потирая щеку и пачкая её алой краской. — Как с тем силуэтом серебряного пса, помнишь? Очередное видение. Уэнсдей обошла мольберт и взглянула на картину. Такую же смутно знакомую, как сегодня в его тетради, но теперь изображённую в красках, а не простым карандашом. На первый взгляд на холсте были просто хаотичные и размытые разноцветные пятна. Будто кто-то взял пёструю фотографию и сильно убавил резкость. Он рисовал что-то похожее позавчера, вспомнила Уэнсдей. И накануне они тоже ночевали вместе, как и в этот раз. — Она кажется довольно жизнерадостной, — тихо сказал Ксавье, прикасаясь к плечу Уэнсдей. — Но от всего этого веет… — он на мгновение замолчал, — смертью. Уэнсдей сглотнула. Она внезапно поняла, что было изображено на картине. Под множеством мелких и вытянутых разномастных пятен внизу холста явно маскировались люди — студенты Невермора и пришедшие на бал норми. А широкие полупрозрачные и будто бы дымчатые полосы над ними наверняка были лучами света от прожекторов. Ксавье снился бал. Ему снился вечер, когда он может умереть. Во рту Уэнсдей пересохло. — Я тоже не понимаю, на что это похоже, — она старалась, чтобы её голос не дрогнул. Она так тщательно скрывала от Ксавье информацию о своём видении, но даже не вспомнила о его снах. Снах, которые делала более чёткими одним своим присутствием. А она так опрометчиво приходила к нему в спальню, становясь катализатором для его видений. Этот сон не должен стать ясным и понятным. Ксавье ни при каких обстоятельствах не должен узнать, что ему грозит смертельная опасность! Уэнсдей медленно перевела на него взгляд. Краска на щеке Ксавье тянулась к подбородку и глянцево блестела, словно свежая кровь. Ноздри Уэнсдей едва заметно дёрнулись. Она поспешно отвернулась, взяла со стола салфетку и одним размашистым движением стёрла красную полосу с его лица. — Мне нужно идти, — пробормотала она, отступая назад. — Но ты только что пришла, — возразил Ксавье, непонимающе нахмурившись. Уэнсдей попыталась улыбнуться, но подозревала, что сейчас её улыбка больше походила на оскал. — Я вспомнила… об одном неотложном деле. — Давай займёмся им вместе? — неуверенно предложил Ксавье, вскинув брови. Уэнсдей покачала головой, пятясь к выходу. — Нет. Это… это сюрприз. Увидимся вечером, как договаривались. Она поспешно выскользнула за дверь. Сердце стучало как сумасшедшее. Кажется, она только что лишилась права выбора.***
Gustavo Santaolalla - The Last of Us (You and Me), from "The Last of Us Part I" Soundtrack
Morphine - The Night
Morphine - Souvenir
Morphine - Empty Box
Всё шло своим чередом. Земля не сошла с орбиты. В комнате привычно тикали часы. Скудный свет, проникая через круглое окно, как многие-многие дни в прошлом, растягивался по полу — тусклыми невнятными пятнами на половине Уэнсдей и разноцветными даже в приглушенном виде на стороне Инид. Лишь на столе рядом с печатной машинкой стоял инородный предмет: иссиня-чёрный торт, покрытый золотистой пыльцой и серебряными точками-звёздами. Инид была им очарована. Когда её безудержный щенячий восторг иссяк, она принялась щедро делиться советами насчёт сегодняшнего вечера. Вещь поддакивал ей со своего места в центре вороха ярких журналов. Уэнсдей сидела к ним спиной и безучастно разглядывала тёмно-фиолетовые переливы на поверхности торта. Она находилась в ступоре. Сегодня буквально всё встало с ног на голову, и ей было нужно… — Подарок, — пробормотала она. — У меня теперь нет подарка… Уэнсдей не могла подарить Ксавье свой кулон, потому что обсидиан усиливал видения. — Пф-ф-ф, — громко фыркнула Инид. — Кому нужен твой подарок, если ты наденешь то платье? Уэнсдей повернулась к ней и непонимающе моргнула, словно бы очнувшись ото сна. Инид с Вещью быстро переглянулись. — Ты что, совсем меня не слушала?! — наигранно возмутилась подруга. — Платье, Уэнсдей. Из твоего замечательного чемодана! — Я не собираюсь наряжаться, — недовольно нахмурилась Уэнсдей. — Ну, теперь у тебя, кажется, нет выбора? — весело спросила Инид. Наверное, если бы Уэнсдей находилась в лучшем состоянии, она ни за что бы не позволила Инид сделать это. Да, она и сама собиралась устроить что-то вроде праздничного чаепития, но Синклер подходила к подобным вещам гораздо масштабнее. Она развернула бурную деятельность, и сейчас Уэнсдей казалось лучшим выходом сдаться в неугомонные руки подруги и разрешить ей рыться в чемодане с платьями или подбирать музыку из набора её пластинок. Она не стала возражать, когда Инид принялась развешивать в её половине комнаты гирлянды из маленьких светящихся звёздочек и полумесяцев. Она даже позволила Инид колдовать над своими волосами. Уэнсдей была благодарна, что чуткости Синклер хватало, чтобы никак не комментировать её молчаливое согласие. Вещь тоже предпочитал заниматься делом, помогая Инид, а не выуживать секреты у своей хозяйки. Почти в семь часов вечера, когда до прихода Ксавье оставались считанные минуты, Уэнсдей надела то самое платье — чёрное, элегантное, полностью оголившее шею, плечи и зону декольте. Оно обтянуло Уэнсдей, как перчатка, плотно прилегая к коже. Инид подтолкнула её к зеркалу, сверкая глазами и едва ли не подпрыгивая от предвкушения, но Уэнсдей едва ли интересовало собственное отражение. Теперь, когда медальон перестал быть планом «А», у Уэнсдей оставался лишь один вариант — Кумико. И это значило… Инид мельком бросила на неё встревоженный взгляд. — Я уверена, всё пройдёт отлично, — с нотками сомнения в голосе протянула она. — Мне уже пора к Йоко. Так что… веселитесь! Она смешно шмыгнула носом и ушла, забрав с собой Вещь. Уэнсдей на задеревенелых ногах пересекла комнату, села на кровать и принялась рассеянно разглаживать несуществующие складки на покрывале. У неё никогда не было выбора, вдруг осознала Уэнсдей, вспоминая видение, которое пришло к ней ещё в первый день семестра при прикосновении к Кумико. Всё было предопределено с самого начала, а она была просто глупой девчонкой, пытавшейся спорить с предначертанным. Как же она сразу не поняла этого? Кумико в её видении была одета в шифоновое, явно бальное платье, перепачканное в крови. И её закрывал собой Тайлер-чёртов-Галпин, удивительным, как тогда казалось Уэнсдей, образом оказавшийся на свободе… До самого прихода Ксавье Уэнсдей сидела, рассматривая медленно перемигивающиеся огоньки. У неё было странное ощущение, что это происходит с кем-то другим, не с ней. Она не чувствовала ни злости, ни ледяного ужаса, ни волнения. Лишь заслоняющую всё остальное апатию. Она уже приняла единственно верное решение. Необходимое, рациональное, логичное. Оно заставляло что-то лишь недавно обретённое тихо умирать в её груди. Но другого пути не было. С последствиями придётся разбираться позже, когда над головой Ксавье не будет нависать опасность. На балконе послышались знакомые шаги, и Уэнсдей сцепила руки в замок, пытаясь сосредоточиться на первостепенной задаче — запереть мысли о Галпине в самом дальнем уголке памяти. Сделать так, чтобы Ксавье ничего не заподозрил. Она не хотела портить ему праздник. Она встала и подошла ближе, откидывая за спину крупные мягкие пружинки, в которые Инид превратила её волосы. Ксавье толкнул створку окна и вошёл внутрь. Его глаза расширились от удивления. Уэнсдей неуверенно улыбнулась. Гирлянды, торт, музыка, нелепая причёска, каблуки и особенно идиотское, слишком открытое и облегающее платье — всё это вдруг стало казаться чрезмерным и излишним, глупой и необдуманной выходкой. Всё это было совсем не про Уэнсдей Аддамс с её острыми углами и застёгнутыми на все пуговицы рубашками. Но Ксавье был здесь, и дороги назад уже не было. — С Днём Рождения, — тихо сказала она. Ксавье уставился на неё, словно видел первый раз в жизни. — Ты выглядишь… просто… вау! — никогда на памяти Уэнсдей он не страдал таким косноязычием. Растрёпанный и вымокший под дождём, он глядел на неё с таким обожанием, что у Уэнсдей сбилось дыхание. Она смотрела на Ксавье, на его восхищённую улыбку, на озорные ямочки на щеках и в очередной раз с горькой, отчётливой ясностью понимала — она сделает что угодно, чтобы защитить его. Возможно уже через неделю Ксавье не захочет с ней даже разговаривать. Но зато он будет жить. И, по крайней мере, никто не сможет отобрать у неё сегодняшний вечер. Пока Ксавье снимал мокрую куртку, Уэнсдей зажгла свечи, которые предусмотрительная Инид воткнула в торт. Рассеянно нахмурившись, Ксавье какое-то время смотрел на блестящую в свете гирлянды и именинных свечей глазурь, а потом перевёл беззащитно распахнутый взгляд на Уэнсдей. — Звёзды, — удивлённо выдохнул он. Уэнсдей опустила голову, чувствуя несвойственную ей робость. — Просто… загадай желание, — морщась от неловкости, попросила она. Губы Ксавье растянулись в тёплой искренней улыбке, от которой всё его лицо озарилось. Он ненадолго задумался, послушно задул свечи и посмотрел на Уэнсдей с таким невыносимым счастьем, что её грудь болезненно сдавило. Это был ужасный тип боли — ноющая, разъедающая, нестерпимая… Уэнсдей отвернулась будто бы только для того, чтобы поставить торт на стол и разрезать его, но Ксавье легонько дотронулся до её руки, останавливая. — Потанцуешь со мной? Музыка, медленная, обволакивающая, растекалась по комнате, заставляя гудеть стекла. Они тихо покачивались под печальную, но наполненную надеждой мелодию. Уэнсдей прильнула щекой к груди Ксавье, чувствуя гулкий стук его сердца, прислонилась, точно ища опоры. Это было несправедливо. Чертовски несправедливо! Она резко втянула носом воздух, издавая странный звук, похожий на всхлип. — Всё в порядке? — встревоженно спросил Ксавье, останавливаясь, и Уэнсдей вскинула на него серьёзный взгляд. Она не придумала ничего лучше, как потянуть его за волосы, заставляя нагнуться, и впиться поцелуем в его губы. Отчаянно цепляясь за Ксавье, она целовала его с голодной жадностью. Он этого не заслуживал. Никто из них этого не заслуживал. Но она была должна, должна, должна… Переступая мелкими шажочками, она подталкивала Ксавье к кровати, расстёгивая пуговицы на его рубашке. Её поцелуи граничили с яростью. Её отчаянье перерождалось во что-то злое и нетерпеливое. Она надавила Ксавье на плечи, заставляя сесть, и встала между его ног. Он мгновенно оплёл Уэнсдей руками. Трепетно поглаживая её спину, Ксавье прижался щекой к её животу, будто пытаясь замедлить или успокоить. Она не хотела успокаиваться. Она хотела, чтобы он прикоснулся к ней. Она спустила вниз легко тянущуюся ткань платья, высвобождая грудь, и откинула назад волосы. Она отстранилась, взяв в ладони его лицо и заставляя запрокинуть голову. Захочет ли он быть с нею, когда она сделает то, что необходимо? Или она навсегда его потеряет? Ксавье восхищённо выдохнул, глядя на неё снизу вверх. Он мягко прикоснулся пальцами к её шее и провёл вниз, легко поглаживая. Уэнсдей немного нагнулась, и губы Ксавье, мягкие и горячие, накрыли её обнажившуюся грудь. Его ладони соскользнули вниз, задирая вверх юбку, и опустились на её ягодицы, сжимая их. Уэнсдей надавила на его затылок, побуждая перестать нежничать. Ей хотелось, чтобы он оставил на её коже следы обладания. Ей хотелось, чтобы он сделал ей больно. Может, тогда разрывающее сердце чувство утраты перестанет ощущаться так сильно? Ксавье втянул ртом чувствительную кожу, заставляя её гореть. Он прикусил её сосок, и Уэнсдей тихо всхлипнула. Но этого было недостаточно. Она оттолкнула его и поддела пальцами тонкую паутинку кружева, стягивая с себя. Белье соскользнуло вниз по её ногам. Уэнсдей переступила через него и отбросила назад, зацепившись за ткань каблуком. Ксавье смотрел на неё, прерывисто дыша, раскрасневшийся и растрёпанный. Смотрел с таким благоговением, будто она была сошедшим с небес божеством. Она не могла этого вынести. Она хотела, чтобы Ксавье знал, как он ей дорог. Хотела, чтобы он понял это до того, как… Она опустилась перед ним на колени и медленно вытянула ремень из петель его джинсов. Расстегнула пуговицы на ширинке, немигающим взглядом смотря прямо ему в глаза. Она спустила его джинсы, и Ксавье, шумно сглатывая, приподнял бёдра, позволяя ей. Она обхватила его член пальцами и провела по нему ладонью, немного сжимая. Наклонилась и облизнула кончик, отчего Ксавье вздрогнул всем телом. Экспериментируя, она сильнее стиснула пальцы и провела языком вокруг, а потом опустилась на него ртом. — Чёрт! — вскрикнул Ксавье, откидываясь назад и с громким стуком прикладываясь затылком о стену. Он вздрагивал и стонал от каждого движения её языка и губ. Он сгрёб её длинные волосы в кулак, мягко направляя. Он был целиком и полностью в её власти, и это опьяняло. Она почувствовала, как остро заныло между её ног, как горячо и влажно там становилось. Она поёрзала и сжала бёдра, пытаясь ослабить напряжение. Колени немного саднило от долгого стояния на твёрдых досках. Она хотела, чтобы этот вечер был особенным. Чтобы Ксавье запомнил его. Может, тогда он поймёт, что она не хотела предавать его? Может тогда он останется рядом? Через несколько минут он мягко сжал её плечи, отодвигаясь. Уэнсдей отпустила его и уставилась на Ксавье вопрошающим взглядом. — Хватит… пожалуйста, — прерывающимся шёпотом попросил он. Уэнсдей выгнула бровь, пытаясь скрыть замешательство. — Мне показалось, тебе нравится, — протянула она. Ксавье поспешно замотал головой. — Да, да, конечно да! — сбивчиво затараторил он. — Это восхитительно! Ты восхитительна! — он взял её руку и нежно поцеловал костяшки пальцев. — Но я больше не могу… Я хочу сказать… Я хочу… Сегодня она намеревалась сделать всё, что он захочет. Уэнсдей оперлась о бёдра Ксавье и встала. Ноги чуть затекли и подрагивали на каблуках. Платье собралось на её талии. Ксавье протянул руку, ласково погладил её покрасневшее колено и провёл ладонью по внутренней стороне бедра. Его губы изогнулись в довольной усмешке, когда он дошёл до верху, и почувствовал, насколько она готовая и мокрая. Он накрыл клитор большим пальцем, легонько массируя, и Уэнсдей едва устояла на ногах. Зарычав от нетерпения, она толкнула Ксавье и забралась сверху. Его член твёрдо упёрся в её живот. — Не спеши, — пробормотал он, сжимая её запястья. — Мне надо немного остыть. Он перехватил её поудобнее и поднялся на ноги, удерживая Уэнсдей на весу. Он бережно положил её на кровать и опустился сверху. Он стянул с неё платье и отбросил на пол. Туда же следом полетели её туфли, его одежда и ботинки. Он дразнил и ласкал её, прикасаясь к шее, груди, рёбрам, животу, бёдрам. Его пальцы, его язык и губы были повсюду. Он поцеловал стёртую кожу на её колене и силой провёл ладонями вверх по её ногам. Надавливая, он помассировал чувствительные точки между её бёдер, собирая влагу пальцами. Кружа ими совсем близко, но так и не прикасаясь к её клитору. Это было мучительно и возбуждающе. Ксавье снова изводил её своими ласками, как в тот день, когда связал ей руки её собственной рубашкой. Но сегодня Уэнсдей не вырывалась, со смирением принимая всё, что он мог дать ей. Она заслуживала этой пытки. Она заслуживала гораздо худшего, обманывая его. Когда сразу два его пальца наконец вошли в неё, Уэнсдей ахнула и выгнулась в пояснице, подаваясь им навстречу. Ксавье тут же накрыл её губы своими, глотая её стоны и томные вздохи. Он провёл второй ладонью по её груди, ущипнул за сосок, не прекращая двигаться внутри неё. Он расставил пальцы таким образом, чтобы большой лёг на клитор, а два других скользили внутрь и наружу. Уэнсдей извивалась под ним всё отчаянней. Внутри всё горело и пульсировало. Она была на грани. — Пожалуйста, — прохрипела она. — Я тоже хочу… Конец фразы потонул в её судорожном стоне. Ксавье вытащил из неё пальцы и, глядя Уэнсдей в глаза, облизал их. Она почти кончила, просто смотря на это. — Презервативы в тумбочке, — она слабо указала рукой в нужную сторону. Пока Ксавье возился с упаковкой, Уэнсдей наблюдала за ним почти с отчаянием. Мог ли это быть последний раз, когда он так прикасался к ней? Она раздвинула ноги пошире, чтобы принять его, и он вошёл внутрь одним плавным движением. Она откинулась на подушку, сладостно всхлипывая. Ксавье на мгновение замер глубоко внутри неё, склонился к её лицу и поцеловал, прикусывая её губы. Он начал двигаться медленными мощными толчками, от которых всё тело Уэнсдей содрогалось. Она хотела чувствовать его ещё глубже. Так глубоко, чтобы это причинило ей боль. Она вжалась пятками в его ягодицы, побуждая Ксавье проникать в неё ещё жёстче и сильнее, но этого было недостаточно. Уэнсдей оттолкнулась от постели и опрокинула Ксавье на спину. Она принялась двигаться так резко, что её грудь больно подпрыгивала. Она расставила ноги шире и опёрлась руками о его плечи, чтобы не сбиваться с темпа. — Прикоснись к себе. Пожалуйста, — простонал Ксавье, сжимая её ягодицы и насаживая её на себя. Она сделает всё, о чём бы он ни попросил. Что угодно. Всё, что ему будет угодно. Уэнсдей опустила руку вниз и принялась поглаживать себя. Буквально несколько круговых движений и ещё пару резких толчков, и она почувствовала, как подступает оргазм. Она не хотела, чтобы это так скоро закончилось. Она замерла, убирая пальцы и крепко сжимая мышцы внутри, удерживаясь на краю пропасти. Ксавье дёрнулся, как от удара током и тихо застонал. Потом он обхватил её руками, крепко прижал к груди, и снова начал двигаться, жёстко врезаясь своими бёдрами в её. — Ещё, — требовала она. — Сильнее! Спустя пару минут Ксавье расслабил объятия, просунул руку между их взмокшими телами и накрыл её клитор пальцами. Уэнсдей издала жалкий скулящий звук. Она кончила мгновенно — громко и сильно, опустившись на его член до самого основания и туго его сжимая. Ксавье последовал за ней буквально спустя мгновение, зажмурившись и запрокинув голову в безмолвном крике. Тяжело дыша, Уэнсдей упала на него сверху, чувствуя, как отчаянно барабанит в груди его сердце. Её собственное вторило ему. Этого было недостаточно. Она хотела ещё. Ксавье удивлённо приподнял брови, и Уэнсдей поняла, что высказала своё пожелание вслух. Он тихо и счастливо засмеялся. Уэнсдей поправила взмокшую чёлку, пристально за ним наблюдая. — Всё, что захочешь. Просто дай мне минутку, — выдохнул он. Уэнсдей скатилась в сторону, наблюдая, как Ксавье стаскивает презерватив. Его член чуть смягчился, но не до конца. — У тебя есть салфетки? — спросил он. — В письменном столе. Нижний ящик. Ксавье поднялся с кровати. Уэнсдей перевернулась на живот, с наслаждением потягиваясь. Что бы ни случилось после, сейчас она хотела принадлежать ему целиком и полностью. Она хотела, чтоб он знал, что она принадлежит ему. Она поднялась на четвереньки и прогнулась в пояснице. Они никогда не занимались сексом в такой позе, но в теории Уэнсдей знала, что так он сможет войти в неё ещё глубже. То, что нужно. Пока Ксавье приводил себя в порядок, она наблюдала за ним через плечо. Её волосы водопадом рассыпались по спине. Её колени нервно подрагивали. Между ног сладко ныло от пережитого недавно оргазма. Ксавье повернулся, и его глаза удивлённо расширились. Уэнсдей видела, как его член дёрнулся вверх. Её вызывающе открытый вид явно подействовал на Ксавье возбуждающе. Он приблизился к ней и погладил её обнажённые, до сих пор влажные от её собственной смазки ягодицы. Уэнсдей обольстительно улыбнулась. — Когда-нибудь ты сведёшь меня с ума, — пробормотал Ксавье, надевая новый презерватив. На этот раз от вторгся в её тело без предупреждения. Уэнсдей изогнулась ему навстречу. Ксавье двигался резко и отрывисто, и она подавалась бёдрами ему навстречу. Их тела бились друг об друга с характерными влажными шлепками. Кровать жалобно скрипела. Член Ксавье двигался глубоко внутри неё, и это было прекрасно. Ноги Уэнсдей дрожали. Она едва удерживала своё тело. С мучительным стоном, она согнула руки в локтях и легла щекой на подушку. Это казалось невозможным, но теперь Ксавье доставал ещё глубже. Угол проникновения поменялся, и теперь при каждом толчке он упирался в какую-то особо чувствительную точку. Уэнсдей зажмурилась, застонала и заметалась. Искры вспыхнули под её веками. Она сжималась вокруг него. Её ноги подкосились, и Уэнсдей обмякла всем телом, растекаясь по постели. — Мы ещё не закончили, — словно сквозь вату услышала она совершенно севший голос Ксавье. Одной рукой он обхватил её поперёк живота, заставляя снова встать на колени, а на вторую намотал её волосы и потянул на себя. Обессиленная, Уэнсдей всё же подчинилась, поднимаясь на четвереньки. Её тело дрожало от напряжения. Глаза слезились. Из горла вырывались хриплые стоны. Ксавье скользнул свободной рукой вниз, и Уэнсдей взвизгнула, когда он коснулся её клитора. После оргазма всё было слишком чувствительным, но она не собиралась жаловаться. Ксавье натянул её волосы так, что стало больно, заставляя прогнуться в пояснице. — Вот так, ещё немного, — бормотал он почти в забытьи. Он рванул её волосы на себя особенно сильно, вошёл до упора и стиснул клитор между пальцев. Он зарычал, дёргаясь внутри неё. От ощущения его наслаждения тело Уэнсдей будто свело судорогой. Мышцы внизу свело почти болезненным освобождающим спазмом. Она снова рухнула на постель, чувствуя себя так, будто внутри что-то взрывалось. Ксавье повалился на неё сверху, тяжело дыша. Он тут же съехал на бок и обвил её руками, привлекая к себе. Его тело обернулось вокруг неё. Она чувствовала себя так, словно её мышцы и кости превратились в желе. Её лопатки были плотно прижаты к его груди. Они оба были мокрые, истощённые и прерывисто дышали, приходя в себя. Когда дыхание Ксавье немного выровнялось, он принялся мягко поглаживать её кожу. Он обвёл пальцами засос на её груди, россыпь мелких синяков на её ягодицах, которые оставили его пальцы, и виновато вздохнул. — Прости, я немного увлёкся, — пробормотал он в её волосы. Уэнсдей повернулась, сверкнув глазами. — Не извиняйся, — резко сказала она. Это было то, чего она хотела. Она лишь надеялась, что его отметки останутся на её коже дольше, чем обычно. — Мне кажется, я был слишком… груб, — проворчал он. — Не знаю, что на меня нашло. Она вздохнула, качая головой. Может, он тоже неосознанно хотел наказать её за историю с Галпином? Ох, если бы он знал… — Всё в порядке, — заверила она. — Это было восхитительно. Он неуверенно улыбнулся и снова прижал её к себе. Он шептал ей, какая она прекрасная, удивительная и как сильно он ей благодарен. — Это был лучший День Рождения за много лет, — сказал он. — Ты даже не съел торт, — проворчала Уэнсдей. — Я могу съесть его теперь. Так они и поступили: по очереди сходили в душ и уселись на кровати друг напротив друга с тарелками в руках. Ксавье смеялся, рассказывая ей что-то. Уэнсдей жевала, чувствуя вкус пепла на языке вместо сладости. Казалось, время ускользает от неё как песок сквозь пальцы, стремительно заканчиваясь. Они легли спать за полночь, переплетая ноги и руки. Дыхание Ксавье быстро стало глубоким и ровным. Уэнсдей не могла позволить себе уснуть вместе с ним. Это было опасно. Она позволила себе выждать минут пятнадцать, запоминая ощущение тепла его тела рядом со своим. Потом высвободилась из его объятий, встала и оделась. Заплела волосы в тугие косы в попытке успокоиться и вернуть себе хоть что-то привычное. Ей хотелось прогуляться. В любом случае, ей нужно было держаться подальше от Ксавье, пока он спал, чтобы снова не усилить его видения. Помедлив, Уэнсдей достала из тумбочки телефон. Ей стоило написать Картер. Лучше оторвать этот пластырь резко и сразу. Тем более, если верить докторше, скоро могло стать слишком поздно делать это. Она бросила на Ксавье последний взгляд и выскользнула за дверь, осторожно прикрыв её за собой. Она прошла только один коридорный пролёт, когда ей навстречу из-за угла бесшумно выплыла миссис Маккензи. Уэнсдей остановилась, уставившись на дежурную. Она нарушила правила — время отбоя давно прошло. Оставалось надеяться, что Маккензи хотя бы не поведёт её в комнату и не застанет там Ксавье. Губы пожилой преподавательницы вытянулись в тонкую недовольную линию. Она сложила руки на груди и покачала головой. — Идите за мной, мисс Аддамс, — сказала она холодным, совсем не похожим на её привычную манеру говорить, тоном. — Директор Барлоу ждёт вас.